Ассорти

— Боже, да ты перепил, — сокурсница выдаёт смесь удивления и презрения, смешанные в таком же миксе алкоголя, который Тарталья употребил и сам. Вначале он хотел разозлиться, сказать что-то обидное, или, на крайний случай, драматично фыркнуть, закатывая свои очаровательные, лазурного цвета, глаза, но, в конечном счёте, передумал. Скомкано улыбнулся и поклонился своим старшим, направляясь в сторону двери. — Извините, я отойду, — он растерянно машет головой и руками, когда ему предлагают ещё одну кружку пива. Он ощущал себя взмокшим и разгоряченным, словно бы тело засунули в атомный реактор, и весь жар этого ослепительно большого мира пытается заполнить его. Шестеренки в голове медленно перекатываются, работают через раз, и взволнованный и перепивший студент второго курса по направлению менеджмент, не иначе как сам Аякс, не сразу замечает у входа в бар ещё одного студента. Такого же, как и он, наверное, с другого потока или направления. Тарталья не думает об этом, незнакомец повернут спиной и что-то яро обсуждает по телефону. Несколько полных грудью вздохов отрезвляют и злополучный румянец обжигает кожу уже не так сильно. Щеки у него горячие, словно свинец, что пытается вырваться наружу, стремится расплавить форму и лишиться оков. Пожалуй, Тарталья тоже стремиться снять кое-какие оковы. Он устал пить, устал кутить. Ему на сегодня точно хватит, доказал уже, что не тряпка, что не зассал, не струсил. От количества алкоголя крутит кишки и Аякс опасно пошатывается, когда спотыкается о ступеньку. Обычно, обладающий невероятной грацией и ловкостью Тарталья, с лёгкостью смог бы вернуть себе баланс, былое равновесие, но не сейчас, когда ноги отяжелели, а рот наполняет вязкое ощущение предстоящей тошноты. Он силится прикрыть свой рот, сдержать позывы и не позориться ещё больше, но отвлекает хватка со стороны — его поймали, крепко подхватили за плечо, не дали упасть. Аякс удивляется, ловит нотки шока, а затем осознает случившееся. В спасителе он узнает Итэра — в общем-то, неплохого симпатичного парня, пока ещё малознакомого, но весьма перспективного. — А… — нелепо бросает рыжий, замирая с пальцами у рта, — спасибо… Хах, должно быть, перебрал. Тарталья выравнивается, испытывая стыд за свое состояние. Его буквально прошибает пот со спины, словно бы на него вылили ушат холодной воды из колодца, а затем заставили пробежаться по снегу босиком. Это его чуть отрезвило, мир перестал плыть и уродливо меняться, преображаться под действием градуса. Он увидел абсолютно спокойное лицо блондина, без капли усмешки или веселья. — Итэр, — Тарталья начал уверенно, как если бы не пил. Как если бы был другом Итэра и понимал, когда тому становится, мягко говоря, не по себе. — Ты чего такой кислый? Разговор был плохой? Наглые руки рыжего студента вторгаются в личное пространство, чтобы очаровательно-безобразно потянуть Итэра за щёчки. — Гримасничаешь, да? — Итэр отмахивается, но рук не отталкивает. Как если бы хотел, чтобы этот контакт был, будто бы жаждал… Чего-то такого? Возможно, спонтанной близости, возможно, пьяного человека, возможно, случая. Словом, Итэр ведь счастливчик — Аякс воплощает в себе все эти требования, умело балансируя на грани с рассудком и пьяным бредом. — А-а-а, опять Люмин пилит? — Тарталья по-свойски закидывает свою руку на плечо блондина, прижимается ближе. — То-то она не пришла сегодня. Тарталья кажется невероятно простым и одновременно сложным. Как лис, что сидит в засаде на кролика в абсолютно пустынной местности. Ты видишь лиса, видишь жертву, исход. Но удержаться не можешь, остаёшься чтобы посмотреть, чтобы насладиться моментом. Тарталья вертит своим тоненьким носиком в опасной близости от личика Итэра, как если бы заманивал и искушал. Как если бы лукаво подталкивал, поправляя свои рога дьявола. И Итэр взволнованно вздыхает, потирает пальцами ладони, охает. Затем поворачивает голову, чтобы почти соприкоснуться губами с Аяксом, чтобы выдержать это испытание огнём и любовью, чтобы сказать: — все немного иначе. — Иначе? Хах-х-ха, — Аякс сладко выдыхает и его усмешка звучит по-доброму, словно бы слышит сказку или занимательную небылицу. — Звучит так, будто ты с чем-то не можешь справиться. А я в это не верю. Просто отказываюсь верить. Ты и невозможное!.. Тарталья восклицает, вскидывая руку вверх. Словом, Итэр ведь у них типа местная звезда, вся такая из себя знаменитость, для которой не существует невозможных вещей. Люмин такая же, и их семейный тандем вызывал минимум восхищение, максимум — любовь и обожание. Аякс чувствует укол, словно бы, ревности и интереса. Наслаждение и интрига проникают в разум, потому что есть что-то, с чем не могут справиться близнецы… А значит, это что-то весьма особенное. Он хищно улыбается, когда отодвигается от Итэра и громко заявляет, — можешь рассказать мне, на меня можно положиться! Уверенный в себе Тарталья — такая же редкость, как и драгоценный высший балл на сложном предмете, который можно увидеть лишь раз в году. А самодовольный, пышущий превосходством Тарталья — уже соблазн. Итэр скромно улыбается, смотрит снизу вверх, и спокойно говорит, — есть один человек, что мне нравится. Блондин откидывает назад свою длинную косу, поправляет джинсовку, собирается с силами, — он очень красивый, высокий и сильный. Между делом, руки Итэра словно бы случайно касаются Аякса, взбираются по плечам, исследуют горячие щеки и лоб. — У него очаровательные голубые глаза и короткие рыжие волосы, — блондин приподнимается на носки, вытягивается, чтобы дотянуться до губ Аякса, чтобы тихо прошептать в них холодным ночным воздухом, обдувая нежностью и благоговением. — Даже и не знаю ответит ли он мне взаимностью?.. — Итэр сладко усмехается, когда тянет лицо Тартальи на себя, когда смыкает свои губы на губах парня, вытягивает пьяный долгий поцелуй. Сзади раздаются вскрики и смех их друзей, что открыли ещё одну бутылочку спиртного. Аякс краснеет пуще прежнего. Пылает, разводит пожар на лице, и от смешанных странных чувств веки дрожат и рот раскрывается сам собой. Он сам решает продолжить эту игру, сам принимает предложение, когда проходится языком по нижней губе Итэра и горит желание зайти чуть дальше. Его руки, сжимающие запястья блондина, не желают отпускать. — Я… Что?.. — испуганно спрашивает себя Аякс, ощущая явное возбуждение. Краснота ещё не до конца сошла с его лица и нет ничего страшнее, чем оказаться с набором скомканных пьяных чувств посреди ночи.

***

Итэр убеждает его поехать к нему домой и Тарталья соглашается, как послушный мальчик. Мило кивает, когда его гладят по голове и отправляют собирать свои вещички. Ему приходится долго извиняться перед старшими и сокурсниками, но в итоге блондин вытаскивает его из бара под руку, не заботясь о мнении окружающих. — Ах-х-х, — взволнованно выдаёт Аякс, падая на диван в гостиной Итэра. С домом он не знаком и чужую кровать занимать не хочется. Хватит и того, что он переночует эту бурную ночь здесь, а на утро вернётся в родительский дом. Итэр, копошащийся с дверной ручкой, все никак не желает приходить. — Так голова болит… Слушай, есть обезболивающее? — он ощущает острую непрекращающуюся боль у висков и даже усердное их массирование не спасает его голову. — Ты уверен, что оно тебе нужно? — странно спрашивает блондин, наконец, присаживаясь рядом. — О чем ты? — Есть множество способов унять боль. Я помогу. Итэр приподнимается и взбирается на лежащего Тарталью, ловко орудует бёдрами, телом, чтобы не дать пьяному человеку встать. — Итэр, что за шутки? — улыбка выходит нервной и скомканной. Ему не нравится положение дел. Он пытается барахтаться, но является не более чем рыбой на суше. — Знаешь, я соврал тебе, — лицо парня выглядит крайне отчужденным, когда он пальцами скользит по шее Аякса, расстегивая пуговицы белой рубашки. — Я не был честен до конца, когда сказал, кого люблю. — Это ложь?! Если ложь, то.! — мгновенно вскипает Тарталья, но гасит свое возмущение когда его силой притягивают к себе за ворот рубашки. — Не будь таким… Нервным, хах, прошу, — Итэр кажется жесток и интонация ранит Тарталью, словно бы с ним разговаривают как с ребёнком. — Я сказал правду, ну или почти правду. Проходит несколько секунд молчания, в которых никто не решается что-то сказать, но Итэр смелеет, — просто решил опустить тот факт, что хочу сделать с тобой много грязных вещей. Много. Грязных. Понимаешь? Итэр выглядит слегка помешанным, когда утыкается лицом в образовавшийся вырез, когда носом трется о пространство меж груди и удивительно ловко ерзает, вызывая волнение у Аякса ниже пояса. Удивление появляется лишь тогда, когда язык — влажный и юркий — спускается ниже по коже, скользит, собирая капельки пота. И пьяный, пристыженный, просто смущенный Аякс теряется полностью. Итэр издаёт вздох полный наслаждения, когда прикусывает кожу рядом с соском, когда отодвигает белую, чуть влажную ткань и оголяет половину живота. — В нашу самую первую встречу мне хотелось сделать с тобой кое-что постыдное, — усмехаясь, выдаёт Итэр, — тогда на тебе был очаровательный синий галстук в черную полосочку. Очки тебе, кстати, идут. Ты знаешь? Итэр потягивается, приподнимается. У Тартальи есть проблески надежды, что это все перечисленные, так называемые, зверства, которые с ним хотели сотворить. Но оказывается разочарован, когда тот снимает со своих штанов короткий ремешок и ужасается, когда этот ремешок затягивается поверх его запястий и рук. — Думал о том, как бы его снять. Как бы повязать этот кусок ткани тебе на руки или ноги и довести до оргазма. Тарталья клянётся, что видел слюнку, которую едва было не пустил блондин с собственного рта, если бы не вовремя показавшийся облизывающий губы язык. — Возможно даже без пальцев, Аякс. Возможно, посредством парт, долгого трения, методических движений вве-е-ерх, — он целует Тарталью с языком и тот машинально дёргается, лишь сильнее соприкасаясь пахом с Итэром. — И вни-и-из. Это зрелище было бы прекрасным. Тарталья и сам не понимает, боится он или желает, наполняется похотью или страхом. И все же, низ живота волнующе сводит, когда пальцы добираются и до туда. Когда ноготки царапают пах сквозь ткань и он, прикусывая губы, шипит, — тогда мне хотелось растрепать твою укладку и увидеть заплаканное покрасневшее личико, что просит ещё. Резкие глубокие вздохи не дают шанса ответить, а мысль не задерживается в голове и на пять секунд, когда его спрашивают — ну что, воплотим мою фантазию в жизнь? Когда Итэр приспускает белье, Тарталья даже немного рад своему полувозбужденному состоянию. Покалывание возникает там, где проходится холодная рука блондина и член стремительно наполняется кровью, обретает более очерченную плотную форму. Он тихо ахает, когда Итэр достаёт свой, уже готовый ко всему и истекающий у головки смазкой член, чтобы уткнуться им в его собственный — и Тарталья ощущает решимость чужой плоти, твёрдость и готовность ко всему. Кончиками пальцев блондин смазывает жидкость со своей головки, чтобы запачкать член Тартальи полностью — от основания до самой верхушки. И эти небрежные широкие и медленные движения словно мука, которую Итэр пытается выдать за ласку. Тарталья стыдится своего возбуждения, но кусает губы, когда ритм меняется, когда его член стал таким же, как и у блондина, и тот ужасно пошло ухмыляется, соединяя и пачкая свои пальцы с ладонью в их общей жидкости, чтобы затем резко и без предупреждения вновь изменить темп. Громкий вздох срывается с уст Аякса и тот выгибается, словно бы поддаётся вперёд, когда движения руки становятся грубее. Он царапает ногтями свои пальцы и живот, когда не может сдержать эмоции в себе, когда изливается с полным поражением в руку Итэра. И мелкая, кратковременная дрожь захватывает его бедра. И против воли он толкается лишь сильнее в руку, что пытается его сжать. Подарить имитацию матки, которая заменяет девушку. Итэр пыхтит и краснеет, но выглядит довольным. Вначале тянет грязную испачканную спермой руку ко рту, но затем застывает и выдаёт на выдохе, — ну вот мы и нашли подходящий материал. Аякс, откинув голову назад настолько, насколько смог, даже не умудрился обдумать сказанное. Хотелось уснуть и забыться, если бы не решительные действия блондина, которые намекали на продолжение. Улыбка Итэра уже пугала. — Что. Блядь, что ты делаешь? — Аякс сводит ноги, когда с него полностью стаскивают штаны и пальцы с остатками спермы оказываются у его анального прохода. — Воплощаю мечты в реальность, — Итэр усмехается весьма злобно, усердно раздвигая ноги. — Кажется, ты говорил, что на тебя можно положиться Аякс. Что ты, типа, надежный парень, да? А я очень хочу на тебя положиться. Ноги у Тартальи дрожат, когда Итэр дополнительно смачивает пальцы своей слюной, смешанных жидкостей уже даже слишком обильно и парню становится плохо лишь оттого, что это все побывает в нем сейчас. А крик и первое недовольство скрыть нельзя — палец проник слишком быстро и нетерпеливо, Тарталья совершенно бессознательно и в тоже время весьма осознанно сжимал кольцами мышц двигающийся палец. — Ох. Такой упертый, — сетует Итэр и разочарование, смешанное с нежностью немного отвлекают. Этого было достаточно, чтобы палец продвинулся чуть дальше, не вызывая усиление боли. Пульсация была бешеной. Казалось, скрутило все, что ниже пояса и как на такое, черт возьми, может встать член? — Вначале, все планировалось несколько иначе. Хотелось безопасно сблизиться с тобой, без… Этого, — выжидая время, пока сфинктеры свыкнутся, он начал подготавливать второй палец к такому же болезненному проникновению. — Но все пошло не по плану, любовь моя, — он целует все до чего дотягивается в таком положении — кожу бедра, пах, ягодицы и коленки. — Но ты… Вынуждаешь, — Итэр приложил усилие для второго пальца и Аякс прокричал-простонал, почти завыл волком от невероятного доселе растяжения снизу. Подвиг вообще, что туда хоть что-то зашло. Вновь пытаясь отвлечься, он напрасно тратил время на то, чтобы растянуть ремень, ослабить, что ли. Но покрасневшая кожа и легкое щипание остановили горячую голову. Он зарделся, когда два пальца принялись двигаться, словно бы щупать его изнутри. И причину столь бурной, яркой реакции, Аякс не понял. Не понял и лишь гуще краснел, когда встречал нагловатую улыбку, горящие похотью глаза и голодные губы Итэра. — Не переживай, я не проникну в тебя. Лишь сделаю приятно. Насколько я сейчас могу это сделать. Ты будешь просить повторить меня завтра, обещаю, — блондин качает головой, когда продвигает пальцы дальше и Аякс подмечает уменьшение боли. — К такому невозможно будет привыкнуть, — он хрипит и тяжело дышит, усмехается, пытаясь шутить. Да ни один гребаный мазохист не станет такое терпеть. Но Тарталья был мазохистом обычным, и это пугало, потому что от боли он получал возбуждение. То самое долгожданное возбуждение, которого он не мог достичь жёсткой дрочкой или щипанием сосков. В меру было бы перейти на что-то более извращенное, но Аякс всегда боялся. И когда взгляд упал на вновь возбужденный член, что пачкал живот и иногда резко подергивался из-за движений бёдрами, то Тарталья кое-что все же понял. Понял и застонал. Потому что Итэр, наконец, нащупал его чувствительное место. Особую зону, которую пальчики смогли достичь и простимулировать. Аякс ощущает влагу на глазах, когда машинально старается развести ноги шире, когда пытается насадиться на пальцы и пресловутое тихо «бля-я-ядь» превращается в скулеж, где в итоге Тарталья снова весь запачкан. С него течёт везде — сочится член и его дырочка, что хлюпает, нуждаясь в пальцах. Он так же почти захлебывается в собственной слюне, но вовремя сглатывает и кончает с хрипом, вытягивая ноги вперёд. Итэр самозабвенно нависает над ним, пребывая, вроде как, в недоумении. Улыбка его неясная, широкая и пугающая. «О чем же он теперь думает?» – задаётся вопросами Тарталья, но в голове почему-то очень пусто. А Итэр не думал, что Аякс кончит быстрее из-за грубости, нежели ласки.