Путешествие в тысячу ли

Что-то громыхнуло у главных дверей дворца Небесной добродетели, послышались крики и чья-то скверная ругань. Чимин, сидящий в беседке неподалёку, обернулся. В нескольких чжанах от него, на высоком крыльце стояли главный евнух Ли и лекарь, вызванный проконтролировать самочувствие Благородного Супруга Сун. Они о чём-то яростно спорили. Главный евнух возмущался и не переставая тряс своей красной метёлкой перед лицом лекаря. Тот активно отмахивался и пытался обогнуть Ли, чтобы пройти во дворец. Чонгук, сидящий рядом с Чимином покачал головой. — Он никогда не изменится, — сказал альфа, отворачиваясь от нелицеприятной картины. Чимин непроизвольно поёжился. Омега с удовольствием обвинил бы в этом поднявшийся весенний ветерок, наполненный ароматами кудрявой жимолости и молодой травы, но тёплая накидка, надетая поверх ципао, надёжно защищала его от холода. Чимин повёл плечами и кинул очередной осторожный взгляд на своего соседа. Император сидел на бамбуковой лавке также невозмутимо, как и на троне в чертоге Высшей гармонии. Было в этой позе с широко расставленными ногами, расправленными плечами и высоко поднятой головой что-то величественное. Возможно, Чимину так казалось из-за портретов предыдущих императоров, которые он рассматривал с самого детства. Все они восседали на троне в драконовом лунпао, точно в такой же позе, когда смотрели на маленького Чимина своими нарисованными глазами с пьедестала недостижимого величия. Беседка находилась в тени высокого жасминового куста. Солнечные зайчики скользили по его блестящим, словно лакированным листьям. Чимин внезапно вспомнил, что впервые увидел Четвёртого кронпринца в похожем месте. Было жаркое лето, жасмин зацвёл и всё вокруг благоухало его сильным пьянящим ароматом. Ему было семь лет, когда он пришёл в сад Совершенства и Чистоты вместе со своим папой. Император Юнчжен сильно заболел и уже через несколько месяцев, в октябре, должен был скончаться. Тогда они этого не знали, но чувствовали. Люди всегда такое чувствуют, другое дело, что чаще всего они не хотят в это верить и предпочитают убеждать себя в обратном. Оставив папу выражать свои глубокие соболезнования вице-Императору Цингуну, которому совсем скоро предстояло стать вдовцом и посадить собственного сына на трон, он, сопровождаемый сонмом слуг, пошёл прогуляться в сады. В тот день Четвёртый кронпринц сидел в такой же круглой беседке, среди цветущего жасмина, в полной тишине. Чимин ещё тогда заметил эту особую императорскую позу. Ему было интересно о чём он думает. В семь лет омега решил, что именно навязчивый, вызывающий головную боль запах жасмина заставляет брови альфы хмуриться, а уголки губ опускаться вниз. Сейчас же Чимин знал — Чонгук всегда любил аромат этих белых пьянящих цветов. Четвёртый кронпринц специально пришёл в ту беседку и остался в их кругу, чтобы успокоиться, как и теперь, много лет спустя, уже будучи императором, в попытке побороть раздражение и остудить голову, он искал убежище в кустах жасмина. Чонгук не был зол, не кричал и никак не показывал своего недовольства, на самом деле, он выглядел больше уставшим, чем рассерженным, просто в это время альфа находился совершенно не там, где должен был, и это ощущали все жители сада Совершенства и Чистоты. Каждая минута в днях Императора была расписана, двор всегда знал, что он делает в час Змея и что будет делать в час Петуха. Но в этот день привычный распорядок был нарушен. — Так всё и будет, помяните мои слова! — Восклицал главный евнух Ли, когда узнал, что вместо того, чтобы продолжить работу в зале Императорского совета, Его Величество решил дождаться доклада лекарей о здоровье Благородного Супруга Сун в беседке возле дворца Небесной добродетели. — Всё началось с сорванного собрания министров, а закончится катастрофой! Этот день заставит мою голову поседеть! Чимин даже посочувствовал Ли. Этот день для него, предпочитающего всегда и всё держать под своим контролем, должно быть, и правда, превратился в медленную пытку. А всё началось после полудня, ближе к часу Козы, когда успокоительное и снотворное, которыми поили Благородного Супруга Сун лекари перестали действовать и он проснулся. Чимин не мог осуждать страстный порыв, овладевший Чан Анли в тот момент. Омега был уверен, что будь он на его месте, то поступил бы также. Благородного Супруга Сун, как и Чимина, с детства учили тому, что нет ничего важнее семьи и нет греха страшнее, чем проявить сыновью непочтительность к своим родителям. Всё, что мог сделать Чан Анли, как хороший сын — это встать на колени и молить о милосердии. Всё, что мог сделать император, как правитель страны — это игнорировать беременного омегу и продолжать выслушивать доклады министров, время от времени кидая яростные взгляды на главного евнуха. Всё, что мог сделать Ли, как хороший слуга — это бегать от Его Величества к Благородному Супругу Сун и умолять омегу одуматься. Чан Анли не одумался. Он стоял на коленях ни один час, пока силы совсем не покинули его и он не упал на землю без чувств. Но не это событие взволновало весь сад Совершенства и Чистоты. Настоящий переполох вызвал сам Император, прервавший собрание министров и принявший решение дожидаться доклада лекарей лично. Министры остались в зале Императорского совета, ожидая, что Его Величество вернётся к ним, главная кухня спрашивала на сколько откладывается обед, служащие императорской гардеробной требовали сообщить им, к какому часу готовить одежду для того, чтобы Его Величество мог переодеться в третий раз. Назначенное время уже было пропущено и всех охватывала паника. Главный евнух Ли не знал ответов на сыпящиеся на него со всех сторон вопросы. Всё, что ему оставалось это ругаться с лекарями, требуя, чтобы они делали свою работу быстрей и не задерживали Императора надолго. Лекари же в свою очередь игнорировали его просьбы и отказывались пускать кого-либо во дворец Небесной добродетели. Чимин же, пришедший проверить Анли, с которым успел хорошо сдружиться, так и не смог пройти в оккупированный лекарями дворец, зато нашёл засевшего в небольшой круглой беседке императора. Они ожидали каких-нибудь новостей уже больше часа, но Чонгук продолжал игнорировать весь остальной мир. — Как думаешь, что скажут лекари? — спросил Чимина альфа, когда шум у главных дверей наконец стих. Видимо, лекарю всё-таки удалось отвязаться от главного евнуха и попасть к своему пациенту. — Стресс и переутомление — главные враги омег в положении, Ваше Величество, — произнёс Чимин, немного нервно развязывая завязки, на которых держалась накидка, только для того, чтобы через мгновение завязать их снова. — Никогда не пойму такой глупости, — вздохнул Чонгук, устало протерев глаза. — Анли уже трижды папа, должен знать, что можно, а что нельзя делать во время беременности и всё равно встал на колени. — Он не должен был узнать о том, что его отец в тюрьме. По крайней мере, не так жестоко, — прошептал Чимин, наблюдая за тем, как у альфы от его слов меняется выражение лица. Омега уже видел эти напряжённые скулы и губы, в мгновение потерявшие любой намёк на мягкость — это были первые сигналы, подсказывающие всем, кто общался с Его Величеством, что разговор свернул не в ту сторону. Всему двору уже давно было известно, о том, что Чан Анли узнал об участи своего отца во дворце Благородного Супруга Мин. Но император не то, что не стал наказывать Юнги, он решил даже не поднимать эту тему. И, поняв его отношение к этому событию, весь сад Совершенства и Чистоты тоже сделал вид, что забыл о проступке, совершённом хозяином дворца Императорских пионов. Но Чимин не хотел забывать. Чистую ненависть в глазах Юнги, сменившуюся сначала беспомощностью, а потом холодным безразличием, трудно было забыть. Возможно, император тоже не хотел видеть этой боли в его глазах. Чимин вспомнил, что даже он, не испытывающий никакой тёплой привязанности к Благородному Супругу Мин, увидев его таким беспомощным, почувствовал жалость. Чимин посмотрел на альфу и в какое-то мгновение ему показалось, что он слышит стук его сердца. — Вы боитесь встретиться с ним? — спросил омега и, натолкнувшись на удивлённый взгляд чёрных глаз, тут же прикусил себе язык. Чонгук склонил голову на бок и Чимину подумалось, что вот сейчас он решает, стоит ли ему просто посмеяться над его словами или стоит в серьёз разозлиться. Не давая альфе времени взять контроль над разговором, омега быстро, боясь испугаться и передумать, сказал: — Вы не должны позволять ему издеваться над другими омегами только потому, что чувствуете себя виноватым. Чонгук долго ничего не отвечал, с задумчивостью рассматривая Чимина. Из-за его мягкости и стеснительности, присущей его юному возрасту, он порой забывал о том, что этот омега принадлежит клану Цзыли. Альфа не понаслышке знал какими порой сильными и безжалостными могут быть представители этой семьи. Их нельзя было не уважать. Альфы этого клана стояли по правую руку от Нурхаци во время его объединения чжурчжэньских племён и завоевания Китая, а омегам, начиная с первого мужа самого Нурхаци — Монго, сына Янгину, — был обещан титул вице-Императора. Нурхаци умер, так и не дожив до основания маньчжурской династии Цин. Его великое дело продолжил его сын. Он же выполнил обещание, данное своим отцом клану Цзыли и сделал омегу из этой семьи вице-Императором. Это обещание потомки Нурхаци продолжают выполнять и поныне. Корни клана Цзыли, как и корни чжурчжэньского рода Тун, из которого произошёл сам Нурхаци и который сменил своё название на Айсиньгёро , дабы подчеркнуть своё происхождение от царствовавшей семьи империи Цзинь, уходили далеко в степи и долины реки Суксухэ-бира. Годы и смена ни одного поколения, воспитанного в культуре покорённой маньчжурами Поднебесной, почти стёрли и с самого Чонгука, и с Чимина отпечатки их славных предков завоевателей, всю свою жизнь не слезавших с лошадей. Конфуцианское образование, непреложными догмами вложенное в Чимина с детства, не позволяло ему ревновать или пытаться привлечь внимание императора громкими скандалами. Все упрёки, высказанные в его сторону альфой, он принимал с низко опущенной головой и никогда не пытался спорить или доказывать свою точку зрения, если только это не касалось дорогих ему людей. Чонгук не в первый раз замечал это. Чимин легко сносил упрёки в свою сторону, но, когда страдали люди, к которым он по тем или иным причинам привязался, конфуцианское воспитание в нём вступало в ожесточённую борьбу с горячей степной кровью вольного народа, не признающего власти статусов и подчиняющегося только силе. Чонгук мягким движением коснулся волос омеги, затянутых в строгую причёску. Чимин, ожидающий что его осадят жёсткими словами, а не приласкают, озадаченно посмотрел на него. Альфа усмехнулся. — Да затопчут «Три послушания и четыре добродетели» копыта степных лошадей, — пошутил император, проводя костяшками пальцев по нежной щеке Чимина. Омега улыбнулся и прикрыл глаза, растворяясь в приятных ощущениях, захвативших его тело. Чонгук с интересом наблюдал за реакцией Чимина на свои действия. Омега был безумно чувствительным и, научившись доверять ему как альфе, перестал стесняться. В те ночи, когда Чонгук оставался во дворце Спокойствия, Чимин всегда отдавался ему полностью и редко просил что-то взамен. Он не играл и не хитрил. Его не нужно было завоёвывать и задабривать подарками. В глазах этого омеги всегда читалась преданность и верность. Чонгук был для него Правителем и Мужем. И во всём этом было столько правильности и следования этикету, что совершенно не оставалось места для простых человеческих чувств. Поэтому Чонгук всегда впадал в ступор и удивлялся, когда Чимин показывал характер. Это было интересно и всегда било точно в цель, заставляя альфу задуматься. « — И почему человек должен доказывать свою невиновность? Разве не тот, кто обвиняет должен доказать его вину?» « — Вы не должны позволять ему издеваться над другими омегами только потому, что чувствуете себя виноватым». — Я думал, вы разозлитесь, — прошептал Чимин, подсаживаясь ближе к императору. Чонгук хмыкнул, обнимая его за талию и вдыхая лёгкий аромат граната. — Однажды у мудреца спросили, кто несчастней, глупец или глухой? Он ответил, конечно же несчастней тот, кто имея возможность слышать не слышит. Он теряет намного больше, чем тот, кто лишён подобного выбора. Чимин взял ладонь императора в свою и несильно сжал. На душе стало спокойно. Налетевший ветерок зашуршал листьями жасмина, ветки обширного куста ударились об деревянные перекладины беседки, нарушая окутавшую их тишину. Двери дворца Небесной добродетели хлопнули, послышались невнятные разговоры, но к беседке так никто и не подошёл. Где-то вдалеке раздался слабый, запыхавшийся крик: — Ваше Высочество, прошу вас, не бегите! Вы можете упасть! Чонгук обернулся и увидел несущегося по тропинке со всей скоростью своих коротких ножек ребёнка. Встав с бамбуковой лавки, альфа попытался разглядеть, кто из его детей это был. Ребёнок почувствовал на себе чужой взгляд и на бегу повернул голову в сторону императора. Поняв, кто на него смотрит, мальчик резко затормозил, но запутавшись в полах своего чаньшань, не смог удержаться на ногах и упал. — Ваше Высочество! — ещё громче закричал бегущий за ребёнком евнух. Он поднял мальчика на ноги и стал осматривать, попутно с этим не забывая отряхивать его одежду. — Ваше Высочество, вы не ушиблись? У вас что-нибудь болит? Нам нужно немедленно вызвать лекаря! — Да отпусти же ты меня! — воскликнул мальчик, вырываясь из цепкой хватки слуги. Он снова посмотрел на Чонгука и, виновато прикусив губу и опустив голову, поплёлся в сторону беседки. Евнух, наконец, заметивший императора, резко побледнел и подбежав к беседке быстрее ребёнка, упал на колени. — Прошу прощения, Ваше Величество. Я заслуживаю десять тысяч наказаний! — заголосил он, не жалея натруженное горло. Чонгук поднял одну бровь и посмотрел на сына. Мальчик сложил вместе ладони и, вытянув их вперёд, поклонился. — Приветствую вас, Ваше Величество, — произнёс ребёнок. Выпрямившись, он заметил поднявшегося с лавочки Чимина и снова поклонился. — Приветствую вас, Супруг Пак. — Минли, — немного растерянно произнёс омега. — Что ты тут делаешь? Разве у тебя в это время не должны быть занятия? За время своего общения с Благородным Супругом Сун, Чимин успел хорошо узнать этого ребёнка. Юный и непоседливый Пятый кронпринц Минли, был средним сыном Чан Анли. За те шесть лет, которые он успел прожить на этом свете, юный альфа приобрёл довольно недобродетельную репутацию главного озорника и самого непокорного кронпринца Запретного города. Ни один из его братьев не мог сравниться с ним в тяге к озорству и нарушению всех мыслимых и немыслимых правил. Учителя его не жаловали, а евнухи и слуги боялись служить ему, потому что стоило им просто моргнуть, как их шустрый подопечный сразу же исчезал. Присмиреть этого ребёнка мог заставить только один человек — его отец. И, к великому несчастью Минли, именно он встретился ему на пути к его цели. — Я не слышу ответа, — произнёс Чонгук, смерив виновато склонённую голову сына строгим взглядом. Мальчик немного потоптался на месте и, не поднимая головы, произнёс. — Я узнал, что папе стало плохо и пришёл его проведать. — И из-за этого ты решил пренебречь учёбой? — спросил Чонгук. В его голосе явственно слышалось, что озвученную сыном причину уважительной он не считает. Минли громко засопел и кинул на Чимина взывающий о помощи взгляд. Омега улыбнулся. — Ваше Величество, не ругайте его. Всё-таки, урок о сыновьем почтении Минли запомнил крепко. Чонгук покачал головой, а затем переведя взгляд на коленопреклонённого евнуха, произнёс: — Это так ты следишь за кронпринцем? Позволяешь ему сбегать с уроков, не слушаться учителей и валяться на земле? — альфа указал на пятна, испачкавшие голубой шёлк чаньшань Минли. — И где его шапка? Ты хочешь, чтобы Пятый кронпринц заболел? Чимин только сейчас заметил, что на мальчике нет привычной тёплой тюбетейки с перевёрнутыми полями. Уши и щёки Минли покраснели от весенней прохлады, явно не предназначенной для того, чтобы ребёнок бегал совсем раздетым. — На нём и передника нет, — охнул Чимин. В детском костюме обязательным атрибутом был передник, вышитый защитными и благожелательными символами. На передниках императорских наследников всегда вышивали: по воротнику — тигра и крыло дракона — символ долгой жизни и защиты ребёнка всем правящим родом, а снизу — бабочку — пожелание счастья. Передник застёгивался на шее и талии и кроме сакрального смысла носил в себе ещё и житейский — он защищал шею ребёнка от ветра и служил дополнительным слоем одежды. Сбоку от беседки послышался треск ломающихся под чьей-то ногой веток. Чимин резко обернулся. Император, доносящий своему сыну и его евнуху, что он думает о таком отношении к учёбе и халатности, проявленной к здоровью императорского наследника, этого не заметил. Возле беседки, в противоположной от них стороне стоял Дэмин. Чимин с ужасом увидел, что халат евнуха в некоторых местах порван, на щеке разлилась краснота, которая уже через несколько часов грозила превратиться в большой синяк. Дэмин выглядел как человек, которого совсем недавно избивали, но ему удалось сбежать и, по его расширенным от волнения зрачкам, Чимин понял, что всё так и было. Евнух судорожно пытался отдышаться, переводя отчаянный взгляд с Чимина на не обращающего на него внимание Императора. Наконец, приняв для себя какое-то решение, Дэмин, хватаясь за деревянные перекладины беседки, рухнул на колени и сбитым от долгого бега голосом прохрипел: — Умоляю вас, помогите ему. В ушах Чимина что-то треснуло и омеге показалось, что окружающее его пространство разбилось на сотню блестящих разноцветным калейдоскопом осколков. Чимин никогда такого не чувствовал. Эта была целая гамма совершенно противоречивых эмоций, захвативших всё его существо. Дэмин пугал его своим побитым дёрганным видом и полными ужаса глазами. От одного взгляда на него, сердцу становилось тесно в груди, от раздиравшего его волнения. Чимин болезненно ощущал его короткие частые толчки и свои странно заледеневшие ладони. Растерянность потерянного и испуганного ребёнка исказила черты его лица. Омега бросил вопрошающий взгляд на императора. Лицо Чонгука побледнело, а тело неестественно напряглось, стоило ему увидеть Дэмина. Не сказав ни слова, альфа дёрнул уголком губ и, словно, уже понимая, что произошло, быстрым шагом вышел из беседки. Дэмин, ни на миг не задерживаясь, вскочил на ноги и побежал за ним. — Возвращайся на учёбу, — сказал Чимин, поймав на себе вопросительный взгляд Минли. — Лекари всё равно не пустят тебя сейчас к папе. — А что случилось? Чимин не ответил на этот вопрос, бросившись за уже скрывшимися за поворотом императором и евнухом. Омеге на его высоких танкетках было почти невозможно поспеть за ними. В его голове возникали разные картины одна мрачнее другой. Он догадывался, что Тэхён как-то пострадал от рук Юнги и пытался понять насколько всё может быть страшно. К своему ужасу, Чимин понял, что не знает той границы, которую Благородный Супруг Мин не осмелился бы перейти. Юнги был в силах шагнуть за грань допустимого, обернуться и посмотреть на них, тех кто остался в рамках положенного, с вызовом и немым вопросом: «И что же теперь вы сделаете?» Что теперь им делать?

***

Когда ещё детские ножки в пионовых туфельках только показались из красного паланкина, Чонгук не обратил на них внимание. В тот момент он встречал своего первого супруга с обворожительными серыми глазами. Юнги, как наложник, шёл лишь дополнением, подстраховкой, о которой позаботился Цингун, в страхе, что сил клана Цзыли не хватит, чтобы посадить Чонгука на трон. Взять наложника из клана Чон значило заручиться поддержкой прославленных генералов, а вместе с ними и армией. Чонгук не обращал на Юнги внимание и спустя несколько месяцев после их брака, полностью увлечённый Шэланем. Ему не нравилась игра на пипе, зато он мог часами слушать старую военную песню, которую пел сероглазый омега, расчёсывая ему волосы. Впервые Чонгук увидел Юнги, когда тот, получив от него, наверное, двадцатый отказ на приглашение выпить вместе чаю, заявился к нему в кабинет и со всей силы швырнул в него фарфоровую чашку. Альфа до сих пор помнил лицо омеги. На нём были написаны обида и боль, а ещё растерянность, которую может испытывать только избалованный ребёнок, привыкший немедленно получать всё, чего не попросит, и теперь, впервые столкнувшийся с ещё неведомой теневой стороной жизни. Чашка не попала в Чонгука, разбившись об стол, но один из осколков успел порезать ему тыльную сторону ладони, а вся его одежда и, что взбесило альфу сильнее всего, все бумаги на столе, были мокрыми от пролитого на них чая. Чонгук накричал на Юнги и велел убираться из его кабинета, но омега не ушёл. Он остался и чуть ли не силой заставил альфу позволить ему перевязать пострадавшую руку платком. Юнги сам собрал осколки и сам протёр стол. Омега остался даже тогда, когда Чонгук, устав его прогонять и грозиться приказать слугам вывести его силой, просто начал переписывать доклад, который должен был следующим утром показать отцу. В тот вечер они больше не разговаривали, но кое-чего Юнги всё-таки добился — Чонгук увидел его и больше не мог прекратить смотреть. С того дня прошло четырнадцать лет, но во многом Юнги не изменился. Он всё также не терпел проявленного к себе пренебрежения, всё также вспыхивал, словно лесной пожар засушливым летом, стоило ему подумать, что его чувства были оскорблены и так же быстро остывал и принимался собирать всё, что осталось на пепелище. Юнги считал, что какие бы сильные ссоры и обиды между ними не происходили — они должны переживать их вместе, в одной комнате, от начала и до конца. Этот омега довольно быстро оккупировал всё пространство, принадлежащее Четвёртому кронпринцу в старом поместье и, в какой-то момент, Чонгук осознал, что не представляет своей работы в кабинете, без тихого шелеста страниц на фоне — Юнги любил читать книги, сидя в мягком кресле возле окна — или отдыха в саду без почти всегда бессмысленного бренчания струн пипы рядом. Он пророс в Чонгуке, пустил корни, стал частью его души и сердца, которую не отделить без чудовищной боли. Альфа знал Юнги досконально от и до, знал как омега поступит в той или иной ситуации и почти никогда не останавливал, а значит и не имел права наказывать, становясь соучастником всех его преступлений. Чонгук прекрасно знал, что больше всего Юнги ненавидит омег, похожих на него самого. Ненавидит так искренне и яростно, как можно ненавидеть только своё отражение, отказывающееся быть таким, каким ты хочешь его видеть. Тэхёну не повезло оказаться его отражением. И не просто отражением, а отражением больше, чем на десять лет моложе, не прочувствовавшим той боли, через которую прошёл Юнги и, к тому же, сразу зацепившим взгляд императора. Чонгук считал, что, в какой-то мере, Юнги имеет право негодовать. Ведь, если быть совершенно честным с собой, в том, что его влекло к Тэхёну, не было заслуги самого омеги. Это были капризы природы, одарившей Тэхёна характером, удивительно схожим с характером Юнги. Этот омега также не прощал проявленного к себе пренебрежения, также не стеснялся высказывать свои обиды и требовать за них справедливых извинений. Тэхён, как ни старался, не умел держать свои чувства в узде, он всегда совершенно явно выражал свою симпатию и свою ненависть, не стеснялся кричать и швыряться вещами и каждый раз, когда выбирали не его, даже если он с самого начала был не прав, воспринимал это как предательство. Между Тэхёном и Юнги было лишь одно отличие — Юнги любил Чонгука, а Тэхён нет. Альфа не считал это пороком. Даже наоборот, Чонгуку было интересно наблюдать за метаниями омеги. Если Юнги всё для себя решил ещё много лет назад, то у Тэхёна этого времени не было. Он боялся влюбляться в императора, но иногда ему хотелось попробовать. Омега относился к этому процессу как к чему-то, что можно легко контролировать. Как будто чувства, словно свечу, можно сначала зажечь, а потом, если возникнет такая необходимость, в одно мгновение потушить. Но это было не так. Чонгук знал об этом, так как лёгкая симпатия, которую он испытывал к Тэхёну довольно быстро переросла в пьянящую влюблённость. И он бы хотел затушить пламя этой свечи, но уже не мог. Ужас, на мгновение сковавший его тело, когда он увидел слугу Тэхёна в столь плачевном состоянии, был красноречивей всех догадок и мыслей. Чонгук шёл быстро, старательно обрывая попытки своего сознания предположить, что же произошло во дворце Императорских пионов. Он знал, на самом деле, Юнги был способен на что угодно и тем охотнее он воплощал свои желания в жизнь, чем невероятнее они были. — Что там произошло? — всё же не выдержав мучавших его мыслей, спросил император. Альфа не оборачивался, зная, что Дэмин, как и положено дворцовыми правилами, идёт на два шага позади него. — Я не знаю, — голос Дэмина чуть дрожал. — Его Высочество попросил меня принести ему накидку из гардеробной и мне пришлось покинуть веранду. Когда я вернулся, меня отказались впускать обратно. Я слышал только крики. — Так они на веранде в саду? — воскликнул Чонгук и резко свернул с широкой дороги, по которой они шли к дворцу, на неприметную узкую тропинку — одну из тысячи в саду Совершенства и Чистоты. Дэмин был готов побиться головой об стену от собственной глупости. Конечно же, император знал каждый угол в летнем дворце, который начал строиться незадолго до его рождения. Чонгук провёл здесь всё своё детство и сам продолжил дело своих венценосных деда и отца, расширив летнюю резиденцию новыми павильонами, дворцами и аллеями. Альфа довольно быстро нашёл короткий путь и уже через несколько минут они оказались в знакомом евнуху саду, через который можно было выйти к веранде. Первое, что они услышали, были крики. У Дэмина всё внутри похолодело, когда он разобрал в этой какофонии ругани и отчаянных просьб отпустить голос Тэхёна. В ту секунду все правила и нормы этикета вылетели у него из головы. Дэмин обогнул остановившегося императора и со всех ног побежал вперёд. Чонгук удивлённо вскинул брови. При желании, за такое оскорбление евнуха можно было казнить, но тут раздался очередной крик Тэхёна и альфа решил не наказывать слугу. В голове зазвенело. Резкая боль прострелила в виски, и он зажмурился. Император попытался сделать шаг вперёд, но ноги, налившиеся неподъёмной тяжестью, отказывались слушаться. В бирюзовой глубине весеннего неба проплывали облака, похожие на растрёпанные мотки блестящего шёлка. Они кидали на землю ползущие за ними тени, в одну из которых попал Чонгук. Краски окружающей его природы померкли, и он вдруг ясно понял, что не сможет никому помочь. Сегодня повторится то же, что произошло зимой во дворце Скрытых глубин. В чувство императора привёл догнавший его Чимин. Омега вцепился в руку альфы и несильно встряхнул. — Это Тэхён, — с ужасом произнёс он, тяжело дыша. — Тэхён кричит. Император покачал головой и, высвободив руку из хватки Чимина, несколькими быстрыми шагами преодолел последний поворот, за которым открывался вид на веранду. Омега последовал за ним. Мир потерял былую устойчивость. Земля под ногами раскачивалась и дрожала. Где-то сзади раздался поражённый выдох Чимина, возвращая замершей реальности все звуки. Что-то подобное можно наблюдать, когда к пороховой бочке подносишь зажжённый фитиль свечи. Секунда. Две. И случается катастрофа. Но ты не можешь винить судьбу, ты сам стал причиной того, что произошло. Чонгук знал, что Юнги ненавидит Тэхёна. Чонгук видел списки расселения императорского гарема в саду Совершенства и Чистоты. Чонгук знал, что совместное проживание Юнги и Тэхёна просто не может закончиться чем-то хорошим. Но ему было всё равно. У него есть множество других дел и обязанностей, не терпящих халатного к ним отношения. Император не должен решать проблемы гарема. Тогда почему представшая перед ним картина заживо пожирает сердце? Дэмин, будто безумный вцепился в халат Бохая, много лет прислуживающего Юнги, и, повалив его на землю, устроил совершенно безобразную драку. Остальные евнухи пытались остановить их, но Дэмин, утопая в своей ярости, успевал отбиваться от всех. Рядом с ними на земле сидел Тэхён. Ципао на нём было порвано, обнажая нижнюю рубашку светло-бежевого цвета и широкие штаны. Неподалёку лежал сломанный туфель, оставляя омегу босым на одну ногу. Причёски уже не было, волосы растрепались так сильно, будто его таскали за них по земле. Лицо разбито. Тэхён больше не кричал и не плакал. Он просто сидел на земле и пустыми матовыми глазами наблюдал за тем, как Дэмин избивает его обидчиков. Чонгук почувствовал на себе чей-то тяжёлый взгляд и повернул голову в ту сторону. Юнги. Он сидел в кресле на веранде, словно император на возвышающемся над всеми смертными троне. Ни прервавший его небольшую экзекуцию Дэмин, ни хаос, в который всё превратилось в один миг, ни сам альфа, наблюдающий за всем этим, ничуть не смущали его. Он улыбнулся Чонгуку и наконец поднялся. Плавно спустившись по широким ступеням веранды, он прошёл мимо не собирающихся прекращать драку евнухов и подошёл к альфе. — Приветствую вас, Ваше Величество, — Юнги поклонился. — А где же главный евнух Ли? Он в миг бы разогнал эту непослушную свору слуг по разным углам, — пошутил омега, лёгким жестом указывая на евнухов. — Что здесь происходит, Юнги? — спросил Чонгук, чувствуя, как сковавшее всё тело напряжение наконец начинает отпускать. Благородный Супруг Мин склонил голову в бок и, недовольно прищурив лисьи глаза посмотрел на Чимина. Тот, словно только что опомнившись, вышел из-за спины императора и, низко поклонившись, произнёс: — Приветствую вас, Благородный Супруг Мин. Юнги кивнул и Чимин, выпрямившись, тут же бросился к Тэхёну. Он снял с плеч тёплую накидку и укрыл ей избитого омегу. Тот никак на это не отреагировал, продолжая смотреть на то, как Дэмин, оседлав Бохая, кулаками разбивает ему лицо. Что-то хрустнуло и на землю брызнула кровь. Чимин всхлипнул и отвернулся, не в силах наблюдать за этим кошмаром. Тэхён улыбнулся. У Чонгука от его улыбки что-то болезненно заныло в груди. Он дёрнулся, желая подойти и обнять руками узкие плечи, но услышав шёпот Тэхёна, остался на месте: — Дэмин. Сорванный от криков голос омеги был еле слышен, но евнух тут же оттолкнул от себя Бохая и всем телом подался к нему. — Господин, — Дэмин с ужасом в глазах осмотрел разбитое лицо Тэхёна. Раны, которые он получил в драке были намного хуже, но евнуха, казалось, это совсем не заботило. Чонгук, словно заворожённый, наблюдал за тем, как омега потянулся к Дэмину и рухнул бы в его объятья, если бы не Чимин. Супруг Пак, словно рассерженная кошка, зашипел на Дэмина, отталкивая его от Тэхёна. Евнух поклонился извиняясь, и кинул взволнованный взгляд на императора. Чонгук нахмурился. Евнухи, участвующие в драке, низко упали на колени и прижались лбом к земле, не осмеливаясь поднять головы. Чонгук не удостоил их даже взглядом. — Позорище. — презрительно бросил Юнги. Чонгук резко обернулся и посмотрел на него. — Что здесь произошло? — в его голосе клубилась злость и Благородный Супруг Мин это чувствовал. Омега попытался взять альфу за руку, но Чонгук этого не позволил, отстранившись. Юнги прикусил губу и обиженно посмотрел на него из-под пушистых ресниц. — Он оскорбил меня, — омега пожал плечами. — Дважды, — добавил он и с удовлетворением заметил, как взгляд альфы становится самую малость, но мягче. — Первый раз Благородный Господин Ким оскорбил меня при слугах, когда только прибыл в сад Совершенства и Чистоты. Я это стерпел, но он не остановился. В этот раз он посмел оскорбить меня при Благородном Господине Хуан, и я не смог больше этого выносить. Юнги посмотрел в сторону Тэхёна. Тот уже поднялся на ноги и с явным беспокойством наблюдал за их с Императором разговором. Юнги усмехнулся, когда их взгляды встретились, и мальчишка пошатнулся. — Я велел ему извиниться на коленях, но он посчитал, что это ниже его достоинства, — продолжил омега. — И я решил, что каждый последующий раз, когда Благородный Господин Ким осмелится отказать мне, он будет получать пощёчину. — Ты приказал избить его. Испортить лицо, — тяжело произнёс Чонгук. Тэхён прожигал спину альфы взглядом и Юнги был уверен, император это чувствовал. Боясь, что в любую секунду Чонгук может обернуться, он схватил его ладонь двумя руками и, прижав её к груди, сократил расстояние между ними до минимума. — А как бы выглядело лицо вашего омеги, — Чонгук непроизвольно опустил взгляд на бледные шрамы метки на шее Юнги, совсем чуть-чуть выглядывающие из-за ворота ципао. — Вашего Благородного Супруга перед всем Запретным городом, если бы я спустил ему подобное нахальство с рук? — Ты мог приказать ему стоять на коленях перед твоим дворцом несколько часов или переписывать сутры, но не так варварски бить, — возразил Чонгук, чувствуя, как от тяжёлого взгляда омеги за спиной начинают горбиться плечи. — И почему на нём порвана одежда? Что здесь делает скамья для наказаний? Ты хотел положить его под палки? Юнги отпустил руку альфы и сделал шаг назад. Обида, перемешанная с лёгкой виной в его взгляде, сменились болью и ненавистью. Метка вспыхнула жаром и омега тяжело задышал, прижимая к ней ладонь. Зажмурившись и напрягшись всем телом, словно натянутая тетива лука, он покачал головой, а затем резко распахнул глаза и, вскинув вверх подбородок, твёрдо сказал: — Я хотел его убить, — тетива заколебалась и зазвенела. Стрела была выпущена. — Ты ненавидишь, когда тебе лгут. Вот она, правда. Можешь делать с ней всё, что захочешь. Юнги резко развернулся и хотел уйти, но Чонгук схватил его за руку и подтолкнул в другую сторону, туда, где стоял Тэхён. — Пошли, — велел он, не обращая внимания на злой взгляд Юнги. Когда они подошли, Тэхён медленно поклонился и произнёс: — Приветствую вас, Ваше Величество. Император кивнул и, смотря скорее куда-то в пространство между ними, чем на самого омегу, твёрдым, лишённым каких-либо эмоций голосом, приказал: — Опустись на колени и извинись за все те оскорбления, которые осмелился произнести в сторону Благородного Супруга. Произнеся эти слова, альфа сфокусировал взгляд на Тэхёне. Губы омеги задрожали, и он поджал их, в бесполезной попытке это скрыть. В глазах его стояли слёзы. Чонгук вспомнил, как уже один раз оставлял этого маленького омегу в тонком ципао, среди холодной зимы. Он уже отворачивался от него, принимал чужую сторону и Тэхён простил его за это. Простит ли теперь? Словно поняв, о чём он думает, омега мрачно усмехнулся. На лопнувшей губе выступила кровь и Тэхён, не давая ей стечь по подбородку, быстро слизал её. « — Запретный город никого не щадит. Даже такую маленькую утку-мандаринку как ты. — Это не дворец обижал меня, а вы. — Я?» У Чонгука потяжелело в груди от воспоминаний. Тогда, стоя на холме Накопленного изящества и обнимая льнущие к нему тёплое тело омеги, он и правда был удивлён тому, что Тэхён во всех своих бедах винит его. Но сейчас он понимал омегу. Только император мог помочь Тэхёну, и он же уже второй раз поворачивался к нему спиной. « — Я прошу у тебя прощение. — За что, Ваше Величество? — За то, что не отпустил тебя, когда ты просил и за то, что сделал больно». Сделал больно. Снова выбрал не его. Не сдержал обещание. Солгал. И сделает ещё больнее. Потому что так надо. Чонгук медленно, не отводя взгляда от избитого омеги, потянулся к стоящему рядом с ним Юнги и переплёл их пальцы в замок. Тэхён пошатнулся. Он перестал сопротивляться и, будто марионетка с обрезанными ниточками, рухнул на колени. Стоящий рядом с омегой Дэмин опустился на землю почти одновременно со своим господином. Тэхён вытянул руки вперёд и поклонился, касаясь лбом земли. — Прошу прощение за своё неподобающее поведение, Ваше Высочество, — надтреснутым голосом произнёс он и выпрямился. Тэхён даже не попытался встать, оставшись сидеть на земле с низко опущенной головой. Чонгук не мог больше здесь находиться. — Вызови ему лекарей, — велел он Чимину и, уводя за собой Юнги, скрылся во внутренних комнатах дворца Императорских пионов.

***

Чем дальше они продвигались в глубь дворца, тем сильнее рука императора сжималась на запястье Юнги. Чонгук резко отдёргивал от лица шёлковые занавески и шуршащие нити бусин, проходя через анфиладу круглых проходов. Комнаты менялись калейдоскопом разноцветных узоров, украшающих их стены, то тут, то там Юнги видел множество картин. Одна из них зацепилась за его разум. Это были облака, туманной дымкой клубившиеся над лесом. Картина промелькнула и должна была тут же забыться, но Юнги продолжил думать о ней. Один философ, умерший меньше века назад сказал: «Облака, вводя нас в мир Хаоса, делают нас причастными к сокровенной преемственности всего сущего. Стена оборачивается бездной». Стена оборачивается бездной. Юнги прикусил щёку изнутри, когда император, наконец, дойдя до его комнаты, втолкнул туда омегу. Альфа захлопнул дверь, в два шага преодолел разделявшее их расстояние и, замахнувшись, ударил Юнги раскрытой ладонью по лицу. Омега глухо вскрикнул, пошатнулся и упал бы, если бы Чонгук не сжал руками его плечи, притягивая к себе. — Что ты себе позволяешь? — закричал он, наклоняясь к лицу Благородного Супруга. Юнги ничего не ответил. Щека, на которую обрушился удар болела и снаружи, и внутри. Во рту чувствовался неприятный вкус крови — зубы клацнули, и он прикусил слизистую. В голове билась лишь одна мысль: Стена оборачивается бездной. Стена. Оборачивается Бездной. — Я тебя спрашиваю! — рявкнул Чонгук, с силой стискивая его плечи и грубо встряхивая. Глаза защипало за несколько мгновений до того, как они наполнились слезами. Юнги сжал зубы и, сглотнув накопившуюся во рту слюну, перемешанную с кровью, глухо выдавил: — Отпустите, — омега дёрнулся, пытаясь скинуть руки альфы со своих плеч. — Отпустите меня! Чонгук разжал ладони, позволяя Юнги отшатнуться от него. Омега повернулся к нему спиной, одной рукой касаясь груди, где под твёрдой клеткой рёбер заполошно билось сердце. Каждый его удар разносил по телу волны боли, каждая попытка вздохнуть раздирала Юнги горло, будто вместо воздуха он пытался заполнить лёгкие битым стеклом. Второй рукой омега с силой сжал пылающую метку. — Я не могу даже смотреть на тебя, — выдавил из себя Юнги, дрожа от заполнившей всё тело боли. — Ты измучил меня. Чонгук резко выдохнул, когда Юнги, прижавшись лбом к холодной стене, медленно сполз по ней вниз, оседая на пол. — Юнги, — позвал он, подойдя к омеге и наклонившись. — Я люблю тебя, — прошептал Юнги, срывающимся на всхлипы голосом. — А любовь не терпит делёжки. Альфа сел на пол рядом с ним. Его рука коснулась красной от удара щеки. — Я — Император. Эти слова прозвучали как приговор. Юнги моргнул и с его блестящих от влаги ресниц сорвалась слеза. — Я готов терпеть других омег в твоей жизни и в твоей постели, но не в твоём сердце, — Юнги протянул руку и коснулся ладонью груди альфы. Через несколько слоёв одежды он не чувствовал его сердцебиение. Ком подкатил к горлу. Стены оборачиваются бездной. Если двоих людей разделяет стена, они ещё могут докричаться друг до друга, но, если между ними вырастает бездна — любой контакт утрачен. Болезненно поморщившись от мучавших его мыслей, Юнги покачал головой и сказал. — Уходи. Чонгук усмехнулся. — И не подумаю, — он взял Юнги за подбородок и заставил посмотреть на себя. — Разве не ты всегда настаивал на том, чтобы все наши ссоры мы переживали вместе, в одной комнате, от начала и до конца? Омега дёрнул головой, высвобождая своё лицо из хватки альфы. — Это не тот случай. — Случай не имеет значения, — голос Чонгука стал твёрже. — Я останусь здесь. С тобой. Император оглядел комнату. Сидеть на полу у стены было неудобно и непривычно, но Юнги всем своим видом показывал ему, что не собирается покидать выбранного им места. Тяжело вздохнув и смирившись с тем, что разговор придётся вести так, Чонгук подвинулся ближе и, облокотившись плечом о стену, внимательно посмотрел на омегу: — Тэхён будет жить с Чимином, — начал он, тут же наткнувшись на злой взгляд Юнги. — Так будет лучше, и для тебя в том числе. Он уже получил своё наказание, ты, согласись, тоже, — альфа провёл пальцами по пострадавшей щеке. — Переизбыток отрицательных чувств, приводит к болезням. Хватит травить своё сердце беспричинной ненавистью. — Беспричинной? — прошипел Юнги и его глаза зло сверкнули. — Я буду любить тебя вечно, — ответил Чонгук и поцеловал его. Губы альфы были жёсткими и горячими. Они заставляли кровь в жилах Юнги забурлить, ускорить свой бег и вернуть заледеневшему телу тепло. Омега расслабился, поддаваясь движениям Чонгука, который сжал его талию и чуть развернул Юнги, так, чтобы его спина больше не упиралась в стену. Альфа медленно уложил омегу на пол и навис сверху. Юнги судорожно выдохнул, когда Чонгук от губ спустился ниже, к шее, покрывая поцелуями-укусами пылающую метку. По спине, от загривка вниз пробежали мурашки. Омега выгнулся, сильнее прижимаясь к альфе и чувствуя, как его пальцы ловко щёлкают застёжками его ципао. — Не отводи от меня взгляд, — прошептал Юнги, обхватывая обеими руками лицо Чонгука и заставляя его посмотреть себе в глаза. — Больше никогда не смей отводить от меня свой взгляд! — Конечно, — альфа наклонился и снова поцеловал омегу, распахивая его ципао, пробираясь горячими руками под нижнюю рубашку и оглаживая подрагивающий от судорожного дыхания, мягкий живот. Юнги подтянулся, проводя носом вдоль линии подбородка Чонгука и мазнул губами по щеке. Чувствуя, как под требовательными руками императора широкие штаны из красного шёлка сползают с его бёдер, Юнги раздвинул ноги и, склонившись к уху альфы, требовательно зашептал: — Клянись. Чонгук огладил ладонями стройные бёдра, спустился руками вниз к узким голеням и чуть отстранился. Присев между раздвинутых ног Юнги, альфа подтянул его к себе ближе, заставляя проехаться спиной по полу. Рубашка скаталась под омегой, но он не заметил этого. Юнги зажмурился, тяжело и сбито дыша. Чонгук расстегнул чаньшань, одним резким движением сбрасывая его с плеч. Шумно втянув носом заполнивший комнату запах их общего возбуждения омега распахнул глаза с расширенными подрагивающими зрачками. Его взгляд проследил за тем, как альфа снимает рубашку, скользнул по широким плечам и остановился на лице императора. Чонгук наклонился к нему, поцеловал в лоб, кончик носа, обе щеки и, остановившись напротив приоткрытых губ омеги, прошептал: — Я клянусь, что буду любить тебя вечно. Горячее дыхание опалило кожу Юнги, и он снова зажмурился, чувствуя, как этот жар проникает в него, оседает глубоко в груди и горит там алым пламенем. Бездна, разверзнувшаяся между ними, схлопнулась с оглушительным громом и омега, обнимая прижавшегося к нему всем телом альфу, предпочёл забыть о том, что вечность всегда заканчивается быстро, но ещё быстрее — любовь.