Магия опенула

      Агата нарезала круги над монастырем и, когда Эри с Илом подошли, нетерпеливо шмыгнула в не видимое с земли окно или отверстие в крыше. Ил издал удивленный звук, но шагу не сбавил. Эрика не отставала ни на метр. Пускай сейчас энтузиазм начал испаряться.       Издалека она приняла монастырь за скалу с плоской вершиной — серая каменная глыба посреди безжизненного пустыря. Уже на подходе веяло холодом. Солнце взошло, но здесь земля словно не нагревалась вовсе. Песчаная, мертвая земля. За время жизни на Канноре Эрика научилась видеть в горных неровных рельефах ту красоту, что видел Ил и другие жители острова, но этот пейзаж не вызывал ни капли восхищения. Только уныние. Только ужас. Только ощущение близости смерти.       У ворот это чувство лишь усилилось. Никогда: ни на кладбище у родителей, ни рядом с телом Йенца, ни на похоронах Оливера — Эрика не чувствовала такое уныние. Словно все горе мира стеклось к этим стенам и сейчас отчаянно билось о них неутомимыми волнами. Эри передернуло от этого сравнения. Пожалуй, она все-таки встречалась с таким клокочущим в воздухе горем. Пахнуло морской солью, грязью и кровью, в ушах зазвенели призраки девичьих криков.       Из воспоминаний вырвал железный скрежет. Эрика поморщилась и подошла к Илу, который безрезультатно дергал кованую створку ворот.       — Заперто?       — Похоже на то, — Ил заранее вжал голову в плечи, занес руку и, дождавшись, пока Эри тоже приготовится, застучал по прутьям. — Мажортеста лагеря Каннор и лагерный опенул! Откройте! Мы с миром, у нас дело есть.       Его тон от приказного быстро сменился привычным. Эри понадеялась, что обитатели монастыря больше оценят второй и выйдут поскорее, но никто не подошел к воротам. Никто и не ругался. По ту сторону вообще никого не было видно — огонь не горел, солнце под таким углом не проникало внутрь. На секунду или две даже показалось, что тьма там живая, густая, сейчас перевалится через металлические балки, через петли и замок, набросится, утянет…       В спину вцепились холодные коготки. Эри не была уверена, это Йенц или уже она сама вытягивает себя в реальность. Руки сжилась в кулаки. Надо собраться! Она здесь ради Ила — и никуда не уйдет до тех пор, пока ему не помогут.       — Мы хотим поговорить! — крикнула она в темноту и, так и не дождавшись ответа, прижалась к теплому, светлому Илу. — Может, они еще не встали?       — Да уж сколько времени! Каннорцы еще раньше, чем мы, встают. Вроде бы.       Эрика снова окинула безжизненный мрак между прутьев.       — Значит, заняты чем-то? У них наверняка есть служения. Или другая работа.       — Или просто не хотят открывать, — Ил негромко ругнулся и снова постучал.       Железный скрежет, наверное, даже в лагере услышали. Но в монастыре — тишина. Как бы ни успокаивали холод по позвоночнику и тепло в руке, в голову полезли самые разные мысли. Эрика наяву начала чувствовать запах крови, разложения, запах безумия и смерти. Не зря же каннорцев зовут фанатиками. Кто знает, что происходит за этими стенами! Чем все служители разом могут быть заняты. Что случается с теми, кто осмелится их потревожить…       Так, нет! Йенц отправил их сюда, а значит, ничего ужасного не случится.       Ил отошел и тщетно вгляделся на верх стены. Эрика поняла, о чем он думает, и со вздохом разделила его мысли. Хотелось бы, как Агата, просто влететь незаметно, сделать, что нужно, и так же упорхнуть. И не пересекать этих жутких ворот. Но, к сожалению, крыльями людей обделили. Зато магии хоть отбавляй.       Собравшись с духом, Эри подошла к створке и положила руку на кривую, изъеденную ржавчиной перекладину. Уже от одного прикосновения к рыхлому металлу с рыжими чешуями, похожими на отшелушившуюся кожу на руках больного старика, казалось, можно получить заражение крови. Эрика переключила сознание на такую приятную, мягкую, ласковую магию, пустила ее под кожей и нехотя позволила коснуться проржавленного замка. Петли протяжно заскрипели, открытая створка отклонилась сама.       — Ты уверена, что нам за это не влетит? — подошел сзади Ил. Так резко, что Эри вздрогнула. Он напряг губы. — Извини.       — Ничего. — Эрика повернулась к по-прежнему густой тьме за воротами и зябко поежилась. — Ну, ты же сам сказал, что они пускают опенулов. Они должны быть готовы к такому исходу.       — Надеюсь, ты права.       Ил подошел ближе, но тоже замер у порога из осыпавшейся ржавчины. Эри вновь нашла его руку. Он дрожал. Эрика тоже. Она не могла и подумать, что встретится здесь с настолько жуткой тьмой — неестественной, лезущей в глаза. От которой невозможно сбежать. Как будто слепнешь. Эри выпрямилась. Ей страшно, да, но, если она сейчас отступит, Ил будет жить в этом мраке вечно. Она не готова была бросить его в Ливирре, не бросит и сейчас.       И, стоило решиться на первый шаг, в темноте что-то мелькнуло. Глухо захлопало, уркнуло — и мрак прорезало белое крыло. Эрика и Ил вместе выдохнули и в ногу шагнули в ворота. Агата, воркуя, закружилась вокруг, выписывая светлое кольцо. Ее перья ловили ниоткуда берущийся свет, и это давало надежду, что хоть где-то здесь есть дверь или окно.       Агата свернула и исчезла — Эри с Илом, не сговариваясь, бросились за ней и остановились. После мрака даже скудное освещение ударило по глазам. Эрика помассировала веки и быстро проморгалась. Агата упорхнула вперед и скрылась за краем низкой каменной арки. Выход из небольшого коридора, куда она их привела, был один (если не считать черного проема за спинами), так что выбор невелик. Дожидаясь Ила, Эрика окинула взглядом голые каменные стены, заворачивающие дугой. Из-за этого, видимо, свет и не проникал к воротам. Окружение больше походило на цитадель, чем можно было бояться. Эри даже стало спокойнее. Она успела полюбить лагерь. Наверное, и убранство монастыря придется по душе.       Ил взял Эрику за руку, и они вышли в зал. И тут уже перебилось не только зрение, но и дыхание.       У огромного помещения не было потолка — только выступы, образующие глубокую галерею вдоль стен. Солнце едва выглядывало из-за преграды, и оттого пол выл рассечен надвое светом: там, где лучи уже добрались до затертых камней, из трещин поднимались редкие зимние растения, тонкие и желтые травинки, приземистые голые кустарнички; а там, где еще царила ночь, пол едва переливался, как будто луна осыпала его своим сиянием и оно осталось там, спрятавшись от дневного огня. Но нет, сияли сами камни. Разбитые, неровные, они когда-то расстилались не то крупной мозаикой, не то мостовой, но сейчас обнажили сухую землю, истерлись сотнями ног, и только слабый свет напоминал о былом величии. Эрика вспомнила тот свет, что излучал пол в здании, где она получила амулет, и сердце отчего-то тоскливо сжалось.       Впрочем, оно тут же восхищенно забилось, стоило бросить взгляд на галерею. Высокие стены сплошь были покрыты изображениями, тоже старыми, тоже запущенными, но не менее поразительными. Пускай краска выцвела, а куски фресок обвалились, они вызывали в душе такие чувства, которые Эрика не испытывала перед самыми утонченными произведениями искусства. Она стойко ощутила присутствие чего-то одухотворенного, чистого, даже нечеловеческого, что лилось на нее из глаз незнакомых персонажей; что по-отечески опускалось ей на плечи нарисованными руками и шептало нарисованными губами древние знания. И Эрика поняла, что это за чувство. Она ощутила себя под защитой.       Ил выразил все ее эмоции более емко.       — Вау!.. — выдохнул он и спустился с галереи на пол. По пустому залу пронесся стук его шага.       — Ты был здесь раньше? — Пусть вокруг никого не было, Эри шептала, как будто могла потревожить изображения.       — Нет. Дейр ходил, но один. Хотя, — он окинул мутным взглядом стены, — он говорил, что моя мать здесь жила. Так что, наверное, был, хах.       Эрика ответила улыбкой, и смешок завис в воздухе с лунной пылью. Чтобы не стоять столпами, они двинулись вдоль галереи к светлой половине.       — И куда нам теперь? — нарушил тишину Ил в паре шагов от границы света.       — Не знаю, — призналась Эри. — Но, думаю, надо найти кого-то из местных.       — И что им скажем?       Эрика остановилась в тени. Ил остановился с ней.       — Надеюсь, Йенц подскажет.       — А сейчас он что-нибудь говорит?       Она покачала головой. В ушах не было даже легкого свиста. Только блаженная тишина, звенящая голосами картин вокруг. Впервые с получения амулета без Йенца было так спокойно.       — Ладно. Придумаем по ходу, — приободрился Ил и снова огляделся. В поисках выхода, поняла Эри. — Сначала надо хоть кого-то найти.       Как будто услышав, из-за крыши галереи вылетела Агата и снова закрутилась над головами. Изредка отлетала подальше, уркала и возвращалась. Звала за собой, не иначе.       — Похоже, Агата ориентируется тут получше, — заметила Эрика.       — Может, она сюда залетала. Подкормиться или переждать дождь.       — Угу. Или просто сверху видно лучше.       Голубка явно знала, что делает, да и другого проводника все равно нет, так что они последовали за ней. Агата терпеливо выписывала круги, поджидая неторопливых людишек, так что Эри не боялась потерять ее из виду и шла осторожно, поглядывая под ноги. Себе и Илу. Но все чаще взгляд отскакивал от пола и возвращался к рисункам, скрытым в тени. Моря и корабли, воины и немыслимые бесформенные чудовища, мужчины и женщины, лисы и лошади, десятки созданий, сотни образов, несчетное количество сцен — и некоторые Эри начала отдаленно вспоминать. Кажется, она читала о чем-то подобном во время плена на Инсиве, в книге с легендами и мифами.       Ох, ну конечно! Это же монастырь. Что еще им изображать на стенах, если не религиозные сюжеты!       Рассмотреть получше и найти побольше знакомых образов Эрика не успела. Агата скрылась над невысоким проходом в галерее. Илу пришлось согнуться, чтобы войти, Эри протиснулась за ним следом. К счастью, впереди простирался не очередной черный коридор, а сад.       Крыши здесь тоже не было, не было и галерей, однако сад окружали стены, пусть и не сплошные — каменные дорожки из того же материала, что и в зале, ветвились и разбегались к невысоким строениям и между ними. Между камней, как и в зале, пробивались растения; изредка между тропинок возвышались сухие голые деревья, поскрипывающие на ветру. Но, несмотря на то, что Эрика внутренне окрестила двор именно садом, куда больше здесь было валунов. Совсем небольших, которые можно и руками поднять, и побольше, за которыми мог спрятаться небольшой отряд. А еще каменные домики. Близко и далеко; немного, всего штук пять-семь, с низкими арочными проходами и — судя по освещению внутри — тоже без крыш.       Агата поднялась над стенами и теперь кружилась, как стервятник, темной фигурой. Ил потерял ее из виду и теперь смотрел на Эрику, ожидая указаний. Эри же смотрела на Агату. Куда смотрела Агата, она не понимала.       — Так тихо, — шепнул Ил. — Кажется, тут никого.       Эрика кивнула и пошевелила каменную крошку ногой, только бы нарушить скрипучее молчание этого места. Так или иначе, вариантов у них немного: чтобы добраться до любого другого здания, нужно пройти через сад. Эри стиснула руку Ила покрепче и шагнула на дорожку. Блеклое сияние камня навевало не самые приятные воспоминания. Но Ил здесь, рядом, живой, из плоти и крови — и это придавало сил идти вперед.       — Рано или поздно на кого-то наткнемся, — решила Эрика.       — Лучше бы рано. Мне не по себе.       — Да, мне тоже. Тихо, как на кладбище.       — Угу, как в гробу.       Эри уже хотела уточнить, разве на Канноре хоронят в гробах, но из поднебесья спустилась Агата и, поднимая в воздух пыль, приземлилась Илу на голову. Тот вздрогнул и от неожиданности отпустил руку. Эрике сразу стало невыносимо — они вышли глубоко в сад, и теперь пустота давила со всех сторон, свистела призраками, сжимала невидимыми взглядами. Плечи свело, как будто кто-то приблизился к спине на расстояние шага.       — Не пугай так! — Ил снял птицу с головы, и она перебралась на плечо, недовольно воркуя. И получила в качестве извинения поглаживание по голове. — Ну, не обижайся. Я просто не ожидал, ты бы хоть предупредила!       — Кого-то даже Смерть не научит предупреждать, — раздался сзади незнакомый голос, и Ил с Эрикой одновременно отскочили.       Сердце заколотилось в горле. Эри удержалась на краю дорожки и прижалась к Илу. Служительница монастыря подобралась так незаметно, словно сгустилась из воздуха — того самого, пропитанного горем. Ил потянулся к поясу, но тут же опустил руку и нашел ладонь Эрики. Да уж, нож вряд ли понадобится.       Пожилая женщина в замаранных черно-белых одеждах не представляла опасности. Она была ниже Эрики, ужасно худая и сухая, что не скрывал даже темный балахон. Нижнее платье — некогда кипельно-белое, а сейчас покрытое коричневыми и зеленоватыми земляными пятнами, — волочилось за ней и скрывало ноги. Руки тоже были едва видны, они выглядывали из широких рукавов, как узловатые ветви из снежного покрова, но были с, на удивление, короткими и чистыми ногтями. Лицо женщины скрывал капюшон, судя по форме, надетый на какой-то головной убор. Из-за кромки свешивались грязные ленты, похожие на бинты.       — Мы, эм… — Ил отмер первым, нервно взъерошил перья Агаты и, сипло вдохнув, сказал. — Простите. Мы стучались, но никто не открывал. И мы не с официальным визитом, поэтому не посылали сообщение, я надеюсь, это не…       Женщина подняла руки, и Ил словно проглотил язык. Коричневые затруженные пальцы потянулись к его лицу, монашка шагнула, ее одежды скользнули по камням. От старушки веяло чем-то могильным, холодным и сырым, как из склепа. Казалось, все, чего она коснется, немедленно погибнет. Эрика схватила Ила за руку и оттянула подальше.       — Это же ты… — прохрипела женщина. Голос ее тоже был глухой, замогильный. Она говорила с придыханием, и на каждом слове воздух выходил со свистом. Высоким. Зовущим.       Эрика дернула головой и нашла взглядом вход в зал с галереями. Как же хочется туда! Под защиту фресок, спрятаться в тени, Ила спрятать! Но женщина все тянула и тянула свои иссушенные кисти. А Ил, пусть и сжимался, щурился, но не отходил.       — Я… кхм, я мажортеста лагеря. У меня личная просьба. Могу я попросить отвести нас к… у вас есть главный? Я не потребую ничего сверх договоренностей, мне просто нужно кое-что спросить.       — Как же ты вырос!.. — руки задрожали и бессильно опустились на плащ. Ухватились за шерстяную ткань, поднялись, как ожившие стебли, и дотянулись до голой кожи на шее.       Ил растерянно посмотрел на Эрику (она уже готова была вырвать его из лап монахини и уволочь в зал) и осторожно перехватил костлявые запястья.       — Я не уверен, что мы раньше встречались. Можно… ай! — и тут же отпустил. Агата клюнула его в висок и нахохлилась.       Женщина хрипло засмеялась, голубка пару раз уркнула ей в такт. Ил метался взглядом, но ничего не мог то ли понять, то ли увидеть.       — Характер, характер, — покачала головой монашка, ленты закачались в воздухе. — Все не зря было, что ни говори. Вон какой он у тебя вырос! Высокий, сильный. Несмотря ни на что, выжил, выбился. А был такой крохотный! Такой слабенький. Но смог, смог, выкарабкался. Я знала, мой хороший, всегда знала, ни секунды не сомневалась.       Она трепетно коснулась его лица, дрожащими старческими движениями очертила скулы. Ил явно боролся с желанием отшатнуться. Эри бы на его месте умчалась уже куда подальше, но, видимо, он не хотел обижать бедную старушку. Либо прислушивался к ее словам. Эрика и сама невольно навострила уши. Женщина еще несколько секунд любовно гладила Ила по щекам, как родного сына, и вдруг ахнула:       — Бедняжка, да у тебя же душа не на месте! Мой маленький, как же тебя так угораздило, как же ты так?.. Бедный, мальчик мой!..       — Простите, но я вас не знаю, — неловко улыбнулся он и приподнял голову.       Монашка вздохнула и опустила руки — пальцы скрыли широкие рукава. Она смотрела под ноги, но Эри все равно чувствовала, как Ила пронзает потусторонний взор.       — Конечно, откуда же тебе знать… А ведь я тебя, крохотного, вот этими, — женщина вновь показала испещренные морщинами и венами ладони, — вот этими руками держала, баюкала, маленького совсем, слабенького, ох… Я тебя этими руками в лагерь отнесла! Знала, что выкарабкаешься, а так боялась, о, да простит меня Смерть, как я боялась за тебя! Думала — а что, если забьют; у магов же нравы такие. Что, если тебя не примут из-за глазок, ох, милый! Но какой же ты умница вырос, такой славный, все невзгоды пережил. Сильный, такой сильный! Как она, верно, рада!..       Ил отшатнулся, грудь часто вздымалась. Он смотрел на женщину перед собой, как на призрака, и не мог вымолвить в ответ ни слова. Эрика подскочила и перехватила его за пояс. Ил вцепился в ее руку, дрожа всем телом, то сжимая кости до хруста, то едва за них держась. Невозможно даже представить, что сейчас творится у него внутри. Эри могла только быть рядом — и думать, как увести Ила подальше от этой странной женщины.       Которая, судя по всему, видела его еще младенцем. Если, конечно, старушка просто не тронулась умом. Но она говорит про глаза… Вряд ли это просто совпадение. Да и узнать Ила спустя столько лет она могла — по тем же глазам. Правда, как она видит из-под такого низкого капюшона?       В любом случае, Ил к такой встрече был не готов. Его надо успокоить — а там уже разбираться, что к чему.       К счастью, с первой задачей Ил потихоньку справился и сам. Он благодарно кивнул и выпутался из объятий. Руку не отпускал. Эри не сопротивлялась. Напуганная дерганьем Агата хлопнула крыльями над головой и приземлилась на один из камней рядом. Монашка кротко ей поклонилась. И либо Эрика от всего происходящего тронулась умом, либо Агата действительно склонила голову в ответ.       — Да, все не зря было, — снова заскрипел старческий голос, и вдруг стал бодрее, помолодел. — Ох, ты же, верно, хочешь с ней повидаться! Вот я, все о себе, о себе!.. Столько лет прошло, ты же точно скучал по ней!       — По кому? — нашел в себе силы Ил. — Вы извините, я правда ничего не помню. Даже если вы меня знали, я же совсем маленький был. И я рад, конечно, встретиться и все такое, но у нас есть одно дело…       — Ты что же, не хочешь с ней даже поговорить?       — Да с кем?       Женщина ответила глухо и резко, как удар мешка по голове:       — С твоей матерью, мой мальчик.       На Ила стало страшно смотреть — у Эри сердце с места соскочило. Он отступил, приоткрыл рот и выпустил сдавленный звук. Руки затряслись, попытались уцепиться друг за друга, сжались в кулаки, тут же разжались; лодыжка подкосилась, Ил часто замотал головой, чтобы не упасть с тропы. И лицо у него стало такое же белое, как камни под ногами. Почти неживое. Только глаза мутно блестели и метались слепо от земли к женщине — и куда-то в пустоту.       Эрика поспешила снова поймать его за ладони и ощутила, как похолодели кончики пальцев. Господи, да его сейчас удар хватит!..       — Она что… жива? — выдавил Ил, не глядя на Эри, но отчаянно хватаясь за руки.       Монашка засмеялась, ее ленты заплясали в воздухе, как струи дыма. Небо затянуло тучами, стало холодно, как в штормящем море. Но Эрика подняла голову — нет ничего, только по-прежнему восходящее солнце, по-прежнему чистая лазурь. И все же от смеха в жилах стыла кровь — и, стылая, ледяная, ударяла в голову.       Единственное, что Эри поняла со всей ясностью, — она не верит ни единому слову этой женщины. Не хотелось больше смотреть на нее, стоять рядом, слышать, слушать. Хотелось убежать. И Ила увести, как можно скорее! Что бы она ни говорила, кем бы ему ни приходилась, что бы ни обещала, — нельзя ее к нему подпускать!       — Пойдем, — Эрика потянула Ила дальше по дорожке. В зал с галереями или в любой другой — плевать, только не оставаться в саду!       Ил повернул голову и вздрогнул, словно очнулся от наваждения.       — Н-но…       — Она очень странная, — шепнула Эри, потянувшись к его уху. — Она меня пугает. Ил, давай уйдем.       — Но она сказала…       — Она, кажется, не в себе. Давай найдем еще кого-то.       Ил посмотрел на монашку снова, и Эрика, в панике, повернула его голову к себе. Нет. Пусть не смотрит. Она его не тронет! Она ничего с ним не сделает!       Сквозь страх пробилась рациональная мысль. У Эри нет причин так бояться безобидную женщину, однако от ужаса сводит сердце. А значит, источник этого ужаса в чем-то еще, в чем-то, что не поддается разуму, но поддается душе. Ил успокаивающе огладил ее запястья, и Эрика прикрыла глаза. Надо связаться с Йенцем. Он должен сказать наверняка. Сознание обратилось к холодку, гуляющему по позвонкам. Вдох. Выдох.       — Не стоит, — прохрипел старческий голос совсем рядом.       Эри не успела даже позвать Йенца; распахнула глаза и отшатнулась. Монашка стояла вплотную, капюшон немного задрался и обнажил замотанную сухую шею. Эрика видела, как сокращаются дряблые мышцы под тканью.       — Не стоит обращаться ко тьме в светлом месте. Своими мыслями ты оскверняешь все, что Бог даровал этой земле, — она повернулась к Илу и снова склонилась, скрыв ворот.       Эри почувствовала себя пристыженным ребенком. Но куда сильнее ее волновало другое.       — Откуда вы…       — Не ты первая познала мир лжи. Не ты первая обернулась к нему за помощью, вопреки Истинной Смерти. Не ты первая считаешь, будто сумела обмануть то, что соткано из обмана. Не ты первая поплатишься за это.       Последние слова отскочили от камней и впились в ступни ржавыми штырями. Эрика ухватилась за Ила. Тот встал прямее, усилием воли перестал дрожать.       — Если это угроза, то лучше вам взять свои слова назад, — произнес он. Голос все еще срывался, но Ил говорил твердо, как перед солдатами.       Монашка забыла о гневе и вновь подалась к нему, коснулась плеча, и Эри почувствовала, как вновь конвульсивно сжимаются пальцы в ее ладони.       — Ах, смелый мальчик!.. Твоя мать ведь тоже вступалась за Неверие. А сама тянулась к свету. Слишком тянулась… Может, и прав ты, милый, что не даешь себе раствориться в вере. Но давай, давай скорее! Я отведу, вы столько лет в разлуке пробыли. Как славно будет тебе с ней поговорить!..       Ил неуверенно отвел плечо, и Эрика готова была его расцеловать. Но не раньше, чем они уберутся подальше от этой сумасшедшей. Которая упорно цеплялась за плащ, одежду и подбиралась сухими костлявыми пальцами к его лицу!       — Ну же, не робей так. Я же знаю, ты так скучал по ней! Так скучал!.. Глядишь, и душа на место вернется.       — Я не… Извините, нет. Я не хочу. Я не скучал по ней! — Ил отвернулся и зажмурился. — Мне все равно! Я не за этим пришел, мне вообще плевать. Раз она жива, то могла бы за столько лет и сама меня найти! А если я ей не нужен, то и она мне не нужна! Эри, пойдем.       Он, так и не открывая глаз, развернулся. Эрика, вне себя от радости, потянула его по дорожке. Как можно дальше! Куда угодно!       Но не прошли они и пары метров, как прямо перед ними промчалась Агата. И через секунду снова, с такой скоростью, что преградила путь белой чертой. Ил замер — и тут его рукав снова схватили пальцы-ветки.       — В тебе говорит раб войны, но я знаю, я вижу, как ты рвешься к ней. Ты любишь ее. Ты благодарен ей!       — Ни черта я не благодарен! — Ил выдернул руку и развернулся к монашке. Его глаза горели, но тем самым мутным пламенем, и сейчас казались бесцветными, затянутыми дымом. — Вы ничего обо мне не знаете. Я всю жизнь провел без матери, я не могу скучать по ней, рваться. И уж тем более мне ее благодарить не за что. Я не просил давать мне жизнь, а больше она мне ничего не сделала! Да и жизнь — и ту испоганила! Не хочу я к ней идти. Хочет — пусть сама приходит! Только она не хочет. Шестнадцать лет не хотела, так и не начнет. Так что передайте, что мне прекрасно живется без нее, может не переживать, что придется подниматься с теплой постели! И благодарностей она моих не получит!       Он резко вырвал плащ, и край хлестнул по мелькнувшей рядом Агате. Голубка запищала, подбито захлопала крыльями и опустилась среди выпавших перьев. Ила это остудило: лицо смягчилось, глаза вернули оттенки, сжавшиеся в кулаки ладони, дрожа, расслабились. Он опустился на корточки перед Агатой и шепнул: «Извини» — и лишь тогда Эрика поняла, что все это время не дышала.       Она порывисто выпустила воздух и тупо вытянула руки по швам. Ил бережно поправил сбитое оперение, и Агата с независимым видом ткнулась головой в его ладонь. Сейчас, когда он гладил любимицу и виновато улыбался, Эри успокаивалась, — такой Ил был привычен. Но несколько секунд он был иным, несдержанным и болезненно открытым. Эрика словно вновь прикоснулась к незащищенной душе — и услышала отчаянный крик. Разговор о матери резанул Ила по сердцу, прямо по старому шраму, по едва заметной трещине, которая от удара разрослась и обнажила черный кровоточащий скол.       Так нельзя. Эри едва не выплюнула слова монашке в лицо — так нельзя! Если что-то скрыто, нельзя выдергивать это наружу, всем напоказ, тыкать пальцем и упрекать. Но Эрика вспомнила, как сама сетовала на то, что Ил не говорит о своих проблемах, — поэтому просто отвернулась и стиснула зубы. И все-таки, это другое. Она ему не чужой человек, она беспокоится и никогда не бьет по больному, чтобы выведать правду. А эта старуха — непонятно кто! И довела его до крика! Нет-нет, надо уходить отсюда как можно скорее! Подальше от этой чокнутой.       Ил поднялся. Агата тут же вспорхнула и принялась кружиться живой преградой впереди. Эрика гневно замычала и потянула Ила вперед, несмотря на птицу. Прочь! Ил не сопротивлялся и даже начал перегонять Эри, когда монашка (чтоб ее!) снова выстрелила ему в спину укором:       — Но как же! Как же… Ох, понимаю. Гордость, гордость.       — Да не в гордости дело, — бросил через плечо Ил, но замедлился.       Эрика с новой силой дернула его рукав, но старуха продолжила:       — Многого ты не знаешь. Не видишь. Вот и арканишься. Непокорная юность не знает признательности. Но что ж, не желаешь к ней идти на поклон, так хотя бы мне подари свою благодарность. Обернись, мой мальчик. Посмотри, что Смерть забрала у меня взамен твоей души.       Эри чуть не взвыла, но Ил обернулся. Зачем?! Его же просто дурят! На жалость давят. Эрика уже хотела высказать все, но, когда она обернулась, претензии прилипли к внутренней стороне зубов.       Женщина подняла капюшон. Утреннее солнце упало на ее усталое морщинистое лицо, и тень от скрюченных пальцев рассекала его черными шрамами. Жилистая шея была замотана тряпками, под подбородком болтался карман, чье предназначение, видимо, закрывать рот. Но сейчас сухие истерзанные губы были открыты, как и изрытая давними ранами кожа. Из-за отпечатка многолетних страданий нельзя было определить возраст, но, казалось, лет монашке куда меньше, чем на сколько она выглядит. Из-за тканевого головного убора выбивались смольные, еще не тронутые сединой волосы. Они липли черными разломами к замаранной повязке. Той, концы которой свисали ниже капюшона.       Повязка скрывала ее глаза. И, дав гостям привыкнуть к ее образу, монахиня наконец принялась за нее. Неуклюжие дрожащие пальцы потянули за свисающий конец и стали наматывать его, медленно, словно давали одуматься и отвернуться. Бинты, которые, похоже, не меняли с тех пор, как наложили, отходили с трудом и характерным тканевым треском. Слой за слоем. Виток за витком. Пока вдруг не спали все разом и не обнажили такую же желто-серую кожу.       Эри резко спрятала взгляд и прижала ладонь к губам. Она успела насмотреться всякого за последние месяцы, но сейчас горло судорожно сжалось и выдавило на корень языка склизкий комок. Эрика заставила себя удержаться и спрятала лицо в плечо Ила, тяжело вдыхая приятный запах пыли, солнца и трав. Но стоило вспомнить то, что она только что увидела, как желудок снова пытался вывернуть сам себя.       У монашки не было глаз. Век, кажется, не было тоже. И, судя по состоянию верхней половины лица, лишилась она их далеко не безболезненно. Богатое воображение зачем-то дорисовало картинку, как из пустых глазниц выскребают кровавые ошметки, прямо так, наживую… Эрику скрутило. Господи!       Чтобы справиться с тошнотой, она подняла голову и посмотрела на Ила, на его живые глаза — пусть и не совсем здоровые, но хотя бы целые. И эти глаза сейчас неотрывно смотрели вперед, распахнутые, напряженные, окруженные побледневшей кожей. Эри глупо понадеялась, что сейчас слепота сыграет на руку, но, похоже, даже в размытом виде зрелище было то еще. Ил спустя несколько секунд моргнул и стыдливо потупил взгляд. Рукой Эрика ощутила давление от пальцев.       — Видишь? — прохрипела женщина, ступая вперед. Она все еще держала повязку в руках, и Эри от этого едва не взвизгнула. — Видишь, мой мальчик? Подойти поближе, посмотри, если глаза подводят тебя.       — Вижу, — выдавил Ил. — Не надо подходить. Это… мне очень жаль, что у вас все так. Но я не понимаю, зачем вы нам…       — Я показываю тот удар, что приняла вместо тебя. — Монашка хрипло вздохнула, закоржавевший бинт поскреб по камням. — Я отнесла тебя магам лишь по той причине, что это был единственный шанс для тебя выжить и вырасти здоровым, сильным юношей. Каким ты и стал, ох… Поверь, мой маленький, будь хоть один шанс оставить тебя здесь и вырастить в любви и счастье, я никогда бы не отдала тебя этим бездушным созданиям, разносчикам заразы, этой каре нашей измученной земли. — Ее голос на последних словах ужесточился, но тут же принял прежний покорный тон. — Однако здесь тебя ждала участь куда страшнее. Порядки монастыря безжалостны, и детям, рожденными со тьмой в душе, приходится несладко. И, раз уж я позволила тебе жить и разносить по миру порок, раз уж я пошла против нашего главнейшего закона, то и должна была заплатить ту же цену…       Ил прерывисто выдохнул. Эрика все еще не поднимала на женщину взгляд, но ее слова мимо ушей пропустить не могла. Каннорцы не жалуют обитателей крепости, и дело, похоже, не только в личных интересах. Если они действительно считают магов темной карой, то тем, у кого появились способности в этих стенах, не позавидуешь.       Вирджиния, кажется, была отсюда родом…       — Есть более… — проговорил Ил. Даже по голосу стало ясно, насколько пересохло у него в горле, — …более безболезненные способы избавить человека от магии.       — Ох, милый! То, что не калечит тело, калечит душу.       — То, чем вы занимаетесь, называется дизнитрация. И это жестоко. Мы такое применяем в качестве наказания только для самых страшных преступников.       Его передернуло, Эрике от знакомого слова тоже стало не по себе. Вот на это она чуть не обрекла Ила, когда обвинила его в смерти Марго?! Неугомонное опенульское воображение нарисовало такое светлое, такое любимое лицо — обезображенное теми же рубцами… Черт, как хорошо, что она сегодня не ела!       — Кровь мага есть преступление против Бога, — протянула монахиня, словно зачитывала текст из священной книги. Зашуршала ткань. — Однако, да простит меня милостивая Смерть, я не могу назвать тебя грешником, мой светлый мальчик. Ты осквернен, но в твоей душе больше света, чем в каждом из своих соплеменников.       Эри на свой страх и риск подняла взгляд. Повязка вернулась на свое место, и монахиня сейчас поправляла капюшон. Секунда — и о клейме напоминали только ленты, спадающие на хилую грудь.       Когда ничего в виде женщины больше не смущало, Эрика смогла мыслить здраво. И сразу голову наводнили вопросы. Как она видит? Как она узнала Ила, если не по глазам? Кто она вообще такая, что решилась спасти чужого ребенка и принять за него наказание? Да, если ее слова правдивы, Эри ей благодарна — она дала Илу шанс на более-менее счастливую жизнь. Но от нее все равно веяло необъяснимым холодом, душным, хлюпающим в легких. И все равно хотелось убежать и увести от нее Ила.       Но стоило Эрике так подумать, как монахиня отрезала пути отступления.       — И потому, — продолжала она, обращаясь к Илу, — я верю, что ты найдешь в себе силы противиться гордости и пойти со мной. Если не ради матери, то хотя бы из благодарности к женщине, которая столько страдала во имя тебя.       Ил вжал голову в плечи. Эри уже знала, что он не побежит, как бы она ни просила. После такого рассказа — и после такой формулировки — Ил себя с потрохами сожрет от чувства вины. Эрика и сама бы не утихомирила совесть, если бы отказала в услуге человеку, который спас ей жизнь и после этого много лет страдал. Пускай Эри бы его об этом и не просила.       — Хорошо. Я пойду. Но только недолго, ладно? — Ил повернулся к Эрике и бережно погладил ладони. Взгляд у него был безмерно виноватый. — Извини. Честно, я постараюсь как можно скорее. Просто, ну, легче же разобраться с этим раз и навсегда, и…       — Все в порядке, я понимаю. Тебе не нужно извиняться, — Эри обняла его, погладила по спине и быстро шепнула. — Если что, поток.       — Если что, Агата, — так же шепнул он.       Стоило им разомкнуть объятья, как голубка, будто подслушав, с воркованием поднялась с дорожки. Эрика тоскливо проводила ее взглядом. Может, напроситься пойти с ними? Да, эта женщина от Эрики явно не в таком восторге, как от Ила, но если быть понастойчивей…       — Пойдем, пойдем скорее! — Монахиня вклинилась между ними, вцепилась с Ила и потянула его подальше от Эрики так же, как сама Эри пыталась оттащить его от нее. — Ах, она уж извелась вся! Так давно не виделись, так давно вам стоило поговорить. Наедине.       Последнее прозвучало с напором, и точно адресовалось не Илу. Что ж, наедине так наедине. Ил, в конце концов, не беспомощный, со старой женщиной справится, в случае чего. И Агата рядом. И амулет. И там будет его мама, с которой Илу наверняка захочется поговорить о чем-то личном… Эрика потерла виски и развернулась. А после зашагала обратно по тропинке.       И чем дальше отходила монахиня и чем ближе был зал с галереей, тем спокойнее было на сердце.