Ассорти

Архонтам нельзя любить. Селестия строга к богам, отрывая их от смертных. Величественные и всемогущие, они взирают на мир снизу, смотря на него как на сказку. Как на волшебный вечный сон, который нельзя потрогать. Архонтам запрещено любить, а уж тем более смертных. Селестия безмерно гордая и одинокая, лишена всяких чувств. Лишь бесконечные разговоры и пересуды богов разбавляют тишину, избавляя её обитателей от скуки. Нельзя любить. Нельзя сочувствовать. Нельзя прикасаться и улыбаться. Потому что Бог — это что-то неземное. При виде него коленки должны дрожать, а крамольные истины сыпаться с уст. Бога нельзя обнять, погладить, одарить теплом. И все же, любовь есть. Она тихая и тайная, скрытая между страницами книг и опущенных взглядов. Этой любви всегда много — безответной, мучительно-тяжёлой и невзаимной. Архонты и сами бы рады не любить — кому нужен такой крест? Но невольно увлекаясь судьбами смертных, они очаровываются. И тогда все мысли только об этом человеке. Об этом невечном куске плоти и костей, облаченных в мягкую кожу и тёплую живую кровь. Человек уйдёт — чувства останутся. Но Боги смогли найти выход, обуздать негласное, но главное правило — проявить свою любовь. Бесполезная по большей части безделушка, именуемая глазом Бога, преподносится как дар. Как благословение, и главное — как признание в любви. Архонт вручает человеку глаз Бога сам — единожды. И этот единственный шанс на встречу с тем, из-за кого твоё сердце так пылает — невыносим. Он же и последний — усмехается про себя Моракс, шлифуя новенький, только что сотворенный им, глаз Бога. Он небольшой и круглый, отдаёт позолотой внутри, словно тысячи желтых звездочек искрятся внутри камушка. Это — его любовь. Он в блаженстве целует камень, наполняя его силой, стихией Гео — тяжелой и неподвижной, но иногда очень необходимой. Знак стихии искрится, отображаясь на камушке, и его работа закончена. Он с минуту сидит как завороженный, думая о том, какую часть одежды будет украшать его новое творение. Неплохо, если бы это было кольцо или подвеска. Он уверен — Альбедо бы пошло. Его утонченная и складная фигурка достойна столь божественного творения. Моракс несколько часов сидит, скучая, наблюдая за линией заката — вот-вот должна наступить ночь. А значит, пришло его время. Время, когда он сможет впервые так близко оказаться рядом со смертным. Горечь захватывает его мысли, когда он проникает в чужой дом — и даже отсутствие схожести с вором не облегчает его тяжёлое каменное сердце. Босые пятки касаются холодного пола и белый капюшон, сотворенный из замотанных тряпок, соскальзывает вниз. Он приподнимает подол импровизированной юбки, обнажая мощные бедра. Не вызывает трудности у него и проникнуть сквозь стену, словно бы Моракс прошёл сквозь ширму, оказаться за спиной Альбедо — его мелкой сгорбившейся фигуры, которая что-то яростно чиркает на листе бумаги. Усмешка трогает его уста, потому что ему очень нравится Альбедо. Эта непоколебимость духа, страсть к исследованиям и несгибаемая воля буквально свели бога с ума. А он очень давно не терял голову по смертным. Моракс вообще считается сдержанным и рассудительным, чересчур правильным и дотошным, но если обнажить его влюбленную натуру, то окажется, что он очень жесток и непреклонен. Он однолюб и заинтересоваться в ком-то ещё становится просто невозможно. Архонт налетает на сидящую фигуру алхимика, обнимает со спины, навалившись всем телом. — Вот мы и встретились, Альбедо, — голос низкий и томный, почти утробный, достигает уха Альбедо и карандаш в тот же миг падает из его разжатых пальцев. Странные ощущения. Странный тип. Странные чувства. Альбедо не спрашивает, не кричит, не бьёт в барабан, лишь сдавленно стонет, когда ощущает, как в тот же миг лишается собственной воли. И он как заговоренный, сам не свой, подставляется под влажный поцелуй в щеку и висок. Пальцы алхимика сжимают стол, когда Моракс зарывается носом в светлую макушку и по комнате разлетается сдавленный смешок. Он словно эхом резонирует от стен и теряется ощущение пространства. Кругом идёт голова, когда такие же тяжёлые, как и поцелуи, руки, спускаются к его животу, очерчивая круг. Альбедо словно бы придавила вся мировая тяга или весь воздух Тейвата. Тяжело даже вздохнуть. Когда Моракс освобождает алхимика от своих объятий, становится намного легче, но непослушные пальцы сами цепляются за торс и запястье Бога. Руки у Архонта тёмные, словно бы сама земля. Причудливые ровные линии и геометрические фигуры поднимаются к предплечьям и лопаткам. Они забавно-смешно сияют, словно бы такт в какой-то мелодии. В тот же момент осознание насквозь прошибает его и слюны во рту резко не хватает, чтобы огласить её. Они резонируют с его сердцем. Его отчётливо громкий стук, который алхимик не может заглушить, бьёт в уши. Ему мерещится, словно бы это движение земли, её тектонических плит. Шу-шу, шу-шу. — Не уходи, — жалобно выпрашивает Альбедо, понимая, что с ним явно что-то не так. Когда Моракс усаживается на скрипящую кровать, когда усаживает Альбедо на свои колени, когда чуть отодвигает белую ткань в сторону, обнажая член, Альбедо все ещё понимает, что с ним явно что-то не так. Что-то не так. Что-то не так. Руки сами тянутся к собственным шортам и мелко дрожа, он приподнимается, чтобы спустить их. Чтобы опьяненно наблюдать за двумя тёмными пальцами с пылающими золотыми линиями, которые обволакивает слюна. И как эти самые пальцы стремятся проникнуть в его самые сокровенные места. Это вызывает вскрик и приступ агонии, в котором алхимик, как плачущее дитя, льнётся к матери. Льнётся, плачет и содрогается. Но член его предательски наливается кровью, утыкаясь в живот Бога. И это звучит как приглашение. Альбедо любит немного боли. Немного зверства. Немного спешки. Балансирует на грани с безумием, когда его сосок прикусывают, а горячая и теплая рука уверенно сжимает чуть подрагивающий член. И весь Моракс такой обжигающий и приятный, манящий и пленительный. Каждое новое прикосновение заставляет Альбедо кусать губы до крови, лишь бы не позволить себе кончить раньше времени. Иначе забава кончится. Они разойдутся и больше никогда не встретятся. И этот божественный афродизиак уже не будет шанса вкусить. Альбедо мыслит как героиновый наркоман, который только входит во вкус и его пальцы царапают спину Моракса, когда член Бога входит в него с ужасно пошлым шлепающим звуком. Вначале всё так же больно и писк утопает в тёмных волосах Архонта, Моракс спешит утешить — обнимает, тихо шепчет «молодец, ты такой молодец». — Принял меня сразу, полностью, — он двигает бёдрами в пробном заходе, ощущая, что алхимик по инерции чуть подпрыгивает, тихо ойкает и трется своими искусанными налитыми сосками об его соски. Тяжелое дыхание блондина едва переходит на хрипящие сдавленные стоны, а затем ему сносит крышу. Он кончает раньше времени, пачкая свою одежду и тело Бога. И каждый медленный толчок, каждое медленное покачивание бёдер вызывает эйфорию. Моракс широко и до упора вдалбливается в него, а Альбедо понимает, что это схоже с дрожью земли. С коротким тихим землетрясением, где его по инерции потряхивает. И эта необузданная Гео энергия вколачивается в его анус, передавая то, что скрывается за недрами земли. — Хочу больше, дай больше, — его ладони цепляются за лицо Моракса и Альбедо жадно, с силой забирает этот поцелуй. Руки Архонта кажутся лавой, застывшим вулканом, что ласкают бедра. И тем приятнее отдаваться во власть этой природе, этой разрушительной силе, что двигает целые континенты и страны. Кажется, что эта сила идёт из недр земли, проходит все слои, стадии и процессы, чтобы Альбедо прорезонировал с ними. Чтобы в такт этим широким махам и тихим неуклюжим стонам, которые великий Моракс скрывает ладошкой, алхимик застонал сам. И чем сильнее возбуждение — тем сильнее дрожь. Тягучая вязкая сила, которая плавит его. Альбедо хотел бы стать от неё зависим. Бог всеми силами скрывает удовольствие, ту узость и близость, которую может познать лишь сейчас. И маленькое юношеское тело едва выдерживает эту самую любовь. Она столь сильна, что могла бы убить Альбедо, окажись тот чуть слабее, неустойчивее. Моракс ощущает безумное желание заполнить Альбедо, присвоить его, спрятать, как маленькую миленькую драгоценность, которая блестит лишь для него. И эта мысль добивает его, прошибает полностью, до самых пят и он изливается в блондина, откидывая голову чуть назад. Он ощущает, что не в силах оторваться от прелести момента, и все же цепляет на синюю рубашку оргазмирующего Альбедо свой глаз Бога. Подарок, который всегда будет напоминать ему о Мораксе. Несмотря на сладость момента, Моракс позволил себе заплакать — все равно Альбедо не запомнит. Ни его лицо, ни эту ночь.