Магия опенула

      Эрика вышагивала по галерее и пыталась занять мысли, рассматривая фрески. На удивление, успокоиться удалось легко. Отчего-то Эри сразу приняла, что с Илом ничего не случится, пока он говорит с матерью, так что можно было посвятить все внимание изображениям. Ну и другим мыслям.       По правую руку из размытых линий собрались волны, вздыбились по всей стене и обратились океаном. Эрика притормозила возле затертого, но все еще величественного корабля, на носу которого смелая фигурка показывала клинок гигантскому чудовищу, вынырнувшему из глубин. Фрегат со всех сторон окружили черные бесформенные щупальца (по крайней мере, Эри показалось, что это они), но человека на борту это ни капли не заботило. Кажется, была какая-то легенда о смелом моряке или вроде того, вспомнить оказалось непросто. Да и мысли слишком быстро перескочили.       До экспедиции на Проминат остаются считанные дни, а у них готово преступно мало. Нет, с точки зрения экипировки все сверх плана — спасибо инсивскому кораблю и обильным запасам с двух островов. Но все это будет бессмысленным до тех пор, пока нет карты. Остается уповать на Оливера — и на то, что он действительно придет вечером и согласится капнуть кровь. Что его кровь вообще сработает.       Мерзкий голосок внутри — ее, Эрики, голосок — запищал, что все и так бессмысленно, с картой и без. Но Эри безжалостно его заткнула и пошла дальше.       Свернув к следующему крылу, она уже издалека заметила знакомый образ. В несколько шагов Эрика добралась до фрески, изображавшей женщину на берегу неширокой реки. Краска на месте лица героини обвалилась — обидно, — так что можно было любоваться лишь ее утонченной фигурой и длинными волосами с красным отливом. Эри хотела бы решить, что они такие от природы, но легенда о Лермат, павшей жертвой ревности, слишком прочно засела в голове. Богиня любви и верности беззаботно играла с потоками ручья, в котором встретила свою погибель, и от ее прикосновений в стороны расходились розовые волны. А спадающие на грудь локоны наливались цветом и незаметно растекались вокруг алыми нитями. Странно, что в Каннорском монастыре с таким благоговением изобразили покровительницу Инсива. Впрочем, она была тут, наверное, еще до того, как два острова встали на ножи.       Как легко эта многолетняя вражда утихла! Впрочем, Эрика прекрасно понимала: при других обстоятельствах Каннор и Инсив никогда бы не заключили союз. Отношения между Илом и Анель, конфликт с Ляром, ораторский талант Альдена и доверие солдат к Алистеру, вовремя нашедшаяся карта, вся эта ситуация с Оливером… Эри пристыдила себя за такие мысли, но отчасти это даже хорошо, что Оливер соединился с Симоном. Конечно, ущерба от этого слияния вышло прилично, но без него Анель могла вовсе не пойти навстречу. Эри ведь пообещала, что разделит души и вернет Оливера сестре в… более стабильном состоянии. Обещала, да…       Эри вздохнула, отвернулась от инсивской богини и двинулась по галерее. Обещать-то обещала, но как выполнить — до сих пор неясно. И можно ли выполнить вообще? Оливер во время их ночного разговора вел себя намного лучше, но Эри не глупая — она прекрасно видела, как ему тяжело. Помимо интриг Ульяны, его наверняка терроризирует и Симон. Понимает это сам Оливер, или же вторая половина его химерной души незаметно отравляет общее сердце? И как это разделение может на них обоих повлиять? Сможет ли Эрика отделить именно Оливера? Сможет ли?       Она нервно дернулась за поворот — и остановилась, пораженная чьим-то весомым взглядом. Но Эри все еще была одна. Она внимательно осмотрела середину зала, тенистые галереи и, наконец, обратилась взглядом к той стене, к которой вышла. Этот взгляд, грузный, но теплый, принадлежал божественным глазам. Голубым глазам.       Морбиен взирал на Эрику с каменного моста. Белая флейта замерла возле таких же белых приоткрытых губ, на лоб падала тень от зеленого капюшона — этот капюшон спускался на плечи и струился ниже просторным одеянием. Седые волосы выбивались из покрытой прически и спадали на молодое лицо, делая его совсем уж мальчишеским, по-детски невинным. Но, несмотря на живость взгляда, бог словно был высечен из того же мрамора, на котором сидел. И, так же стойко и бесстрашно, как каменные столпы, спускал ноги прямо в клубящуюся тьму.       Эри передернуло. В отличие от мозаики на Инсиве, здесь художник не потрудился изобразить страдания тех, кому не повезло не попасть на мост. Ливирра была просто черным маревом, кое-где поблескивающая неведомыми образами, но без единой несчастной души. Наверное, это имело смысл. Каждая жертва Ливирры — это проигрыш Морбиена, а вряд ли религиозные люди стремятся обличить свое божество в недобросовестном исполнении обязанностей.       Даже если бы Эрика не знала о покровительстве Каннора, она легко бы поняла, кто из пантеона у монастыря в особом почете. Эта фреска, пусть и, очевидно, древняя, не была в том же запустении, что прочие. Пусть стена в некоторых местах шла бургами и явно несколько раз заделывалась, краска лежала ровно, почти без проплешин. Лицо Смерти и вовсе словно вчера закончили — так блестели голубые глаза, так сияла легкая, немного печальная улыбка.       Эри остановилась, не отрывая взгляд от образа. Пусть бог и смотрел на нее сверху вниз, она не чувствовала себя приниженной. Напротив, над ее головой будто нависла теплая рука, защищая от невзгод, которые могут обрушиться с небес. Хотя защищать надо было с другой стороны. Эрика посмотрела на Ливирру — тьма растекалась на одном уровне с людьми. Возможно, для устрашения. Вроде «вот не будете поклоняться нашему богу, так окажетесь в этом ужасе». Но насколько Эри знала, по всем повериям Морбиен не то чтобы страдал тщеславием — он забирал на мост всех, кого не успела умыкнуть Ливирра, а за грешки если и отчитывал, то в безопасном свете белого камня.       Эрика невесело усмехнулась. А по тем же повериям Ливирра мучает души невыносимыми кошмарами. И ни слова о ловушке из счастливых воспоминаний. Не говоря уже о том, что Ливирра реальна не только в книжках. А Морбиен… кто ж знает! Но если он или нечто подобное существует, ничто не помешает ему тоже далеко уйти от легенд. Может, они с Ливиррой вообще заодно!       — Оставь эти мысли за пределами светлых стен! — раздалось сбоку, и Эрика в который раз за день вздрогнула.       Слепая монахиня вновь подкралась незаметно и сейчас стояла в нескольких шагах, также рядом с фреской. Одна.       — Где Ил? — спросила Эри, наплевав на странную претензию.       — Там, куда я его привела, — и, прежде чем Эрика напала с вопросами, окончила. — Не волнуйся о нем. Вы же условились.       Эри глянула на край неба, виднеющийся из галереи, и незаметно коснулась камня в кармане. Агаты не видно, сообщения тоже не приходили. Причин для беспокойства нет. Но доверия монашке это не прибавляло. Эрика опустила плечи и снова посмотрела на фреску. Голубые глаза улыбались ей.       — И даже после столь оскорбительных дум ты ищешь Его поддержки, — вздохнула служительница. — Твое счастье, что Смерть милостива к нам и простит любое деяние. Но даже Его прощение не бесконечно. Особенно когда душа склоняет вторую чашу весов.       Сухая рука указала на чернильное море под мостом. Эрика закатила глаза и снова подняла взгляд на Морбиена. Он все еще смотрел на нее мягко, без осуждения. Уж он-то явно побольше монашки понимает!       — Я не знаю, с чего вы это взяли, но я не восхваляю Ливирру или что-то вроде того. Поверьте, она столько мне крови попортила, что, вероятно, я ненавижу ее больше, чем самый преданный адепт вашей веры.       — Тогда что же толкнуло тебя обратиться за помощью к ней, а не к Истинной Смерти?       Эри нахмурилась и решила сыграть дурочку. В конце-то концов, эта женщина никак не может знать такие вещи!       — Вы о чем?       — Меня не обманешь, маленькая ласточка, — покачала головой монашка, бинты покачались над каменным полом. — Я вижу все и даже больше.       На язык запросилась язвительная шутка, но Эрика придержала ее у себя. Тем более, женщина продолжила:       — И мне вовсе не нужны для этого глаза. Зови это даром, зови проклятьем. Оно спасло столько же людей, сколько и погубило.       — Мне казалось, вы не очень жалуете магов.       — Все так, все так… Но есть силы выше жалкого человека. И им виднее свысока, на кого стоит обрушиться.       Она обратилась невидящим взором к фреске. Показалось, что на светлое мраморное лицо легла тень. Наверное, солнце сдвинулось.       — Вас… Морбиен проклял? — удивилась Эрика. Сколько бы она ни смотрела на божество, никак в голове не укладывалось — разве может он, этот печальный мужчина с глубокими глазами, обречь кого-то на страдания?       Впрочем, может, речь не об этом Морбиене? Женщина глухо засмеялась. Эри поджала губы. Или не о Морбиене вовсе?       — Ох, если бы его взор упал на меня, мы бы не говорили с тобой сейчас, — смех затих и сменился вздохом, таким тяжелым, что от него едва не поползли трещины по полу. — О нет, он слишком снисходителен ко мне. Даже после того, как я жестоко обманула его…       — Обманули?       — Дела давно минувших дней! И их громада бросила сегодня на меня свою тень. О, я знала, что таков будет исход! Мой дар, мое проклятье, оно давно мне предрекало эту встречу. Вселяло надежду и губило, как и его источник.       Эрика распахнула глаза, но тут же сузила их и посмотрела на стену. Шестеренки в голове с тугим скрипом сдвинулись с места.       — Это связано с Илом, верно? — она снова посмотрела на монашку и, пусть та и не повернулась, поняла, что женщина знает о ее взгляде. — Вы знали, что он придет. Вы видели будущее?       Ответа не последовало. Но Эри он был и не нужен.       — Насколько я знаю, дара предсказателя не существует. Иначе таких магов хранили бы как зеницу ока. И единственная, кто знает будущее — это… Вы что, связаны с Ливиррой?!       Монашка покорно опустила голову, бинты закачались. Эрика одновременно заулыбалась и задохнулась от возмущения. Это сразу все объясняет! Кроме того, что…       — И вы еще меня обвиняете!       — У наших положений разные причины. Я коснулась ее не по своей воле и с тех пор положила жизнь, чтобы это прикосновение служило лишь во имя Истинной Смерти. Ты же кинулась к ней опрометчиво, полагая, что сможешь так получить ключи к замкам. Губительное опенульское любопытство.       — Я прекрасно осознаю риски! Я едва не умерла из-за Ливирры, а мой друг сейчас из-за нее ужасно мучается.       — Твоя предшественница пропала в ней, но, чудом вернувшись, вновь обратилась к ней. Соблазн Ливирры слишком велик, ты не осознаешь того.       Эрика хлопнула глазами. Предшественница? Вернувшаяся из Ливирры? Откуда… В голове щелкнуло — гадалка! Гадалка с Каннора, к которой обращалась Зеленая ласточка. Эри же читала в дневнике господина Сивэ. Кто бы мог подумать, что она еще жива!       — Так вы знали мою тетю!       Женщина едва повернула голову, словно скосила взгляд:       — А что же, ты пришла не за тем же, за чем приходили ее соратники?       — Я не знаю, за чем они приходили, но мы с Илом пришли, потому что… — Эрика замялась и стыдливо глянула на Морбиена, — …потому что Ливирра так сказала.       — Ах, вот и дожила я до времен, когда Неверие отправляет души в Смертную обитель, — прохрипела гадалка. — Однако что именно вы ищете? Помощи, так же, как и Зеленая ласточка?       — А что искала Зеленая ласточка?       — Крайне невежливо отвечать вопросом на вопрос! — Эри закусила губу, но монашка смягчилась. — Однако и вопрос без ответа невежливо оставить. Они искали знания, как и прежде. Единственной их целью в то время было завершить войну и избавить эту настрадавшуюся землю от чумы. Да, все так, все так. До тех пор, пока…       Она тяжело подняла голову. Эрике показалось, что голубые глаза фрески на мгновение метнулись в сторону, похолодели и вновь вернулись к Эри со своим благосклонным светом. Глупости, конечно. Даже если бы бог Смерти мог их слышать, он явно был бы на стороне своей верной служительницы, а не девчонки с улицы, которая к тому же в его доме думает о его злейшем враге. А тем более, это просто рисунок на стене.       — Пока что? — после долгого молчания подтолкнула Эрика.       Гадалка вздохнула:       — Пока одна их них не обратилась во тьму, а другой не обезумел от горя настолько, что вырвал ее оттуда.       Голубоглазый монстр, вспомнила Эри. Мужчина, который испытывал к Сондре чувства и вытащил ее из Ливирры, проведя ритуал. Взгляд вновь невольно обратился с Морбиену. Казалось, лицо божества потемнело, а флейта ближе прижалась к губам, скрывая их бледность. Голубоглазый…       — Да, да, все так, — продолжала женщина, погруженная в воспоминания. — Он отчаялся настолько, что бросил вызов Богу, осмелился повторить его подвиг. Я предупреждала. Я предупреждала, что он прогневает Истинную Смерть. Но он был столь уверен в том, что давно уже навлек на себя Его немилость, потому не боялся больше ничего. Ничего, кроме как потерять навек свою обезумевшую ласточку, — гадалка закачала головой и вдруг тихо, под нос, совсем нетипично для образа покорной религиозной старушки, ругнулась. — Никогда советов не слушал, кобель.       Эри побоялась спросить, чем он заслужил такое оскорбление, и сменила вектор разговора:       — А что, Морбиен кого-то вытаскивал из Ливирры?       Гадалка повернулась. Даже не видя ее лица под капюшоном и повязками, Эрика почувствовала, что она подняла брови.       — Вы сказали только что, — Эри указала на фреску, — «повторил подвиг». Мне казалось, Морбиен властвует только над душами, которые попали на мост. До тех, что оказались в Ливирре, он не может дотянуться. Иначе какой смысл?       Она сама не верила, что думает о подобном, но что, если — вдруг — бог Смерти или некто подобный существует. И что, если — опять же вдруг — с его помощью можно помочь душе, вернувшейся из Ливирры. Не прибегая к ритуалам и жертвам. Что, если тетя посещала этот монастырь и узнала, как избавиться от последствий воскрешения.       Гадалка качнула головой — в ответ не то на вопрос, не то на мысли. Она шагнула к фреске, коснулась блестящей краски иссушенными пальцами с тихим скребущим звуком и заговорила, глухо, словно из-за двери:       — Давно, когда мраком была покрыта эта земля, когда не было душам спасения, а Неверие разливалось по миру живых, ходил по миру человек с сердцем таким же ясным, как его взор. Всюду, куда ни пошел бы он, за ним следовали верные товарищи, его друзья и семья. А самой верной была одна спутница, не то подруга, не то сестра, не то невеста — вторая половина его сердца.       Эри, не готовая к внезапным легендам, напряглась, но скоро опустила плечи и тоже подошла к стене. Морбиен смотрел сверху блестящими глазами, и светлые брови будто сдвинулись к переносице.       — Но тяга мрака оказалась слишком сильна. И, не в силах склонить настолько светлую душу, Неверие обратило к себе ту, что лишь нежилась в ее лучах. Несчастная, она была так уверена, что не падет жертвой лжи, как прочие! А зов был так заманчив! Тьма обещала ей исполнения самых заветных мечтаний, манила тем, что не могло дать даже столь любящее сердце, дурманило миражами и, да-да, ложью. И, забыв о счастье, что дарил ей возлюбленный друг, она коснулась мрака — и пожалела через мгновение. Однако было уже поздно.       По спине побежали мурашки. Эрика неосознанно прижалась к ногам Морбиена. От каменной стены странно веяло теплом.       — Не желая мириться с потерей, — продолжала женщина, — ее друг решился бросить вызов Неверию. Он спустился прямо в пучину и, отгоняя тьму светом своей души, вытащил милую сестру, словно из бурной реки. Но счастье застлало ему глаза. Он не увидел, что душа ее безвозвратно искажена. Ее мысли теперь были поглощены тьмой, ее чувства были отравлены, не осталось в ней ни истинной любви, ни раскаяния. И совсем незаметно близкая подруга обратилась чужим человеком. Чудовищем. Монстром.       По стене совсем рядом скатилась капля. Эри не поднимала глаз.       — День за днем несчастный искал способ вернуть свою любимую, слепо верил, что, обманув Неверие раз, сможет обвести вокруг пальца вновь. Но мрак навечно слился с душой и извратил. Все ее порывы были теперь лишь ко тьме. И, когда надежда угасла в светлой душе, когда он отчаялся найти исцеление от тьмы, было уже поздно. — Гадалка вздохнула и оперлась о фреску, словно пыталась оттолкнуть ее. — Каждый, кого он когда-то любил, оказался обманут старой подругой. Их заманил знакомый облик, их отравил доверием блеск некогда живых глаз, их вели на вечные муки сладкие речи и фальшивый свист.       Стало холодно. Эрика отстранилась от камня и растерла плечи. Но холод никуда не уходил. Больше не грел макушку невидимый взор. Она посмотрела наверх — казалось, голубые глаза стыдливо отвернулись.       — Несчастная светлая душа осталась одна. И лишь темная его половина, его неземная любовь и источник всех бед, осталась подле. Не желая больше жертв, он отрекся от той, что была когда-то его близким человеком, — и своими руками столкнул ее обратно в клокочущую тьму, откуда так отчаянно старался спасти. Как ни цеплялась она за него, как ни молила пощадить и поверить, как ни болело его любящее сердце, он не дрогнул. Оторвал от себя ту, что любил больше жизни. — Гадалка остановилась, словно вспоминала события как наяву. Промолчала секунду, другую и с горечью в голосе закончила. — Не смог он вынести одиночества и чувства вины за все те души, что пропали в Неверии. Долго мучился, страдал, да так и свел счеты с жизнью. Тело истлело, а душа его, светлая, надломанная, с тех пор странствует по краю мрака. И каждая спасенная душа исцеляет его боль, а каждая пропавшая усиливает ее во сто крат. Нет конца ни страданиям его, ни одиночеству, ни вине. Только единственная спутница, его любовь и погибель, скрашивает века и обращает их пыткой. Она зовет его день и ночь, обещает забрать его тоску и вернуть в те времена, когда его сердце не снедала вина. Но он силен; он так силен, как не осознать человеку. Так сражаются они, без мечей и крови, год за годом, в своем искреннем раскаянии, в своей лживой любви. Морбиен отрекся от прежней жизни, от фамилии и лица, сохранив в сердце лишь образы тех, кого не смог спасти, как напоминание, как вечную муку. А тьма примерила чужую личину, забрала ее голос и назвалась именем той единственной души, что Морбиен вырвал из мрака и сам же толкнул обратно, — Ливирра.       С последним именем, произнесенным хриплым старческим голосом, что-то разбилось в воздухе. Эри вздрогнула. Ища защиты, подняла взгляд на фреску, но голубые глаза потеряли живость. Словно Морбиен не мог больше слушать и ушел, оставив пустую оболочку.       — Мне казалось, — губы отчего-то пересохли, Эрика прокашлялась, — я читала какую-то другую версию этой истории.       Если вообще читала. В том сборнике, что был у нее на Инсиве, упоминалась Ливирра, но Эри не обратила тогда внимания. Но такую историю она бы непременно запомнила. Душа от рассказа заледенела и трещала в легких.       — Время обтачивает истину, как вода камень. Многого люди не знают. Многое забыли. Во многое умышленно не верят. Однако, — гадалка подалась ближе, но, опомнившись, качнулась обратно, — правда всегда найдет себе уста.       — Откуда же вы знаете, что именно ваш вариант правильный?       Глупый вопрос — осадила себя Эри, когда уже его задала. Ну действительно, это же просто легенда! А здесь вокруг Морбиена собрался целый культ. Еще бы им не считать их вариант единственно верным!       Женщина усмехнулась с тихим могильным присвистом:       — Не веришь мне, так поверь тьме. Много душ там потерялось. Но, знаю, уж племяннице не откажет в рассказе.       Прочие мысли разлетелись, как сорвавшиеся с мест шестерни.       — Что? Племяннице?       — Все так, все так. Ох, недавно же это случилось. Полугода не прошло, верно?       — Погодите!       В ушах зашумело. Эрика вдохнула через рот, взгляд заметался в надежде уцепиться хоть за что-то. Снова вернулась к Морбиену. Выдохнула. Часто заморгала. Шестеренки встали на место и завертелись так, что едва опять не слетели.       — Вы про мою тетю? Про Сондру Керш?       — Про ласточку, да-да, про нее, про нее…       — Она в Ливирре?!       Гадалка повернула голову, медленно и неестественно, как шарнирная кукла.       — А где же ей еще быть, маленькая ласточка? О том я и толкую. Раз опустившись во мрак, ты обречен обращаться к нему вновь и вновь. И вновь. И вновь…       — Н-но я не понимаю, постойте! В Ливирру же можно попасть, только если разбить камень. А у нее камня не было! Это у Симона разбился камень, и все, больше никаких осколков. И… и… ее же тогда вытащили! Вернули с помощью ритуала, она много лет жила обычной жизнью. К-как это все?..       Эри пожалела, что рядом некуда сесть. Она закачалась и тяжело оперлась о фреску. Холод отрезвил. Холод, холод — ох, Йенц, где же ты, когда так нужен! Эрика абсолютно ничего не понимала. Ей нужна помощь. Объяснения! Хоть кто-то, кто подскажет, что все это, черт возьми, значит?!       — Ох, ох, а ты, видать, и не знала, что твоя тетушка сотворила! — Гадалка рассмеялась, с издевкой, хрипя и сипя, уже не своим голосом. В глазах темнело. Эрика видела перед собой не фигуру в темных одеждах, а живую клубящуюся тень. — Вернули-то вернули, да только не ее. А их обоих. И не стала свободная душа с этим мириться. А уж душа, коснувшаяся мрака, жестокая душа!.. Она ведь сама на себя гнев навлекла!       Эри с трудом заставила себя зажмуриться. Но на внутренней стороне век продолжала видеть хохочущий мрак. Трясущийся, извивающийся, с длинными крючковатыми пальцами.       — О чем вы? — выдавила Эрика.       — О чем? — Тень заплясала, раскачивая лентами-щупальцами. — О ком! О той душе, с которой они стали едины. Неужто тетушка ни разу не рассказывала, что сделала с ней? Как откупилась от подступившего мрака?       Эрика захотела мотнуть головой, но удержалась. Но тень и без того знала ее ответ. Голос стало уже совсем не узнать — высокий, свистящий, сотканный из тысяч возгласов, из сотен предсмертных криков.       — Ливирра всегда заберет свое! О, нет-нет, не стоит недооценивать ее. Пусть она отступает порой, но рано или поздно придет час — и она потребует душу обратно. И твоя тетя — глупая ласточка — решила, что сумеет обмануть саму Ложь! И, разорвав свою душу, сможет предложить половину в уплату.       — Разорвав… душу?       — Конечно! Ведь слившиеся души нельзя просто разъединить — их можно лишь разорвать. И надеяться, что среди ошметков найдется тот, что принадлежит только тебе. Его-то Сондра и оставила. А те, что несли в себе другую душу, скормила Ливирре, как куски мяса! Ливирре нужна была душа, она ее получила. А уж была она целой или изодранной, чистой или слитой из двух — больно есть разница!       Свист наполнил голову черной кровью, хлестал волнами по черепу. Эрика слышала жестокий смех, слышала агонический вопль, слышала в них голос, знакомый с детства, голос Сондры. И слышала совершенно чужой.       — Ливирре нет разницы! Ливирре нет разницы! Но вот душе-е-е… Запертой, изодранной, обреченной на долгие муки. Как не сойти с ума! Как не сойти с ума от мести! И когда выпал шанс, она не постеснялась поменяться местами. Одна жива, вторая в Ливирре. Одна в Ливирре, вторая жива!       И снова хохот, ломающий кости и сознание. Руки-когти вцепились во мрак и приняли рвать его, клочки разлетались и соединялись снова, тьма накрывала лоскутным одеялом. Эрика слепо шарилась вокруг. Где Йенц? Как вернуться? Очнуться срочно! Пока не лопнули барабанные перепонки! От шума вибрировали глаза, от вибрации зудела кожа, от зуда сходил с ума мозг. Прочь! Прочь отсюда! Скорее, скорее. Ил! Ил, Ил — нет, ничего, это больше не работает!       Рука наткнулась на что-то теплое, и Эри прижала ладонь с такой силой, что едва не треснули кости. Смех начал стихать. Удаляться, слабеть, пока не растворился совсем. Осторожно Эрика приоткрыла один глаз. Никаких теней не было. Монахиня все еще стояла перед ней, покорно склонив голову, словно ничего и не произошло. Эри открыла второй глаз и, выдохнув, еще раз огляделась. Рука крепко прижималась к краю нарисованной ноги в зеленых одеяниях. Морбиен смотрел сверху вновь живыми глазами, с тревогой и заботой. Эри улыбнулась ему в благодарность.       И тут же отошла. Глупо все-таки. Это же просто фреска, а не настоящее божество.       — Надеюсь, ты услышала меня, маленькая ласточка, — спокойным хрипящим голосом проговорила монахиня. — Ливирра всегда берет свое. И обмануть ее не удастся.       Эрика открыла рот, но в горле пересохло так, что не вырвалось ни звука. Она тяжело прокашлялась, пару раз сглотнула и уже хотела задать вопрос, как услышала хлопанье крыльев, оглушительное в воцарившейся тишине. А затем глухой удар и тихие ругательства.       Эри выбежала из галереи и в мгновение ока нашла белое мечущееся пятнышко — Агата летала возле выхода в сад. Ил шел за ней. Эрика выдохнула. Но тут же перестала дышать.       — Ил! — она бросилась к нему, дрожа всем телом.       Ил поднял голову и подался было вперед, но осадил себя. Он шагал медленно, очень осторожно, держась за стену и шаря рукой перед собой. Агата ежесекундно подлетала и касалась его пальцев кончиком крыла, громко хлопала и ворковала. Ил поворачивал голову и прислушивался.       Агата была совсем рядом, прямо у его лица, а он прислушивался.       — Ил, я здесь! — Эрика поднырнула под птицей и перехватила руку.       Ил вздрогнул. От неожиданности.       — Эри! — облегченно выдохнул он.       Эри было не до облегчения. Она ужасно боялась смотреть выше, но неизвестность — и тупая надежда, что все обойдется, — заставили поднять взгляд.       Не обошлось.       — Там… — пальцы в ее руке сжались, — …совсем все плохо, да?       Эри не сдержалась и надрывно вхлипнула. Ил понял без слов и опустил веки, скрывая радужки. Бледные, серые, почти прозрачные радужки. Впервые Эрика увидела Ила с одинаковым цветом глаз. Точнее, без цвета вовсе.       — Т-ты… ты видишь что-нибудь? — Она вскинула трясущуюся ладонь. — Сколько пальцев я показываю?       Ил прищурился. Он смотрел внимательно секунду, другую, десятую и молчал. Смотрел мимо руки. Агата опустилась на его плечо, ответом послужил только вздох. Эри судорожно опустила руку.       Прошло всего несколько минут! Что произошло? Страх хлынул прочь, а вместо него с кипящей кровью сердце наполнила ярость. Что с ним сделали?!       — Это твоя мать? Она колдовала? Брызнула чем-то? Ил, что случилось?! Не молчи! Когда это началось, насколько все плохо, ты видишь хоть что-нибудь? Кто это сделал?!       Ил часто-часто замотал головой, по-прежнему с опущенными веками.       — Нет, мама тут не причем, она мертва. Не волнуйся.       — Как мне не волноваться!..       — Я не знаю, что случилось, просто зрение резко ухудшилось. Но я еще вижу!.. Что-то, — он повернулся, специально так, чтобы Эри не видела его радужек, и «осмотрелся». — Я вижу, ну… свет вижу точно, ха-ха!       — Это не смешно, — Эри прижалась к нему и вцепилась в плечи так, словно вслед за зрением невидимая сила утащит и Ила самого. Она его не отдаст!       И зрение вернет! Они же, они же пришли сюда как раз для этого, должен быть способ, сейчас они все исправят, все будет хорошо, как прежде!       — Ох, бедняжка!..       Хриплый голос принудил отстраниться. Снова монахиня подошла бесшумно, со спины. И Ил никак не мог предупредить. Потому что он не видел.       — Что же так, и легче не стало? — коричневые руки потянулись к лицу, и Эрика прежде, чем сообразила, отпихнула их.       Плевать, что подумают! Эти руки, кажется, прокляты! Все началось, когда гадалка прикоснулась к Илу. Что она делает? Вытягивает его здоровье взамен своего? Мстит?! Она в союзе с Ливиррой, как вообще можно ей доверять!       Монахиня повернула к Эри голову, в воздухе зависли невысказанные слова. Но, похоже, их обоих сейчас Ил волновал куда больше, чем склоки.       — С чего мне должно было стать легче? — нахмурился тот. Он по привычке открыл глаза, но смотрел в пустоту, и Эрика переключила все внимание не его руки. Успокоиться. Не думать. Не смотреть.       — Так, я думала, душа на место встанет! И тьму видеть перестанешь. А оно вон как, только глубже засело…       — Я вас не понимаю. Вы знаете, что со мной происходит? Знаете, как это вылечить?       Монахиня вздохнула и повторила, как будто для непонятливого ребенка:       — Душа у тебя не на месте. Я ж сразу и заметила — как же ты так ее растерял! Вот сейчас и видишь тьму. Глазки у тебя, — она снова потянула руки, но Эри дернула Ила на себя, — с душой связаны. Что вокруг души, то и перед взором.       — Моя душа на месте. Поверьте, я подселенец, я бы заметил, если бы вылетел из тела, — он слепо прижался к Эрике и понизил голос. — Да и колдовать с тех пор, как все началось, стало ужасно сложно. Куда уж мне вылетать…       Эрика бы с радостью согласилась с каждым его словом, но мысли уже завертелись в поисках решения этой загадки. Гадалка, как бы то ни было, знает что-то, чего не знают они. Как Ливирра. И, как и Ливирра, говорит странно, непрямо, умышленно или нет. Душа не на месте… Что это значит? «Что вокруг души, то и перед взором». Но Ил слепнет — он не видит ничего. Кроме черноты…       — Нет-нет, его душа здесь, — под нос пробормотала Эри и сжала теплую ладонь покрепче, убеждая себя. Вот он, Ил, живой, рядышком. Он не может быть в Ливирре!       Монахиня рассмеялась:       — Так ведь только что с тобой говорили, маленькая ласточка! Как совпало, погляди. Только что, только что…       Эри скосила на нее глаза. Только что они говорили о Сондре. И о том, как она изодрала душу и отправила ошметки в Ливирру…       О господи!       — Стоп-стоп-стоп-стоп! — она едва не задохнулась — осознание передавило горло. — Все ведь закончилось хорошо!       — Что? Эри, ты что-то поняла? — заволновался Ил.       — Твоя душа. Она в Ливирре. Ну, — Эрика показала свободной рукой, но поняла, что ее жесты из присутствующих поймет разве что Агата, и добавила, — частично.       Брови Ила поползли наверх. Чем больше понимания проступало на его лице, тем бледнее оно становилось. Эри и сама почувствовала, как кровь отлила от кожи.       — Осколки моста… — шепнул он и прибавил голос. — Но ведь я вернулся потом! Ничего не понимаю. Я думал, когда ритуал кончился, все само собой возвратилось. Просто так!       — Ливирра никогда не отпускает душу просто так, — прохрипела монахиня. — Вот так, бедненький мой, ты и застрял… И забрать она тебя не может, покуда ты жив, и вернуть не дает.       — Но сразу после ритуала все было в порядке! — вступила Эрика. — Если большая часть души провалилась в Ливирру, разве это не должно было… ну, проявиться сразу?       Она вздрогнула, вспомнив рокот валящихся камней и белоснежные осколки с черными сколами, которые пожирала ненасытная тьма пролива. Мост рассыпался почти до основания. Эри даже была уверена, что Ил погиб! Если все эти части души так и остались во мраке, то у него сейчас почти ничего нет, только пара крохотных кусочков.       — Как недооцениваешь ты светлую душу! Разве же поддастся она мраку в секунды, будь даже и изорвана на сотни клочков? — Монахиня вздохнула и повернулась к Илу. — Но любой человеческий свет меркнет, и такой сильный. А ты, мой маленький, так намучился!.. Как жаль, как жаль, что с матерью ничего не вышло, ох. Я уж думала, мигом исцелишься.       Эрика стиснула чужие пальцы, как только почувствовала их дрожь.       — Может, — прокашлявшись, сипло сказал Ил, — есть еще способы? Я ведь жив. Ну, в Ливирру окончательно не провалился. Я не хочу видеть ее до конца жизни!       Эри бессмысленно закивала. Агата грустно уркнула, вспорхнула и, покрутившись над галереями, опустилась на плечо монахине. Та даже не вздрогнула, как будто это была ее птица. Проклятые пальцы замерли в сантиметре от белых перьев и опустились. Эрика смерила голубку недовольным взглядом. Предательница… Агата смерила не менее недовольным, но из-за расположения глаз ей приходилось то и дело поворачивать голову. С каждым поворотом из белого горлышка вырывалось урканье. Гурк-гурк-гурк в тишине — как секунды.       И на двадцатом урканьи монашка, наконец, произнесла:       — Тебе нужно вновь к свету обратиться, мой мальчик. Исповедуйся. Глядишь, душа успокоится и сил наберется, чтобы вновь соединиться.       — Исповедоваться? — спросили они вместе: Ил удивленно, Эри с недоверием.       Монашка покачала головой, как будто так ее слова имели больше веса:       — Исповедь вернет душе свет. Не стоит так бояться. Нет ничего позорного в том, чтобы обнажить душу перед тем, кто видел нас до рождения и увидит после гибели. Не робей, мой мальчик. Морбиен любит тебя.       Ил истерично усмехнулся:       — Да уж, это я заметил, — он повернулся к Эри с закрытыми глазами. — Звучит, вроде, не так уж и опасно.       Эрика не сразу поняла, зачем он говорит это. А когда поняла, чуть не завыла. Он не видит ее реакцию! Он не может понять по ее лицу, что она чувствует. Вот и говорит — не то спрашивает, не то успокаивает. Эрика потерла тыльную сторону его ладони. На все еще бледном лице просияла улыбка — и Эри улыбнулась в ответ. И Ил точно знал это, не могло быть иначе.       — Да, исповедь не должна быть опасной, — согласилась она.       — И попытка не пытка.       — Верно. Пока есть шанс, надо пытаться. Так?       — Так.       Ил подался вперед, но, видимо, побоялся вслепую промахнуться с поцелуем мимо виска или щеки и просто погладил руку. Эри наконец-то выдохнула. Исповедь действительно звучала не так уж и опасно.