Он падал в бездонную пропасть, которой не было конца.
Наконец он очутился перед догорающим зданием, по ощущениям, помолодевший лет на десять. Голова была чугунной, как после затяжной гулянки с реками дешёвого алкоголя. Кихён часто перемещался именно в этот отрезок своей жизни во снах, жизнь как будто постоянно напоминала ему об ошибках тёмного прошлого. Была бы его воля, Кихён всё изменил бы, перечеркнул хаотичные кривые юности.
Была бы его воля, Кихён в ту ночь не ушёл бы на студенческую вечеринку.
Сирены скорой помощи и пожарных отголосками слышались вдали. Кихён не может оторвать глаз от трескучего зарева, как и пошевелиться и сделать хотя бы шаг назад. В груди появилось дикое желание бежать, бежать и ещё раз бежать: от опасного огня, от мучительно скребущей под ложечкой совести, от проблем прошлого, которые до сих пор не отпускают, терроризируя мужчину, когда тот остаётся наедине со своими мыслями. От самого себя он убежал бы в первую очередь.
Кихён оборачивается на весёлые голоса заводной компании, выпившей изрядное количество дешёвого соджу. Во главе компании был никто иной, как Ли Чжухон — яркая искра, зажигающая даже самых скромных своей неповторимой харизмой. На три года младше, он громко смеялся, демонстрируя глубокие и убийственно милые ямочки. На данный момент Кихёну не было видно лица бывшего друга, но сияющий образ назойливо маячил перед глазами.
Затем картинка резко сменилась подступившим к горлу страхом. Кихён не помнит, как выглядели его родители. Помнит лишь прикосновения к остывающим жилистым ладоням, когда мужчина до позднего вечера сидел возле двух коек в мрачной больничной палате и воочию наблюдал за тем, как жизнь медленно утекала из родительских тел, покрытых ожогами разной степени.
Ожоги были лишь клеймом на всю жизнь сына. Куда серьёзнее была проблема отравления угарным газом. В бывшем родительском доме было множество синтетических и легковоспламеняющихся вещей, без труда можно было чиркнуть спичкой и подлить масла в огонь. Лёгкие были поражены на добрые две трети — лечащий врач прогнозировал достаточно скорую кончину. Кихён сначала не понимал, с какой силой смерть родителей ударила в солнечное сплетение.
С каждым восходом солнца он понимал всё лучше и всё больше ломался.
И когда Чжухон поставил над их общением жирный крест словами: «Я поступил на бюджет в приличном универе Пусана», — подпитав надежду, которая умирает последней, об их воссоединении фразой: «Надеюсь, что через несколько лет мы встретимся в престижном ресторане, и я, будучи шефом, угощу тебя фирменным блюдом», — Кихён взял себя в руки, потому что больше никого не осталось, только он сам и пустая съёмная квартира.
Прогнав киноплёнку воспоминаний, Кихён вдруг оказался на первой практике на живом человеке. Вернее, когда-то он был живым, пока не угодил под раздачу, оказавшись не в то время не в том месте, и получил десяток ножевых ранений. Всё тело пробивала мелкая дрожь, но не от страха, а просто с непривычки. Кихён перехватил остро заточенный скальпель и свой первый надрез сделал чётким и аккуратным.
А потом он вошёл в кураж и начал ловить настоящий кайф. Ибо думая о сотне одних трупов, он напрочь забывал о других двух.
Вдруг что-то пошло не так, и руки Кихёна окрасились багряной кровью. Из ниоткуда появился коллега, предшествовавший Минхёку, набросившись на юного судмедэксперта со спины.
И тогда он проснулся от падения с кровати и боли в плече. Заканчивать насыщенный отрицательными эмоциями кошмар таким забавным образом. Кихён усмехнулся в мёртвую тишину квартиры.
Сна было ни в одном глазу, ни одной малейшей крупицы, и Кихён решил выбраться из крепости одеял и подушек и пойти на кухню. Там на поверхности одной из столешниц он нашёл свой телефон. Почти два часа ночи, без пяти минут. Он уснул четыре часа назад, до этого не спал двое суток из-за внезапного больничного Ёрым. Пора завязывать с таким наплевательским отношением к своему здоровью. Иначе есть риск быть разложенным на столе для проведения вскрытий и быть расчленённым. И опять же не лучшая смерть, как минимум для Кихёна. Слишком терпкая, слишком мучительная. Ему бы быстро и безболезненно.
Например, застрелиться от неразделённой любви. Или быть застреленным безжалостным любовником, который оказывается был, и Кихён оказался в таком случае инициатором измены. А что, звучит романтично.
Кихён гремит дверцами шкафчиков, выкладывая на стол всё необходимое, затем открывает холодильник, с минуту пялится на наполненные различными продуктами полки, пытаясь сообразить своим сонным мозгом, что ему нужно, и наконец берёт в руки то, что понадобится для свершения замысла. Сегодня ночью он опять будет печь свою известную на всю больницу выпечку. Потому что опять не спится, очень и очень хочется буквальной каждой клеточкой тела, но не получается сомкнуть глаз.
Овсяное печенье, целый противень, а может быть и два, и три — как дело пойдёт.
В детстве Кихён часто подглядывал за матерью, которая вершила на кухне настоящие чудеса, взбивая сливки миксером и ловко орудуя кондитерским шприцом. В чуть более позднем возрасте они с Чжухоном устраивали настоящие кулинарные поединки, и Кихён даже иногда одерживал победу над подрастающим гуру кулинарии. Сейчас от их обоих не осталось ничего, кроме привычки во время бессонницы творить на кухне из всего, что под руку попадётся, печь пироги, маффины, булочки с корицей или что-то совсем уж необычное. Монотонное еле слышное гудение духовой печи правда успокаивало, однако заснуть не помогало. Зато от такого рода бессонницы хоть какая-то польза.
Когда Кихён, экипировавшись в варежку для запекания, достаёт противень горячего с пылу с жару овсяного печенья, он никого не ждёт.
Однако ему приходит сообщение от неизвестного номера. Противень чуть не полетел на пол, Кихён рефлекторно подхватил его одной рукой и тут же одёрнул её — обжёгся горячим металлом. Поспешно выложив стопку печенья на тарелку, мужчина срывается к телефону и долго прожигает взглядом неподписанный номер. Буквы паучками разбегались в разные стороны, Кихён едва собрался с мыслями и смог прочитать сообщение.
«Мистер Ю, откройте дверь».
А затем:
«Я ведь знаю, что вы не спите».
Кихён сводит брови к переносице. Кто этот неизвестный, что ему нужно от невинного патологоанатома? И вообще почему в сторону Кихёна так много внимания? Это уже начинает нешуточно раздражать. Кихён медленно набирает сообщение, стараясь быть вежливым и не выказывать раздражённость: «Здравствуйте, а вы кто?».
«Мистер Им из двести седьмого, для друзей и Минхёка я просто Чангюн»
Что ж, лицо хотя бы знакомое, хотя бы не мошенники. Кихён облегчённо выдыхает, но тут же напрягается снова.
А ведь это тот самый Чангюн, невероятно сексуальный нейрохирург, от которого разит крепкими кэмел за тридевять земель. Тот самый, который схватил бедного судмедэксперта за руку, тот самый, перед которым от одного только властного взгляда захотелось преклонить колени…
Мысли Кихёна потекли не в то русло; мужчина хлопнул себя по щекам и заставил себя подняться со стула, чтобы подойти к двери и открыть ночному гостю. На пороге он распахивает дверь, но пока нейрохирурга в дом не пускает, преграждая путь ладонями.
— Нет смысла спрашивать, откуда у вас мой номер и адрес, так ведь? — Кихён вскинул брови и скрестил руки. — Но зачем вы приехали ко мне и почему так поздно?
Чангюн скользил взглядом по Юки, от его растрепанных неуложенных светлых волос вниз к оверсайз футболке с маленькими лисятами до стройных ног мужчины, которых совсем не скрывали домашние шорты. От такого пристального взгляда стало жутко неловко, Кихён почувствовал себя обнажённым и обозреваемым со всех ракурсов и съёжился.
— Вы и вправду недоходчивый, — усмехнулся Чангюн и потребовал, чтобы его впустили; Кихён сдался и пропустил, более того — убрал пальто Има в шкаф и сказал проходить внутрь. — Спасибо.
— Господи, во что я ввязался, — бормочет Кихён, что конечно, не остаётся не услышанным Чангюном, и убегает на кухню, чтобы быстренько убрать весь беспорядок, который тут устроил.
Чангюн тем временем терпеливо ожидал его в довольно просторной гостиной с тяжёлыми тёмными партьерами, большим угловым диваном и самое главное — без телевизора.
— Чем так вкусно пахнет? — между делом интересуется Чангюн, когда сердитый Кихён появляется в поле зрения. — Неужели вы в такой поздний час что-то готовили? Я могу попробовать?
— Пожалуйста, — покорно соглашается Кихён, подойдя ближе и сев на диван, при этом держась на расстоянии вытянутой руки от нейрохирурга. — Буду безумно рад, ведь один я всё не съем.
На лице Чангюна засверкала широкая лестная улыбка. Кихён воспринял её как недобрый знак и не ошибся. Нейрохирург сократил расстояние, их бёдра соприкасались, а лица были непозволительно близко друг от друга. Кихёна распирало изнутри ощущение, что он невзначай попал на съёмочную площадку какого-нибудь порнографического фильма, уж больно интимной была обстановка. Он бы жизнь продал за то, чтобы обратить всё в простой сон, сотворённый больной фантазией.
Но нет. Чангюн настоящий, Чангюн в два часа ночи в квартире у патологоанатома. Чангюн близко. Настолько близко, что сердце ускорило темп биения так сильно, что в конце концов не выдержало и замерло вечной статикой. И вновь он смотрит прямо в глаза бедному замученному Кихёну, заглядывает по самую душу и словно выворачивает её наизнанку со всеми внутренними органами. Это завораживает, это заставляет растаять, это окончательно лишает Кихёна здраво мыслить.
— Хорошо. А я могу попробовать
вас?
«Окей, однажды я скоропостижно скончаюсь от этого убийственного взгляда, — пронеслось в мыслях. — Быстро и безболезненно, никаких прелюдий и злых любовников с пистолетами».
— Извините, что вы себе позволяете? — Кихён нашёл в себе кое-какие остатки сил, чтобы начать сопротивляться. Чангюн воспринял это как вызов и надменно усмехнулся. — Между прочим, я не игрушка, и даже если бы был ей, вы всё равно не заплатили за её пользование, так что…
— То есть вы желаете денег? — лукаво спросил Чангюн. Конечно, деньги не были дефицитом у семьи Им, но вот так сразу заявлять о своих желаниях — видно, что патологоанатом — не просто пустая оболочка, у него есть характер. И Чангюна это заводило до помутнения сознания. Наводило на самые грязные мысли, одна из них — будет непросто его приручить.
— Я что похож на продажного?
— Нет. Вы похожи на очаровательного судмедэксперта.
Комплимент был лестным только наполовину. Другая половина заставила Кихёна поверить в искренность и настойчивость намерений нейрохирурга.
И вдруг непоседливость, которая уснула ещё в далёкой юности, заиграла в одном месте.
— Что, правда? — Кихён непринуждённо улыбается и заправляет прядь волос за ухо. Он случайно коснулся холодного драгоценного металла — незатейливые серьги из жёлтого золота, в тёплом приглушённом свете горевшие пламенем. И вдруг обратил внимания на чужой аксессуар — массивные, серебряные, с драгоценным камнем у мочки уха. И ему они чертовски идут. — Я польщён, — мужчина хитро прищурился. — Вы наверное желаете, чтобы я оказался у вас на коленях?
Чангюн едва не потерял контроль над ситуацией. Лучшая защита — это наступление? После этого вечера мужчина запомнит прописную истину как таблицу умножения.
— И это тоже. — Чангюн не сдаётся и получает желаемое. Кихён с минуту мнётся, взвешивает все «за» и «против» и в конце концов опрокидывает чашу весов огромным «совершенно без разницы» и перебирается на колени к нейрохирургу. Устраивается удобнее, не стесняясь интимной близости, кладёт руки на широкие плечи. Натягивает ленивую улыбку, бросает вызов жизни, смерти и здравому смыслу прямым зрительным контактом.
— Довольны? — бросает Кихён — стаканом ледяной воды в лицо. Будто нарочно ёрзает на чужих коленях, раздразнивая, играясь, показывая внутренних чертят, которые никогда не спят, даже в два часа ночи, даже когда хочется.
А Чангюн думает только о том, насколько гармонично судмедэксперт смотрелся на этом месте. Словно они были созданы друг для друга, осталось только запечатлеть глиной или бронзой и поставить на каком-нибудь вокзале в Лондоне, или перед аэропортом, или в парке. Мужчина на минуту усомнился в возрасте Ю — он казался гораздо младше своих лет, даже несмотря на все выходки, хрупким, беззащитным. Таких людей хочется оберегать от всех невзгод, удерживая при себе, ни с кем не делиться блаженным счастьем просто находиться рядом и что-то значить в его жизни. Как раритетную лимитированную шарнирную куклу, такую же хрупкую и одну на десять миллионов.
— Разумеется, — на выдохе произносит Чангюн и наклоняется вперёд. Но Кихён быстро отстраняется, не слезая с пригретых колен, своим видом как бы говоря: «Вы в край очумели, мистер Им». — Как насчёт перейти на «ты»?
— К Минхёку вы тоже обращаетесь на «ты»? — вопросом на вопрос.
— Конечно, ведь Минхёк мне друг.
— Тогда я не хочу быть вашим другом, уж извините.
— И при этом впустили меня, едва знакомого человека, которого связывает с вами только рабочее место, в свой дом, — Чангюн не унимался.
Кихён задумался: всё это и вправду весьма странно. Но он был слишком сонным, чтобы придавать значения как всему этому, так и прикосновениям. Таким внезапным и в большом количестве, таким горячим, но самое главное — таким собственническим. Почти абьюзивным. Кихён отшатнулся, только мысль эта пришла на ум и сделала три круга, переосмысливаясь с каждым оборотом. Пришёл в себя на целые пятьдесят процентов и слез с колен, скрылся на кухне, стыдясь своего поведения и красных щёк. Следом за ним на кухне появился и Чангюн. Он больше не норовил урвать ещё несколько лакомых кусочков, просто стоял в дверном проёме, прижавшись к косяку, и глядя в спину мистера Ю. Последний не оборачивался, хоть чувствовал в тысячи раз сильнее присутствие постороннего на кухне и пристальный взгляд.
— Может быть, вы желаете чая? — разрывает он тишину спустя какое-то время; робко и неуверенно, словно каждое слово давалось с трудом. — Овсяное печенье на столе. Берите сколько хотите.
***
Че Хёнвон, будучи юным, но вполне успешным диетологом, любил выпивать бокал вина по вечерам. К Чангюну в гости он ходит как к себе домой, Хëнвон постоянно вертится вокруг него, как только выпадает возможность. Их с Чангюном свёл мистер Им, отец нейрохирурга, занимающий должность главврача в престижном медицинском центре Асан, где работал Хёнвон. Че прекрасно знал, что за широкой улыбкой старшего по званию скрывалась просьба: присматривать за сыном, которому, несмотря на бунтарский нрав и склонность к разгульному образу жизни, желают всего самого наилучшего.
Чангюн настаивал на самой обычной районной больнице, в качестве аргумента: «Па, если мы каждый раз будем пересекаться по несколько раз, то очень быстро устанем друг от друга». И отец не напрягал всем сердцем любимого сына и охотно поддержал в его первых начинаниях. И даже когда на регулярной основе стали поступать жалобы, продолжал поддерживать, пусть и в большей степени косвенно, через Хёнвона. Потому что хотел сохранить репутацию состоятельного медицинского работника и по совместительству лучшего отца на свете. Хёнвон просто выполняет поручения главврача, особо не сопротивляясь, наоборот — радуясь возможности познакомиться с таинственной знаменитостью медицинского центра и возрасти в глазах медперсонала.
Всё шло своим чередом, пока Хёнвон не понял, что влюбился. Влюбился в острые черты лица, в которых давно уже не осталось ничего детского, в почти идеальное телосложение, к которому собственно вели диетологи своих пациентов, в витающую вокруг ауру, которую не передать словами. Однажды тёплым летним вечером Хёнвон понял, что влюбился по уши в объект своего наблюдения. А с наступлением осени осознал — он чёртов мазохист, который всё не может насытиться душевной болью. Он переступал порог чангюновой квартиры, он вëл чангюнову машину, когда тот напивался в ночном клубе. И постоянно, зная на все сто один, что не получит отдачи, Хëнвон требовал. Поцелуев, внимания, проведëнного совместно времени, реже — денег. К великому сожалению, Чангюн мог выполнить только последнюю просьбу.
В семь утра Хëнвон заводит автомобиль нейрохирурга, пока последний прихорашивается в квартире. Свет на пятом этаже ещë горит, когда Хëнвон упирается лбом в кожаную обивку руля и напряжëнно много думает. Мысли о загадочном мистере Ю, который неведомыми чарами смог обворожить Чангюна, не выходили из головы. Что же такого было у этого «очаровательного патологоанатома», чего не было у него самого?
— Ты опаздываешь на полчаса больше обычного, — Хëнвон встретил нейрохирурга мрачной усмешкой. — Как себя чувствуешь после двух часов сна? Ты ведь знаешь, что подвергаешь организм огромному стрессу… Надеюсь, ты хотя бы позавтракал, и позавтракал нормальной едой.
— Хëнвон, я твой хороший друг, а не клиент, — мягко затыкает диетолога Чангюн. Хëнвон в ответ лишь удручëнно вздыхает и жмëт педаль газа.
Нейрохирург утыкается в телефон, проверяет все мессенджеры и почту. Тем временем они попадают в пробку — типичная утренняя пробка в час пик. Благо Хëнвон сегодня выходной, иначе если опоздал бы хотя бы на пять минут, он корил себя до конца своей жизни. Проблема, Чангюну, который даже среди гула моторов и гудков авто оставался абсолютно спокойным, не знакомая.
— Не перестану повторять, какой он очаровашка, — вдруг подаëт голос мужчина, когда видит красный сигнал светофора и километровую пробку. Автомобили окружили их спереди, сзади, по бокам. — Но очаровашка с острыми клыками. Как думаешь, я…
— Им Чангюн! — неожиданно для самого себя и обескураженного Чангюна Хëнвон сорвался на хриплый крик. — Не хочу даже слышать об этом отродье, понятно?!
Теперь Хëнвон понял. Ощущения, которые обеспечивал таинственный патологоанатом одним своим существом, были в новинку нейрохирургу. Он единственный в череде любовников и любовниц, кто противился, сопротивлялся, отталкивал, при этом идя в наступление. Таким Хëнвон не мог порадовать Чангюна.
До самой районной больницы они не проронили больше ни слова. Провожая Чангюна, Хëнвон по привычке потянулся за поцелуем, которого никогда не будет. И нейрохирург, ко всеобщему удивлению, впервые ответил, мазнув влажными губами по чужим. Даже приобнял на прощание, похлопал по плечу и пожелал хорошего отдыха в свой законный выходной. Хëнвон явно не ожидал такой реакции: «у тебя жар?». В ответ Чангюн лишь виновато улыбнулся, и эта улыбка говорила гораздо больше, чем тысячи слов-пустышек.
***
«Как я понял, вы с Минхëком работаете всегда в одну смену?»
— Кто пишет тебе в четыре утра? — Минхëк запустил руку в пачку чипсов и набил хрустящими чипсинами рот. Кихëн абстрагировался от мира сего, уставившись в экран ноутбука. Среагировал не сразу и сонно промычал.
— Я ебу что ли, — Кихëн рыскает по кровати в поисках телефона, в итоге находит его на полу у прикроватной тумбочки и, лëжа на животе в неудобной позе, пытается вспомнить, кого же он подписал как «мистер Секс»…
И вдруг до него находит. «Мистер Секс» прислал две фотографии. Кихëну необъяснимо сильно хотелось их просмотреть, а потом плюнуть ядом в виде колкого сообщения. Но этот непредсказуемый нейрохирург мог прислать что угодно, к тому же в его планы не входило в ночь кино и вредной еды отвлекаться на посторонних. Минхëк что-то невнятно пробормотал, поставил фильм на паузу и подполз к Кихëну, раскидывая в разные стороны яркие упаковки со снэками.
— У-у, — протянул он, увидев надпись на телефоне, — «Мистер Секс», — он облизнулся, словно пробуя на вкус прозвище, но на самом деле просто избавился от крошек крабовых чипсов, — звучит впечатляюще.
Кихëн почувствовал, как кончики ушей загорелись смущением. Он хотел было отложить телефон и вернуться к просмотру фильма, но Минхëк перехватил его запястье.
— У монашки появился любовник? — вкрадчиво спросил он. Но под давлением хмурого взгляда стушевался. — Ладно, не хочешь, не говори, дело твоë. А ведь я хотел обрадоваться. В частности потому, что мой тëмный лавелас, чтоб его, не присвоил себе твой отменный зад.
Своеобразный комплимент Кихëн пропустил мимо ушей. Он запустил клубничную зефирину в рот и, прожевав, спросил:
— Почему ты так уверен, что это не Чангюн? — ему было правда интересно.
— Потому что ты — Ю Кихëн, — Минхëк щëлкнул сверстника по кончику носа. На глазах последнего на уровне рефлексов выступили слëзы. — А он — озабоченный мудак. Вам обоим изначально не по пути, ибо…
— Я понял, спасибо, — Кихëн приложил ладонь к чужому чересчур болтливому рту, предотвращая затяжную тираду и целую охапку вопросов по типу: «Всë-таки он?» или «Когда свадьба?». Минхëк картинно отвернулся, взяв кихëнов ноутбук и нажав на пробел.
Однако вернуться к просмотру фильма так и не получилось. Юки постоянно улетал мыслями в параллельную вселенную, картинка расплывалась перед глазами, в реплики актëров вникать не получалось, как бы мужчина не старался.
— Скоро вернусь, — тихо предупреждает Кихëн и поднимается с постели. Старается незаметно спрятать телефон в кармане домашних штанов. Конечно, движение не осталось без внимания Ли, но тот не подал вида и нарочито пристально уставился на актрису главной роли. Сейчас не время расспрашивать Юки о чëм-либо, ведь Минхëк уверен — у него самого не найдëтся ответа ни на один вопрос.
Кихëн закрывается изнутри в ванной комнате и присаживается на край ванны. Открывает диалог с двумя непрочитанными сообщениями. Ждëт, пока и без того черепаший интернет, как назло тянувший кота за хвост, загрузит фотографии. И едва ли не давится воздухом от неожиданности.
Чангюн сфотографировался в зеркале с оголëнным торсом и чуть расслабленным галстуком на голую шею. Его прессу наверняка завидовали многие, если не все, кто когда-нибудь с ним пересекался, не важно какого пола. Лицо скрыто за телефоном, но те самые массивные серебряные серьги, наверняка безумно дорогие, выдавали с поличным. Кихëн пытался не пялиться на рельефное недоразумение — тщетно. Однако любопытство увидеть вторую фотографию вскоре взяло вверх. Мужчина затаил дыхание, уставившись на вторую фотографию: Чангюн запечатлел свои колени, будучи в свободных шортах (благо, хоть в какой-то одежде). Сначала без какого-либо контекста. То ли увидев, что сообщения прочитали, как будто нарочно мониторя онлайн Юки, то ли будучи движимым эмпатией, Чангюн быстро набирает: «В тот раз, когда ты ëрзал на моих коленях, мне пришлось дрочить прямо в машине. Повторим?»
Кихëну хотелось разбить телефон о плитку, устилающую пол. Он вернулся к первой фотографии —
какой он слюнопускательный боже, — и бесконечно долго рассматривал еë. Пока не почувствовал, что у него стоит на этого блядски навязчивого нейрохирурга-собственника.
«Блять, мистер Им! Что ж вы со мной делаете?», — гневно печатает он, с силой давя большими пальцами по каждой букве.
