***
— Не желаете ли вы насладиться прекрасной музыкой или, может быть, танцами, Ваше Величество? Я могу вызвать дворцовую труппу, — предложил главный евнух Ли. Наступил полдень и это означало, что императору пришло время сменить утреннее платье на обеденное и отдохнуть после встречи с министрами. Накинув на плечи альфы чаншань из светло-коричневого шёлка с золотыми воротником и манжетами, он обошёл Чонгука и принялся застёгивать десятки маленьких пуговичек. На груди и рукавах чаншань были вышиты длинноусые драконы, заключённые в ровные круги из иероглифов. Поправив ткань так, чтобы вышивка выправилась, евнух принялся повязывать на широкий пояс нефритовую подвеску с вырезанным на ней орнаментом, символизирующим чистоту ума и помыслов. Не дождавшись ответа, слуга вскинул голову и посмотрел на императора. У Чонгука было совершенно отрешённое лицо. Главный евнух Ли заметил, что альфа ещё со вчерашнего вечера находился в непонятной прострации. Утром, когда слуги пришли его будить, Ли было совершенно ясно, что он снова почти не спал. Главный евнух догадывался, что плохое настроение императора напрямую связано с Сяо Лином. Покачав головой, он застегнул последнюю пуговичку и аккуратно, так чтобы не разозлить альфу, попытался вытянуть императора из его мыслей: — Ваше Величество, — позвал Ли. — Мы направляемся в зал Чистоты и гармонии? Чонгук оглядел себя, убедился, что его наряд полностью готов и, не обращая внимание на обеспокоенного слугу, пошёл к дверям. — Вели приготовить паланкин, мы направляемся во дворец Цынин, — на ходу кинул он. Евнух кивнул и тоже бросился к выходу, спеша исполнить императорский приказ. Дворец Цынин был окружён столетними вечнозелёными деревьями. Когда дул ветер, их листья бились друг о друга и громко шумели, словно толпа, заполнявшая улицы Пекина. Ветки ворчали, поскрипывая и щёлкая. Само же здание напоминало высокий храм с резными стенами и большой изогнутой крышей, покрытой золотой черепицей и украшенной девятью фигурками животных и мифических созданий — они показывали высокий статус хозяина этого дворца. Все его колонны и балки были ярко разрисованы, наличники окон и дверей покрыты символами долголетия, здоровья и мудрости. Главный вход во дворец находился с западной стороны. Когда паланкин Его Величества остановился у главных ворот, евнух Ли выбежал вперёд и громко, певуче растягивая гласные, провозгласил: — Прибыл Его Величество Император! Во дворе сразу же появилось несколько слуг. Все они, как один, низко поклонились и, дождавшись, пока альфа выйдет из паланкина, хором произнесли: — Приветствуем Ваше Величество Императора. — Можете встать, — произнёс Чонгук, быстрым шагом проходя мимо них к входу во дворец. Два евнуха, подбирая подолы своих длинных халатов, еле успели подскочить к дверям и открыть их перед императором. Вдовствующий вице-Император находился в большой гостиной. Увидев раздражённое выражение на лице сына, он поднялся с высокого кресла и сделал несколько шагов к нему навстречу. — Что-то случилось, Ваше Величество? — обеспокоенно спросил он, окидывая императора внимательным взглядом. — Угомони его, — рыкнул Чонгук. — Успокой своего любимого племянника, иначе за его грехи придётся отвечать всему клану Цзыли! — О чём ты говоришь? — потерянно, из-за нахлынувшей на него чужой злости, спросил Вдовствующий вице-Император. Ответом ему был раздражённый взгляд чёрных глаз. — Скажи же мне, кто посмел побеспокоить твой покой, и я сейчас же озабочусь достойным наказанием для этого человека! — Достойным наказанием? — Чонгук мрачно засмеялся. — Какое же наказание, по-вашему, заслуживает человек, покусившийся на жизнь Императорского Наложника Ки и моего кронпринца? Вдовствующий вице-Император вскинул голову, оскорблённый словами своего сына. Украшения в его волосах недовольно зазвенели, круглые, подобные полумесяцам, брови сошлись на переносице, придавая его лицу грустное выражение, хотя в груди Вдовствующего вице-Императора вспыхнула злость. Цингун медленно, выстукивая каждый свой шаг нефритовыми каблуками, вернулся к своему креслу. Опустившись в него с совершенно прямой спиной, он обхватил ладонью резной подлокотник, царапая дорогое дерево защитами для ногтей. — Ваше Величество, сядьте, — омега указал на широкое обитое жёлтым шёлком кресло напротив. Когда Чонгук занял предложенное ему место, он продолжил. — Нельзя принимать важные решения, пока сердце твоё охвачено гневом. Кто бы что не сказал, ты в последнюю очередь должен обвинять своего вице-Императора. И я говорю это не потому, что Шэлань мой племянник, а потому что он твой законный супруг перед Небесами. Много лет назад вы повязали вместе пряди своих волос и с тех пор судьбы ваши соединились. Даже если он совершил ошибку, ты не можешь отказаться от него. Чонгук резко выдохнул и наклонился вперёд. Сидел он широко, занимая почти всё пространство большого кресла. Тело его было напряжено, глаза потемнели, нижняя челюсть напряглась. Этот гнев клубился в нём уже много часов и сейчас он готов был наконец выплеснуться наружу. — Он глава Дальнего дворца, — всё таким же наполненным тёмными эмоциями голосом продолжил альфа. — Главная обязанность вице-Императора хранить покой в гареме. Все мои дети — его дети, кто бы их ни родил и то, что он сделал… — А ты уверен, что это сделал он? — перебил императора Цингун. — У тебя есть доказательства? А если и есть, ты уверен, что его не пытались подставить? Ваше Величество, вы сами прекрасно знаете, даже у вице-Императора в Дальнем дворце есть враги. Неужели, возвеличивая других наложников, вы думали, что в их покрытых украшениями головках не появиться мысль забраться на самую вершину дерева? Спокойствие, которое несмотря ни на что продолжало звучать в голосе Вдовствующего вице-Императора, немного поумерило гнев Его Величества. Он закрыл глаза, медленно выдыхая и настраиваясь на мирный диалог. — Я понимаю, что вы пытаетесь защитить своего племянника, но не нужно обвинять Юнги. Он никогда бы не навредил ребёнку! Вдовствующий вице-Император откинулся на спинку кресла. Взгляд его стал цепким и пронзительным. Он наконец-то поймал ниточку, за которую мог вытянуть своего нерадивого племянника из пропасти, в которую тот сам же себя и загнал. — Так ведь ребёнок и не пострадал, умер лишь Наложник Ки, который в последнее время пользовался вашей благосклонностью. Подумайте об этом, Ваше Величество. Чонгук снова нахмурился. Ему не нравился ход мыслей Вдовствующего вице-Императора. — Я не обвиняю Шэланя голословно, — посмотрев на Цынгуна из-под сведённых бровей, уточнил император. — Мой гнев не беспричинен. — Я уверен в этом, сын мой, — произнёс Цингун, нарушая правила и обращаясь к императору неформально. — Ты достойно справляешься с тяжёлой ношей, возложенной на твои плечи. Император управляет страной, а вице-Император Дальним дворцом и гаремом, так было всегда. Поэтому ты имеешь полное право злиться на Шэланя. Наложник Ки умер, а это значит вице-Император не справился со своими обязанностями. Но прошу тебя, подумай, кто встанет во главе Дальнего дворца, если ты ополчишься на своего мужа? Что скажет народ? Великая Цин осиротеет. Говоря это, Цингун наклонился, протягивая руку и сжимая в своей ладони горячую ладонь сына. Чонгук опустил глаза. Кем бы он ни был, как бы высоко не взобрался, омега перед ним всё еще оставался его папой. Он был единственным на этом свете человеком, имеющим полное право требовать почтения и послушания от императора, особенно в делах, касающихся Дальнего дворца. — Я знаю, поэтому и пришёл не во дворец Земного спокойствия, а к тебе. Раз вице-Император не справляется, самое время Вдовствующему вице-Императору взять дела гарема в свои руки. Я не стану издавать официального указа, но прошу тебя больше не бездействовать. — Хорошо, сын мой, я тебя услышал, — Цынгун склонил голову и украшения в его волосах заблестели. — На самом деле очень хорошо, что ты посетил мой дворец. Я давно хотел поговорить с тобой ещё об одном деле. Чонгук подался вперёд, давая понять, что внимательно слушает. — Говорят, ты хочешь поручить Благородному Супругу Мин воспитывать Инчжу. Не кажется ли тебе, что кронпринц слишком взрослый для этого? Главное для него сейчас — получить хорошее образование. Если ты так хочешь, чтобы Юнги воспитывал твоего ребёнка и, если ты так уверен в его невиновности, не лучше ли отдать ему самого младшего? Восьмой кронпринц Фухен совсем ещё юн, но уже лишился своего папы. Мне кажется, именно ему нужна забота. Чонгук тихо рассмеялся и покачал головой. — Характер Юнги совершенно не подходит для того, чтобы воспитывать маленьких детей. Как бы он не старался убедить меня в том, что любит их, не думаю, что он сможет вытерпеть плач и крики в своём дворце. А вот со взрослым Инчжу они вполне могут найти общий язык. Тем более третий кронпринц, как и все остальные кронпринцы, будет воспитываться в Сефане, а не во дворце Небесной ценности. — Ну, раз уж ты всё решил, — Вдовствующий вице-Император развёл руками, — Мне остаётся попросить тебя только об одном. — О чём же, батюшка? — Недавно вице-Император говорил со мной о повышении Супруга Сун. Думаю, он прав, если кто и заслуживает в Дальнем дворце титула Благородного Супруга, так это Чан Анли. Я знаю, ты сомневаешься из-за того, что с недавнего времени его отец является главным подозреваемым, но… — Батюшка, — перебил его Чонгук. — Дела государства не должны вас касаться. — Я знаю, но нередко так получается, что дела гарема тесно переплетаются с государственными делами. — Успокойтесь, — велел Чонгук, не желая развивать тему. — Я принял решение повысить его до Благородного Супруга. — Прекрасно, — Цингун улыбнулся, но улыбка эта потускнела, когда он услышал следующие слова императора. — Его и Придворного Ким. — Придворного Ким? — озадаченно повторил Вдовствующий вице-Император. — Я слышал, ты провёл с ним одну ночь, но его имя не было занесено в книгу Учёта драконового семени. Неужели ты уже хочешь повысить его титул? — Он слишком юн для того, чтобы рожать мне детей, но это не значит, что он не заслуживает титула Благородного Господина, — ответил император не терпящим возражения тоном. Цынгун покачал головой, но не стал спорить. Он был удовлетворён тем, что всё-таки смог сохранить мирный уклад в гареме, а присвоение юному наложнику титула Благородного Господина, хоть и было, на его взгляд, несколько поспешным, не должно было принести ему проблем. Вдовствующий вице-Император согласно кивнул и сказал: — Что ж, раз ты так решил, значит, так тому и быть.***
Со струн сорвалась очередная фальшивая нота и Юнги в бешенстве откинул от себя пипу. Инструмент упал на пол и недовольно зазвенел. Господин Юн, присланный во дворец Небесной ценности обучать Благородного Супруга игре на пипе, вздрогнул, с жалостью посмотрев на дорогой инструмент. Пипа, подаренная Его Величеством Юнги, была целым произведением искусства. Её грушевидный корпус был покрыт тёмно-синей краской и разрисован золотыми лотосами, над которыми порхали тонкокрылые бабочки. Стебли лотосов оплетали пипу ажурными узорами, поднимаясь по длинной ручке вверх и образуя полумесяц, окружённый звёздным небом. — Ваше Высочество, прошу вас, проявите терпение, — попросил господин Юн, опускаясь на колени рядом с пипой. — Какой из тебя учитель? — воскликнул Юнги. — Я уже час пальцы об струны режу, а толку ноль! — Ваше Высочество, вы не можете научиться игре за час, на это уходят месяцы, если не годы. — Я не могу научиться или ты не можешь научить? Господин Юн виновато склонил голову. — Вы правы, я абсолютно бесполезен, — сказал он, боясь ещё больше разозлить Благородного Супруга Мин. Юнги пнул пипу, вложив в это действие всё своё раздражение. Инструмент отлетел к небольшому креслу у окна и звонко ударился об него. Господин Юн зажмурился, судорожно сжимая в ладонях ткань своего ципао. Услышав шум, в комнату забежал Джу. Увидев, что его господин совершенно взбешён, он, не осмеливаясь подходить к нему и низко склонив голову, сказал: — Ваше Высочество, прошу вас, не злитесь, это может навредить вашему здоровью, — приподняв голову и встретившись, с чёрными от наполнявшего их гнева, глазами Юнги, он упал на колени и быстро продолжил. — Только скажите и я сейчас же отволоку этого бесполезного слугу во двор и Бохай забьёт его палками до смерти! Господин Юн в ужасе дёрнулся. Джу вскочил на ноги и, указывая на него пальцем, воскликнул: — Проси прощение! Сам Император приказал, чтобы в Дальнем дворце никто не смел расстраивать Благородного Супруга! Как ты смеешь нарушать приказ Его Величества? Ты заслуживаешь смерти! Господин Юн резко склонился, прижимаясь лбом к полу, и заплетающимся от ужаса языком начал молить пощадить его. Юнги отвернулся, даже не пытаясь вслушиваться в полные отчаяния слова слуги. В ушах у него шумела кровь, перед глазами плясали чёрные точки, а пальцы жгло от ран, которые на них оставили струны. На самом деле, Юнги сам не слушал омегу и специально, с силой, давил на струны, причиняя себе боль и извлекая из инструмента фальшивые ноты. Он пытался таким образом затушить огонь, уже второй день сжигающий его сердце. На столике перед ним стояло пять пустых чашек, но сколько бы он не пил, ему не удавалось избавиться от уксусного привкуса ревности во рту. — Как же больно, — приложив ладонь к своей груди, прошептал омега. — Зачем я медлил? Нужно было сразу избавиться от него. В бумажное окно с силой бил ветер. Бумага прогибалась, грозясь вот-вот порваться, а деревянная рама скрипела. Юнги дёрнулся, услышав за спиной тихий всхлип. Резко обернувшись, он ещё раз окинул распластавшегося на полу слугу взглядом и тихо, сквозь сжатые зубы, сказал: — Вон. Господин Юн будто только этого и ждал. Он тут же попытался подняться, но от пережитого ужаса ноги не хотели его держать, и он снова упал. Не желая терять времени и дальше раздражать Благородного Супруга, он выполз из комнаты, давясь вырывающимися из груди всхлипами. Юнги проводил его наполненным презрением взглядом. — Ты тоже, убирайся отсюда, — велел он Джу. — Но, Ваше Высочество… — Убирайся! — уже не пытаясь сдержать своего гнева, закричал Юнги. Джу вздрогнул и, вжав голову в плечи, вышел из комнаты. Когда дверь закрылась, Юнги судорожно вздохнул, прижимая дрожащие руки к груди. Сердце часто билось и каждый его толчок разносил по всему телу волны боли. Со слезами в глазах он подошёл к выброшенной пипе. У неё покосился каркас и лопнула одна струна. Юнги опустился рядом с ней на колени, взял инструмент в руки и прижал его к груди, будто ребёнка. Из его горла вырвался задушенный всхлип. — Ваше Величество, мне больно, — дрожащими губами прошептал он. — С каждым днём вы уходите от меня всё дальше и дальше. Я чувствую, что теряю вас! Слёзы душили его, вырываясь из горла судорожными рыданиями. Мир вокруг померк. Всё заволокла чёрная пелена. Осталась только боль, пожирающая сердце. Юнги склонился, касаясь щекой холодных струн. В ушах зазвенело. Ему хотелось кричать, но он зажимал рот ладонью. Перед глазами стояла широкая круглая беседка на воде. Юнги сам нарисовал её, а Чонгук приказал построить. Прячась в ней от летнего солнца, можно было ощутить лёгкое покачивание, услышать плеск воды, щебетание птиц в небе и жужжание стрекоз. Когда шёл дождь, капли с такой силой били по воде, что их отдачу можно было почувствовать прохладной моросью на лице. Когда Чонгук возвращался из дворца, они могли просидеть в ней до поздней ночи, разговаривая или слушая тишину, наслаждаясь чудесным пейзажем, или друг другом — это было не важно, главное, что они были вместе, кожа к коже, сердце к сердцу. Тогда их не разделяли правила и условности. Их не разделяли дворцы и стены, евнухи, которые не позволяли приблизиться к императору и омеги Дальнего дворца, делающие всё возможное для того, чтобы Сын Неба обратил на них внимание. Эти омеги, прекрасные и молодые, способные родить сильных наследников, ещё ничего не получившие, а значит лишённые страха всё потерять, были самыми опасными противниками. Их глаза искренне сияли, они были полны надежд и сил. Юнги, чувствовал, как с каждым годом ему становиться всё труднее противостоять им. Маска износилась и начинала покрываться трещинами. Он не знал, откуда ему черпать силы, чтобы поддерживать любовь императора. Другие наложники боролись ради своих детей и их будущего. У Юнги детей не было. Он с ужасом понимал, что ему становится тяжело любить своего Чонгука. Да и того Чонгука, в которого он когда-то так сильно влюбился, больше не существовало. Он исчез, растворился в золотых шелках, расшитых драконами, умер в императорских покоях в объятьях другого омеги. Чужого омеги. Эти мысли приводили Юнги в такое отчаяние, что он, теряя все силы, падал на пол и молил небеса, чтобы это всё, наконец, закончилось. — Я хочу вернуться в наш дом, в нашу беседку на воде, посреди огромного лотосового озера, — задыхаясь от слёз, прошептал омега. В этой комнате был только он и пипа, подаренная ему давным давно Чонгуком. Он обнимал её, раскачиваясь, и рассказывал ей всё, что хотел сказать человеку, которого потерял восемь лет назад. — Ты обещал, что никогда не причинишь мне боли. «Тем вечером Юнги, проигнорировав строгий запрет Шэланя, пригласил в старое поместье театральную труппу. Ему принадлежали восточные покои. На заднем дворе по его просьбе соорудили целую сцену и несколько рядов для зрителей. Единственное, в чём Юнги отказали, было содержание в поместье постоянной труппы актёров, из-за чего омеге постоянно приходилось их приглашать, перед этим взяв разрешение на это у первого супруга. В этот раз Шэлань запретил, но запрет этот Юнги проигнорировал. Шэлань пришёл под конец первого акта. Слуги тут же, повинуясь его приказу, разогнали всех актёров, а сцена была разрушена. Юнги же в наказание приказали каждый день по три часа стоять на коленях перед обломками. — Если бы Его Высочество, четвёртый кронпринц был в поместье, он не позволил бы первому супругу над вами так издеваться! — причитал Джу, обмахивая своего господина веером. Летнее солнце нещадно жгло землю, превращая три часа наказания в сущую пытку. — Он скоро вернётся, — сказал Юнги, вытирая платком пот со лба. — Два дня назад, он написал мне, что уже на полпути к столице. Он должен был быть здесь уже сегодня, но его что-то задержало. — Ещё не вечер, господин, — прошептал Джу. — Его Высочество скоро вернётся и закончит эту пытку. Чонгук вернулся следующим утром. Он сразу же отменил наказание и заключил Юнги в свои объятья. Альфа показательно игнорировал Шэланя весь следующий месяц, каждую ночь проводя в восточных покоях. Он самостоятельно растирал лечебной мазью синяки на острых коленках омеги и, не выпуская из кольца сильных рук, обещал больше никогда не оставлять. — Я думал, вы рассердитесь на меня, накажете, — шептал Юнги, удобно устроившись на коленях альфы в их уютной беседке на воде. Тишину разрушал лишь плеск воды и отдалённый шум рабочих — они восстанавливали разрушенную сцену, на которой совсем скоро должна будет выступать поселённая в северной части поместья труппа актёров. Чонгук наклонился, касаясь губами маленького носа омеги и заглядывая в блестящие глаза, проникновенно прошептал: — Я бы никогда не причинил тебе боль. Ты мне веришь?» — Вы смотрели только на меня, видели только меня, желали только меня, — всхлипнул Юнги, касаясь губами холодных струн. « — Ты такой красивый, — сказал Чонгук, заставляя омегу рассмеяться и прикрыть лицо веером. — Такую красоту не скрыть даже десятью тысячами вееров! Глаза — ивовые листья, кожа — нежные лепестки жасмина, губы, — Чонгук замолчал. Он отвёл веер от лица Юнги и опустил взгляд на розовые губы омеги. — Разве можно их не целовать? И он целовал». Юнги чувствовал, как бесконечные слёзы заливают лицо. Сердце в груди пылало болью, рыдания сводили судорогой горло, мешая дышать. Так больно ему не было с тех пор, как он потерял ребёнка. Омега впился пальцами в деревянный корпус пипы, ещё сильнее прижимая её к груди, и тихо завыл. Воспоминания звенели в голове фальшивыми нотами. Они пахли кровью, пропитавшей шёлковые штаны и простыни, звучали отчаянным криком и ощущались острой болью в животе. «Той ночью вокруг Юнги носились повивальщики и слуги, держащие в руках медные тазы с красной от крови водой и тряпками. За резной перегородкой слышались обеспокоенные голоса лекарей. Кровь не останавливалась, и они боялись, что вслед за ребёнком уйдёт и Юнги. Чонгук пришёл, когда всё закончилось. Юнги лежал бледный и измождённый на уже чистых простынях и разглядывал искусную резьбу на одном из столбиков кровати. Альфа опустился на пол рядом с кроватью. Он попытался коснуться его руки, но Юнги спрятал её под одеяло. — Не трогай меня, — прошептал омега. — Мне жаль. Юнги усмехнулся. По его щекам текли слёзы, но он не чувствовал этого. — Где ты был? — Во дворце. — Я звал тебя. Чонгук вздрогнул. Он опустил голову на кровать рядом с омегой и дрожащим от переполнявших его эмоций голосом, произнёс: — В этом мире нет ребёнка, которого бы я ждал и любил больше того, которого мы сегодня потеряли. И не будет ровно до тех пор, пока ты не забеременеешь снова. А это обязательно случится. Ты меня слышишь? — альфа поднял голову и его лицо было мокрым от слёз. Он сжал ладонь Юнги через одеяло. — Слышишь? У нас ещё будут дети! — словно в бреду шептал Чонгук, — Много-много детей. Они ещё повырывают все лотосы в твоём озере, закидают мой кабинет игрушками. Будут самыми избалованными, самыми любимыми. Я обещаю. Я клянусь тебе. Я люблю тебя!» Я люблю, я обещаю, я клянусь, вместе, только тебя, береги, не причиню боли, рядом, навсегда. Все эти слова звенели в голове Юнги, бились под рёбрами, сжигали сердце. Он тонул в этой боли, захлёбывался ей, чувствовал, как она заливает лёгкие. В гареме было много омег и каждого из них Юнги ненавидел, но он ещё никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Казалось, ночь, которую император провёл с Придворным Ким, в нём что-то окончательно сломала. Раз за разом он видел, как Чонгук улыбается Тэхёну так, как улыбался когда-то ему, смотрит на Тэхёна так, как смотрел когда-то на него. Юнги не мог поверить, что тот Чонгук, который жил с ним в старом поместье, который умер, когда на его голову возложили венец императора появлялся снова, но уже не рядом с ним, а рядом с другим омегой. Рядом с Тэхёном Чонгук снова становился четвёртым кронпринцем и это убивало Юнги.***
В комнату, громко стуча нефритовыми каблуками, вошёл Благородный Господин Хуан. На нём было лишённое скромности красное ципао с широкими белыми отворотами на рукавах. Они были расшиты розовыми астрами, переплетающимися с золотыми узорами. Из широкого разреза сбоку было видно нижнее платье из синего шёлка. Волосы его украшали искусственные цветы и бабочки. Юнги внимательно оглядел Благородного Господина, чувствуя, как от яркости его наряда сводит зубы. Сам омега был одет в простое бледно-зелёное ципао расшитое маленькими жёлтыми фиалками. Его истерика продлилась не больше часа, но этого было достаточно, чтобы желание наряжаться, гулять по Императорскому саду и встречаться с другими омегами покинуло его надолго. — Приветствуя вас, Ваше Высочество, — поклонился Инь Хуай. — Скажи мне на милость, как ты смеешь врываться в главные комнаты без моего дозволения? — тихо, словно разозлённая кошка, прошипел Юнги. Благородный Господин Хуан, не ожидающий такого напора, растерянно отступил. В глазах его промелькнул страх. Инь Хуай уже несколько месяцев жил во дворце Небесной ценности в восточных комнатах, но полноправным его хозяином не был. Он, как и все императорские омеги, имеющие низкий ранг, должен был жить в чужих дворцах и подчиняться их хозяевам. — Прошу прощения, Ваше Высочество. Я спешил сообщить вам важную новость и невольно нарушил правила приличия, — произнёс омега, снова низко кланяясь. Юнги раздражённо дёрнул головой. — Неужели ты для меня так вырядился? Ну, что молчишь, отвечай! — Нет, Ваше Высочество, прошу прощения, я просто… Юнги поднял руку, обрывая бесполезные оправдания. Он резко развернулся, взмахивая подолом ципао, и под звон украшений в своих волосах прошёл к столику, рядом с которым стояло два кресла усыпанные маленькими подушками. Перекинув все подушки на одно кресло, он опустился в него, вальяжно откидываясь на спинку. — Сядь, — приказал омега, указывая на пустое кресло рядом. Поджав от обиды губы, Инь Хуай занял предложенное ему место. — Что за новости ты мне принёс? — Я узнал, что позапрошлой ночью Его Величество, призвал к себе Придворного Ким. Юнги усмехнулся. — Я знаю об этом, — ответил он. На столике рядом с ним лежал лист белой бумаги, чернильный камень и большая кисть на подставке в виде лотоса. — Джу, разотри мне ещё чернил. Слуга, всё это время стоящий у дверей, подошёл к Юнги и пододвинул к себе чернильный камень. Растирать чернила было не сложно только первые пять минут, затем начинала болеть рука, а за ней и плечо. Джу прикусил губу и сосредоточился на работе. — Вы правы, было ошибкой с моей стороны думать, что в Дальнем дворце хоть что-то способно пройти мимо вас, Ваше Высочество, — сказал Благородный Господин, растягивая губы в льстивой улыбке. — Тогда вы конечно же знаете и о том, что Его Величество хочет повысить титул Придворного Ким? Юнги, до этого следивший за движениями Джу, поднял взгляд на Инь Хуай. — Ты хочешь сказать, что Его Величество, собирается дать этому мальчишке титул Благородного Господина? — воскликнул он. — Да, Ваше Высочество, — кивнул омега. — Это немыслимо! — Юнги с силой ударил раскрытой ладонью по столу, заставляя Джу вздрогнуть. Инь наклонился к Благородному Супругу и тихо сказал: — Не гневайтесь, Ваше Высочество, у меня есть идея, — он замолчал, кинув многозначительный взгляд на слугу. В ответ Юнги лишь покачал головой. — Ты можешь говорить при Джу. Я ему доверяю. — Хорошо, — Благородный Господин достал из рукава небольшую железную коробочку. Открыв крышку, он поставил её на стол и прикрыл нос платком. Юнги удивлённо посмотрел на белый порошок. Он не чувствовал никакого запаха. — Что это? — Ваше Высочество, не дышите этим, — предупредил Инь Хуай. Юнги отодвинулся. Джу протянул ему платок. — Это мускусный порошок. Он может сильно навредить омеге. — И как же? — При попадании в организм омеги он может привести к бесплодию, а если ребёнок уже зачат, то вызвать выкидыш. Наказание Придворного Ким ещё не закончилось. Вы можете добавлять этот порошок в благовония, пока он будет находиться во дворце Небесной ценности, а сами уходить и возвращаться только тогда, когда слуги тщательно проветрят все комнаты. В глазах Юнги блеснуло мрачное торжество. Он закрыл коробочку и задумчиво повертел её в руках. — Хорошая идея, Инь. Я рад, что ты не оказался совсем бесполезным.***
— Хочу себе шкаф с широкими большими полками, как в коллекционном зале Его Величества, — сказал Тэхён, перебирая подарки императора. Прошлым вечером он настолько сильно устал, что нашёл в себе силы только мельком взглянуть на них и тут же отправился в спальню. Сегодня же он только и делал, что по сто раз рассматривал расшитые птицами и цветами ткани, искусно украшенные коробочки с тушью и кремом из женьшеня, трав и жемчужной пыли. — И что же вы поставите на полки? — спросил Шэнли, рассматривая шкатулку, оббитую красным бархатом. В ней лежали маленькие коробочки с жемчужной пудрой, нежно-розовыми румянами и кремом из фруктовой настойки, чайного масла и животного жира. Слуга наклонился, втягивая носом безумно приятный аромат отдушки, добавленной в эту косметику. — Веера, конечно же, — ответил Тэхён, снимая с подставки большой журавлиный веер. — Я соберу целую коллекцию таких вееров. — Пара журавлей под сосновым деревом, Его Величество поистине очарован вами, — сказал Шэнли, разглядывая веер в руках омеги. — Он желает состариться вместе с вами Тэхён покачал головой. — «Отпусти свои обиды и страхи, чтобы мы могли состариться вместе» — вот, что Его Величество хочет сказать. — Этот веер и правда заслуживает того, чтобы оказаться первым в коллекции. — Нет, Шэнли, — возразил Тэхён, проводя пальцами по искусной вышивке. — Первым будет другой. У меня есть пионовый веер, который я получил в подарок от своего младшего дядюшки ещё до того, как вошёл во дворец. Он означает: «Ожидание первой любви никогда не бывает напрасным. Она придёт тогда, когда должна прийти и ни секундой раньше». — Так даже лучше, господин, — улыбнулся Шэнли. — Сначала должна зародиться любовь, а потом и о жизни вместе до седых влас можно думать. Как бы то ни было, ваша судьба и судьба Его Величества теперь связаны. Тэхён встретился взглядом с Дэмином. Он помогал слугам убирать со стола. Евнух держал в руках до сих пор дымящийся горшочек с ароматными баоцзы с говядиной и зелёным луком. Тэхён каждый раз приказывал приготовить их, но никогда не ел, зная, что вся недоеденная им еда пойдёт на стол слугам. — Когда закончите, можете идти пообедать, — разрешил он. Омеги, убирающие со стола, ускорились. Шэнли поднялся со стула рядом и начал складывать императорские подарки в шкатулки. Тэхён, улыбнулся и взял в руки книгу — это был небольшой томик стихов Ли Бо. Эту книгу он забрал из опустевшего кабинета отца и принёс с собой в Пекин. Омега прошёл с ней сотни ли, спал на земле, под звёздным пологом, оплакивал смерть родителя, прижимая её к груди. С помощью этой книги Хойчжэн много лет назад учил его читать. Томик совсем истрепался, страницы в нём пожелтели, чернила выцвели. Омега раскрыл его на случайной странице, цепляясь взглядом за первые строчки. — Когда-то бывали фениксы здесь, теперь терраса пуста, и только река, как прежде течёт, стремительна и чиста, — прочитал Тэхён. Воспоминания, стремительным хороводом, увели его на ночную улицу Пекина. Рядом стоял странный незнакомец в маньчжурской шляпе, украшенной одноглазым павлиньим пером. «— И возле дворца, что был знаменит, тропинка видна едва». Лицо незнакомца, освещённое лунным светом, было похоже на маску Лун-Вана. Тэхён захлопнул книгу и закрыл глаза. Как странно и неправильно то, что он думает о нём сейчас. Казалось, ночь в императорских покоях должна была что-то изменить в Тэхёне, но, как только сам император исчез из его поля зрения, всё вернулось на свои места. Он и тринадцатый кронпринц, всё ещё хранили в секрете две запретные и очень волнующие встречи, между ним и Дэмином всё ещё были странные, но очень тёплые чувства, Тэхён всё также продолжал оставаться под пристальным вниманием вице-Императора, а Юнги всё ещё не прекратил ненавидеть его. Его Величество же… Он продолжил быть таким же далёким для Тэхёна, как и раньше. Несмотря на заверения окружающих, омега не ощущал себя особенным. Он понимал, что уже завтра императорская благосклонность может легко упорхнуть от него и присесть на плечо другому омеге. Журавли тоже умели летать. — Господин? Тэхён поднял голову. В дверях стоял Дэмин. — Ты так быстро поел? — спросил он, откладывая книгу в сторону. — Нет, господин, — Дэмин подошёл к нему. — Я не голоден. Тэхён усмехнулся. — Как всегда. Садись, — он указал рукой на кресло рядом с собой. Дэмин отзеркалил усмешку своего господина и занял предложенное место. Лицо его осунулось от усталости и бессонных ночей. Днём он выполнял работу во дворце Скрытых глубин, а ночью тайный приказ Тэхёна. Уже третий день ему удавалось поспать едва ли три часа и это очень сказывалось не только на его внешнем виде, но и на поведении в целом. Он стал меньше разговаривать, не проявлял ярких эмоций, медленнее делал работу, то и дело промаргивая тяжёлые веки. — Нам нужно поговорить, — устало сказал евнух. — Говори. Дэмин тяжело вздохнул. Последние два дня они почти не общались. Прошлым вечером разговор так и не состоялся, потому что Тэхён предпочёл решать все сложные вопросы на свежую голову, а сегодня Дэмин снова пол дня отсутствовал. Тэхён не спрашивал, куда он уходит и не ругался. Он терпеливо ждал, пока Дэмин сам решит прийти к нему и вот этот момент настал. Омега удобней устроился в кресле, откидываясь на спинку, и подбадривающе улыбнулся. Дэмин прочистил горло. — Чтобы выполнить ваше задание мне пришлось заключить сделку с одним человеком, — начал Дэмин. Он рассказывал торопливо, опуская подробности и пространные оправдания. Тэхён знал, другой слуга, совершив такую дерзкую самовольность, приправлял бы свою речь тысячами извинений и оправданий своего поступка. Дэмин так не делал. Он понимал, что до прихода других слуг у него не так уж много времени и старался не растягивать свой рассказ ненужными эпитетами. Тэхён не пришёл в восторг, узнав, что ему придётся отдать большую часть своих и так немногочисленных украшений, но спорить с Дэмином не собирался. Омега понимал, что разбирается в дворцовых интригах намного хуже Дэмина и раз уж он поручил это дело евнуху, то должен смириться с любым его решением. — Хорошо, — кивнул Тэхён. — Вот только императорский двор уезжает в Летний дворец почти на восемь месяцев. Это значит, что мне нужно отдать, восемь украшений и шестнадцать предметов из своего гардероба. В чём же, по-твоему, я буду ходить в саду Совершенства и Чистоты? — Господин, вам не обязательно каждый раз отдавать ципао или туфли. Это может быть и платок, и шарф, и пояс, — пояснил Дэмин, протирая ладонью сонные глаза. — По моим подсчётам вам должно хватить вещей. Тем более, Его Величество щедр на подарки. Не думаю, что наряды и украшения станут для вас проблемой в Летнем дворце. Тэхён усмехнулся. — Его Величество и вправду оказался весьма щедр, — сказал он, крутя на руке серебряную защиту для ногтей. — А кто же будет передавать Сюймину вещи? Мы же покинем Запретный город. — Я планирую оставить здесь У Хэпина. Тэхёна удивило это решение. У Хэпин всегда казался ему бесхитростным, не отличающимся умом слугой, с покорным нравом. Он плохо себе представлял этого евнуха плетущим интриги. — У Хэпина? Ты уверен? — спросил Тэхён, наклоняясь, чтобы положить надоевшую защиту для ногтей на небольшой столик рядом. — Думаешь, он способен на убийство? — Конечно, нет! — Дэмин засмеялся. — Я выбрал его потому, что он очень верен и глуп. Это тот тип людей, который выполнит все поручения, не задавая вопросов, и при этом сохранит всё в секрете. Ему не нужно ничего объяснять. — Ну раз ты так решил, — Тэхён развёл руками, показывая, что возражений у него нет. — Пусть будет так. Дэмин улыбнулся.***
Новость о том, что скоро должна состояться церемония вручения титулов пришла во дворец Скрытых глубин через две недели. За это время Его Величество, приглашал к себе Тэхёна ещё пять раз. Омега одновременно любил и ненавидел эти ночи. Ему казалось, что от остроты и переменчивости чувств он рано или поздно просто лишится разума. Та страсть, в которую его с головой окунал император, никак не могла сочетаться с той горечью и ненавистью ко всему миру, которая воспламенялась в сердце Тэхёна после очередного приёма противозачаточного снадобья. К счастью, император на самом деле оказался довольно щедрым человеком. После каждой проведённой Тэхёном во дворце Небесной чистоты ночи, он одаривал его подарками, а также не забывал про него и в остальные дни, раз за разом приглашая омегу в зал Чистоты и гармонии, в котором император отдыхал после утреннего приёма министров. — Я дам тебе титул Благородного Господина, — сказал Чонгук в очередную их полуденную встречу. Тэхён сидел рядом с ним, на широком, обитом жёлтым шёлком, диване. На столике перед ними, находилось множество прекрасных блюд, но Тэхён смотрел только на одно. Рядом с ним в большой, сверкающей красным фарфором, вазочке, соблазнительной горкой лежали Ма Чиу из дворца Земного спокойствия. Самые вкусные Ма Чиу в Запретном городе! Его Величество специально попросил вице-Императора прислать их ему для Тэхёна. — Ты вообще слышишь меня, — усмехнулся Чонгук, проследив взглядом за тем, как Тэхён берёт одну пироженку и, зажмуривая от удовольствия глаза, откусывает. — Слышу, Ваше Величество, — ответил омега, прожевав липкое тесто. — Но разве так можно? Мне ещё титул Придворного Первого Ранга официально не вручили, а вы даруете уже другой. — Звучит так, будто ты отчитываешь меня, — альфа нахмурился, но Тэхён знал, что на самом деле он не злится. За эти две недели он успел узнать императора намного лучше и давно понял, что выражение его лица склонно почти никогда не соответствовать его настоящим чувствам. — Как бы я посмел, Ваше Величество! — воскликнул Тэхён, виновато смотря на императора из-под полуопущенных ресниц. — Вашей щедрости нет придела, впрочем, — омега усмехнулся, — как и моей наглости! — Наглости? — Чонгук удивлённо приподнял брови. — Да, Ваше Величество, — Тэхён кивнул, на губах его расцвела очаровательная улыбка. — Вы даруете мне свою благосклонность, не забываете обо мне, приказываете слугам доставлять в мой дворец прекрасные украшения, косметику и ткани, а теперь ещё и собираетесь повысить меня до Благородного Господина, а я же, в свою очередь, смею просить у вас ещё одно одолжение, разве это не нагло? Чонгук откинулся на спинку дивана, шире расставляя ноги и окидывая омегу долгим взглядом. На лице его расцвёл лёгкий интерес, перемешанный с жарким желанием. Ему нравился такой Тэхён — наглый и смелый, забывающий о том, с кем он разговаривает. Постоянно желающий большего. Ненасытный, честолюбивый, вечно переходящий границы и никогда не понимающий этого. Чонгук ждал, когда все эти качества, так раздражающие его в других людях, обернут его симпатию к Тэхёну в неприязнь, но этого не происходило. С каждой их встречей, омега всё глубже проникал в его сердце, не переставая играть тонкими пальчиками на натянутой там струне. — Ты прав — это наглость, — согласно кивнул альфа. — Так что же ты хочешь попросить у меня? Тэхён придвинулся ближе к императору, подлез под его руку, заставляя обнять себя за плечи и ощущая тёплый запах шафрановых чернил. Этот запах всегда поднимал в его груди жаркую волну, сметающую все барьеры и условности. Он одновременно успокаивал и волновал. Заставлял дышать глубже, жадно вбирая его в свои лёгкие, расслабляться и опадать в руках альфы тряпичной куклой. Эти странные ощущения сводили Тэхёна с ума. Он поднял голову, заглядывая Чонгуку в глаза, и тихо сказал: — Ваше Величество, прошу вас, отмените моё наказание. Я больше не могу переписывать книги о трёх послушаниях и четырёх добродетелях во дворце Небесной ценности. Десять дней назад Благородный Супруг Мин, решил возобновить его, как он сам это назвал, «уроки благонравия». Тэхён должен был каждый день приходить во дворец Небесной ценности и по четыре часа переписывать книгу, не имея возможности присесть. Эти уроки отличались от предыдущих лишь тем, что в этот раз время было короче и сам Юнги всегда уходил, но Тэхёну не было от этого легче. Каждый раз, заканчивая очередной «урок», он чувствовал себя совершенно выжатым и замученным — у него ужасно болела голова, а на следующее утро ломило всё тело. — Ваше Величество! — воскликнул Тэхён, так и не дождавшись ответа. Он дёрнул императора за рукав платья, пытаясь этим жестом передать своё волнение. Чонгук покачал головой. — Юнги и так дал тебе несколько дней отдохнуть после Лунного Нового года, а ты совсем не ценишь его доброту. Ещё и смеешь жаловаться! — Для меня это сложно, Ваше Величество, — не сдавался Тэхён. — Каждый раз отбыв наказание, я чувствую себя ужасно. Мне кажется, я нездоров. Император нахмурился, отстраняя от себя омегу. — Ты так говоришь, будто я отправил тебя строить плотину, — альфа недовольно покачал головой. — Эту книгу должен знать наизусть каждый уважающий себя омега! — поймав обиженный взгляд Тэхёна, Чонгук спросил. — Какая четвёртая добродетель? Омега промолчал. Выражение его лица резко переменилось. Стоило ему услышать отказ, как игривый блеск в глазах и очаровательная улыбка тут же исчезли. Взгляд его наполнился обидой, губы капризно изогнулись, а на щеках расцвёл румянец гнева. — Отвечай же, — потребовал Чонгук. — Работа, — сказал Тэхён, опуская голову. Император кивнул. — Вот и ты не ленись, — альфа притянул омегу к себе, утыкаясь носом в его макушку и вдыхая сладкий запах фруктов. Тэхён положил голову ему на плечо, прикусывая губу и сжимая в ладони ткань своего ципао. Ему до слёз хотелось избавиться от нависшего над ним домокловым мечом наказания. Тэхён чувствовал, что это жизненно необходимо и очень важно. Шумно втянув в себя воздух и тихо всхлипнув, он решил попытаться ещё раз: — Ваше Величество, — прошептал он, но наткнулся лишь на твёрдое: — Тема закрыта.***
В день церемонии присвоения титулов во дворец Скрытых глубин доставили парадное ципао. Оно было одинаковым для всех омег: платье из тёмно-синего блестящего шёлка, с длинными разрезами на подоле по бокам. На груди, плечах и спине были вышиты медальоны, заполненные сложной сетью ломаных линий. Узор был мелок и изломан, но сочетание всех деталей рисунка выглядело настолько гармонично, что создавалось впечатление торжественной строгости и завершённости. На рукавах, в самом низу, вышили разноцветные волны, которые расплескали белую пену до локтей. Подол был украшен таким же узором. Волосы Тэхёну натянули на деревянные каркасы, соорудив уже привычную для него причёску с прекрасным названием «образ летящих крыльев». Тэхён улыбнулся своему отражению в зеркале. Оттуда на него смотрел красивый омега с выбеленным лицом, чёрными бровями-стрелами и нежно-розовыми губами. В его волосах блестело золото, в ушах сверкал жемчуг, а шею украшала длинная нить молочно-голубых нефритовых бусин. Она спускалась вниз, до середины живота, и переливалась на свету всеми оттенками голубого. Церемония должна была проходить в главном зале дворца Земного спокойствия. Это не было большим праздником. На самом деле всё это событие напоминало Тэхёну день, когда в дом его дядюшки прибыл главный дворцовый евнух Ли. Тогда его задачей было просто огласить указ императора. В этот раз всё происходило похожим образом. Когда Тэхён зашёл в главный зал дворца Земного спокойствия, все омеги уже заняли свои места и ожидали вице-Императора. Тэхён поприветствовал их и прошёл к своему креслу. Кроме него в парадном платье был ещё и Супруг Сун. Он улыбнулся Тэхёну, немного склонив голову, и корона дяньцзы на его голове засверкала. Это был величественный головной убор, под который убирались все волосы. Он был украшен цветами из самоцветов, рубинов и изумрудов. По бокам сидели две голубые птицы, с их хвостов по вискам, спускались золотые цепочки, на конце которых висели перламутровые жемчужины. Тэхён, заворожённый красотой короны, не сразу ответил на улыбку Супруга Сун. Боковая дверь распахнулась и в комнату вошёл вице-Император. На нём было тёмно-фиолетовое ципао, украшенное стаей парящих птиц. Следом за ним шёл Куи, держащий в руках золотой поднос, на котором лежали два свёрнутых свитка с императорскими указами. Все омеги тут же встали и, присев в поклоне, произнесли: — Приветствуем Ваше Величество, вице-Император! — шёлковые платки трижды взметнулись вверх. — Можете встать, — заняв центральное кресло, разрешил Шэлань. Омеги поднялись. Когда они вернулись на свои места, вице-Император продолжил. — Сегодня у нас радостное событие — церемония вручения титулов! В нашем дворце теперь будет ещё один Благородный Супруг, это, конечно же, должно облегчить ту тяжёлую ношу, которую Его Величество возложил на ваши плечи Благородный Супруг Мин, — он посмотрел на Юнги. — Теперь помогать с делами гарема мне будете не только вы, но и Супруг Сун. Это несомненно пойдёт на пользу вашему здоровью. — Вы правы, Ваше Величество, — растягивая губы в ядовитой улыбке, кивнул Юнги. — Тем более, совсем скоро на мои плечи ляжет ещё и забота о третьем кронпринце. Я буду только рад, если в Дальнем дворце появится ещё один человек, способный помочь в делах гарема. — Надеюсь, вы сможете воспитать третьего кронпринца достойно, — сказал Шэлань, отзеркаливая улыбку Благородного Супруга Мин. — Несомненно. Вице-Император посмотрел на Тэхёна. — Вас я тоже поздравляю, надеюсь, в скором времени вы сможете родить сильного и здорового наследника Его Величеству. Тэхён поднялся и, глубоко поклонившись вице-Императору, ответил: — Благодарю, Ваше Величество. Омега сглотнул, чувствуя, как от волнения начинают потеть ладони. Он уже привык к тяжести украшений на голове и неустойчивости нефритовых танкеток. Омеги вокруг были ему знакомы, а улыбка вице-Императора, если забыть его приказ и угрозы, могла показаться весьма искренней. Но волнение, сжимающее в тиски его сердце, не желало отступать. — Ну что ж, начнем, — громко сказал Шэлань, вставая со своего кресла. Куи тут же подошёл к нему, протягивая золотой поднос. Вице-Император взял в руки свиток и раскрыл его. — Чан Анли, приготовься принять императорский указ! Супруг Сун вышел вперёд и встал перед вице-Императором на колени. — Согласно императорскому указу Его Величества и благословенной династии Цин, благодаря удаче, посланной небесами, господин, обладающий благовоспитанностью и нравственностью, Чан Анли, рождённый в знатной семье и ведущий себя скромно и вежливо, родивший императорскому клану двоих наследников, с одобрения Вдовствующего вице-Императора получает титул Благородного Супруга Сун! — Благодарю, Его Величество Императора! Чан Анли трижды поклонился, касаясь лбом пола. Цепочки на его короне заколыхались, сталкиваясь друг с другом и издавая тихий звон. Благородный Супруг Сун принял из рук вице-Императора свиток с указом и, ещё раз благодарно улыбнувшись, вернулся на своё место. Шэлань взял с золотого подноса второй свиток и Тэхён почувствовал, как от страха деревенеет всё тело. Нервно сглотнув, омега расправил ткань своего ципао на коленях и дрожащими руками спрятал платок в рукав. — Гойханьгоро Тэхён, приготовься принять императорский указ! Тэхён встал со своего места и, пройдя на деревянных ногах в центр зала, опустился на колени. — Согласно императорскому указу Его Величества и благословенной династии Цин, Тэхён из клана Гойханьгоро, воспитанный в благородной семье, наделённый изящным характером, благословлён милостью Вдовствующего вице-Императора и повышен до Благородного Господина! Тэхён склонился, касаясь лбом пола. Это оказалось неожиданно приятно. Пол желанно холодил кожу, а склонённая голова скрывала его наполненные волнением глаза от окружающих его омег. Трижды поклонившись, он сжал в руках протянутый вице-Императором указ. — Благодарю Его Величество Императора!***
— Ваше Величество, вам пришло послание из дворца Небесной ценности! — торопливо зайдя в комнату и поклонившись, оповестил императора главный евнух Ли. Чонгук, не поднимая головы от докладов, протянул руку. Евнух осторожно вложил в его ладонь сложенный в четверо лист бумаги. — Юнги передавал что-нибудь на словах? — спросил альфа, разворачивая послание. — Нет, Ваше Величество, — Ли отрицательно покачал головой. — Сказал только, что вы сами всё поймёте. В послании, почерком самого императора, было написано стихотворение. Чернила уже поблекли, а бумага на месте сгиба совсем истончилась, так будто это письмо сотни раз раскрывали, чтобы прочитать, а затем складывали обратно — Чонгук был уверен, так всё и было. Последние строчки стихотворения размыли слёзы, но альфа и так знал, что там написано. — Ли, — позвал император. — Да, Ваше Величество? — Планы изменились, эту ночь я проведу во дворце Небесной ценности, — сказал Чонгук, беря в руки кисть и подписывая стёртые иероглифы в конце. — А как же Благородный Господин Ким? Отдел Внутренних церемоний уже сообщил ему о том, что вы желаете его видеть этой ночью, — обеспокоенно спросил евнух. — Отмени всё. «Вижу снова простор голубой, Над беседкою тихий закат. Мы совсем захмелели с тобой, Мы забыли дорогу назад. Было счастье — и кончилось вдруг! В путь обратный пора нам грести, Только лотос разросся вокруг, Всюду лотос на нашем пути. Мы на весла Дружней налегли, Мы гребем, Выбиваясь из сил. …И в смятении чайки вдали Улетают с песчаной косы».