Старая Ива

— Матушка, вам понравились миндальные пряники? — озарив беседку Пурпурной Паучихи невинной улыбкой спросила Цзян Яньли, как бы между делом наливая хмурой, под стать небу, матери горячий чай. — Да, А-Ли. Хорошо получились. — быстро ответила пребывающая глубоко в себе женщина. По-кошачьи настороженные глаза смотрели в одну точку, будто бы Юй Цзыюань пыталась загипнотизировать колышущуюся на ветру занавеску. Мысли её находились далеко от выпечки дочери, да и от Пристани Лотоса в целом. Стоящая за спиной госпожи Цзиньчжу с тревогой посмотрела на изредка потрескивающий Цзыдянь. — Мама, — подала Цзян Яньли матери цветущий чай. Бросив взгляд на белый цветок магнолии в чашке, Юй Цзыюань краем сознания вспомнила фразу, много лет назад сказанную старшей сестрой, пытавшейся читать нотации вместо матери: «…Ваша помолвка — дело решённое, ничего удивительного в том, что он подарил тебе молодое деревце. Магнолия — самый благородный символ семейного счастья, женственности, а ты что?! Заявила, что терпеть не можешь ухаживать растениями!». Цзян Фэнмянь… Тонкие пальцы с силой сжали чашку, после чего раздался жалобный треск. — Матушка! — Госпожа! — Только посмей… — зло прошептала женщина пустоте, пока с ошпаренной и порезанной руки стекал чай, смешиваясь с кровью. Боль ничуть не отрезвила хозяйку Пристани Лотоса, на чьём лице, на мгновение, промелькнуло отражение тяжкой душевной муки. «Только посмей там помереть! Я сама тебя найду в этом чёртовом Огненном Дворце и лично придушу, если это произойдёт!». Вэй Цансе, стоявшая в тени коридора перед мостиком, скрестив руки на груди, пристально и незаметно наблюдала за происходящим, как никто иной понимая чувства Пурпурной Паучихи. Впервые они полностью сходились в своих мыслях. С тех пор, как несколько часов назад в Пристань Лотоса вернулись А-Чэн и А-Сянь, в резиденции будто натянулась грозящая вот-вот лопнуть тишина, и лишь Цзян Яньли осмелилась потревожить эту рвущуюся струну. Двое юношей были первым делом расспрошены и отправлены к лекарке Мэй, которая едва ли не силой заставила обоих принять успокаивающий отвар и лечь в постели. Теперь же в воздухе беседки витал единственный вопрос: «Что дальше?» Умом Юй Цзыюань понимала, что вскоре должны явиться посланники от Вэнь Жоханя с ультиматумом, понимала, что скорее всего явится не пара-тройка человек, а большой, хорошо вооружённый отряд, понимала, что в случае отказа или убийства послов, всем заложникам в Огненном Дворце придётся крайне тяжело, понимала, что Цзян Фэнмянь сделал выбор против спасения такой ценой, что было более чем разумно. Она злилась, но понимала, и была бессильна хоть что-то изменить, от чего злилась ещё больше. Её муж выбрал их сына и суверенитет ордена, и Юй Цзыюань ничего не оставалось, кроме как поднять защитный барьер над Пристанью Лотоса и с замиранием сердца ждать, когда металл Цзыдяня обожжёт её саму. Тогда у неё не останется причин сомневаться и надеяться — лишь глубоко в душе лить слёзы по мужу и тем адептам, что отправились на состязания лучников вместе с ним. Но для всех она будет сильной. Она обязана быть сильной. Ради сына, ради дочери, ради великого, чтоб его, ордена Юньмэн Цзян. — Госпожа! — Вихрем пронеслась Иньчжу мимо подпирающей стену Вэй Цансе — К Пристани Лотоса плывут джонки! Флагман дойдёт до причала приблизительно через десять минут. На парусе — символика Цишань Вэнь. Натянутая до предела струна тишины, спустя долгую секунду была порвана тихим, не терпящим возражений стальным голосом Пурпурной Паучихи. — Поднять защитный барьер. *** Сон не шёл. Будто бы в голову воткнули железную спицу, которая мешала уставшему телу даже после успокаивающего отвара провалиться в тяжёлый и треплющий душу кошмар. Очередной кошмар, наполненный гарью и смрадом гниющих тел. Притворяясь спящим, Цзян Чэн внимательно прислушивался к дыханию спящего рядом Вэй Усяня. Шисюн так и не отправился в свою комнату, сказав, что рядом с Ваньинем он быстрее уснёт. Мол, шиди на него действует лучше любого успокаивающего отвара лекарки Мэй. На деле же, не спали оба. Цзян Чэн это слышал, искренне надеясь, что аналогичного не заметил Вэй Усянь. Сбоку послышался крайне тихий, но тяжёлый вздох, после чего шисюн повернулся на бок, лицом прямо к «спящему» Ваньиню, и тёплая рука аккуратно, почти невесомо, коснулась острых юношеских скул. Цзян Чэн, казалось, забыл как дышать. — Шиди? — тихо позвал Вэй Ин, но Цзян Чэн, опомнившись, продолжил изображать крепкий сон. — Я всегда буду рядом, А-Чэн. — уже едва слышно прошептал Вэй Усянь, спустя несколько минут. — Я всегда буду твоей опорой и твоим орудием. Я всегда буду радоваться и грустить вместе с тобой. Я всегда буду любить тебя, Цзян Чэн. Пусть ты никогда и не узнаешь этого. Клянусь в том перед Небом и Землёй, перед предками и родителями. Клянусь перед тобой. Я никогда не предам тебя, Цзян Чэн. Никогда. *** Затянутое тучами небо над Пристанью Лотоса окрасилось в тёмный, глубокий пурпур, отражая свет мгновением ранее поднятого защитного барьера. Тихой, незаметной тенью проскользнув мимо стражи, Вэнь Чжулю в очередной раз порадовался своей сообразительности и предприимчивости. Не отправься он вперёд и не проберись по странному острову посреди реки в хозяйственные склады, то не имел бы возможности обрушить воистину несокрушимый барьер Юньмэн Цзян. Теперь, если переговоры и провалятся, то победа Цишань Вэнь всё равно будет обеспечена. Печально, что для этого необходимо будет уничтожить весь орден Юньмэн Цзян, однако, пока таково желание Вэнь Жоханя, он, Вэнь Чжулю, его верный пёс, будет только рад воплотить в реальность мечту хозяина. *** -… Я никогда не предам тебя Цзян Чэн. Никогда. — ЧТО ТЫ ТОЛЬКО ЧТО СКАЗАЛ?! — совершенно забыв об игре в «спящую красавицу» едва не проорал Ваньинь. Что же это получается, Вэй Усянь вместо Ванцзи… теперь ему в любви признаётся?! С какого это перепугу?! В прошлой жизни такого уж точно-!.. На этом месте он осёкся. — Ши-Шиди?! Ты, ты н-не спал? — Тут же подскочил Вэй Ин, отползая к самому краю, подальше от пребывающего в шоковом состоянии Ваньиня. В голове же Цзян Чэна, тем временем, табуном диких лошадей пронеслась дикая, крайне непривычная мысль: А были ли у шисюна подобные чувства к нему и в прошлой жизни? Ещё час назад, Цзян Чэн уверенно сказал бы «нет», сказал бы, что этому ходячему несчастью суждено по уши втрескаться в чёртового Лань Ванцзи, однако… что, если посмотреть чуть раньше? До событий на горе Дафань, до храма Гуаньинь. Ведь почти ничего не изменилось в их отношениях, между той жизнью и этой. Возможно ли… — Вэй Усянь, — серьёзно начал Цзян Чэн, однако тут же был перебит. — Ш-шиди, успокойся! Я… Считай, что ты этого не слышал! Это шутка! Да, просто очередная моя идиотская шу- — А ну стоять! — рявкнул Ваньинь, хватая за одежды пытающегося слезть с постели и сбежать Усяня, однако, не рассчитав расстояние, повалился на шисюна. — А-Чэн! — Оба юноши с грохотом упали на пол, однако хватку Цзян Чэн не разжал. — Вэй Усянь, немедленно повтори то, что ты сказал, думая, что я сплю. — Чеканя каждое слово, прижал шисюна к полу Ваньинь. Он по-прежнему не верил в реальность происходящего. В повисшем молчании отчётливо слышалось частое дыхание двух молодых людей. — Я…я сказал, что люблю тебя, А-Чэн… что никогда не покину и не предам твоего доверия, что- — Как давно? — Что? Я… я не знаю… после возвращения из Гусу? После того, как потерял тебя перед соревнованиями? Цзян Чэн ослабил хватку, несколько отстраняясь. Любовь? А не спутал ли Вэй Усянь её с жалостью? С тревогой за названного брата? Ведь даже в прошлой жизни с Лань Ванцзи… они ведь сошлись далеко не сразу. А что, если Вэй Ин снова будет вынужден пойти по тёмному пути? Если всё повторится? — Не приноси клятв, которые не сможешь исполнить. — Спокойно и холодно произнёс Цзян Чэн, отворачиваясь. — Будем считать, что этого разговора- -Почему?! — Вскрикнул уже Вэй Ин, аккуратно хватая Цзян Чэна за локоть. — Почему ты считаешь, что я непременно тебя брошу?! Голос первого ученика был будто надломлен отчаяньем, непониманием. — Сколько нам сейчас, Вэй Ин? — Спокойно, даже мягко задал встречный, пожалуй, риторический вопрос Ваньинь. — Не слишком ли рано приносить клятву, которой придётся следовать до самой смерти? Твоей или моей, не столь важно… — Я готов ей следовать! Всю эту жизнь, все следующие, вечность! — Хах… — Я столь смешон в твоих глазах? — Цзян Чэн слышит его боль, и, в то же время, не меньшую чувствует внутри собственного сердца, от того, что чувствует к Вэй Ину ровно тоже самое. Но на сей раз он слишком боится обжечься, боится довериться Усяню до конца, боится, что тот однажды вновь полюбит Лань Ванцзи! Если Цзян Чэн обожжётся, то в тот же миг сгорит дотла. — Посмотри на себя. — Горько усмехнулся слепой юноша. — Первый ученик ордена, третий прекраснейший и самый талантливый из молодых господ. В столь юном возрасте твоё золотое ядро уже столь сильно, что ты вполне способен одолеть легендарное чудовище. — А-Чэн, — А теперь посмотри на меня. — Не дал перебить Ваньинь, будто бы пытаясь убедить не Вэй Ина, а самого себя. — Я — калека, не имеющий каких-либо талантов и не способный пользоваться духовной энергией. Всю жизнь я проведу в этих стенах, изредка отправляясь неважные мероприятия в другие ордена. Моё тело… я состарюсь куда раньше тебя, Вэй Ин. Раньше А-Ли, раньше Павлина, возможно, даже раньше родителей. Через полвека я буду уже сморщенным, слепым стариком с кучей внутренних болезней, а ты… ты по-прежнему будешь молод, Вэй Усянь. Я говорил однажды, возможно, ты уже и не помнишь: я не хочу, чтобы со мной находились рядом, общались, дружили, и даже любили, лишь из жалости и чувства долга. Поэтому не приноси клятв, которые спустя годы придётся, а не захочется выполнять. Ты… ты влюбишься в человека куда лучше меня и проживёшь с ним долгую и счастливую, как в глупых детских книжках, жизнь. — Так значит, ты всё уже решил? — Одними губами произнёс Вэй Усянь, однако тон его был совершенно непривычно непреклонен. — Распланировал для меня идеальную жизнь? Все становятся счастливы, а ты остаёшься в тени, забытый и брошенный в одиночестве? Хочешь, чтобы я согласился на такое идиотское «долго и счастливо»? Так ты всё распланировал?! — Вэй Ин резко дёрнул локоть Цзян Чэна на себя, и тот по инерции полетел к нему в руки. — Что делаешь?! — Никогда. — Припечатал Вэй Усянь таким тоном, что казалось, даже боги не смели бы противится. — Если дело лишь в длине жизни, то я собственными руками развею своё золотое ядро. — Даже не вздумай! — Тогда к чему всё это? Кого я там должен встретить и влюбиться без памяти? С чего ты это взял? — Вэй Ин, — Я уже говорил, и готов повторять пока не сотру язык и не лишусь рук: Цзян Ваньинь, я всегда буду рядом с тобой, всегда буду твоей опорой и твоим орудием, всегда буду радоваться и грустить вместе с тобой, всегда буду любить тебя, в том клянусь перед Небом и Землёй, перед предками и родителями, клянусь перед тобой, Цзян Чэн, и никогда моё сердце в желании исполнять эту клятву не переменится. Даже, если ты не примешь эти чувства, если попросишь Главу наказать или изгнать меня, даже если прикажешь умереть! — Вэй Ин… — Сердце кричало, билось через раз и, впервые в этой жизни, он не знал, что сказать. — Я люблю тебя и ничто на свете не изменит этого, А-Чэн. — Болью и лаской отозвался голос Усяня, и Цзян Чэн молниеносно нащупав его лицо, решительно впился поцелуем в горячие, пульсирующие губы. Неловко, неумело, совсем по-ребячески, вовсе не ожидая взаимности. Пусть однажды он сгорит, пусть когда-нибудь разлетится искрами и золой раненое сердце, но здесь и сейчас Цзян Чэн хочет быть обманутым этим подавливаемым долгие годы чувством. Чувством, которое он пронёс через обе жизни. Секундная слабость растянулась в минуту, потом в две и даже три, а поцелуй всё не заканчивался, лишь прерываясь в моменты, когда воздуха переставало хватать вовсе. Цзян Чэн слышал, как громко и часто стучит сердце Вэй Ина, чувствуя, как собственное откликается точно также, грозя вот-вот проломить изнутри грудную клетку. Шероховатые ладони Вэй Усяня гладят его скулы, челюсть, лоб, сбившуюся причёску, большие пальцы очерчивают тонкие брови и Цзян Чэн льнёт к этим рукам, не разрывая поцелуй. Он жаден, возможно, даже слишком, но собственные руки спускаются ниже, очерчивая чужую грудь, считая каждое ребро, под конец обвивая талию, гладя широкую, натянутую подобно струне спину, и Цзян Чэн ничего не может поделать с собой и эти разгорающимся на коже и внизу живота чувством. — Мой. — в самые губы шепчет Ваньинь, пытаясь отдышаться между поцелуями. — А я очень ревнив и никому не позволяю класть глаз на то, что принадлежит мне. — Тогда я надену плотную вуаль на всё лицо, а волосы скрою платком. — Сладко шепчет в ответ Вэй Усянь, прежде чем отнять руки от лица Ваньиня и сцепиться с ним пальцами таких горячих, как и губы пульсирующих, рук. Поцелуй стал похож на борьбу, пальцы юношей то извивались змеями, то вновь сцеплялись в крепкий замок, а Цзян Чэн, сам уже не понимая как, лежал на полу. — Кхм! М-да уж, я вам не мешаю? — ушатом ледяной воды обрушился на юношей полный сарказма голос Вэй Цансе, стоящей в дверях. *** Что-то страшное надвигалось на Пристань Лотоса. Вэй Цансе чувствовала это кожей, каждой каплей крови в своём теле, подходя к барьеру, с другой стороны которого уже толпились адепты ордена Цишань Вэнь. Несколько впереди прочих стояла девушка, едва ли старше Цзян Яньли, однако даже в полумраке была видна совсем не присущая юному возрасту усталость, что уже оставила следы на её лице. — Вэнь Цин приветствует приветствует орден Юньмэн Цзян и выражает почтение хозяйке Пристани Лотоса, — степенно поклонилась барышня, прежде чем обратить взгляд на Цансе. О, женщина прекрасна знала такие глаза! Эта девочка не хочет выполнять приказ, но должна, а потому убирает свои хотелки куда подальше. Она отстранилась от чувств, от реальности… безликий инструмент. Какая досада. — С какой целью ты прибыла сюда, Вэнь Цин из Цишань Вэнь? Что на землях ордена Юньмэн Цзян делает армия Вэнь Жоханя? — Строго спросила женщина. — Верховный заклинатель Поднебесной, Глава Великого ордена Цишань Вэнь, Вэнь Жохань, передал со мной слова для Госпожи Пристани Лотоса. Я обязана сказать их ей лично. — И для этого здесь армия? — Послание слишком ценно. Это — охрана, и она подождёт за барьером Пристани Лотоса, в которой со мной уже ничего не случиться. «Какой язычок» — хмыкнула про себя Вэй Цансе, прежде чем бросить девушке талисман-пропуск. В конце концов, Юй Цзыюань и предполагала нечто подобное. Вопрос и проблема теперь заключались в другом — Вэнь Чжулю. Где сейчас эта цепная собака? В Цишане? Или всё же здесь?.. — Будьте нашим гостем, дева Вэнь, — будто бы мягко и радостно улыбнулась Вэй Цансе, из-под прикрытых глаз наблюдая за реакцией. — Госпожа Юй Цзыюань с радостью примет Вас. — Дева Вэнь благодарна Госпоже Юй за гостеприимство и заботу. — повторно поклонилась девушка, прежде, чем перешагнуть грань барьера. Не проронив более ни слова, Вэй Цансе повела целительницу в зал для приёмов, где уже ждали Юй Цзыюань, и самые верные из слуг. Беззаботная, для посторонних, улыбка на лице женщины, на миг дрогнула, стоило мыслям вернуться к Сжигающему Ядра. Недоброе предчувствие не покинуло её, усиливаясь с каждой минутой. Стоит как-нибудь сказать об этом Цзян Яньли. А пока — нужно держать беззаботную улыбку. Намеренья Цишань Вэнь очевидны, впрочем, как и намеренья Юньмэн Цзян. Обеим сторонам лишь и остаётся, что делать хорошую мину при плохой игре. Вопрос — как долго будет длиться эта опера? — Цансе, это наша гостья? — вдруг показалась из-за очередного поворота Цзян Яньли. «Наверняка поджидала» — отметила женщина, давая Вэнь Цин время представиться. — …Надеюсь, Вам понравится Пристань Лотоса! — Обворожительно закончила своё щебетание юная хозяйка Пристани Лотоса, после чего перевела ставший обеспокоенным взгляд на свою слугу — Цансе, рядом с хозяйственными постройками я видела белую крысу. Я ужасно её боюсь, а ещё она может больно укусить братика и А-Сяня, если проберётся к ним. Не могла бы ты её поймать, чтобы она не навела суету? Не беспокойся, я сама проведу нашу дорогую гостью к матушке. Крыса? Цзян Яньли их в жизни не боялась. «Белая», «навела суету»… Вэнь Чжулю! — Не беспокойтесь, юная госпожа, я её поймаю. — Удачи и спасибо тебе, Вэй Цансе! — Просияла молодая барышня, уводя несколько растерявшуюся целительницу под локоть. — И, Цансе, — обернулась она на последок. — Я ещё не кормила нашу черепашку. Проследи, пожалуйста, чтобы Сюань-Сюань не осталась без ужина. — Как прикажете, молодая барышня, — кивнула Вэй Цансе, прежде, чем пойти в жилое крыло. Следовало немедленно отправить юношей в главный зал, там определённо безопаснее, чем в корпусе, практически ничем не защищённом от Вэнь Чжулю. По-привычке бесшумно подойдя к покоям Цзян Ваньиня и открыв дверь, женщина оторопела, замерев на добрый десяток секунд. Её сын. С Цзян Чэном. На полу. Целуются. И явно дело поцелуями ограничиваться не собиралось! — Кхм! М-да уж, я вам не мешаю? — Пришла наконец-то в себя женщина. — Или мне ещё спасибо сказать, что вы одеты? — Мама?! — Что «мама»? Ну что «мама»? Что, А-Сянь? Как я ещё должна реагировать на… на подобное? — Выплеснула негодование женщина, однако, собравшись и вспомнив, зачем, собственно, и искала двух оболтусов, стыдливо раскрасневшихся под её грозным взглядом и тоном, взяла себя в руки — Ладно, юноши, мы ещё обязательно об этом поговорим. И если не вшестером, то вчетвером точно, — многообещающе припечатала она. — Но не сейчас. Быстро приведите себя в порядок и стрелой в зал для приёмов гостей. — Мама, что… — Вэнь Чжулю под защитным куполом. В корпусе вы сейчас одни, не считая лекарки Мэй. Никто не хочет найти по утру ваши хладные тела, поэтому брысь под присмотр Юй Цзыюань. — Вэй Цансе, — наконец-то выдал хоть слово Ваньинь — Тебе-то ещё что? — По какой причине прибыли Вэни? Обвиняют на ровном месте кого-то из младших учеников? — Нет. Пока не знаю. Спросите у Яньли, она как раз должна с самого начала наблюдать за этой пьесой. Если это всё, то я пошла. А-Сянь, будь осторожен и не лезь в конфликт. Твоя задача — защищать Цзян Чэна, а остальное… — Не моего ума дело, — с тяжёлым вздохом закончил за мать Вэй Ин.