Магия опенула

      Команду удалось успокоить. Мысленно Эрика пожалела о своем решении натравить все три лагеря на Оливера, потому что сейчас даже такой разношерстный отряд готов был растерзать вторженца на клочки. Вслух же Эри долго объясняла, почему появление Оливера помогло им всем не склеить ласты, и стоит хотя бы из благодарности дать ему пожить лишний денек. Правда, аргумент «его опенульская складка подтолкнула корабль и отвела нас от портала» на солдат впечатления не произвел. А вот взгляд Анель — вполне.       Поставив сменщика за штурвал и пинками выгнав спящих на палубу, Марьер затащила обоих опенулов в трюм. Места было немного, света тоже, так что расселись на ящики и смятые лежанки под свет амулетов и костяных клинков.       — Что ты здесь вообще делаешь? — первой выпалила Эрика, пока Анель расчищала пол.       — Мне казалось, ты мне рада, дорогая, — хмыкнул Оливер. Он дергался, мял за спиной руки и то и дело бросал взгляд на сестру. Та бросала на него взгляды в ответ.       Будь в трюме лампочка, она бы замерцала от напряжения.       — Я… не резко против, — попыталась смягчить Эри. — Просто не думала, что ты появишься. Ты разве планировал плыть на Проминат?       Анель, покачивая ногой, стукнула носком по деревяшке.       — Очевидно, мышка, тебя в планы не посвящают, — она повернулась к Оливеру. — Не стану спрашивать, когда ты успел рассмотреть корабль, ключик. Лучше спрошу, почему не захотел взойти по трапу. Неужели тренируешься в магии?       Оливер брезгливо поморщился. Эри затаила дыхание. Понятно, что Анель ничего дурного в виду не имела, но как бы не обозлился из-за больной темы.       — Ты боялся реакции команды? — поспешила перевести тему Эрика. — Но почему тогда пришел сейчас? Мог переместиться уже у самого Промината. И откуда ты вообще узнал, что мы отплыли?..       — Дашь ответить? — огрызнулся Оливер и закатил глаза — темные в полумраке. — Узнал, что отплыли, когда не увидел корабля у Каннора. По той же причине не поднялся по трапу. Да и будто бы меня кто-то пустил… Команды вашей не боюсь, много им чести. У самого Промината не появился тоже — не знал, когда вы отплыли и когда доберетесь. Да и, — его лицо стало жестким и чужим, — хотел успеть раньше.       — Раньше, чем что?       Он посмотрел на Эри в упор, взгрызся взглядом.       — В каком смысле? Он тебя не предупредил?       У Эрики внутри все похолодело. Даже побег от портала показался пустяком по сравнению с накатившим ужасом — что-то могло произойти, а она об этом никак не узнает.       — Йенц ничего не говорил, — отвернулась она.       «Ну да, — добавила мысленно, — как обычно».       — Вот как? Он должен быть очень занят в своих иллюзиях, чтобы пропустить происходящее, — съязвил Оливер и замолк.       Несколько секунд царило молчание. Бились волны о борта.       — Так что происходит?       Оливер отмахнулся и продолжил смотреть на дрожащую от влажности паутинку. Похоже, ждал, что его начнут упрашивать. Тут уже подключилась Анель.       — Не играй, ключик. Ты бы не пришел, не будь это тебе самому нужно.       Оливер рыкнул что-то нелестное и даже не посмотрел на сестру.       — Я не обязан отчиваться. Могу оставить вас в блаженном неведении и заняться своими делами.       — А мы можем выбросить тебя в море, — приподнялась Эрика. — И оттуда тебя не вытащат даже опенульские способности.       Брат и сестра уставились на нее с одинаковым выражением яростного ужаса. Однако Анель предусмотрительно промолчала, и Оливеру, без поддержки, пришлось сдаться.       — Понял, понял. Все еще не друзья. — Он взмахнул рукой, но жест вышел напряженным, деревянным. — Хорошо. Прибереги свой порыв выбросить за борт для другого человека.       Он выдержал паузу, и не будь тут Анель, Эрика бы уже вытащила нож.       — Судя по всему, Алина также планирует вас навестить.       Эри, видимо, побледнела, потому что Анель тоже напряглась:       — Чем нам опасна эта Алина?       Оливер одарил ее скептическим взглядом и продолжил:       — Ливирра в последнее время неспокойна, потому что Алина планирует вмешаться в поход. Подозреваю, она рассчитывала на мою поддержку, поскольку посоветовала получше приглядеться к кораблю. И она не учла, что ее предусмотрительность сыграет против нее самой.       — Стой. Какое Ливирре дело до похода?       — О… Тебя вообще ни о чем не предупредили?       Он сказал это с таким самодовольством, что Эри боялась предполагать, какую цену он заломит за информацию. Придется думать самой. А думать получалось с трудом — мысли путались. Алина собирается им помешать. Да, с одной стороны, это закономерно — Алина не сдалась бы так просто, что бы Оливер ей ни сделал. Но с другой, у Эрики этот факт совсем вылетел из головы! Она думала о карте, об Иле, снова об Иле, о пути на Проминат. Алина — как портал, внезапное препятствие.       Анель поднялась. Потолок в трюме был низкий, так что она почти коснулась макушкой балок.       — Я бы предпочла, чтобы вы не игнорировали меня, а ввели в курс дела, — она посмотрела на Эри, словно это она пропустила ее вопрос мимо ушей. Робкие мысли от этого взгляда по-крысиному разбежались по углам. — Мы с вами в одной лодке. И кем бы ни была Алина, вам сподручней будет иметь против нее отряд. А все солдаты на корабле находятся в моем подчинении.       Оливер фыркнул, но не нашел, что ответить. Впрочем, он и вовсе говорить не хотел. Так что Эрике пришлось отдуваться одной.       Еще куча времени ушла на то, чтобы объяснить, что в Ульяну вселилась ее давно почившая мать, которую Сондра отодрала от себя и выбросила в Ливирру как жертву. Еще немного — чтобы объяснить, как работает Ливирра. Еще пара минут — убедить Анель, что вовсе необязательно Алину при встрече живьем освежевывать и распускать на экспонаты для анатомического театра.       — Да и, Оливер, — Эри переключилась от сверкающей глазами подселенки к ее куда более спокойному брату, — разве ты не говорил, что разобрался с Алиной?       — Как помнишь, я имел глупость оставить ее в живых, сделать выводы. Которые она, судя по всему, не сделала.       — Но ты же как-то ее… — Эрика с трудом подобрала слово, от которого не будет тошно, — …обезвредил.       Оливер скривился и стал сам на себя не похож. Он отвернулся:       — Я тоже так думал. Но она, вероятно, решила все равно попытаться.       Эри невольно коснулась кармана. Оливер не может знать, что… Но ведь и Алина не может. Если бы знала, давно бы явилась по душу Эрики и любыми способами выведала, где то, что ей нужно. Слабые места ей известны. Как и Эри знает ее слабое место.       Пока не время выкладывать козырь на стол. Эрика поджала пальцы.       — Так стоит ли нам переживать? — хмыкнула Анель. — Враг обезврежен, одинок и безоружен.       — Не считая магии? — с той же интонацией хмыкнул Оливер.       — Даже тут преимущество на нашей стороне, ключик.       Оливер издал недовольный рычащий звук. Эри посмотрела на его руки. Дрожат.       — Анель права, — взяла слово Эрика. — Сила на нашей стороне. И, раз Алина все равно идет сюда, обернем это в нашу сторону. Она делила тело с Сондрой, а Сондра была на Проминате. Она может что-то знать.       — Идея здравая, мышка, но не думаю, что она захочет предаваться ностальгии при нас.       — Не захочет — заставим. Схватим ее, и либо ей придется говорить, либо сидеть смирно и помалкивать.       Оливер расхохотался. Эрика вдрогнула. Она часто слышала, как Оливер смеется — особенно над каннорами, — но сейчас его хохот звучал холодно, колко, безжизненно. Не как Симон, нет, совсем по-новому.       — Ох, дорогая! «Схватим»!       Анель посмотрела на брата так, будто его смех ударил ей по ушам, врезался в голову клинками и искорежил душу. Эрика старалась думать только об Алине:       — Даже опенула можно схватить. Алина — хрупкая девушка, а у нас целая команда крепких солдат.       — О, ха-ха! Мне нравится!       — Оливер, нет.       — Что? Я еще ничего не сказал!       — Мы не будем ее избивать.       Хохот резко оборвался, Оливер закатил глаза и махнул рукой — делайте, как пожелаете, зануды. Эри даже улыбнулась. Анель тоже опустила плечи.       — Так в чем твоя задумка, мышка? Просто схватить мерзавку и… держать?       — Ну да. Мы не можем ее запереть, так что сдержим руками. Команда достаточно большая, ребята могут сменять друг друга, по двое или трое. В крайнем случае…       — Прирезать?       — Нет, Оливер. Вырубить.       — О!..       — Нет, Оливер, тебя к этому делу не подпустим.       Оливер по-детски насупился, а Анель по-детски рассмеялась.       На том и порешили.       Обсудив детали засады и запасные планы, все втроем вышли на палубу. Солнце уже заметно опустилось, но впереди еще была та же бесконечная морская гладь. Правда, темное пятнышко чуть увеличилось и расползлось вдоль горизонта, как свет за неровным стеклом. Или же Эрике просто казалось.       Команда, несмотря на настороженность и усталость, не стала возмущаться. Все-таки слово Анель обладало весом и придавило их спесь к морскому дну. Оливер же получил порцию недоверчивых взглядов, но только закатил глаза на них. Привык.       Все поели, отдохнули, и Анель принялась раздавать приказы и описывать план действий. Корабль без внимания оставлять было нельзя, поэтому повторить пришлось дважды — двум бригадам. Потом еще раз, контрольный. Эри была не против. Лучше запомнится. Да и делать все равно нечего, по расчетам до Промината еще пара часов.       Ну, или чуть подольше.       Как оказалось, маневр с водоворотом был тяжеловат для маленького фрегата. Эрика пыталась вникнуть, но так и не поняла из корабельного и лайтовского жаргона, что именно повредилось. Что-то с парусом — не критично, но скорость сбавили. До цели — скорее всего, уже после заката.       Ну ладно. Ничего ведь не случится до заката, верно? Ничего страшного? Они же все равно успеют? Конечно успеют!       Только те несколько ребят с синими камнями как-то тяжело на нее смотрели.       Чтобы отвлечься, Эрика помогала в подготовке — таскала дополнительное оружие и снасти с Каннора, советовалась с Анель, прикрикивала на солдат, огрызающихся на Оливера, и на Оливера, огрызающегося на всех. В целом, работа проходила мирно. Общий враг действительно сближает. А общее дело занимает голову.       Когда Эри во второй раз вышла из трюма, ее опалил закат.       Анель встала за штурвал, Оливер крутился где-то у кормы — с приближением ночи он становился все более нервным, все-таки подступала тьма. Эрика бесцельно поболталась по палубе и пошла к носу. Словно могла подогнать корабль.       Проминат все еще не было видно. Эри вцепилась пальцами в борт и нагнулась. Странное дело, они плыли весь день — а до сих пор ничего. Не могли же они просчитаться! По картам плыть не так далеко, Анель выглядит спокойно. Они же не заблудились? Как они могли заблудиться, они все время плыли в одну сторону! Или портал сбил их с курса? Или поменялся ветер?       Эрика выхватила из кармана карту-компас. Белая стрелка указывала вдоль носа — и сияла ярко, пусть и размыто, как фонарь под водой. Но не из-за воды, нет. Эри подняла голову и попыталась найти горизонт, но темнеющее к вечеру море перетекало плавно в такое же темнеющее небо. Рыжие закатные лучи путались и никак не могли прорваться через туман, удивительно незаметный и густой. Он словно заменил собой воздух.       Она, конечно, знала о туманном ореоле Промината, но плечи передернуло.       Эрика убрала карту и оперлась о борт, вглядываясь в сумеречную темноту, обласканную угасающим днем. Ветер бил в спину, но с севера тянуло холодом, словно потоки отражались от сотен каменных могил и возвращались эхом. Было страшно даже губы открыть, чтобы не наглотаться иллюзорного праха.       И в этом холоде Эри вдруг почувствовала теплое касание. Такое живое, что вздрогнула. Впереди — ничего живого, ни насекомого, ни птицы. Может, здесь обитают русалки? «Невидимые русалки», — прозвучало в голове голосом Ками, и Эрика улыбнулась.       Касание замерло на приподнятых уголках губ, оплело щеки — словно стирало несуществующие слезы — и спустилось к шее, устроилось мягкими пальцами и поглаживало местечко повыше яремной впадины. Эри ухватилась за борт покрепче, чтобы не разомлеть ненароком. Только спустя несколько секунд, когда тепло замерло и разгорелось, она опомнилась.       И дотронулась до уже нагревшегося амулета. Туман впереди сменился синими клубами.       «Эри…» — среди этих клубов голос Ила прозвучал громом.       — Ил? Что случилось? — Эрика подалась вперед и, не будь борта, непременно полетела бы в море.       «Я… — связь на секунду прервалась. Сердце екнуло. — Как ты? Ты кричала в поток. И потом не отвечала».       Эрика зажмурилась. Черт. Она вышла в общий поток, когда уворачивалась от портала, — конечно же Ил это услышал! И целый день переживал. А она даже не обращала внимания, что он с ней связывался. Господи, как она может быть такой идиоткой!..       — Не волнуйся. Просто Анель поставила меня за штурвал, и я запаниковала.       Ил коротко засмеялся. Эри улыбнулась, но связь снова прервалась.       — Ты в порядке?       «Да-да, все хорошо. Передай Анель, чтобы больше не думала спихивать на тебя свои обязанности, — он хмыкнул, снова пропал и добавил, — Но ты у штурвала наверняка, — тишина, — выглядела, — тишина, — к-круто!..»       Эрика вглядывалась в поток, как будто могла разглядеть что-то в мерцании лайтовской пыли. Ил посмеивался, но в груди сдавливало. Эри бегала глазами, и под кожей растекалась паника, неосознанная, болезненная, как грызущие насекомые.       — Можешь показаться? Пожалуйста.       «В каком смысле?»       — Твое лицо. Хочу на него посмотреть.       Ил снова пропал. Паника науськивала принять, что навсегда. Эрика не слушала ее и не моргала, глаза слезились.       «Нет».       — Пожалуйста.       «Да чего там смотреть…»       — Ил, прошу тебя.       Поток сгустился, как будто загораживал. Эрика нервно перебирала пальцами по теплому камню. Под второй рукой нагревалось сырое дерево. Тело до дрожи хотело прижаться к чему-то живому. Или хотя бы увидеть. В последний… Нет-нет! Эри куснула себя за такую мысль. О чем она вообще! Какой бред! Она уже хотела попросить Ила забыть, но в сгустившихся клубах начали угадываться знакомые черты.       Лицо Ила показалось мутным, как расплывшаяся картинка, неясным, как воспоминание. Но и не было видно ни запавших щек, ни бледности, ни алых подтеков. Видимо, амулет отражал не столько внешность, сколько душу. И Эрика ухватилась взглядом за этот образ. Ил даже глазами бегал — как обычно. Нет, не потому что ему страшно показываться, конечно нет. Он ведь просто не хочет подселиться!       — Спасибо, — шепнула Эри. Губы отчего-то дрожали. — Я соскучилась.       «Вы только утром отплыли, — напомнил им обоим Ил, и синева вокруг него замерцала. — Я… тоже соскучился».       Вдруг он зажмурился — и лицо пропало. Несколько ударов сердца Эрика смотрела в пустоту, пока Ил не появился снова, с еще чаще мечущимися глазами, со странной хрипотцой в голосе.       «Когда… вернетесь?»       — Скоро. Мы почти доплыли.       «Почти…»       — Если бы не туман, уже видели бы Проминат.       «Закат».       — Совсем немного осталось. Даже если не успеем до захода, не будем долго плыть в темноте.       Ил посмотрел куда-то вверх. Эрика обернулась, но увидела только край мачты и надутый парус. Но Ил, конечно, видеть ни мачту, ни парус не мог. Он там, на Канноре, смотрел на узкое лазаретное окошко.       Видно ли оттуда солнце?       «Надеюсь, ты выспалась в пути».       — Я не устала. Ночь пережду спокойно, — уклончиво ответила Эри.       «Я хотел бы, чтобы мы встретили рассвет вместе».       Горло сдавило. Эрика потерла окантовку, и поток зарябил. Лицо Ила, и так размытое, почти исчезло. Между ними, как расстояние, зависла тишина. Эри до зуда под кожей ожидала извинений — чтобы привычно за них пожурить. Но Ил не извинялся.       — Я… тоже бы хотела, — выдохнула Эрика.       «Р-раз мы оба этого хотим — мы же… — он пропал и, мигая, появился, — мы же… сможем, да?»       Эри пыталась улыбнуться, но мышцы только изгибали губы и мучили щеки.       — Конечно. Рано или поздно, встретим вместе рассвет. И закат. И осень, и зиму, и весну, и следующее лето. Что захочешь.       «Я хочу встретить этот рассвет».       — Я понимаю.       Ил отвел взгляд. Эрика, не выдержав, отвела тоже. За синей дымкой клубился туман и волновалось море. Ни намека на землю. Хотелось зажмуриться, но уже такой слабости Эри себе позволить не могла.       «Эри».       Она подняла голову. Ил впервые за разговор выглядел четко, смотрел разноцветными, яркими, даже в цветном потоке, глазами — как будто даже слезящимися. Улыбался. Кажется, протянешь ладонь — и вот он, рядышком, теплый и родной, приластится.       «Я хочу сказать».       Он не произнес, что именно, но Эрику заколотило. Она, не до конца осознавая рассудком (но вполне — сердцем), замотала головой.       — Не надо.       Но Ил ее словно не услышал, вдохнул, набираясь смелости и воздуха:       «Я тебя…»       — Ил, не надо!       Он так и замер с приоткрытым ртом. Эрика дала себе секунду, чтобы успокоить себя, и поспешила успокоить Ила.       — Скажешь потом, — она снова попыталась улыбнуться и потерпела неудачу. — При личной встрече.       Ил часто заморгал, скривился и снова замигал. Откашливался — наконец поняла Эри.       «П-почему?..»       — Просто. Потом, хорошо?       «Эри, я хочу сказать, пока…»       — Нет!       «Я… я могу не…»       — Не говори так, как будто прощаешься! — Эрика стиснула борт так, что он едва не треснул вместе с кораблем. Хорошо, что Ил это не видел. Эри могла притворяться, что все в порядке. — Мы еще поговорим. Тогда и скажешь. Хорошо?       Очевидно, Ил все равно понял. Он улыбнулся, такой же кривой неестественной улыбкой, что и Эри. В горле застрял крик — улыбнись нормально, по-прежнему, вдруг больше никогда… Эрика запихнула эту мольбу поглубже.       «Хорошо. Если ты просишь, я подожду».       — Ждать недолго.       Ил затих — точно ждал чего-то. Чего-то в ответ, что не позволили сделать ему, но что он жаждал хотя бы получить. Эрика разомкнула губы, чтобы произнести такие желанные им три слова, но успела со всей силы зажать себе рот. Нет! Она не будет играть в эту чертову драму с признаниями перед смертью. У них есть время! Они встретятся! Тогда и скажут, оба, счастливые, свободные.       Только спустя время Эри поняла, что зажала рот той рукой, что лежала на камне. Поток пропал, Ил вместе с ним. Стало невыносимо холодно, как будто стянули одеяло, и теперь злой ветер задувал под одежду и царапал морозными осколками спину. Солнце, как оказалось, уже село, либо же туман сгустился настолько, что теперь не было видно ничего, кроме густой темноты. Эрика поежилась и потянулась к камню снова, надеясь, что Ил не обиделся.       Но до шеи она рукой не дотянулась. Взгляд ухватился за нечто во мраке. Эрика пригляделась, отшатнулась — и бросилась прочь от носа корабля.

***

      Оливер похудел. Плечи заострились и теперь всегда были приподняты в нервном напряжении. Пальцы, с рожденья тонкие, стали узловатыми и цеплялись друг за друга, узкие ладони стыдливо прятались за спиной в чужом жесте. Лицо так и не налилось цветом после комы — такое же безжизненно-серое. Глаза покрасневшие, с тяжелыми мешками и кругами. Волосы… Волосы растрепанные, спутавшиеся, слипшиеся от невымытой крови или бог знает чего, черными остриями врезались в шею возле синих вен, царапали пыльную ткань и, судя по всему, были вовсе забыты хозяином.       — Скучаешь один, ключик? — как обычно, накинув беззаботную маску, Анель подошла ближе.       Оливер полусидел на борту кормы и поглядывал на море. Он не мог ее не увидеть, но предпочитал не замечать. Только на голос чуть повернул голову — сверкнул родными глазами — и отвернулся к, безусловно более интересным, мертвым волнам.       — Опрометчиво оставлять штурвал в такой близости от скал, капитан, — ядовито заметил он, но ветер швырнул яд в воду.       Анель скользнула тенью по палубе и оперлась на борт рядом. Оливер отодвинулся, но не ушел.       — Ивон неплохо справляется.       — Ивон? Помню-помню, как-то тренировались. Это же он тот идиот, который не способен разглядеть нож у самого носа?       — Не преувеличивай. Будь это так, он не дожил бы до сегодняшнего дня.       — До завтрашнего точно не доживет.       Оливер глянул в сторону штурвала. Анель напрягла мышцы, как готовая к прыжку кошка, и проследила за его взглядом. Корабль уже начал затягивать туман, и сейчас даже край мостика не разглядишь. Что ж, возможно, опасения Оливера по поводу скал не так уж безосновательны.       Признавать это вслух Анель, конечно же, не станет.       — Ах, милый, мне казалось, ты перерос приступы неконтролируемой агрессии.       Несмотря на истощение, лицо Оливера оставалось красивым — но сейчас его перекосило до чего-то, что другие бы назвали уродством. Анель назвать не могла. Оливер отвернулся к морю и сгорбился, словно его укачало.       — Я не «перерос», — прошипел он. — Это сама суть моей природы, моя кровь. Я просто умело прятался за маской пай-мальчика.       — Ах, до пай-мальчика тебе как до конца войн… Ха-ха! — Анель щелкнула себя по подбородку. — Надо придумать новую присказку. Пай-мальчики не воруют у старшей сестры сигареты и не сбегают из дома по ночам.       — Я не сбегал по ночам.       Анель хмыкнула и отвесила ему подзатыльник. Оливер аж разогнулся, отшатнулся и захлопал глазами, рассеяно сминая волосы.       — За что?!       — За сигареты. Только что сам подтвердил, что это все-таки был ты. А какие честные глаза строил, как божился!       — Да это когда было-то! — Оливер по-детски надул губы. — Я уже несколько лет не курю. И ты тоже!       — Никогда не поздно для воспитательного процесса.       Оливер еще сильнее надулся, и Анель рассмеялась. Через прищур она наблюдала: за резким движением рук, оправляющих рукава, за сдвинутыми смоляными бровями, за ударившейся о борт пяткой. Все эти выученные наизусть мелкие штрихи. Разве мог кто-то повторить их с такой точностью? Даже крошка-Хамелеон, с его любовью украдкой поглядывать, не смог бы обвести Анель вокруг пальца. Чтобы твердолобый Симон так ловко подражал ее брату? О, не смешите! Это Оливер и кроме него никто быть не может!       Словно почувствовав ее мысли, он вздрогнул, родное лицо вновь перекосило. Оливер рыкнул:       — Я не маленький мальчик, чтобы меня воспитывать.       — Дорогой, ты для меня всегда будешь маленьким мальчиком.       — Да для тебя все маленькие. Сюсюкаешься, как с детьми, хлопочешь, а сама обманываешь и думаешь, что никто ничерта не понимает, — он уцепился за борт и начал покачиваться, с ног на руки и обратно, словно не решался сигануть. — Я просто очередная твоя игрушка, и ты пытаешься втянуть меня в свое представление. Как и всегда.       — Что?       Анель никогда прежде не чувствовала себя настолько огорошенной. Она не могла даже осознать, какое из ее слов заставило Оливера так подумать! И Оливер не дал ей и шанса догадаться.       — Прости, — он тяжело выдохнул и согнулся перед бортом. — Прости, я немного не в себе. Я не хотел тебя задеть, — и так же резко выгнулся. — Пусть ты этого и заслуживаешь.       Все его тело прошибло судорогой. Оливер застонал и сполз на влажные доски, не в силах удержать себя на ногах. Анель, впервые за многие годы действительно растерянная, смотрела, как он сжимается, утыкается носом в коленки и прячется от мира. Совсем как в детстве — от страха, от громкой ругани вокруг.       Никто, ни единая душа не смогла бы повторить его ужас. Анель присела рядом и положила ладонь на его волосы. Неухоженные — но такие же мягкие.       Некоторое время они сидели так, неподвижно. Оливер успокаивался. Анель позволяла ему справиться самому. Когда он загнал поглубже подступающую истерику, сердце Анель перестало сжиматься от жалости, и оба натянули привычные маски, тогда она снова заговорила.       — Я и не заметила, как ты вырос.       Как быстро и незаметно мальчик, таскающий ей букеты с цветущего обрыва, превратился во взрослого! В разбитого, почти уничтоженного взрослого, с осколками вместо чувств, с незаживающей раной на душе, с неподъемным грузом боли на хрупких — совсем же еще мальчишеских — плечах. А Оливеру почти восемнадцать. Оливеру всего семнадцать.       Он вскинулся, посмотрел на сестру блестящими глазами и спрятался снова. А его взгляд выжег в Анель дыру, и в эту дыру было видно ее такое же детское раскаяние.       — Ты же понимаешь, что я — не он? — ощетинился.       Анель хмыкнула. Мышка говорила то же самое. Теперь он говорит.       — Мои глазки волшебные, ключик, — она подмигнула, пригляделась одним глазом, вторым. — Я всегда вижу правду.       — Ну так разгляди, что твой брат сдох!       — Как же он сдох, если он сейчас сидит рядом со мной?       Оливер сощурился. Как и всегда — пусть никогда не признавался, — доверял Анель больше, чем себе.       — Он умер, — зашипел, как озлобленный котенок, впервые ощутивший ласку. — Он проиграл, сдох, как червяк. Его больше нет! Нет никакого Оливера Сивэ больше! — он снова уткнулся в колени, будто среди складок пыльных брюк мог найти немного храбрости из детских книжек. — Нет его, нет его, нет!       Анель продолжала держать руку на его голове, Оливер словно это не замечал. Мажортеста Инсива не могла быть идиоткой. Анель прекрасно понимала, что тот поганый ритуал отразился на душе и рассудке ее брата. Как именно — она, конечно же, понять не могла. Вряд ли кто-либо из ныне живущих может понять. Однако Анель понимает Оливера. До тех пор, пока в его теле теплится хотя бы крохотный осколок его души, она будет способна его понять.       И способна вытянуть из мрака, в который он сам себя вгоняет. В их жизни появилось столько надежд в последние дни! Надо хвататься и за эту.       — Но ведь вот он — ты. Оливер Сивэ, Оли.       — Нет. Нет-нет-нет, — он все бормотал и бормотал в коленки, пока не смог полноценно вдохнуть. Анель видела, как его колотит, но держалась. — Оливера Сивэ нет. Я… я…       — Ты — Оли Сивэ.       — Нет! Нет… Я капнул кровь на Тремальский список…       Ах. Вот оно что.       Анель позволила себе быстрый взгляд на юг. Каннор уже не было видно, но она надеялась, что Дженис сейчас мучительно икается. Как чувствовала, чертовка! Ох, был бы еще отец жив!..       Но сейчас не об отце — сейчас об Оли.       — Такие ты глупости говоришь, ключик! Конечно же ты Сивэ.       — Ты дура, ты не понимаешь. Тремальский список…       — Тремальский список, Тремальский список! Неужели ты хочешь верить какой-то старой бумажке больше, чем родной сестре?       Оливер прыснул, скрывая за этим прыском несколько других звуков.       — Родной!..       — Правильно будет «родная», родной. И вовсе не понимаю твоей реакции! Ты был мне родным всю жизнь, отчего этот драматизм!       Он пытался что-то объяснить, дергано вздыхая. Анель слушала с непоколебимой улыбкой, а внутри бесновался шторм. Бедный, он же, наверное, не сегодня это узнал. И все это время никому не говорил, прятал за семью замками! Анель придвинулась ближе. Она не стала бы обнимать Оливера без его желания — но и как его оставишь без любви!       — Что ты там лепечешь, ключик? Ты мой брат настолько же, насколько сын господина Сивэ — от кожи до последней косточки. А бумажка? Да брось. Фамилия? Какие-то буковки. Марьер, Сивэ… Ты — это ты, Оли, кем бы ты себя ни считал. Я поклялась тебя любить и защищать, еще когда у тебя не было имени. Думаешь, хоть что-то в этом мире заставит меня поменять решение?       Оливер опустил руку и глянул на нее исподлобья, неверяще. Но с такой сверкающей детской надеждой! Ну же, ключик, ты ведь мечтатель! А когда мечта сбывается — не веришь. Что же это такое, м?       — Я люблю тебя, ключик, — она погладила Оливера по голове. Руку же не скидывал — и Анель этим пользовалась. — Можешь поплакать, если хочешь.       — Не дождешься, — всхлипнул он.       — Конечно. Ты ведь самый сильный у меня, ключик.       — Прекрати!       — Самый-самый сильный и красивый.       — Ан-нель!..       — Мой хороший, мой любимый младший братик.       Оливер завыл и привалился к ней, неловко шаря руками. Анель ловко его подхватила и прижала к груди, сжала дрожащие плечи, поцеловала в макушку. Вот так, все хорошо. Оли ведь никогда не просил чего-то невозможного — пара добрых слов и крепкие объятья.       Он крупно вздрагивал в ее руках, пытался еще говорить, про фамилию, про ритуал, про то, как он всех ненавидит и никому не верит, но хватался жадно, словно Анель сейчас испарится — и снова он будет один, снова некому будет его обнимать, целовать и говорить, какой он хороший, как его любят. Анель по-сестрински исполняла его невысказанные желания. Только отвлекалась, чтобы выровнять дыхание и не позволить сердцу застучать слишком громко. Нечего Оливеру переживать.       Ничего не произошло, ничего не произойдет, она его не покинет.       Туман обступил их со всех сторон и заслонил от посторонних глаз. Шум волн заглушал и так сдавленные рыдания. Они сидели так, пока солнце совсем не скрылось — либо корабль вошел в тень.       Оливер успокоился. Подорвался было отстраниться, подумал — и остался. Анель не отталкивала его и не сжимала крепче. Хоть что-то в жизни Оли ведь должно быть постоянным, не так ли?       — Прости.       — М? За что, ключик?       Дрожащая рука коснулась плеча. Анель удержалась, не дернулась.       — Я не в тебя целился.       — Я знаю.       — Я в Карви целился. Зачем ты выпрыгнула?       Анель погладила его по лопаткам. Запутавшийся ее маленький братик. Почему? Потому что Карви — их семья. Потому что Оли никогда бы себе не простил, если бы навредил ему. Потому что глупый вопрос.       — Разве я могла поступить иначе? — она снова коснулась губами его головы, прижалась щекой. — Если бы на его месте был ты, я бы тоже выпрыгнула.       — Но быстрее! — заканючил Оли.       — Быстрее, быстрее, ключик.       Он ткнулся в шею и довольно уркнул. Анель перебирала его волосы. Рыжего ремня больше нет. Знает ли Оливер о приступе? Стоит ли рассказывать?..       — Я для тебя важнее него, — словно почувствовал Оли. Ох, ключик, воистину читаешь мысли!       — Конечно важнее, — сказала Анель то, что он сейчас хотел услышать. — Я люблю нашего крошку-Хамелеона, но он никогда не заменит тебя.       Оливера ответ устроил. Он подпихнул коленку Анель, чтобы притереться ближе — если бы лежали, обхватил бы и ногами, как в детстве холодными ночами. Анель накинула на его плечо край плаща.       — Хамелеон, — довольно пробормотал Оли. — Ну и прозвище!       — Из-за глаз, — хихикнула Анель.       — Пф, дурацкое.       — Ты его придумал.       — Нет, — он задумался и добавил менее уверенно. — Не помню…       Анель вздохнула:       — Ну ничего. Может, и не надо помнить.       Еще несколько минут они сидели молча. Бились волны. Стучал парус. Возле носа кто-то болтал. А Анель вновь захватило странное чувство — чувство, что она не властна над своей судьбой, и жизнь ведет ее к чему-то фатальному и непоправимому. Так было перед смертью матери и заточением отца. Так было на суде над Грэгом. Анель закрыла глаза и прислушалась к дыханию Оливера. Живой, живой… Чего ей это ни будет стоит, он будет жив.       — Анни, — шепнул Оли, тем самым тоном, которым в детстве просил ее остаться на всю ночь, прогонять кошмары. — Я к родителям хочу.       Анель подняла веки.       — Сходим.       — Только вместе. Хорошо?       — Хорошо. Вернемся — и сходим. Только возьми цветы, положишь своему отцу, как обычно, — она потерлась носом о нагревшийся лоб брата. — Думаешь, я не видела, как ты за его могилой ухаживаешь?       Оливер спрятал лицо, по ключицам застучало его горячее неровное дыхание.       — Я к маме тоже ходил!       Анель засмеялась и снова поцеловала, и Оливер, только секунду назад смущенный, расслабился.       Наверное, он бы так и заснул в ее объятьях, а она бы так и сторожила его сон — словно они слова дети, спрятавшиеся от криков в укромном убежище из подушек и одеял. Но корабль странно дернуло и покачнуло. На корму плеснулась вода, реи затрещали — и из тумана раздался крик:       — Разворачивай! Скала!