Ночь предстояла быть спокойной — завсегдатаи расположились на своих излюбленных местах, медленно попивая своё виски, девушки лёгкого поведения и эскортницы сидели в одиночестве, «скучая», в ожидании своих клиентов.
Стрелки только недавно перевалили за два часа ночи, но жизнь только начиналась.
Дилюк принял свою смену, всего час назад, ловко перевязал волосы тугой резинкой в высокий хвост, застегнул рубашку на все пуговки, после чего надел бейдж со своим именем.
Его устраивала такая жизнь — простого работника, получающего скромную ставку.
Покидая пост офицера полиции, он надеялся именно на это — не слишком плотная занятость, небольшая заработная плата, близость к дому.
Владельцем был его старый знакомый, который был другом семьи ещё до того времени, как Дилюк решился поступить в полицейскую академию. Даже такая косвенная принадлежность к Ордо Фавониус делала его счастливым.
Сейчас же многое поменялось. Поменялось настолько, что приходится менять всё, вплоть до привычек и графика дня.
А все потому, что два года назад убили его отца, при исполнении. Не найдя в себе силы работать дальше там, где ему отказывались помогать и содействовать — решил уйти.
Но нет, уйти не тихо, скромно и просто — уйти помпезно. Спалить все свои документы, и даже форму, за которую в последствии пришлось платить и штраф, но, стоит признать, такой как он умеет добиваться своего — его запомнили надолго.
И даже идя просто по улице, бывшие сослуживцы не торопятся с ним здороваться, интересоваться здоровьем и положением дел. Скорее, его избегают, как потенциального плохиша и навязчивую проблему в будущем.
Так делали все, кроме одного.
Аякс.
Тарталья — его дурацкий позывной — даже вне их рабочей обстановки продолжал доставать его. Что до трагедии двухгодовой давности, что после. Его личико, сияющее и излучающее позитив, раздражает похуже Кэйи, который решает внезапно завести очередной бредовый разговор про их счастливое мирное детство.
И если от «братца» удаётся отмазаться, просто проигнорировав весь его сопливый пьяный бред, то вот от Аякса — никогда.
Чем больше молчишь — тем сильнее его цепляет, чем дольше делаешь рожу кирпичом — тем возбуждённее и полоумнее он становится.
Затем этот полудурок, как всегда, признается, что ему нравится этим заниматься — бесить Дилюка. Изводить его тонкую душевную организацию, трогать своими грязными пальцами самое сокровенное, откровенно давить на больное.
— Типа, это хобби.
Дилюк выдыхает.
— Фетиш.
И вот он снова после своего ночного патруля заглянул к нему на работу. Попивает свой элитненький бурбон — на который, к слову, денег не должно хватать, при его должности и халатности — трахая Рагнавиндру мозг снова и снова.
— Ты реально не затыкаешься, даже когда хлещешь своё пойло? — красноволосый вновь наполняет ему стакан, откалывает квадратные куски льда, добавляя в напиток. Так ведь намного лучше.
— Не так много вещей на этом свете доставляют мне истинное удовольствие, — стакан охотно перенимается Аяксом из руки Дилюка, не дожидаясь, пока тот поставит напиток на подставку.
Знает ведь, что Дилюк немного дёрганный, точнее, очень нелюдимый, закрытый к прикосновениям. Пальцы у него неестественно быстро разжимают стакан, словно бы бармен хотел, чтобы он упал и разбился. Но Тарталья поймал его. Конечно же, после того, как прошёлся своими пальцами по тыльной стороне руки Рагнавиндра.
Казалось, даже время подыгрывает этому пустоголовому болвану, потому что иначе объяснить это нельзя — как он умудрился поймать стакан?
— Ловкость рук, и никакой магии, — полицейский откидывается на спинку высокого стульчика, притягивая бурбон к своим губам. Вид у него немного растрёпанный и, пожалуй, усталый.
Дилюк иногда поглядывает на него, не только из интереса. Следит, чтобы этот клоун не выкинул чего-нибудь странного. Почему? Да потому что…
— Эх-х-х, без тебя в участке стало совсем скучно, — спустя несколько глотков выдает Аяск, громко выдохнув и облизнув свои губы. — Мне так и не выдали нового напарника, знаешь ли. Это всё твоя вина.
Полицейский делает вид, что обиделся — дуется, опуская брови низко-низко, но бармен знает, что это всё очередная его бестолковая уловка. Не будь сейчас меж ними барной стойки, то этот парень бы набросился на него, плача крокодиловыми слезами, заливая ими всю рубашку. Ему только повод дай.
Дилюк очень долго думает, что следует ответить на такую открытую провокационную фразу, но в конце лишь пожимает плечами, как бы утверждая, что «теперь это не моя забота».
Он даже раздражения своего старается не показывать лишний раз — опасно. Любая малейшая сомнительная эмоция или реакция может обернуться настоящей катастрофой, и Тарталья будет дамокловым мечом над ним висеть, пока он не вскипит, как котёл, или окончательно сдастся.
Именно поэтому он был так полезен при расследовании — словно собака-ищейка, ничего не ускользало от его цепких голубых глаз. Оглядываясь назад, Дилюк может себе признаться в том, что всегда поражался и восхищался этой чертой своего напарника.
Их тандем чаще всего был непереваримым и несовместимым комком, в котором каждый делал что хотел, но нагоняй получали оба. Они просто не умели нормально договариваться, натыкаясь на разбор полётов и кучу взаимных обвинений вперемешку с оскорблениями.
За совместными попойками их мнение вдруг неожиданно менялось — оба признавались в том, что каждый из них — достойный противник и напарник, и что, жаль будет, если их разлучат по долгу службы.
Было даже несколько постыдных историй, которые даже сейчас не хочется вспоминать, но они договорились не упоминать это больше, потому что вскрывшиеся факты могут навредить их службе.
Такими вот фактами вполне могли оказаться случайные пьяные, совершенные в ужасном бреду и смехе, поцелуи, где офицер Дилюк пытался добраться до голого торса Аякса, неумело растёгивая пуговицы униформы, а сам Аякс увлеченно лапал бёдра своего напарника, пытаясь в десятый раз расстегнуть ширинку.
Словом… Они ни разу не доходили до соития, чему были в итоге безумно благодарны, но с тех пор меж ними появилась традиция — вещи, совершенные в пьянстве, можно смело игнорировать.
И это касалось абсолютно любых вещей.
За четыре долгих года их напряженного тандема они оба смогли убедиться в том, что немного ошибались касательно друг друга. Иногда Рагнавиндр рассказывал про своё прошлое, обременённое положением отца, а Аякс несколько раз позволил себе всплакнуть, утыкаясь в плечи Дилюка, когда однажды уж очень сильно перебрал с алкоголем.
И вот сейчас, всё, созданное меж ними за годы — разрушилось, открывая двери чему-то новому.
— А новому ли? — Дилюк задумался, игнорируя восторженный лепет Тартальи по поводу нового переведённого сотрудника в их отдел.
Наверное, только для него этих два года оказались тяжёлым препятствием на пути к спокойной жизни.
— Эй-эй, а знаешь, что на самом деле приносит мне истинное удовольствие? — Аякс, знатно уже захмелевший, ставит пустой стакан напротив Дилюка, чтобы словно невзначай приблизится к нему максимально близко.
— Твоё краснеющее от возбуждения лицо, — совершенно не понижая тона, сообщает полицейский, отодвигаясь с невинным, словно бы ангельским, лицом.
Дилюк несколько первых секунд тупит — его глаза утыкаются в пол, а мозг отказывается работать. Затем он краснеет в области ушей и щёк, затем забавно шипит и ругается на Тарталью, — ты вообще нормальный?
Он протягивает руку вперёд, желая дать тому подзатыльник, но лишь несильно стукает того в плечо. И совсем забыв, кто перед ним находится, понимает, что проиграл. Аякс опять сделает какую-нибудь херню, заставит его разозлиться и вскипеть.
Его запястье магическим образом ловят, тянут за руку на себя.
— Боже-боже, не хочешь ли проверить? — даже ангельское очарование не может скрыть черты дьявола, которые проступают на это красивое лицо.
— Ты точно перепил, придурок, — бармен поздно понимает то, что пальцы полицейского поднимаются выше, перехватывая его в локте.
— А что? Теперь никто не сможет прижучить нас или отчитать. Не так ли, гражданский? — в его голосе удивительным образом смешивается и желание, и упрёк. Будто бы безумец, что не знает, чего хочет.
— Или два года для тебя недостаточно? Мне ещё подождать? — Дилюк не может этого больше терпеть, вырывает свою руку силой и окончательно выходит из себя.
— Прошу покинуть это заведение, для вас бар закрыт.
***
Тарталья трахает его даже мысленно — Дилюк убеждается в этом под конец своей смены.
«Не хватало того, чтобы он делал это ещё и физически» — он накрывает своё лицо руками, упираясь локтями в барный столик.
«Невыносимый долбоёб, боже» — проносится в его встревоженном разуме.
Дилюк вовсе этого не хотел — копошить прошлое. Выуживать из заднего кармана своих штанов болезненные воспоминания-отпечатки, которые причиняют только страдания.
«Мне ведь совсем не хочется думать о тебе. О твоём присутствии, прикосновениях, взгляде. Почему же тогда все вышло совсем наоборот?» — он закрывает свою смену в семь утра.
Нормальные люди уже идут на работу в это время, а он — домой.
«Не хочется, но думаю. И чем больше думаю, тем меньше сил на отказ» — он заходит в первый попавшийся продуктовый, чтобы наполнить свой пустующий дома холодильник.
И всё кажется ему странным. Жизнь вверх дном, всё наоборот.
От всего хочется отказаться — от каждой бренной вещи в этом мире, что тянет его вниз.
Потому что Рагнавиндр ничего не забыл и вовсе не вернулся к простой обычной жизни.
Дилюк одержим — идеей найти виновного. Того, кто виноват в смерти его отца. И ему удалось отбросить назад всё, что мешало — работу, связи, родственные узы.
Всё, кроме него. Кроме Тартальи.
«Хотел бы я сказать, что он — особенный, ничем не примечательный и ни капельки не симпатичный» — он усмехается, когда подходит к многоэтажке, в которой живёт.
«Но ведь и это я тоже не могу сделать» — он нажимает кнопку вызова лифта, доезжает до восьмого этажа. Выходит на лестничный пролёт. И охает. Едва ли не выпускает из рук пакеты с едой.
— Ты настолько упёрт. Поражаюсь твоему усердию, — взгляд Дилюка немного ожесточается, когда у входа в свою квартиру он натыкается на Аякса — уже не такого опьяневшего, но всё ещё навеселе. — Добраться до сюда было не очень легко?
Тарталья молчит, гордо подпирая дверь спиной, блокирует вход.
На его лице застыла одна из вечных «веселящих» улыбок, которая на самом деле ничего не значит. Просто пустая оболочка, призванная обмануть весь мир. Но не Дилюка.
Он игнорирует тушу, замершую у входа, елозит ключом в замочной скважине и за край его чёрной куртки его ловко прихватывают пальцы полицейского.
— Может… Только сегодня, ты позволишь мне остаться? На один-единственный раз, — тихо произносит Тарталья, устремляя свой взор прямо на Рагнавиндра.
— Иди домой, тебе надо поспать, — всё, что может сделать красноволосый — так это потрепать его по голове, пожелав «доброй ночи».
В самый последний момент руки Аякса оплетают фигуру, что почти прошла внутрь квартиры.
Что-то внутри Дилюка ломается.
Он позволяет ему остаться.
***
Всё, что происходит далее, уже никак нельзя приписать к их общей традиции — один из них не пьян.
Аякс никогда не был жадным в поцелуях, но всегда забирал своё. Даже воздух из лёгких Рагнавиндра, он с упоением и наслаждением вытягивал мучительно долго. Так, что у них обоих колени подкосились, и они застряли в тёмном коридоре на добрых двадцать минут, по той простой причине, что до кровати идти — очень далеко.
Тарталья не мог поверить в собственное счастье и радость, и оттого просто отлюбил Дилюка изо всех мест — каждая полоска кожи, когда-либо желанная им, подверглась нападению его мягких губ и юркого языка.
Красноволосый был искусан и зацелован, рубашка — измята, а штаны откинуты в сторону, вместе с бельём. Дилюк был прижат к собственному шкафу и у него не было пути отступлений.
Но так ли он этого хотел?
Он не встретил сопротивлением ни укусы в шею, и поцелуй в сосок, лишь смущённо прикрывал рот и глаза, скрывая своё пылающее лицо.
— Блядь, Дилюк, почему ты такой сладкий? — он проходится пальцами по бёдрам, захватывая ягодицы. И без всяких предупреждений переходит к более активной ласке — дрочке.
Он обхватывает руками член Рагнавидра, двигается вверх и вниз, изнывая от безумной сладости с внутренним удовлетворением. — Т-тебе даже дрочить приятно.
Голосок Аякса становится тонким, будто бы единственным, кого тут ублажали — был он.
Дилюк не знает куда себя деть и что вообще делать — испуганно копошится, пытаясь отстраниться и прикрыть наготу. Он, сам того не замечая, постанывает, сквозь сомкнутые губы ловит приглушающий восторг поцелуй.
Первым кончает Тарталья, но он об этом не скажет. Позорно получить сухой оргазм из-за того, что сох по своему напарнику столь долгое время.
Но вот Дилюк, спустя пол минуты — пачкает Аяску руки. И буквально плачет, не замечая, как по щекам скатываются мелкие слезинки. Его колени дрожат, красноволосый пытается свести ноги вместе, и тем привлекательнее таким кажется для Тартальи.
Есть что-то ужасно пошлое в том, чтобы делать это с неопытным человеком. Он признается себе в том, что это действительно сродни фетиша. Фетиша на Дилюка Рагнавиндра.
Это не значит, что секса вообще не будет — просто не сейчас. Находясь рядом с ним, Аякс привык думать в перспективе.
Он помогает Дилюку подняться, а затем принять душ. Укладывает спать, клянется, что вот-вот тоже ляжет, буквально через пять минут.
Но вместо этого — бродит по квартире, в которой оказался впервые. Минималистично и скупо — такой вот он, его бывший напарник.
Натыкаясь на полку с семейными фотографиями, находит на изображении маленького Дилюка и Крепуса — тогда ещё в звании капитана полиции.
— Я никогда не позволю тебе узнать правду, мой дорогой Рагнавиндр, ты ведь возненавидишь меня. Ведь я, как ни кто другой, причастен к смерти твоего отца.
