***
«С милым рай и в шалаше», —говорит дама, которой бог дал зайку, но не снабдил лужайкой. Только эта дама не знает, что милый должен быть либо атташе, либо шалаш должен быть в раю — тогда будет покой и счастье. Кажется, покоя и счастья Тохе с Арсом никто не даст, ибо громкая трель дверного звонка поднимает их спустя пару часов сна, что не подействовал ободряюще и возрождающе. Антон мычит, цепляясь за шортину Попова, когда тот поднимается с постели, заранее готовый прописать в табло тому, кто беспокоит их в минуты тихого часа. Шастун скорее инстинктивно сгибает руку в кулаке, оставляя средний палец, когда Арс отцепляет его культяпку от себя, и переворачивается на бок, накрываясь зимним одеялом по самые проколотые уши. Он вот-вот снова бы провалился в крепкий и долгий сон, если бы не Попов, резко заметавшийся по комнате: сначала к окну, открывая то на проветривание, после к стеллажу с книгами и пылесборниками, хватая автоматический освежитель для воздуха, снимая верхнюю часть и доставая баллон с жидкостью, принимаясь бегать по квартире и разбрызгивать ароматную водичку, после к тумбочкам и комоду, подальше убирая пустые сигаретные пачки, презервативы, смазку, грязные салфетки, фантики от шоколадок и электробритву, которая хуй пойми каким образом оказалась в комнате. —Тох, Тох, вставай, —трясёт Арсений парня, отвешивая ему звонкую пощëчину, когда тот отмахивается. —Просыпайся, блять. —Чë? —сонно хрипит Антон. —Хуй через плечо. Мамка пришла, собирайся. —Чья? Арс останавливается на секунду, сдерживая себя, чтоб не съязвить «твоя воскресла, жалуй и люби». Вместо этого он тяжело выдыхает и дëргает Шастуна за шкирятник, резко вырывая из постели. —Моя. Посиди в кладовке, пока она не уйдёт, договорились? Просто тихо посиди, иначе она меня живьём сожрëт, и пяточки мять тебе будут только камни на пляже. Давай, мой хороший, просыпайся. Ты же хороший? Вот и будь умницей, я потом тебе за чипсами схожу, если она ничего не заметит. —Хочу Лейс с крабом и Альпен Голд с Орео, —поднимает свои громадные зелëные глаза Антон, пока его за подмышки тащат в коридор, прям перед лицом открывая дверь кладовки. —Будут тебе и крабы, и золотые Альпы. Давай, мой сладкий, я верю в тебя, —уже тише того, что было в комнате, хрипит Арс, и по этому хрипу до Антона доходит, что мужчина сам ещё не проснулся. Он зажмуривается, когда его цемают в нос, и заползает поглубже в кладовку, прячась в зимних куртках и чемоданах, что, как ему кажется, вот-вот свалятся на голову, потому лишних движений совершать нельзя. Противный звон наконец прекращается, и Антон затыкает себе рот ладонью, слыша неразборчивые голоса Арса и его мамки. Сердце бьётся о рёбра как бешеное, отдавая стуком в ушах, из-за чего Шастуну ничего не слышно. Собственное дыхание кажется оглушающим, а какой-то остренький гвоздик, что слишком не вовремя решил впиться в нежную мальчишечью пяточку, будто почти проткнул ногу насквозь. Антон перестаёт дышать, зажмуриваясь из последних сил, силясь с собой, чтоб не прочистить першащее горло и не задеть длинными локтями какую-то полку сбоку, держа руки на весу. —…чего-то не открывал долго. Я тебе здесь привезла шлака, а ты петух. —Я спал, мам. Антон хмурится, ибо не разбирает половину слов. Мамка Арса точно не называла сына петухом, но по её запыхавшемуся голосу и шуршанию пакетов Шастуну послышалось именно так. Она ещё что-то говорит: про какой-то пожар в каком-то Камбоджи, о каком-то покойном дедке и о помидорах, что уродились здоровые, прям как Арс. «Как член Арса, а не Арс», —улыбается про себя панк, вдавливая руку в рот сильнее, чтоб случайно не заржать от очевидности подмеченного. Он едва ли не мычит, когда голоса отдаляются и за закрытой дверью в уплотнении курток ему уже ничего не слышно. Парень делает пару глубоких тихих вдохов, чешет подбородок и осмеливается сделать пару шагов вперёд. Немного приоткрывает дверь, просовывая своё оттопыренное ухо в щель, держась одной рукой за стенку, чтоб случайно не вывалиться и не раскрыть гейское гнёздышко, которое они с Поповым успели здесь обустроить. —Ну Арсюш, ты же знаешь, что я всегда окружаю тебя заботой и делаю всё, чтоб тебе было легко. Дай мне его номер и я поговорю с ним. Больше он тебе вообще не будет мозги насиловать. Положись на меня. —Мне не пять, мам, —по голосу слышно раздражение, и Антон понимает, что успел пропустить важное начало диалога. —Он не доставляет мне проблем. Он мой отец, он имеет полное право звонить мне и узнавать как дела. —Ну сыночек… —Да прекрати ты. —Я очень горжусь тобой, Арсений, но вот это твоё поведение заставляет меня разочаровываться... —А я не горжусь собой. И никогда не гордился, —отрезает мужчина, перебив мать. —Но… —Стоп. Хватит. Я не хочу об этом. Вообще не хочу. Если ты продолжишь и поднимешь тему с ним хоть ещё один раз, я клянусь, больше ты никогда меня не увидишь. В квартире на пару секунд повисает молчание, и Тоха поклясться готов: он слышал, как два человека на кухне поочерёдно моргают. Он не знает, какова вероятность того, что маманя Попова пойдёт в комнату, поэтому и не суётся дальше дверной коробки, стараясь стать одним целым с воздухом. —Не говори так, пожалуйста. Я же переживаю за тебя, беспокоюсь и желаю тебе только всего лучшего... Антон слышит, как Арс утробно мычит, а после громко топает в комнату и обратно. Резко вспоминает как Арс разговаривал с матерью тогда в баре, когда он ещё не был настолько пьян, чтоб отсосать в грязном туалете, и не понимает, почему такая агрессия появляется в голосе Попова сейчас: тогда-то мужчина смог отвесить пару шуточек, от которых даже Тоха крякнул. Он слушает это, затаив дыхание. И раньше, конечно, знал, что Арсений вырос нарциссом с до пизды высокой самооценкой, ибо это видно невооружённым глазом, но всегда думал, что эти заскоки — просто особенность характера. И сейчас у него плавно складывается картинка того, что характер Арсения сформировало воспитание, что было слишком гиперболизированно. Шастун кусает ногти, срывая заусенцы, когда входная дверь захлопывается, а в квартире очередной раз повисает гробовая тишина, только уже от попыток переварить происходящее. Он аккуратненько выходит, осматриваясь. Выдыхает, не видя страшненьких черевичек в прихожей, и сворачивает на кухню, приоткрывая рот от вида опёршегося на локти Арса, что, открыв окно, делает глубокие затяжки своего Бонда. —Расскажешь мне, что это было? —с опаской спрашивает панк. —Да заебла она меня со своим контролем. Тридцатый год скоро, а всё будто из ползунков не вылез. Арсюша тоси, Арсюша боси, Арсюша хуй в поносе. Как, блять… А-а-а, —рычит Попов, и при этом голос у него так скачет, будто к его яйцам поставлен острый нож для резки мяса, что скоро используют по назначению. —Я не могу уже, она мне по гланды, блять, сука… Я слов приличных даже не могу подобрать. Пытался съебаться — нет, блять, до отца моего дозвонилась и через него динамила. Приехал обратно, ей не сказав, всё равно узнала и мозг выебла. Игнорировал в этом Питере ебаном — так она ко мне на хату приехала со своими огурцами, будто я кроме шлюх и бухла ничего не жрал. Презервативов ещё, сука, три упаковки привезла, как будто я буду их на тëрке тереть, а потом в салаты добавлять как заправку. Ебать забота, высший уровень, —на повышенных тонах излагается Попов, пока Антон хихикает с некоторых моментов, пряча улыбку в кулаке. Понимает, что смеяться нельзя, и потому подходит ближе, обнимая со спины. Антон не умеет успокаивать и делает всё интуитивно — целует в загривок, проводит носом по холке, хватает за сосок, смеясь, когда Попов дёргается, тихо шипя. Он шлёпает губой о губу, выпрашивая тяжку, и, когда Арс вставляет сигарету меж губ, понимает, что смог относительно усмирить пыл. —Она не узнала, что я здесь? —Нет, —под нос себе бубнит мужчина. —Тогда иди за моими чипсами с крабом, а я буду морально готовиться потратить все силы на то, чтоб успокоить тебя, когда вернёшься и всё расскажешь. Я же о тебе ничё не знаю, а ты наоборот. Арсению другого выбора не остаётся. Он, громко выдохнув и закатив глаза, идёт сначала в комнату, чтоб переодеться, а потом и в магазин, по пути ещё раз уточняя что именно хочет Шастун. —До десяти лет меня растили мать с отцом как ребëнка, которому ни в чëм не отказывают. Но, если на то пошло, уже тогда мать едва ли мне жопу не целовала. Папа понял, что не любит больше её, и что не может со своей должностью сидеть в каком-то посëлке, где ничего, кроме наркоманов да проституток нет, и свалил в Питер. Он не бросал меня, он бросил её. Мать же начала беситься, когда узнала, что он там новую женщину нашёл, и начала превозносить меня ещё выше, параллельно с этим обвиняя во всех смертных грехах. Белая овечка постепенно сбрасывает свой мех, и кожа под серыми колтунами, как оказалось, не самая нежная и приятно-розового цвета. Кожа овечки по имени Арсений покрыта побелевшими за временем шрамами, с кровавыми подтëками и проплешинами в ешё нетронутых местах. Антон, думающий до какой-то поры, что Арсений такой же идеальный под своей шерстью, сейчас немного выпадает из мира. Родители Арса развелись, когда мальчику было десять, и примерно в этом возрасте мать его окончательно поехала своей кукухой: два раза в месяц переворачивала комнату Арсения вверх дном, пытаясь найти запрещëнку или хотя бы вырванные из дневника страницы, ведь сама не верила, что её сын может быть таким идеальным. 24/7 мониторила электронный дневник и названивала каждый вечер учителям, пытаясь услышать от них о — как она считала — настоящих оценках и замечаниях, ведь прямая дорога на красный аттестат и извечное «отлично» за поведение в конце недели её не устраивало. Арсений из-за этого сам начал сомневаться в том, что он не в шоу Попова и ради него ничего не делают специально. Он как-то завёл себе привычку резко вскакивать с места и метаться по комнате, пытаясь найти скрытую камеру, ведь сомнения, внушенные собственной матушкой, собирались сожрать вечно холодную голову. Его мать каждый раз пыталась найти то, сама не зная что, и каждый раз проëбывалась, ведь сама же и научила Арсения быть на шаг впереди. Она навязала ему: чем больше друзей — тем лучше. Она внушила: ты должен быть идеальным, иначе никому не нужен будешь. Она повторяла: я не согласна с тобой, потому ты будешь делать как скажу я. Арсений делал. Делал то, что говорила мать, и успевал делать то, что хочется самому. Возможно, подобное воспитание и послужило отправной точкой с момента, когда при получении паспорта у пацана сорвало крышу: он решил, что должен до восемнадцати успеть всё и заработать все деньги мира, иначе он никому не нужен будет. И ведь смог. Только понял то, что большинство его друзей — одноразовые, лишь когда укатил учиться в Питер. В Питере отец, работающий в органах, и Эд, приезжавший на курсы, дословно расписали кто где соснул хуйца. Они открыли зазнавшемуся гордому мальчику глаза, плеснули в них кислоты и закрыли веки, тем самым оставляя его учиться жить заново. —В какой-то степени я научился. Только от прошлого — знакомых, заработанной репутации, матери — никуда не убежишь. Мне правда хотелось бы начать всё с чистого листа, но я не знаю как. Уезжать мне не хочется, а то, что есть сейчас, в любом случае появится в будущем. И… Это меня останавливает, не позволяя двигаться дальше. Арсений крутит Зиппо, иногда щëлкая серебряной крышечкой, и пытается проглотить ком, вставший в горле, пока Антон рядом закладывает в рот чипсы, рассасывает те, чтоб не хрустели, и после этого проглатывает почти целыми, ведь не хочет шуметь, боясь сбить с мысли. —Боишься неизвестности? —предполагает панк. Попов как-то неоднозначное пожимает плечами и вытаскивает из тумбочки пачку своего Бонда, закуривая прям в комнате, по излюбленной привычке игнорируя балкон. —Неизвестность — не предел. Ты всегда можешь предугадать её, если сделаешь первый шаг. К примеру, будешь знать что ты останешься жить в следующем месяце именно в этой квартире, если сейчас заплатишь за неё. Арсений выдыхает тяжело, закидывая голову назад и выпуская дым тонкой струйкой. —Ну чего ты? —изгибает брови Антон, облизывая пальцы левой руки от специй и крошек. Он переползает Попову на колени, берёт его лицо в свои руки и быстро целует в губы, соприкасаясь лбами. —Просто попробуй начать. Найди дело, которым хочешь заниматься. Не знаю, попробуй устроиться на работу по диплому или не по нему… Купи себе ниток и ткань с дырочками и научись вышивать крестиком. Вяжи пинетки на продажу. Стань паркурщиком. Научись ремни делать из кожи. Столько есть возможностей и занятий, а ты просто боишься по непонятным причинам начать. Это же ничего не стоит: просто попробовать. Если твоя кандидатура не подойдёт куда-то, то ты не опозоришься ни для кого, кроме себя. Ты просто попытаешься, а попытка — это опыт. —Хочу весь день валяться под машинами, а вечером катать тебя на этих машинах, —хрипит Арсений, затягиваясь горьковатым дымом. Непонятно что у парней в голове, но они пропускают дым из одного рта в другой, после впиваясь в губы, кусаясь и мыча. Если всех цыганочек, которые также пиздили тяжки, заваливали после на лопатки и прижимались пахом меж их длинных юбок, то у Тохи есть некоторые вопросы, пусть юбок он отродясь не носил, а в родственниках все были вроде как русскими. —Сюш, я понимаю, что ты в самом рассвете сил, цветёшь и пахнешь, как и твой член, но мне на работу выходить через полчаса, я не успею растянуться, поскакать на тебе и жопу потом намыть. —Как-то резко ты от поддержки перешёл к своей жопе. —Сказать, у кого научился так быстро переобуваться? —Сам догадаюсь. Но растянуть-то я тебя успею? —На что ты намекаешь? —Снимай штаны.***
В клубе как обычно шумно и людно, но Антону не привыкать. Антон активно пытается смириться с мыслью о том, что небольшие перекусы всё же имеют пользу, раз пацана не развезло с двух рюмок водочки, бахнутых с Макаром за здоровье его родившей кошки и, соответственно, благополучие новых кошачьих налогоплательщиков, если у кошек вообще есть налоги. Лимит на мяуканье у них точно есть, потому возможно, он как раз и является налогом. Антону хорошо как никогда. Он быстро мечется от стойки к бару позади себя, звякая бутылками и тряся шейкер с подозрительной активностью для человека, что выходил на смену совсем невыспавшимся. Парень понимает, что водка дала свои плоды, из-за чего ощущение, что клапан вот-вот сорвёт, тоже даст — по тëмным джинсам, на которых будут видны мокрые следы. Антон отсеивает около половины клиентов, сделав им напитки, и быстрой трусцой добирается до туалета, при этом забавно двигая согнутыми руками, ахуевая, когда в закуток за недостроенной стеной, что должна была стать третьей кабинкой, но стала самым тёмным углом, загоняющим прячущихся нариков в ловушку, находит Попова, быстро метнувшегося от противоположной стены. —Ты чë здесь? —спрашивает панк, переминаясь с ноги на ногу. —Чш-ш-ш… Мне голову оторвут, если найдут, поэтому молчи и делай вид, будто меня здесь нет. Шастун не понимает ничего, но предпочитает молчать, пожав плечами. Он со сдавленным стоном опустошает свой мочевой пузырь и, помыв руки, встаёт к Арсению, прижимая его спиной к стеночке и возрастая перед ним, чтоб Попова не спалили в случае чего. Странно, наверное, стоять, как в школьном туалете, где на перемене собрались все курильщики, но парни думают далеко не об этом. Они, кажется, вообще не думают, подкуривая одну сигарету на двоих и просто наслаждаясь кратковременной атмосферой синих от подсветки стен и долбящей в зале музыки, что до них доходит лишь дребезжанием хлипких дверей. Антон даже не понимает для чего здесь стоит, если к стойке по-любому уже наплыли клиенты, а Илья скоро не сможет справиться в одиночку. —И чё, так и будешь здесь дальше стоять? —всё же решает поинтересоваться он. Арсений пожимает плечами и, сделав три тяжки, отдаёт сигарету панку, выдыхая дым с закрытыми глазами. Всё разъясняется само, когда Шастун резко оказывается припечатанным лопатками к боковой стене, а какой-то тучный мужик, больше похожий на пауэрлифтера, стискивает ворот футболки Попова, вжимая того чистыми волосами в грязную плитку. —Ты. Завтра в шесть у гаража. Не придёшь — я тебя из-под земли достану. —А если приеду? —решает попытать своё бессмертие Арсений, за что и получает щелбан по лбу с такой силой, что красный след на коже остаётся. Мужик этот уходит, ничего не сказав про то, что Арс с Тохой, как сопровождающие друг друга девочки, что собрались в туалет, обтирают своими задницами вирус гепатита и ротавирус со стен. —Пойдёшь? —с опаской спрашивает Антон. —Это от него ты шкерился? Арсений лишь нервно прыскает, падая головой на плечо своего мальчика, пристраивая руки на талии. —Выхода нет. Зато я буду свободным. Сигарета тлеет, а руки Попова забираются уже под футболку, оглаживая нежную кожу, тут же покрывающуюся мурашками. Антон никогда не отличался дотошной правильностью, но сейчас, когда у его ряженого появилось бешеное желание потрахаться даже не в кабинке туалета, а в чëртовом закутке за кабинками, на стенах вокруг которого пару месяцев назад непонятно каким образом намазалось говно, его беспринципность резко рушится. Парень понимает, что даже со своим желанием в этих жëстких реалиях Гай Германики совладать никак не сможет. Он кидает бычок на пол, затаптывая тот носком ботинка, и тащит Попова за запястье в нормальную кабинку, едва успев закрыть дверь на засов, как уже мычит от руки в своих трусах, что наглаживает вялый член. —Блять, какой же ты невозможный, —хрипит Антон, тут же своё недовольство сопровождая вполне довольным стоном, ведь пальцы Арсения заскользили под головкой, а там уже требуется аккуратность и нежность сапëра. —Приму это за комплимент, —улыбается мужчина, разворачивая своего пацана к себе спиной. Всего одно движение рукой, чтоб увидеть упругие белые ягодицы, мышцы которых резко сжимаются. Арсений не ограничивает себя ни в чём, сначала нежно их оглаживая, а потом отвешивая звонкий шлепок, смотря на краснеющий след своей ладони на этом нетронутом чернилами полотне. —Не думал себе на копчике «быстрее» набить? —хрипло ржёт Попов, толкаясь бëдрами вперёд, наслаждаясь изгибом тела Шастуна и впалыми ямочками на пояснице, что так и хочется облизать. —Ты если ещё раз процитируешь то, что я говорил тебе во время нашей первой ëбли, до конца жизни будешь дрочить на эти слова. —Антошик, смелой воды нахлебаться успел? Мне труда не составит твою спесивость усмирить. И, не противореча своим словам, Арс довольно смотрит на то, как Антон опирается грудью на туалетный бачок, стоит среднему узловатому пальцу скользнуть в растянутую дырку, из которой даже не успела вытечь вся смазка за этот вечер. Он ложится сверху торсом на Шастуна, цепляя проколотый хрящик зубами, немного оттягивает серёжку, улыбаясь довольно, когда слышит слишком высокий для среднестатистического пацана стон. Смысла возиться с прелюдиями нет. Вот с гондоном, у которого не отрывается фольга — да. Всё же, немного повозившись с упаковкой, резинка оказывается натянута на член, а член уже в боевой готовности находится в панке, что подрагивающими пальцами цепляется за керамику под собой, кусая губы от того, что Попов не двигается, а ждёт, пока его мальчик достаточно привыкнет и расслабится. Короткое мычание — призыв к действию. Высокое «быстрей, Арс, Арс, А-Арс» — сигнал об улучшении качества работы. Проступающие иногда мышцы на внутренней и задней стороне бедра — повод насторожиться и приготовиться. Лаская Антона, Арс забывает о себе, начиная в определëнные моменты двигаться механически и под наставлениями Шастуна. Он позволяет ему управлять собой, держа руку на истекающем естественной смазкой члене и сжимая худое бедро. Чувствует себя победителем, когда слышит, как Антон рвëт глотку и подставляется сам, за деревянными стенками кабинки по-любому собирая зрителей. Арсений чувствует тот самый терпкий вкус, когда оказываешься лучше всех, когда Антон доходит до крайности и забрызгивает спермой бачок, резко расслабляясь. Сам же Попов кончает скорее от страха, что следует за резким звуком чего-то треснувшего, а потом упавшего довольно тяжëлого, но бьющегося. Он интуитивно хватает Антона, прижимая того к себе. Спустя пару секунд после грохота выглядывает из-за худого плеча в чëрной рубашке, хмурясь, ведь что-то не так. Что-то определённо не так и ему это нравится. —Поздравляю, дядя меценат. В следующем месяце ты меня кормишь, пушто я буду менять унитаз.