Ассорти

Сяо не был святым. Сколько он себя помнил — всегда творил зло. В таких случаях многие поднимают вопрос морали — мол, ты же не хотел, есть пресвятые обстоятельства. Мол, злой Архонт, пытки, отказ в нормальной еде, психологическое насилие. Но загвоздка остается в том, что эти обстоятельства бессильны перед всеми теми злодеяниями и бесчинствами, что творили эти руки. Что же они творили. И сейчас, впутывая эти самые кровавые руки с такими же кровавыми пальцами в темный каштан волос, Сяо не может пообещать, что не запачкает их. Что-то столь нежное и хрупкое, полную противоположность их хозяину. Чжун Ли пристроил свою голову на коленях Сяо. Игры утомили его и желание играть в бесконечные партии вэйцы куда-то магическим образом пропало. Ночь была в самом своем разгаре, и до приоткрытого окна едва доносились оживленные звуки чужих разговоров и бренчание инструментов. Чжун Ли дремал. Свободно и своевольно расположил свою руку на бедре Якшы, свернулся вокруг него комочком. «Должно быть, ему удобно» — прорывается сквозь пелену собственной трагедии вполне себе веселая мысль. Взгляд блуждает по сопящему, такому человечному, Мораксу — вначале он скользит по пяткам и ступням, которые смешно оттопырены во сне, затем по уже давно неприкрытыми тканью голеням, затем по коленям —широким и точеным, словно из камня. Взгляд устремляется выше и утыкается в недавно созданный разрез на груди — пояс ослаб, открывая взору невероятной красоты гладкую кожу и бледный розовый сосок. Сяо поморщился. Удержался от того, чтобы хмыкнуть, но в голове воцарился ворох неприятных мыслей. И если бы воздух мог закипать и менять цвет, то вокруг адепта бы клубилось чёрное жидкое нечто, намереваясь обляпать и ошпарить все, что окажется в зоне досягаемости. Он отвел взгляд в сторону, явно недовольный тем, что столь прелестный вид заставляет думать его о нервных вещах. — Сяо, я чувствую твое возмущение, — в голосе Чжун Ли читается недовольство, что насквозь проходит все внутренние струны адепта. Мужчина зевает, приподнимается. Лениво ведет руками и ногами, желая снять оцепенение и неприятную колкость, вызванную не слишком удобной позой. Сердце Сяо хочет забиться в бешеной пляске подобно танго или сальсе, но внутри возникает еще большая злость на себя — Моракс ведь все узнает! Мысль неприятно душит собственные фантазии и грезы. Моракс все равно ведь узнает. — Не обращайте внимание, — он делает вид, что сосредоточен на открывающемуся виду из окна — кусочку далеких гор и нескольких крупных ветвях дерева. — Что на тебя нашло? Недоволен из-за вэйцы? — он на удивление становится проще, тянет руки к лицу Сяо, чтобы огладить щеки. Как делает мама, которая желает успокоить своего капризного малыша. — Или, быть может, причина во мне? — он глубоко выдыхает, умудряясь в одном дыхании уместить столь большое количество сексапильности и усталости. Словно пытается очаровывать, находясь в невыгодном положении дел. Адепт думает над сказанными словами. Дело всегда было в нем, в Мораксе. С той самой встречи, в его жизни нет места другим существам и людям. Словно бы напрочь выбросило из головы. Словно бы Чжун Ли сам его избрал, тогда, когда вызволял от тирана. От этих ужасных странных обстоятельств. Но кто бы что ни говорил, ситуация не слишком поменялась — руки не стали чище, голова не стала свободнее. И вместо манипуляций со стороны старого хозяина, появилась привязанность к новому. И чем сильнее была привязанность, тем сильнее эти обстоятельства сковывали его. Тем сложнее было начать что-то другое, думать о чём-то другом. И вскоре мысли об уважении Моракса, его признании и похвале были заменены мыслями о том, как же приятно было бы поцеловать его, обнять, коснуться нежной кожи ног. Зайти куда дальше — не проблема. Сяо готов был доверить свое тело и душу в обмен на самые грязные вещи, которые вообще можно себе вообразить, если это будет Моракс. И вожделение этих самых грязных вещей с самым чистым существом заставляли его чувствовать возбуждение каждый гребаный раз. Моракс был вне обстоятельств. Он сам был обстоятельством. Той самой переменной, от которой у Сяо сносило башню и кровь из носа текла ручьём. Штаны безумно давят и есть желание получить хоть какую-нибудь разрядку. Тело бога — вещь прекрасная, особенно тогда, когда ее хочешь. Но сейчас, утративший свой статус Архонта, Моракс и впрямь был человеком. Руки и ноги его потеряли темный окрас, а золотые отметины словно испарились. Лишь остатки позолоты в виде неровных разномастных линий остались на груди — там, где бьется сердце. Но и такого Моракса хотелось бешено вколачивать в кровать. Позволить себе забыть об именах и ролях. Пожалуй, именно все это вместе и злило. — Причина важна? — Якша находит глазами силуэт Чжун Ли и выглядит немного разочарованным. В себе. Как можно думать о таком, когда он рядом. Как можно представлять себе все это, когда Моракс буквально на его коленях. И как не ощущать дикое возбуждение в своих штанах, когда его трогают. Его постоянно испытывают на прочность, словно игрушку с завода. — Если это ты — всегда, — он зачесывает несколько темных прядей своего адепта, открывая взору лоб. — Я всегда хорошо тебя чувствую. С тех самых пор, когда решил, что тебя нужно спасать. — Я не пожалел, если что, — добрая приятная ухмылка едва ли не утыкается ему в лицо, потому что Чжун Ли придвинулся к нему еще ближе. У Сяо в голове ураганы и метеоры падают, убивая возникающую панику. Он знает, он понимает? Понимает, о чем говорит? Сглатывая напряженный ком, выговаривает, — и давно? — Достаточно, чтобы понять о взаимности, — Моракс мягко ведет языком по нижней губе, начиная долгий плавный поцелуй. Настойчиво ведет по кромке зубов, переходя на небо. Сяо едва ли не давится, пытается отстраниться и не может. Это так хорошо, что даже плохо. Когда его отпускают, тяжело и учащенно дышит, тут же спрашивая, — но почему молчали? Почему не… Он закусывает губу, потому как пальцы Чжун Ли нацелились на его возбужденный пах — дыхание перехватило, нет сил, чтобы возмущаться. — Я учился. Различать радость и грусть, похоть и стыд. Безумно долгое вожделение и стоическое терпение, — пальцы оттягивают штаны, тут же обхватывая полувозбужденный член. — Как бы я еще смог реализовать твои фантазии? — Е-ещё и?.. Сяо безумно быстро краснеет, впервые в своей жизни заикаясь. — Нет, но я думал о твоих предпочтениях. Разговор немного помогает Сяо в том, чтобы не кончить прямо сейчас — позорно и быстро. Он жмурится, пытаясь совладать с остротой ощущений и понимает, что не может. Его кроет и плющит и бедра сами двигаются вперед, когда вместо пальцев член встречает тепло и влагу. Моракс взял в рот. Сяо стонет-кричит-протестует. Пытается взмахнуть рукой (словно бы отрезать наотмашь эту дурацкую идею), но вместо этого хватается за лицо Чжун Ли — мягко и нежно. Касается челки, чтобы затем убрать мешающую сбоку прядь, дрожащими пальцами заведя ее за ухо. Чжун Ли одобрительно кивает, ускоряясь в темпе. Сяо не знает ни техник, ни самого процесса минета и просто старается не оплошать в свой первый раз. Ужасно неприличные мысли закрадываются о том, где же Архонт мог этому научиться. Слюны так много и это так хорошо, потому что пульсирующий и полностью возбужденный член Сяо чувствует себя прекрасно. В уголках глаз скапливается влага, когда адепт близок к пику — пожалуй, от удовольствия он еще не плакал. Как и от минета. Моракс умело ведет языком по головке, ощущая близкий конец. Но совсем не отстраняется, принимая все в рот — вязкая белесая масса уже скопилась на его языке и он позволяет своим пальцам запачкаться, когда едва приоткрывает рот. — Не думай, что отделался столь легко, — он позволяет сперме стекать по подбородку, но чуть позже проводит по губам рукой, стирая её. — Ты должен сделать то, о чем мечтаешь, — он меняется с Сяо местами, утыкается в спинку кровати и чуть разводит ноги. Естественно, кроме халата на нем ничего нет. Сяо не знает, в праве ли он действительно сделать это, не замарав прекрасного Чжун Ли своими руками. Потому что в игру снова вступают эти обстоятельства. Он недолго колеблется — первым делом тянет за короткую ленту съехавшего пояса, чтобы ткань обнажила еще больше кожи. — Я боюсь быть жадным, — на лице Якши впервые фигурирует улыбка, когда он касается медленно вздымающейся груди бога. — Я боюсь быть грубым. Или слишком неумелым. Но это не изменит моих чувств. — Моих тоже, — Чжун Ли приподнимает лицо, ловя призрачные поцелуи, словно россыпь звезд, усеивающих небо. Это очень нежно, настолько, насколько вообще способен юноша без души. Юноша, столь низко падший, что несет на своих плечах тяжелое бремя. Сяо спускается ниже, целует сосок, языком проводит по выступающей горошине, ощущает несколько ярких, и зарождающихся в недрах стоны, вдохов. Он исследует столь желанное тело слишком долго — водит руками по плечам и рукам, нежно касается крепкого упругого живота. Ему нравится все — податливость и напряженность тела, реакция, изгибы, пропорции. Все так чудесно, лучше быть точно не может. Он оставляет засосы на коже у ключицы и даже груди, прикусывая нежные участки, вызывая мелкую дрожь архонта вновь и вновь. Оставляя сладкое на самый конец, он словно в отместку мучит своего возлюбленного — уж теперь он может в этом признаться, может его так называть — чтобы игриво пробежаться кистью по уже ноющему от долго напряжения члену Моракса. Лениво, медленно и не совсем умело провести ладонью, ощущая на подушечках пальцев слегка блестящую жидкость. И видеть, как Моракс просит ему вставить уже что угодно, лишь бы скорее. И Якша так же долго смачивая пальцы слюной, проникает внутрь, растягивая анус. Чжун Ли где-то там впереди выгибается, съезжая на подушку, лишь сильнее разводя ноги. Пробуя медленные движения двумя пальцами, Алатус уже во всю распаляется, потому что стоны ужасно приятно ласкают его слух, и тем приятнее глазам, которые улавливают мольбы и просьбы «еще». И вновь обстоятельства заставляют его заниматься грязными вещами. Но уж об этом он никогда не пожалеет.