Год 1882
Шандор
Капитан Морейн терял терпение. Он должен был встретиться с Адрианом в три часа после полудня, чтобы обсудить расследование. Но часы на ратуше пробили четыре, а от юного отпрыска рода Леруа — ни весточки. Официант дважды подходил к его столику и, кажется, его терпение тоже было на грани. «Воды со льдом и дольку лимона, пожалуйста», — отвечал Морейн и сдержанно отодвигал меню. Шутки ради или по чистой случайности Адриан Леруа выбрал это заведение — капитан не знал. Но оно было ему не по карману. Суп Буйабес, бургундская говядина, фуа–гра из утиной печени, позолоченные вазы с белоснежными розами, бокалы, украшенные серебром… Дамы в шелках и рубинах садились выпить кофе, мужчины выходили из карет и прятались в тени белоснежных шезлонгов; некоторые смотрели на него с недовольством, другие — с интересом, но никто не видел в обычном капитане полиции ровню. Каждая минута ожидания падала на сердце Морейна новой тревогой. Четыре трупа. Четверо мертвых священников в его городе, убитые, растерзанные, выставленные на показ. «Я зря теряю время, — со злостью подумал капитан. — А этот обнищавший виконт вместо помощи испытывает на прочность нервы всей парижской полиции!» — Шандор, вот вы где! — Адриан Леруа, вместе с напыщенными улыбочками, резким запахом парфюма и молочно–белыми одеждами сел в кресло напротив и сразу взялся за меню. Капитан попытался скрыть раздражение, но получилось плохо. Обида, почти детская, выплеснулась из него вместе со словами: — Вы заставили ждать больше часа! За это время могло произойти очередное убийство. Адриан изящно склонил голову — щеку мазнули темные кудри. Он поправил шейный платок резким, несвойственным для знати, жестом, его полные губы на мгновение дрогнули, будто от сильной боли. Но, в следующую секунду юноша вернул себе самообладание, подозвал официанта и, ослепительно улыбаясь, обернулся к Морейну: — Но не произошло же! Право, капитан, вам нужно иногда отдыхать. Лето в этом году просто невыносимое, но здесь подают прекрасные прохладительные напитки. Вы, наверное, в своей скромности, не осмелились ничего заказать, раз пили только воду! Морейн будто впервые заметил, что глаза у его собеседника — синие, словно июльская ночь, и жестокие. Адриан ясно дал понять, что не хочет сотрудничать, ещё во время первой встречи. «Я не буду гоняться за маньяком по тёмных подворотнях и пачкать руки в крови!» — ответил юноша, и был прав: такие, как он, не годятся для расследования. Но затем убили преподобного Антония — духовника семьи Леруа, и «это нас не касается» переросло в «хорошо, я согласен консультировать вас, но на своих условиях». Только согласие на помощь эту помощь совсем не значило. Адриан опаздывал на встречи, вел себя грубо и насмешливо, топтался на месте преступления, уничтожая улики и на все претензии отвечал: «Если вам что–то не нравится, пожалуйста, избавьте нас обоих от страданий — отстраните меня». «Сто лет назад его бы вздернули на висельнице за несуществующее преступление или зарезали в подворотне, двести лет назад — сожгли бы как еретика, да и сейчас, будь он менее знатным и более бедным, отношение было бы другое. Но как же, сын древнего семейства! Человек, способный убивать, будет искать убийцу. Смешно…» — думал капитан Морейн, но ни одно дурное слово не выплеснулось из его уст. Он дождался, пока Адриан выпьет воды со льдом и закажет обед, а затем вернулся к делу.***
Круговорот смертей был привычным уже несколько сотен лет. Краткий период затишья сменялся общим напряжением: люди становились грубее, злее да изощрённее в пытках; спокойное время порождало чудовищ, убивающих жестоко и без разбора. Когда города умывались кровью, неизменно приходила чума — многоликая, она каждые несколько лет меняла маски. И тогда город уже захлёбывался кровью. Гибли тысячи, десятки тысяч. А когда чума разжимала хватку, наступал период затишья. Люди цеплялись друг за друга в тщетной попытке вытеснить прочь горе утраты. Мистики считали, что убийцы делают благое дело. Чем больше убийств происходило в пору затишья, тем милосерднее были болезни. Природа хранила равновесие. Шандор это равновесие ненавидел. Разодетое в шелковую рубашку с жемчужными пуговицами, с напудренным лицом и массивными кольцами на длинных тонких пальцах, это равновесие пило шампанское со льдом и кривило губы. — Бог свидетель, Морейн, вы и сами прекрасно справляетесь! — виконт Леруа поддел острым ногтем страницу блокнота. — Выписали всех известных убийц Парижа… Внушительный список. Собрались каждого лично опрашивать? Шандор промокнул платком пот на лбу, допил остатки воды с лимоном. Попросить еще один стакан не разрешала гордость, заказать что–то — упрямство. Адриан тонко улыбнулся, подвинул бутылку шампанского и тарелку с вишнями — темными, в блестящих каплях влаги, будто только что из райского сада — но Морейн покачал головой. — Надеюсь, вся ваша глупость ушла в неприязнь ко мне, дорогой капитан. Начнете допрос с меня? Я бы с радостью поведал, чем занимался в последнее время. — Лучше бы поведали, чем занимается убийца. Адриан фыркнул и выплюнул косточку в стакан. — А есть разница? Делаете вид, что вам есть дело до чужих смертей, но правда в том, что ваша репутация испорчена, — виконт примирительно положил ладонь поверх сжатой в кулак ладони Морейна. — Вы стали капитаном незаслуженно. Ничего не поделаешь — воронья чума унесла слишком много жизней, а после нее так долго было тихо… Этот убийца бросил вам в лицо дуэльную перчатку, не меньше. Скоро все начнут судачить, что капитаном быть вам осталось недолго. Шандор выпустил сквозь зубы горячий воздух, выдернул руку и вытер ее о кружево белоснежной салфетки. Пусть Адриан Леруа да и весь высший свет думает, что это правда, что Морейну есть дело только до своей репутации. Плевать. Капитану хотелось выплеснуть остатки шампанского в это гордое лицо, сказать: «Да, вы правы, нет дела мне к мертвым священникам — я их живыми-то в глаза ни разу не видел. Пусть весь мир горит в безумном огне, только не мой округ». Но он молча выдержал взгляд Адриана и вернулся к блокноту. Имена мелькали перед глазами; тонкий солнечный луч делил страницу надвое, а шум улиц становился с каждой секундой невыносимее. — Убийца всегда оставляет тело в людных местах или в церквях. Он или не хочет их прятать, или не имеет достаточной силы, чтобы это сделать, — Адриан небрежно махнул рукой, чтобы подозвать официанта. — Вы же опросили всех нищих, которые околачиваются возле храмов. Неужели никто ничего не видел? Морейн только отрицательно покачал головой. — Значит, предложили мало денег. Вопрос всегда в цене. Тишина казалась оглушительной. Морейн чувствовал ее, словно удар в затылок, словно нехватку воздуха под толщей черной воды. Он вдохнул и выдохнул — медленно, тяжело, сделал несколько росчерков ручкой на салфетке и когда почувствовал, что готов говорить без брани, ответил: — Расплачивайтесь и уходим. До последнего места преступления минут десять ходьбы.***
Жара раскалила воздух, и запахи — вместе с ним. Морейн пытался не злорадствовать, но вид отпрыска Леруа — слезинки в уголках испуганных глаз, дрожащие пальцы, прижимающие к лицу платок — доставлял ему истинное удовольствие. На этом удовольствия заканчивались. Вонь была беспощадной — едкая, осязаемая, она плыла в воздухе, словно корабль-исполин. Гнилые овощи и рыба, нечистоты и мусор были главными составляющими мерзкого парфюма Парижа. Аристократы старались не замечать этого: они ездили в экипажах, мастерски обходили «проблемные улицы», как они их назвали, носили с собой мешочки с травами или надушенные платки. «Проблема явно преувеличена, — писали они своим знакомым из Англии. — Чего только журналисты не придумают». Но проблема была. Она смотрела на странную парочку — щеголь в белом костюме да угрюмый полицейский — из каждого угла голодными, безумными глазами. — Ни один достойный член общества не сунется в эту дыру, — Леруа смахнул слезинки с уголков глаз. — Так зачем мы здесь? Морейн пожал плечами. — Опросим свидетелей, насладимся видом. — Мне нужно преподать вам урок по наслаждениям, капитан, — Адриан бросил томный взгляд, но шелковый платок, скрывавший почти все его лицо, смазал картину. — А то вы не имеете о них ни малейшего представления. Шандор поморщился, но промолчал. В переулке мелькнула тень; капитан невзначай коснулся дубинки на поясе, расправил плечи. Осторожность иногда граничила в нем с паранойей, но не в этом случае. Жестокость следовала за человечеством по пятам от самого сотворения мира. Эти отупевшие от голода люди готовы глотки рвать и сокрушать мироздание ради самого ничтожного кольца с пальца Адриана Леруа. Кто-то надеется урвать кусок лучшей жизни, другие же — что их поймают и отправят на казнь. Только так они смогут умереть раньше срока. — Держитесь ближе, монсеньор, — идея притащить сюда Адриана Леруа вдруг показалась капитану донельзя глупой. Если наследника графа зарежут в грязной подворотне, Шандора ждут безрадостные дни. Возможно, на него даже повесят убийство и казнят на главной площади — слишком большая цена, чтобы навсегда стереть мерзкую улыбку с холеного лица. Адриан подошел почти вплотную, невзначай коснулся дубинки на поясе капитана. Его жестокие глаза блестели восторгом и отвращением, словно у безумца, но еще — холодным расчетом. — Вы допустили ошибку, дорогой мой Шандор, когда притащили меня сюда. Здесь ведь всякое может случиться… Морейн сцепил зубы. Он сам быстрее прикончит этого заносчивого аристократа! Схватит за горло и будет душить, пока синева глаз не помутнеет, пока… Нет, не прикончит. Возможно, даже ударить не сможет. Шандор медленно выдохнул, начал осматриваться. Он не был с нищими этой улицы на короткой ноге — так, иногда подкидывал пару монеток за мелкие наводки, но этого слишком мало, чтобы чувствовать себя в безопасности. Капитан кивнул Адриану и свернул в один из переулков. Запах мочи и гнили усилился, воздух загустел и едва протискивался в ноздри; в тени мелькнули красные крысиные глаза. Проулок был узким и кривым — двоим не поместиться, поэтому Адриан держался позади. Было так тихо и душно, что Шандор чувствовал, как чужое дыхание ерошит волосы на его затылке. Ощущение показалось ему неприятным и волнующим одновременно — это было дыхание смерти. За углом послышались голоса: умоляющий — тонкий, почти детский и недовольный — грубый, скрипучий. Капитан обернулся к Адриану и приложил палец к губам. Юный виконт стоял близко-близко, его темные волосы мягко сверкали в приглушенном свете, а взгляд полнился охотничьим азартом. «Для него это игра, новое развлечение, — с непонятной яростью подумал Шандор. — Приключение, которым можно похвастаться перед дамами в салоне. А для других — это вся жизнь». — Хотите провести допрос? — шепнул Морейн. Зрачки Адриана расширились, затопили почти всю радужку, но он только отрицательно покачал головой. Конечно. Такие только на словах умеют бахвалится. За углом не происходило ничего интересного. Нищенка сидела на перевернутой корзине в тени разрушенной часовни и чистила ножом сморщенную репу. Со всех сторон ее обступали дети; они собирали очистки — кто-то прятал в карманы, другие же сразу отправляли в рот сморщенные кусочки. Старуха пыталась прогнать их, махала ножом, но дети не отступали. Изодранные одежды, чумазые лица, ноги-спички, заляпанные босые ступни — у них не было возраста, пола, цвета волос и кожи. Грязь и голод пропитали их ество. Старуха бранилась, но доставала репу за репой и счищала намного больше, чем стоит. Она могла бы вовсе ее не чистить — слишком большое расточительство для нищих, но подождала это делать, из доброты или жестокости — неизвестно. — Бог в помощь, Жани, — сказал Морейн. Дети взвизгнули и бросились наутек: в их сердцах жила недоверчивость к чужакам — хорошо одетым мужчинам, которые обещают помощь, твой друг уходит, совсем недалеко, тут, за углом, и больше никогда не возвращается. — Спугнул моих воронят, — прохрипела нищенка. Голос ее был скрипучим, словно старая телега. Она спрятала нож и недочищенную репу в фартук и поднялась. На Адриана она даже не смотрела, будто его не было здесь вовсе, а Шандора рассматривала пристально, словно пыталась что-то вспомнить, но не могла. — Скажи-ка, Жани, — Шандор ловко достал из кармана монетку и подбросил ее в воздух, но старуха только презрительно фыркнула. Капитан добавил к первой еще несколько монет. — Может, кто болтнул чего нового? На счет того мертвеца. Адриан и Жани рассмеялись одновременно. Они переглянулись — осторожно, даже испуганно. — Дорогуша, лучше не пытайся говорить по-нашему, — хихикнула старуха и выхватила из рук Шандора монетки. Волна вони поднялась в пылающий воздух, пылинки заискрились на солнце. — Я тебе все сказала тогда. Думаешь, если приведешь дружка с красивыми цацками, я разговорчивей стану? Как бы не так. — Жани, не знаешь сама, расскажи, кто может знать. Кто-то убивает людей, скоро и до вас доберутся. — Мне то что? Убивают богачей, нищих — не трогают, — старуха сплюнула в грязь. — Как по мне, пусть их хоть всех перережут. — Это служители бога, проявите уважение! — притворно возмутился Адриан. — Бога? — старуха дернулась, будто от пощечины, подхватила корзину и заковыляла прочь. Запах мочи и грязи потянулся шлейфом за ней. — Оглянитесь, никакого бога здесь нет.