– Сэ, – Джонин вздыхает. – Ну…
– Давай, не тяни, – перебивает Сэхун. – Сегодня ещё семейное мероприятие, забыл?
– Папа точно без тебя не справится? – Джонин вздыхает в зале ожидания на лавке аэропорта недалеко от стойки регистрации, куда привозит лучшего друга, чтобы посадить на самолёт до Чеджу.
– Нет, – Сэхун отрицательно качает головой. – Повезло ещё, что успел за неделю сдать все экзамены досрочно, – выдыхает он. – А вот набыться с тобой не успел. Буду вспоминать, как ты постоянно забирал и прятал мою любимую машинку, чтобы я носился за тобой по пятам.
Джонин, услышав это, смеётся.
– Мы едва успели хотя бы в кино сходить, – вздыхает он. – А у вас уже сезон начинается – вряд ли у тебя выйдет скоро приехать.
– Папины администраторы снова будут все на работе, и я вырвусь сюда, в столицу. Или вы к нам. И кстати, фильм был крутой.
– Да уж, – Джонин хмыкает. – Я заметил, ты три дня ещё ходил и всем о нём рассказывал.
– Слушай, какую классную цитату записал: – Сэхун оживает, хлопая по плечу, и тут же берётся рыться в своём телефоне. – «Он источает аромат Рая и Ада одновременно. И ты должен ненавидеть его, а сам тянешься к нему и за ним неосознанно. Не замечаешь, как мысли о нём занимают всего тебя. Ты начинаешь любить своего врага, когда узнаёшь его поближе!». Круто, да?!
– Что? – Джонин несколько раз заторможенно моргает, фокусируя взгляд на лучшем друге.
– Да, говорю, фильм крутой! – Сэхун хлопает по щеке, приводя его в чувство, следом находит взглядом время в правом уголке экрана своего телефона. – Заканчивается регистрация на мой рейс.
Джонин поднимается с лавки за ним следом и обнимает на прощание.
– Не пропадай, ладно? – просит в ухо.
– Та же просьба, – Сэхун кивает. – Напишу, как буду дома.
– Папе привет!
Джонин провожает его взглядом, вздыхая. Это едва ли не первый раз за много лет, что он уезжает так спешно, не успев даже полноценно отдохнуть после экзаменов, не успев повидать всех старых друзей, не успев побыть с ним, Джонином, и едва успев купить папе всё необходимое здесь, в Сеуле.
Наблюдая, как он исчезает за дверью внутреннего зала ожидания на посадку после регистрации, Джонин не сразу замечает звонящий в кармане джинс телефон и тянется к тому, когда мелодия несколько раз настойчиво повторяется.
– Папка? – зовёт в трубку. – Я уже посадил Сэ.
– Хорошо, сына. Возвращайся, времени не так много осталось. Копуш я уже отправил собираться.
– Ага.
Джонин прячет телефон и двигает прочь из аэропорта к отцовской машине, которую тот ему одолжил, чтобы отвезти Сэхуна в аэропорт.
Когда он оказывается дома, открывая входные двери, в прихожей лёгкая суета и самую малость паника. Папа укладывает Бэкхёну чёлку у зеркала, Кёнсу ноет, почему так долго, да интересуется, когда, наконец, настанет его очередь. Удивляясь, почему весь этот хаос происходит в прихожей, а не в родительской спальне наверху, Джонин вешает ключи от отцовской машины на место в ключницу да двигает в гостиную на диван, откуда видит отца ещё из прихожей.
– Наблюдаешь? – интересуется, усаживаясь рядом на диван и отец с улыбкой кивает, подпирая щёку ладонью.
– Ой, Джонин-а, – вздыхает следом, не прекращая улыбаться. – Они такие потрясающие, – хмыкает. – Смотрю на них: ругаются, канючат, суетятся, носы вешают, тут же снова улыбаются, что-то не могут поделить, жалуются, тут же обнимаются через мгновенье. Не насмотрюсь всё никак!
– Сколько лет уж смотришь, – Джонин добродушно фыркает. – И всё никак не насмотришься?
– Невозможно насмотреться достаточно на тех, кого любишь, – отзывается отец, закидывая руку ему на плечо. – Постоянно мало, постоянно хочется ещё. Первое время, как мы с твоим папой начали встречаться, я боялся отвести от него глаза – мне казалось, едва я это сделаю, он исчезнет. Так, словно всё происходящее – не со мной. Я не мог насмотреться, надержаться его руки, наобниматься, нанюхаться. Настолько весь он и всё в нём завладело моим вниманием, что не было и секунды, чтобы я не думал о нём. И когда смотрю сейчас на него, понимаю, что ничего не изменилось с тех пор. Только теперь наблюдаю с удовольствием и за малыми тоже. А когда ты только родился, мне постоянно хотелось играть с тобой и нянчить тебя, так, что папе порою приходилось отвоёвывать тебя у меня, чтобы покормить или элементарно обнять.
– Ревнивцы! – Джонин фыркает с улыбкой, следом качает головой.
– Уже и нам пора собираться, Джонин-а, – отец похлопывает его по плечу. – Несмотря на то, что мы не такие копуши, как некоторые.
– Это всё твои ежегодные съезды инвесторов! – Джонин фыркает с наигранным недовольством, поднимаясь с дивана, да двигает к себе наверх.
В этот раз положен фрак.
Разглядывая своё отражение в чисто чёрном, Джонин, стоя напротив зеркала уже внизу в прихожей, постоянно тянется пальцами к белой бабочке, чтобы одёрнуть её – та, словно удавка, мешает дышать. Именно за этим жестом альфа пытается скрыть откуда-то взявшееся волнение.
– Хён, такой красивый.
Бэкхён, наблюдающий за ним с порога гостиной, прячется в дверном проёме, выглядывая из-за дверной рамы, наблюдая, как старший чуть нервно мучает бабочку. Джонин, слыша его голос, оборачивается через плечо, следом манит рукой к себе. Бэкхён в таком же, только белом, который жутко ему идёт, двигает поближе и позволяет старшему обнять себя за плечи.
– Как дела? – интересуется он уже против зеркала, рассматривая их отражение там. И только стоя так рядом, Бэкхён, наконец, замечает, как они с хёном похожи. – Ты был так занят на неделе, что я…
– Нет, хён, – смеётся Бэкхён, отмахиваясь. – У тебя всё хорошо? – зовёт он следом. – Ты какой-то…озадаченный. Я тебя не узнаю.
– Неужели я так озадачился, что совсем о тебе забыл? – Джонин хмыкает, качая младшего в своих руках. – Ты поговорил с тем альфой?
– Хён! – шипит на него Бэкхён недовольно, оборачиваясь, но никого кроме них в прихожей и в соседних комнатах не обнаруживает, чуть расслабляясь. – Поговорил. Всё хорошо.
– С ним? – уточнеят Джонин и следом улыбается, потому что младший брат тут же пунцовеет. – Или у вас? Ну рассказывай, хёну же интересно!
– А хён не будет ругаться? – Бэкхён поднимает на него взгляд.
– А ты хочешь дать хёну повод утопить твоего альфу в Хангане? – вопросом на вопрос отвечает Джонин, заламывая бровь. Бэкхён закатывает глаза, следом приподнимается на носочках и самым тихим шёпотом сообщает хёну, что его поцеловали. – Ух ты! – присвистывает Джонин с улыбкой. – И как оно? Понравилось?
– Хён, его запах похож на запах отца, – рассказывает Бэкхён. – Но это так сложно, – вешает он нос следом, растерявшись. – Я не понимаю, как это… – Бэкхён пожимает плечами и Джонин видит искреннюю растерянность на его лице в отражении зеркала, у которого они стоят. – Не понимаю, как понять, что он… что он…
– Твой? – уточнеят Джонин, получая следом неуверенной кивок. – Ну если ты ещё этого не понял, значит это, скорее всего, не твой человек.
– Да нет же, – Бэкхён топает ногой. – Объясни, хён!
– То есть, ты всё-таки что-то почувствовал? – Джонин заглядывает младшему в лицо. – Не знаю, как объяснить, – выдыхает он следом. – Наверное, у всех это по-разному. Ты... – Джонин чуть хмурится, чтобы подобрать верные слова и не сбить Бэкхёна с толку ещё больше. – Ты боишься вдохнуть в его присутствии, потому что от его аромата кружится голова, и одновременно с тем ты хочешь дышать полной грудью так глубоко, как это только возможно. Потому что, находясь рядом с ним, чувствуешь себя абсолютно по-другому, отлично от того, каким ты был раньше. Чувствуешь себя каким-то… – Джонин запинается, вновь хмурится. – …цельным, что ли. Как будто ноги не касаются земли. Как-то возвышенно и, словно, не принадлежащий больше себе, а только ему.
– Хён, ты…– Бэкхён удивлённо оборачивается к нему лицом. – Ты говоришь так, словно ты уже…
– Не выдумывай! – Джонин щёлкает по кончику носа. – Зови папу и Су – уже пора ехать.
Выпуская младшего брата из объятий, Джонин двигает во двор, чтобы проверить ожидающую там машину и отца в ней.
Родители обожают подобные мероприятия – для отца это возможность встретить коллег; папа не упускает возможности принарядиться, а ещё потанцевать. Бэкхён просто обожает рассматривать красивых людей, он здесь словно на экскурсии. А Кёнсу должен учиться, как правильно держать себя не подобных мероприятиях, ибо скоро, когда станет полноценным наследником отца, будет посещать их довольно часто.
Джонин не может сказать, что подобные вечера нравятся ему, и не может сказать, что также раздражают. Он обычно присматривает за младшими, здоровается с редкими знакомыми, немного пьёт и подсознательно ждёт момента возвращения домой, ни в коем случае не берясь торопить родителей.
Но сегодня всё по-другому.
Зал довольно большой, но это не мешает ему всё равно ощущать то тут, то там лёгкие отголоски весеннего букета цветов, в котором привычная ненавистная сладость жасмина вдруг чувствуется совсем ненавязчивым, лёгким, нежным шлейфом, разбавленная чем-то таким абсолютно восхитительным, свежим, головокружительным.
В один глоток высушивая содержимое своего бокала шампанского, что получает при входе, альфа прикрывает глаза на мгновенье, пытаясь систематизировать мысли.
Достаточно бегать от себя. Вещи стоит принять такими, какие они есть на самом деле!
И альфа выдыхает, расслабляясь, чтобы дальше вдохнуть полной грудью и полностью довериться своему обонянию. А что-то подсказывает ему, что оно не подведёт. И когда лёгкий манящий шлейф вдруг ощущается сильнее остальных присутствующих здесь людей да их запахов, Джонин, поддаваясь, двигает вглубь зала на поиски объекта аромата.
И обнаруживает того в мягком высоком кресле у барной стойки с бокалом розового шампанского в тонких пальцах, в белоснежном фраке.
Джонин замирает рядом, складывая руки на барную стойку, глядя вперёд перед собой, и вдруг совсем отчётливо слышит, как омега рядом начинает дышать глубоко и часто, совсем сбито. Это пугает и приводит в такой восторг одновременно, что Джонин сплетает пальцы в замок, беря себя в руки в буквальном смысле этого слова!
– Привет.
– Джонин…
Джунмён выдыхает с каким-то отчаянием, следом устало прикрывая глаза.
– Хорошо меня встречаешь, – альфа хмыкает, пытаясь пошутить и немного разбавить напряжённую обстановку между ними.
– Зачем ты пришёл?
– На мероприятие или к тебе? – уточнеят Джонин.
– Я ухожу.
Кое-как путаясь в ногах, Джунмён пытается слезть со своего высокого кресла, но замирает, потому что смуглые пальцы вдруг накрывают его запястье, удерживая.
– Давай поговорим.
Альфа смотрит ему в глаза совсем серьёзно и Джунмён вздрагивает, понимая, что заходится мурашками, а потому спешит освободить запястье из хватки чужих пальцев.
– Не о чём разговаривать, – роняет он. – Ты же сам видишь, что происходит, мы оба это видим. Это невозможно игнорировать и сложно контролировать. Нельзя этого допускать, – Джунмён отрицательно качает головой. – Отпусти меня, пожалуйста.
– Не хочу, – просто отзывается альфа, отрицательно качая головой. – Там в Пусане, я узнал искреннего, увлечённого, романтичного омегу. Ты меня больше не обманешь.
– Значит мне снова начать тебе хамить? – Джунмён совсем искренне теряется.
– Не поможет, – Джонин вдруг накрывает его щёку ладонью. – Я уже знаю, какой ты настоящий.
Джунмён увиливает от прикосновения его ладони, почти болезненно кусая нижнюю губу.
– Отпусти меня, прошу.
– А ты потом об этом не пожалеешь? – Джонин вопросительно вскидывает брови.
– Ты ничего не знаешь обо мне, а я ничего не знаю о тебе. И это будет самой большой глупостью – поддаться той простой истине, которую мы недавно для себя открыли. Поэтому, отпусти меня.
Джунмёну, наконец, удаётся освободить запястье из чужих пальцев, и он тут же двигает прочь как можно быстрее, в толпу зала, не оглядываясь, а оттуда скорее на свежий воздух. Омега спешно выходит на веранду и прячется в углу, опираясь локтями о поручни и склоняя на руки голову, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться.
Кажется, это слишком для него!
Невозможно избавиться от этого ощущения, когда он рядом. Словно тебя одновременно тянут к земле силой, пытаясь похоронить заживо, и отпускают в небо, словно ты воздушный шарик.
Чёртова омежья природа!
Джунмён прикрывает глаза, пытаясь оживить в памяти все его колкие слова в свой адрес: все его грубости, упрёки, оскорбления, все его хватания, встряхивания и отталкивания, но вместо этого перед внутренним взором лавочка на втором ярусе набережной, стакан кофе в его пальцах и то, как он смеётся с его реакции на флет уайт. И его джинсовая куртка на плечах. И то, как держит за плечи, когда садит в такси. И то, как прикасается к полоске царапины на его запястье. И как шепчет успокаивающе, что всё в порядке. И как мягко буквально колышет, когда его пальцы гладят по спине и волосам, чтобы успокоить. А ещё эта его улыбка на выставке, самими уголками губ, взгляд глаза в глаза и едва скакнувшая вверх левая бровь.
Джунмёну кажется, этот момент уже ему снится!
Нет!
Они совершенно разные, их семьи испытывают друг к другу откровенную ненависть, и они дрались с детского сада, едва впервые встретились. И есть так много вещей, которые в нём действительно раздражают. И, он уверен, есть так много вещей, которые раздражают его в Джунмёне.
И поддаваться этому дурацкому порыву, поддаваться человеку малознакомому на самом деле, основываясь на дурацких физических и биологических особенностях их полов – самая унизительная вещь на свете! Потому что нормальные люди строят отношения, учась любить и уважать друг друга на основе дурацкой истинности, а наоборот, игнорируя призывы разума, правила поведения, воспитание, гордость и честь, поддаваясь животным инстинктам – свойственно работникам первой древней.
А Джунмён себя к ним явно не относит!
Они с Джонином друг другу никто и никем не станут потому, что это ни к чему не приведёт. Что-либо, начинающееся с элементарной физической тяги, никогда не окончится ничем хорошим!
– Милый? – папины руки ложатся на плечи, сжимая и следом разворачивая его к себе. – Хороший мой, что случилось? – папа взволнованно заглядывает в лицом, накрывая его пылающие щёки ладонями. – Родной, ты весь горишь.
– Я… – Джунмёну требуются несколько мгновений, чтобы взять себя в руки. – Я не важно себя чувствую, па, – наконец выдыхает он, пытаясь уверенно улыбнуться, но судя по тому, как растёт тревога на лице папы, – получается не важно. – Я поеду домой, а вы оставайтесь, – пряча пальцы в ладошках папы, пытается убедить он. – Вечер хороший, оставайтесь, отдохните.
– Может отправить брата с тобой? – взволнованно уточнеят папа, мягко обнимая за плечи.
– Па, всё нормально, я просто слегка перетрудился на этой неделе, – продолжает настаивать Джунмён. – У брата тоже завал был, так что пусть отдохнёт. А я приеду домой и сразу лягу спать, обещаю.
Джунмён подаётся в любящие руки и прижимается к папе, позволяя себя обнять.
– Хорошо, родной. Дай знать, как будешь дома, договорились? – папа ласково целует в щёку, следом в лоб. – Отдыхай.
Джунмён уходит из веранды и следом двигает из зала прочь пешком вниз по роскошной лестнице, и пока спешно спускается, пытается немного привести мысли в порядок.
Джонин слышит чьи-то торопливые шаги по лестнице вниз и вскидывает взгляд как раз в то мгновенье, когда он появляется на верхней ступеньке – чуть запыханый, розовощёкий, сбитый с толку и самую малость перепуганный. Но сейчас его нужно спасать, кажется, только от себя самого.
– Снова ты!
То ли спрашивает, то ли констатирует омега. Джонин хочет рассмеяться, но моргает и вдруг обнаруживает себя напротив омеги совсем близко. Проклятье. Как это работает?
– Тут никого нет, – замечает Джонин. – Давай поговорим об этом хоть раз, по-человечески.
– Я уже дал тебе понять мою позицию, – Джунмён отступает на шаг прочь, но вдруг понимает, что упирается лопатками в стену на лестничном пролёте. Он поворачивает голову вправо, обнаруживая там чужую руку, упирающуюся в стену, затем также в лево, когда ладонь альфа тут же упирается в стену у его щеки.
Это ловушка!
Всё в нём – ловушка!
Просто биологическая и физическая ловушка. И эта тяга – ненастоящая!
Вернее, она-то может и настоящая, но основывающаяся совсем не на том, на чём должна. И он, Джунмён, другого исхода не хочет, потому что это опасно для них обоих.
– Давай поговорим! – он повторяется, но настаивает, Джунмён устало прикрывает глаза. – Джунмён-а, ты прав, и кидаться в омут с головой только по одной причине истинности – это глупо, но…
– Нет никакого но! – перебивает омега, поднимая на него взгляд. – Мы не в тех условиях. Мы не случайно встретившиеся на улице люди. Мы всю сознательную жизнь отравляли друг другу существование: мы и наши семьи, и наши родители. На этом всё! Мы поговорили? Я могу идти?
Джунмён предпринимает попытку шагнуть куда-то прочь от альфы подальше, но тот вновь ловит за запястье, совсем мягко и ненавязчиво, и Джунмён вскидывает на него молящий взгляд, чтобы снова попросить его отпустить.
– Можно теперь я выскажусь? – интересуется альфа и Джунмён тут же качает головой.
– Я не хочу слушать. Не делай нам хуже, пожалуйста.
– Джунмён-а…– перебивает он и Джунмён вдруг снова понимает, что его щёку накрывают ладонью и тут же неосознанно к ней ластится.
– Это ужасно… – выдыхает шёпотом, прикрывая глаза.
– Что?
– Тепло твоей ладони.
И прежде, чем Джонин успевает сопоставить то, что видит и то, что слышит, омега выскальзывает из его рук прочь, ныряя в подоспевший лифт и спешно клацая по кнопке нужного этажа.
***
В прихожей темно и тихо.
Джунмён закрывает за собой двери на защёлку так, чтобы родители могли открыть её снаружи ключом, и сползает по двери вниз в полной темноте, так и не включив свет. Обнимает колени и прячет в них нос, зажмуриваясь.
Кажется, это слишком для него!
Нет!
Он не хочет узнавать его ближе и лучше, не хочет знать о нём ничего. Не хочет знать, о том, что он любит, а что нет, и что вызывает у него смех, а что раздражение. И тем более не хочет знать, какие на вкус его поцелуи.
Нет!
Потому что это слишком больно для него одного!
Слишком много!
Этот чёртов фрак тесный настолько, что в нём невозможно дышать. И едва поднимается наверх к себе, омега тут же избавляется от него. Долго откисает в душе, так, словно реальность происходящего можно просто смыть с себя водой. А когда забирается в постель, глядя в тёмный потолок своей спальни, вдруг ловит себя на мысли, что подушка мокнет от его слёз.
***
– Па? – Бэкхён удивлённо заглядывает в столовую, обнаруживая там всех, кроме старшего брата. Семья завтракает. – Па, а где хён?
– Он ещё спит, – отзывается за папу отец во главе стола. – Неважно себя чувствовал вчера вечером. Попросил не будить его утром.
– Он что, даже на пробежку не ходил? – совсем искренне удивляется следом Кёнсу и они с Бэкхёном совсем понимающе переглядываются. – Он же и в снег, и в дождь, и при любых обстоятельствах...
– Он мне в последнее время не нравится! – поддерживает младших папа, устремляя встревоженный взгляд на главу семьи. – Он тебе ничего не говорил?
– Заработался ребёнок, пусть отдохнёт! – настаивает отец, отмахиваясь снисходительно. – Так себя ведёте подозрительно, словно совсем его не знаете. Всем иногда нужна перезагрузка.
– Отец, это ты словно его не знаешь! Если хён так себя ведёт, значит у него что-то случилось.
Бэкхён бросает короткий взгляд на брата, и тот, понимая верно, тут же слезает со своего стула, что совсем спешно двинуть следом за Бэкхёном наверх.
– Мальчики, не трогайте, пусть он выспится! – зовёт в спину отец, но младшие успевают уже исчезнуть из виду.
Без стука совсем негромко открывают двери чужой спальни, входят. Ещё раз молча переглядываются. Бэкхён укладывается на край кровати лицом к спящему хёну, Кёнсу с другой стороны, примостив голову на его плече и заглядывая в лицо.
– Хён.
Зовёт каждый по очереди громким шёпотом, но Джонин не ведёт и бровью на неожиданных гостей в своей постели, продолжая спать.
– Хён, расскажи нам, что у тебя случилось.
– Да, мы переживаем. Это совсем на тебя не похоже.
Но ответа по-прежнему не следует. Бэкхён с Кёнсу в очередной раз переглядываются.
– Так крепко спит, Су-хён?
– Видимо, и правда заработался, как папка говорит. Давай не будем больше трогать.
Кёнсу прижимает указательный палец к своим губам, и осторожно встаёт, помогая встать и Бэкхёну. Оба младших исчезают за дверью, прикрывая её за собой.
И только, когда их шаги в коридоре отдаляются и становятся более не слышными, Джонин, наконец, распахивает глаза. Переворачивается на спину, складывая руки под головой, и устало прикрывает глаза.
Когда были маленькими, они совершенно не понимали, как это, что у хёна может быть плохое настроение? Он был для них обоих всегда источником неиссякаемой энергии, позитива, счастья, защиты и поддержки. Даже, если приходилось защищать за шалости перед родителями. Всегда. И эта привычка, это восприятие никуда не делось. Поэтому они и прибегают этим утром, удивлённые, почему его нет с семьёй за завтраком; наверняка задающиеся вопросами, почему он пропустил пробежку и почему не отвезёт Бэкхёна на учёбу.
И причина такой смены настроения совершенно прозрачная и очевидная для него, становится загадкой для домашних.
Все дело в том, что он, кажется, испытывает что-то, чего не должен, к тому, которого всю жизнь презирал и ненавидел.
***
– Белоснежка, наш киновечер! Ты готов? – Чондэ входит, не стучась и не прося разрешения войти, просто бесцеремонно толкая снаружи двери, а потому удивляется, обнаруживая Джунмёна за его столом у окна, лежащим на столешнице лицом в низ. – Белоснежка, ты чего? – Чондэ оставляет принесённую с собой большую пиалу попкорна на комоде, подходит к брату поближе, приседая рядом на корточки и пытаясь заглянуть ему в лицо.
– Киновечера не будет, – бурчит в руку Джунмён, не поднимая головы. – Я не хочу.
– Белоснежка, да как так? – хмыкает Чондэ. – Давай, – трясёт он брата за плечо совсем мягко. – Кино всегда поднимает тебе настроение, избавляет от усталости. Ты же никогда не отказывался: даже если вечер был занят, мы всегда переносили на другой. А я нажарил твоего любимого попкорна, специально зашёл за ним по пути из университета. Мы сейчас какую-то комедию отыщем, и ты сразу воспрянешь духом. Слушай, у тебя может интересные дни скоро? Ты какой-то слишком вялый в последнее время. Давай, просыпайся! Будем выбирать фильм и…
– Я же сказал, что не хочу! Что непонятно? – Джунмён закипает, наконец, поднимая голову и устремляя на брата недовольный взгляд. – На каком языке мне повторить, чтобы до тебя дошло?
– Белоснежка, ну… – Чондэ предпринимает ещё одну попытку, тыкая пальцев ему в щёку, но омега отмахивается от его руки.
– Оставь меня в покое! – просит следом. – Сейчас! Пожалуйста!
Чондэ смотрит на него совсем удивлённо, следом молча забирает пиалу с попкорном и спешит исчезнуть за дверью. Джунмён провожает его взглядом и плюхается назад на стол, застонав в локоть, когда рядом на столе негромкой мелодией оживает входящий вызов.
Не глядя, Джунмён тянется, чтобы принять тот.
– Привет.
И едва слышит приветствие, омега тут же узнаёт голос. Схватывается со стола, отнимая трубку от уха, чтобы взглянуть и лишний раз убедиться в том, кто звонит и уже желая сбросить вызов, но почему-то всё равно прижимая следом телефон к уху.
– Слышу, как ты дышишь. Привет, Джунмён-а, – зовёт он снова в трубку и Джунмён выдыхает, сдаваясь, усаживается на край своей кровати.
– Зачем ты звонишь? – уточнеят он.
– Ты знаешь, – отвечает он на поставленный вопрос. – Подумал, что по телефону, а не глаза в глаза нам будет легче разговаривать.
– Разве мы уже не обсудили всё? – омега чуть хмурится так, словно его увидят.
– Мы не обсудили нормально того, что между нами происходит.
– Между нами ничего не происходит! – отрезает Джунмён.
– Думаешь, если всё отрицать, кому-то из нас станет от этого легче? – по голосу слышно – Джонин усмехается.
– Я напомню тебе одну вещь, – начинает омега, примостившись на кровати поудобней. – Наши семьи по известным всем личным причинам друг друга, мягко говоря, недолюбливают. У родителей давние обиды, мы, как я помню, дрались ещё лопатками в песочнице в детском саду, наши отцы конкурируют в бизнесе и…
– А теперь солги мне, что ничего кроме физического нет! – перебивает Джонин, настаивая. – Ну!
– Ничего нет!
– Лжец! – Джонин откровенно смеётся в трубку и Джунмён, слыша это, закатывает глаза.
– Я знаю, – фыркает он следом. – Но это ничего не меняет, Джонин. Подумай сам: зачем признавать это, зачем поддаваться этому, если ничего из этого всё равно не выйдет? – Джунмён вновь вздыхает. – Это отношения без будущего. Мы только себе хуже сделаем: привяжемся, привыкнем и на этом всё. Правда всегда выплывает наружу. Мои родители, твои родители не позволят этого никогда!
Повисает пауза. Теперь к чужому дыханию на той стороне прислушивается омега.
– То есть ты сможешь вот так просто от всего отказаться? – Джонин нарушает тишину и в этот раз его голос звучит совсем серьёзно.
– От чего – всего? – уточнеят Джунмён. – Между нами ничего не было и нет!
– Ответь на вопрос.
Альфа настаивает, звучит почти строго.
– Пока это не зашло слишком далеко – смогу, – уверенно отзывается Джунмён, давая ответ на его вопрос.
– Что для тебя – слишком далеко?
– Для меня слишком далеко – это влюбиться в человека, которого я ненавидел всю жизнь, а оказалось, что он – мой истинный. Вот тогда сложно будет уже отказаться, практически невозможно.
– Только над нами судьба могла так пошутить! Джонин смеётся негромко, немного нервно и совсем горько.
– Да уж, – Джунмён кивает, поджимая губы. – Дай себе время – и всё пройдёт.
– А что, если я не хочу, чтобы всё проходило? – переспрашивает Джонин и Джунмён зажмуривается. Он знал, что ответ будет каким-то таким!
– Откажись от этого!
– Почему?
– Потому что, если мне придётся выбирать между истинным и своей семьёй – я не смогу сделать выбор.
Джунмён чувствует, как его голос в конце фразы сходит почти на шёпот, и жадно глотает воздух.
– Но сейчас же ты делаешь его в пользу своей семьи! – Джонин снова чуть нервно смеётся.
– Это потому, что ты для меня сейчас – чужой человек. И я не позволяю себе шагнуть за черту.
– А что мне делать, если я уже, кажется, позволил?
– Мне пора спать. Доброй ночи!
Джунмён спешно сбрасывает вызов и откидывает телефон на кровать прочь так, словно тот может нанести ему какой-то вред. Сердце в груди гремит так сильно, что даже глушит.
