***
— Да, мне сложно контролировать себя, но ты ведь знаешь! – двое в чёрном заваливаются в квартиру, вот только уже без драк, а лишь крича, перебивая друг друга. — Если бы не твой срыв, то такой паники бы не было. Я даже одёрнул тебя раз, но ты словно обезумел! — Я отправляюсь в главный госпиталь уже завтра. У меня будет время подумать, – Мин чует, что градус повышается, поэтому падает на диван в обуви, прячась за его спинкой от разговора. — Конечно, ведь я завтра же напишу письмо о твоём переводе в Район госпиталя или, – капитан не ожидал, но голос предательски дрогнул, — даже о временном отстранении. Мин в этот момент закуривает, надолго задерживает дым в лёгких, желая отключиться, раствориться вместе с ним, но не получается. Он всё же выдыхает, чувствуя хладнокровность в голосе капитана, и медленно оборачивается. Юнги понимает лишь по глазам, что решение принято и самое страшное — он этого не изменит. — Что? — Я не смогу в очередной раз закрыть глаза на то, что ты устроил сегодня, – потирая шею, он пытается стереть весь груз и ужас минувшего вечера. — За что, Мин? Мы ведь в деталях обсуждали все наши дальнейшие действия! Разве я не говорил тебе, что наша задача спасать, а не помогать приумножать жертвы Ордена? — Смысл моей жизни — спасать лишь тебя. На остальных мне плевать. Неужели из-за пары никчёмных жизней, которые могли навредить нам, ты вот так выкинешь меня, как ненужную шавку? — Тебе надоело потакать моим приказам, а мои слова уже давно пустой звук для тебя. Ты всегда был и будешь диким лисом. Капитан это заприметил уже давно. Им нужно разделиться в кратчайшие сроки, чтобы хоть кто-нибудь из них остался жив. Юнги лихорадит. От него хотят оторвать самую важную часть, потушить тот важный огонёк внутри, без которого он точно загнётся, однако будучи загнанным в угол зверем, он будет рвать до последнего. Ему хочется столько всего сказать прямо сейчас, да и лучшего момента больше не представится, поэтому нужно начинать, а ему кто-то лёгкие зашил и все мысли в голове перемешал. Он столько лет пытался закопать поглубже это сумасшедшее чувство, задушить таблетками и жидкостями ощущение, что не умрёт даже после его смерти, но оно всё без конца тлеет внутри. Так и не понял, что вырыть яму своему сердцу — всё равно, что вырыть её себе же. — Не оставляй меня снова, слышишь? Не смей! Я же не смогу дальше, если снова потеряю тебя! Чон на секунду уходит в себя, пытаясь вспомнить, когда в последний раз его так называли. Словно переместился на годы назад, где перед ним снова стоял тот растерянный парень с банданой, которого он встретил в Пусане, в их первый день знакомства с будущим делом их жизни. У него был такой же дрожащий голос и безжизненный взгляд. Какой ужасный день, чтобы вспомнить прошлое. — С меня уже хватит на сегодня. Проваливай, Мин. Чон разворачивается и почти скрывается за дверью, но Юнги нагоняет его и прижимается со спины, используя всю свою оставшуюся силу, всю смелость, чтобы задержать и не дать ему уйти. Так у него будет возможность договорить, потому что не страшно, ведь глаза не в глаза. — Отстранение для меня — контрольный в голову, – Гук пытается разорвать замок из его рук, ругается, но для Мина ослабить хватку — всё равно, что умереть. — Я прилип к тебе намертво ещё с самого начала, пули твои глотал, которые мне не предназначались. Да я ради тебя сердце своё собственноручно вырежу, неужели ты до сих пор не понимаешь, почему?! В холодной квартире полночь; слышны лишь тихие всхлипы в спину, из-за которых чёрная рубашка постепенно прилипала к телу. Чон помнит множество моментов, когда она была полностью пропитана не слезами, а кровью, и так же неприятно приставала к телу. В такие моменты всегда появлялся Мин, которому было наплевать на бой, на собственные ранения и потерю преимущества. Именно он из раза в раз бросал всё, чтобы спасти единственное, что для него было важно на самом деле. И это Гук будет помнить всю жизнь, поэтому сейчас старается отблагодарить, спасая его от себя и неминуемой смерти. Капитан хочет подарить в ответ ему жизнь. — Знаю. Именно поэтому ты доложишь мне о результатах своей последней операции и отправишься в заслуженный отпуск. О деталях сообщу тебе позже. Внутри Юнги что-то с треском ломается и кровоточит, поэтому взгляд тут же меняется, а миру вокруг ещё предстоит смениться, только бы ноги донесли до выхода. Он потерял всё и остался опустошён, потому что совершил фатальную ошибку — свой смысл и себя навсегда поселил в Чонгуке.***
Луна медленно уступает, позволяя солнцу захватить горизонт вновь. Ещё тусклые лучи пробивались сквозь неплотные шторы, гуляли по книжным полкам и смятым простыням, после рисования на них до полуночи. Вскоре они дотянулись до бинта на тонком запястье и до светлых волос парня, что были раскинуты по подушке морскими волнами. Ему снилось что-то хорошее, ведь грудная клетка спокойно вздымалась и опускалась, пока солнечные лучи не начали щекотать его лицо, прогоняя сон и делая кожу золотистой. Сегодня важный день, вот только настроение не задалось с самого утра. Тэхён не празднует свой день рождения с самого приезда: пытается поспать в этот день как можно дольше, а остальную часть провести тихо и даже без сладкого. Но сегодня на кухне готовится целый пир, судя по доносящемуся в комнату аромату, а ещё телефон матери постоянно звонил, без того добавляя волнения. Придётся смириться с тем, что больше не удастся уснуть, как и провести день в одиночестве. В это время по квартире эхом раздаётся звонок в дверь. Для миссис Ким это не становится неожиданностью — это пришёл он. Тэхён неохотно покидает тёплую ванную и, в попытках прогнать оставшуюся сонливость, треплет свои влажные волосы по пути, смахивая капельки воды с кончиков. Он не замечает небольшие остатки краски на локтях, и что снова напевает в голове любимую песню, которую снова слушал вчера, пока не уснул. На самом деле, даже не желал бы видеть, как красиво прямо сейчас гостиная залита божественным светом восходящего солнца и человека в её середине, очи которого главные в этом городе и наблюдают за ним. — Святой день, Тэхён. Тебе уже исполнилось восемнадцать. Тэхёна словно привинчивает к полу. Он мгновенно узнаёт голос гостя и застывает в приветственном поклоне. — Ваше Святейшество! Тэхён чувствовал, как липкий страх подкрадывался со всех сторон и уже обволакивал его стопы. Он успел зацепить силуэт лишь краем глаза, но мог поклясться, что это не видение и, похоже, расплата за все его богохульные действия постучала в двери самолично. О чём бы речь не пошла, о ком бы его не допрашивали сейчас, перед глазами Тэхёна витали фрагменты их с Чимином последней встречи и предположения о том, чем закончилась медицинская конференция, ведь в новостях, даже спустя пару дней, были лишь восхваления и позитивные итоги встречи соседних государств. Но Тэхён знал правду. В тот вечер, благодаря капитану, ему удалось уговорить уехать мать и Джина до начала хаоса. Перед выездом с территории выставочного центра Тэхён мог поклясться, что слышал отдалённые крики и выстрелы, но задняя дверь машины быстро захлопнулась и вплоть до самого дома он сжимал рукава чёрного пиджака, думая лишь об одном человеке и недавней встрече с ним, которая может быть последней. Тэхён все еще стоял в поклоне, сжимая в кулаках край футболки. Сейчас от его слов может зависеть не только его жизнь, но и его матери. А может, и ещё пары людей, поэтому любое его неосторожное слово может привести к необратимым и ужасным последствиям. Этот камень ответственности нависал над Тэхёном, заставляя чувствовать его тяжесть всем хребтом. — Ты вырастила чудесного парня, Хаюль, – пастор со смехом бросает взгляд на мать, что вела себя спокойно и лишь улыбалась в ответ, но в этой улыбке было что-то настораживающее, чего Тэхён раньше не видел. — Поднимись, Тэхён. С этого дня зови меня «отец» или «Намджун», если рядом нет моей паствы. Глава спокойно подозвал его рукой и попросил позавтракать с ним, таким жестом вызывая у парня ещё больше вопросов. Он лишь изредка немного поворачивался к матери, одним лишь взглядом спрашивая «всё ли хорошо?» и разглядывал золотистые узоры на одежде пастора, длинную широкую ленту, висевшую на его шее, что была украшена узором из шести крестов, и ожидая хоть малейших объяснений. Он доел всё, что у него лежало на тарелке, а после попросил миссис Ким выйти. Тэхёну до этого кусок в горло не лез и это к счастью, ведь сейчас все его внутренности словно скручивались в узел. — Почему ты перестал наведываться к нам на службу, Тэхён? Я знаю, что ты даже не посещал и любые другие конфессии в нашем городе. Всевидящее око видит всех и никому от него не скрыться. — Я знаю, что Храм народов — моё сердце и душа. Я пропустил достаточно встреч, но… «Меня больше не волнуют правила и уставы вашей секты», — хочет сказать Тэхён, тем самым подписав бы себе смертный приговор. — Всевышний обрекал множество раз тебя на испытания и, ещё совсем в юном возрасте, даже забрал твоего отца, но Бог не посылает испытания, которые были бы нам не под силу, я прав? — Конечно. Вы абсолютно правы, – взгляд направлен на пастора, но он расфокусирован. — Я вижу как тебе тяжело, но ты не имеешь права заполнить свет в своём сердце чем-либо ещё, помимо Бога. Учитывай, что миссис Ким незаменима для Бэйсина, а твоя обязанность — не подвести её и стараться изо всех сил. В тебе я вижу необычайный потенциал, Тэхён, – на этом интонация Главы повышается. — Я пришёл к тебе не только для того, чтобы разделить с тобой пищу и поздравить с твоим днём. В скором времени грядёт Вознесение и новый этап Бэйсина, где ты должен стать главным его двигателем. С нашей поддержкой за твоей светлой душой могут последовать тысячи, и ты приведёшь их в наш Храм. Тебе лишь нужно отдалить от себя неправедных или рассказать нам о них, чтобы не мешали твоей душе открыть новые врата. Тэхён молчит. Он молчит сначала десять, потом двадцать секунд, но язык словно прилип к нёбу. Он понимал, к чему клонит отец Намджун, но всё ещё не мог осмыслить или не хотел, что та самая роль, оказывается, предначертана именно ему. Тэхён помнит, что это был последний урок и последняя лекция обучения в церкви. Именно тогда рассказывают о процедуре выбора преемника для Главы Солнечного храма, как о подарке самого Солнечного Бога-Короля одному из жителей. Это невиданная честь и подарок судьбы, обозначающий высшее положение в обществе до конца дней, но для Тэхёна всё это означало лишь проклятие. Ночной кошмар или агония, но точно не благословение. Если небесное царство действительно существует, то там допустили дьявольскую ошибку. — Но почему именно…я? – слёзы накатываются, но Тэхён сразу же пресекает дрожь в голосе. Не перед этим человеком. — Я даже не являюсь почётным служителем церкви, к тому же пропускаю много часов чтения в последнее время. Что скажут люди? Неужели Вы хотите сделать такого человека своим преемником? — Более светлой и непорочной души, без тёмного прошлого, в нашей общине не сыскать. К тому же, нас связывает не только общая вера, – он не торопясь встаёт из-за стола, Тэхён повторяет за ним тоже самое. — Приходи в это воскресенье в Храм народов. Мы будем читать очень важную мессу для горожан, а также подводить итоги минувшей конференции с иностранцами. Там мы будем отмаливать и твои грехи, чтобы Всевышний в тебе не сомневался. — Для меня будет честью прийти, – говорит, желая утопить этого человека в своей лжи. — К сожалению, мне пора уходить, но я был очень рад поговорить с тобой. Позволь вручить тебе мой кулон, как подарок и как серьёзное подтверждение моих слов. Дверь захлопывается, во дворе заревели сразу несколько двигателей машин, а Тэхён стоял неподвижно, прожигая взглядом металл в своей руке. Дал волю эмоциям, только когда шум вокруг стих. Сначала он начал скулить, а затем рыдать так, что легкие спазмом сводило. Как бы не закрывал рот руками, крича внутри душой, но это не помогало от ужасающей мысли внутри него. Хотелось кожу с себя содрать и достать всю ту жгучую боль и обиду, что не унималась внутри. У Тэхёна ведь почти получилось забыть его, но он приходит все снова и снова, напоминая о себе. Тут же в комнату забегает испуганная мать и начинает молиться рядом на коленях, но это не помогает: по подбородку Тэхёна ручьём продолжают катиться вниз блестящие слёзы, переливаясь на солнце и приземляясь на кулон с гравировкой солнца. На кулон, который был единственной вещью, которую он много лет так отчётливо помнил из образа своего отца. — Тебя направили сюда не по работе. Я вспомнил, что в нашу последнюю встречу он говорил, что нас никто звать сюда не будет. И он, чёрт возьми, сдержал своё слово. Нас, действительно, не звали, а забрали силой. Я всё вспомнил, мама, – говорит, смотря в пол и выплёвывая каждое слово.С днём рождения, сын мой.
***
Наступил сезон тёплых дождей. В этих широтах они могли идти целыми сутками без перерыва, поэтому капитан сегодня снова проснулся от стука капель об оконное стекло, а не из-за будильника. Вчера из-за грома он вовсе не спал, а навязчивые мысли прогнать было некому. Так и пролежал в полной темноте рядом с телефоном, чей дисплей был непроницаемо-чёрным, как и ночь за окном. Уличные фонари поодиночке мерцали в конце улицы, а неоновые вывески магазинов ещё не горели, позволяя этому городу провести в этой серости и тоскливости свои последние утренние часы. Чон завтракает на ходу, надевает чёрную униформу и почти перед выходом замечает, что его поясное обмундирование отсутствует. Он напрягается, погружаясь в свои тревожные мысли, на автоматизме закрывает квартиру и выбегает на улицу к своей служебной машине. В последнее время он забирал пояс с собой домой, никому не позволял к нему прикасаться, так как на нём было записано слишком много важной информации. Он не мог его просто потерять. Ни в багажнике, ни в самом салоне машины его пояса не оказывается, поэтому остаётся надежда на то, что он рефлекторно оставил его в своём кабинете. В ином случае, придётся отыскать «крысу» в отделе, что держит его за полного идиота и думает, что эта кража сойдёт кому-то с рук. К тому же, расстраивало ещё и то, что Юнги не объявлялся и так не доложил о начале своего патрулирования. От него не было никаких вестей уже больше недели. Пару дней назад Гук не выдержал и все-таки проверил его местонахождение на карте и цвет коллета — всё было в норме. Пурпурный огонёк ярко мерцал на территории госпиталя, но ни на попытки связаться по рации, ни на сообщения по радару не отвечал. За это время Чон успел спасти две жизни. За минувшую неделю ему удалось обзавестись новыми союзниками, которые согласились помогать переправлять людей через границу за гарантию их безопасности, а также нашёл хорошего водителя. Оказывается, этому мужчине раньше уже доводилось перевозить людей, пока предыдущего организатора этих незаконных перевозок не поймали. Им оказался благородный человек, который не выдал своих союзников и унёс их имена с собой в могилу. Тоже самое поклялся сделать и Чонгук. Капитан быстрым шагом пересекает коридор, здороваясь с проходящими бойцами, и залетает в свой кабинет, чувствуя что-то неладное. Он прочёсывает свой стол, опрокидывая кресло, роется по собственным ящикам, чувствуя, что постепенно вскипает. Он не ожидал, что будет так сложно, после того, как остался один. «Если пояс окажется в чужих руках, то они смогут откопать и прослушать записи разговоров с Мином, где будут все детали наших планов, а ещё найти и определить по голосу всех наших союзников и найти…» Мысли прерывает стук в дверь. — Прошу прощения, капитан Матео. Вы вчера оставили его в раздевалке, а я придержал у себя. Ну, на всякий случай, – капитан полностью уверен, что на его языке ложь. В комнату зашёл Санбим, держа в руках его чёртово поясное обмундирование. Гук почти взорвался, но вовремя вспомнил, что этот парень всегда ошивался рядом с Юнги и, по его словам, вызывал у него доверие, поэтому Гук просто шумно выдохнул и с облегчением свалился на пол. Похоже, работа двое суток подряд ему не пошла на пользу, и он допустил ошибку, которая могла стоить ему жизни. — Здорово, что оно было у тебя. Спасибо за бдительность. — И ещё, – парень оборачивается и Чон примечает его тёмные круги под глазами, — первым делом проверьте карман слева. Дверь захлопнулась, а ноги капитана онемели. Мутным взглядом он проводит сначала стол, а затем, не вставая, тянется к поясу и достаёт клочок бумаги из нужного кармана, что был свёрнут несколько раз. Гук пару раз моргает и мгновенно узнаёт почерк Юнги. В горле пересыхает, а мир вокруг падает в бездну. «Всех людей, кого ловят дважды или более раз за нарушения порядка на улицах или где-либо ещё, увозят в госпиталь на «психоанализ». Сюда же привозят тяжких преступников с оранжевыми или рубиновыми коллетами, ну и беглецов конечно же. Отсюда они уже больше не выходят, потому что становятся просто «овощами». Я не знаю, это невозможно описать словами, но всё происходящее здесь похоже на ад, а я — наблюдатель в самом его центре. Работники здесь тоже что-то подмешивают в еду, но жёстче, потому что я уже перестал ощущать ужасные запахи и чувствовать***
На улице смеркалось. Внутри магазинчика, за столом и перед стеклянной витриной, сидел парень и перерисовывал свой эскиз уже в третий раз. Прежде чем разрисовывать цветами и испытать новые кисти, нужно было полное видением картины, но он то добавлял новые детали, то сминал лист и выбрасывал за спину, начиная заново. Он был так зол на себя, ведь уже давно хотел перенести эту картинку из сна на холст, но точно выбрал неудачный для этого день. Прохожие, кто замечал его, задерживали на художнике свой любопытный взгляд, а кто был в компании, ещё долго обсуждали новости о будущего преемнике, предполагая, что это может быть любой прохожий, даже этот красивый блондин из кофейни. Когда солнце опустилось за горизонт, к Тэхёну в зал вышел удивлённый Хосок, который не ожидал увидеть фигуру за столом в том же положении, что видел утром. Все его пальцы и щёки были измазаны в разноцветной краске, он по-прежнему не замечал ничего и никого вокруг, продолжая вырисовывать чей-то силуэт на пустынном пляже, окружённом бабочками. Это единственное, чем он мог заниматься и что ему помогало унестись из реальности. С каждым днем его поведение менялось, и он приходил на работу сам не свой. Чем ближе было воскресенье, тем дольше он засиживался в мастерской, становился всё молчаливее, а веки его становились тяжелее. С каждым днём в этом парне напротив оставалось всё меньше того улыбчивого и солнечного Тэхёна, которого так не хотел терять Хосок. Со вчерашнего дня после работы он начал забегать к небольшому алтарю недалеко от своего дома, и читать молитву на имя друга. Он надеялся, что это ему непременно поможет. — Эй, Тэ, – почти шепотом, чтобы не испугать, — только не говори, что ты сегодня снова допоздна. Хосок стоял уже переодетым и в длинном дождевике, хотя небо было ясным уже как пару часов. Ночь обещала быть безоблачной. — Ох да, мне нужно закончить, – указывает рукой на листы, выдавливая улыбку. — Не волнуйся, даже если опоздаю на автобус, то ничего. Я хотел бы сегодня пройтись пешком. Хосок ещё немного времени колеблется у выхода, хочет попросить его не грустить и сказать, что Тэхён может всегда на него рассчитывать, но ничего не отвечает и плетётся на улицу. Просто потому, что говорит это каждый вечер уже как пару дней, но без толку. Эти слова ему нужны явно не от него. Колокольчик на двери вскоре стихает. Тэхён машет ему на прощание через окно и вскоре опускает голову на стол, устало закрывая глаза. Единственный включённый источник света в помещении мягко горит над его столом, позволяя даже почувствовать, как свет от лампы немного нагревает спину. Приятное тепло окутывает его, и художник вскоре проваливается в сон. Подорваться с места заставят отдалённые хлопки и звуки разбитого стекла, что доносились с соседней улицы. Тэхён на мгновение теряется в пространстве, но быстро приходит в себя и тут же отключает электричество в магазине. Он осторожно подбирается к входной двери, пытаясь разглядеть происходящее и понимает — на другой стороне грабят магазины. Население Бэйсина — сто двадцать пять тысяч человек. Кто-то прямо сейчас убегает от гвардейцев по тёмным переулкам с сожалением в сердце, которое испаряется после осознания того, что его дети сегодня будут сыты. Кто-то сидит в углу медицинской палаты, без любимой банданы и родной униформы, понимая, что забыл кого-то важного в своей жизни. Кто-то важный ехал по пустынному загородному шоссе домой, почти до хруста сжимая руль. Его так и не пускают увидеться с другом, который милейших черт капитана, что так любил, уже не вспомнит. А кто-то плакал почти каждый день, ощущая, как всё сильнее сжимались руки священной веры на его шее, давая понять, что от этого уже не скрыться и не миновать. Тэхён дрожащими руками проворачивает ключ, закрывая магазин, закидывает на плечо рюкзак и выходит на тускло-освещённую аллею через запасной выход. Хоть на его телефоне всего десять процентов зарядки, Тэхён всё равно открывает панель ввода номера, но вскоре слышит звуки сирены охранной машины и тут же блокирует экран, пряча телефон в карман джинс. Благо помощь возможным пострадавшим уже в пути, а оставшиеся проценты ему ещё могут пригодиться. Шум и звуки потасовок не стихают, даже когда дорога сворачивает к центральной аллее. Тэхён прибавляет шаг и, как только выбегает из переулка, мгновенно ловит ступор от увиденного, ведь вся центральная улица была разгромлена: люди жгли покрышки, кто-то разрезал флаг Ордена и отбивался от охраны, а кто-то пользовался моментом и грабил. Тэхён знал, что подобные пикеты были редкостью, а если и проходили, то только в светлое время суток, но, чтобы самому оказаться в центре событий, такого он даже представить себе не мог. Произошло что-то ужасное. Здесь было светло, как днём, огонь отражался в глазах художника, который не торопясь проходил мимо, пытаясь запечатлеть в своей памяти как можно больше моментов горящего в адском пламени Божьего дома. Огромный деревянный крест, что висел на многоэтажном доме, который Тэхён лицезрел каждый раз по пути на работу, был также охвачен пламенем. Он настолько символизировал всю мощь и величие Бэйсина, что некоторые люди даже верили в то, что его туда поместили не люди, а сам Всевышний. Тэхён знал, что это не так, но картина пылающего креста одновременно завораживала и заставляла колотиться его сердце от происходящего ужаса. — Эй, Снежок, – кто-то на бегу врезается в Тэхёна, да так, что тот неудачно приземляется на холодную землю и слышит хруст, — давай сюда свой кошелёк и рабочую карточку смен, если не хочешь, чтобы тебя нашли здесь, рядом с горящей бочкой! Тэхён мог видеть перед собой лишь обозлённое лицо в свете горящего рубинового света, что был на шее у нападавшего. Такой ужасающий коллет он видел впервые, оттого намертво прижал к груди свой рюкзак, как единственное, что ограждало его от ходячего трупа перед собой. Блондин понимал, что этот человек, как минимум, убил человека, оттого предательский приступ паники нарастал внутри как снежный ком, снова сковывая лёгкие. Ярость и обида на самого себя возрастает, и блондин снова чувствует, что страх превращает его в беспомощный мешок с костями, который не может даже пошевелиться, не говоря уже о возможности постоять за себя. — Раз ты такой упрямец, то передавай привет Всевышнему, – интонация изменилась, а лицо напротив приняло животный оскал, безумный. — Не плачь, говорят, что он забирает себе лучших, а неугодных заставляет жить. Холодное остриё с лёгкостью пронзает мягкую кожу. Тэхён успевает дёрнуться и попытаться увести лезвие в сторону собственной ладонью, но быстро понимает, что слишком слаб. Крик заполняет улицу, и лезвие мгновенно выныривает из тела, заставляя пальцы разжаться и отпустить рюкзак, который мгновенно исчезает из поля зрения, как и рубиновый свет. Он остался на асфальте один, чувствуя, как холодные дорожки из глаз медленно скатывались вниз по вискам. «Каждый раз, когда на земле умирает художник, Бог позволяет ему разрисовать небо. Именно из-за этого закаты и восходы солнца всегда выглядят, как шедевры». Приятное тепло разливается по телу, словно он вернулся в магазинчик и только уснул под лампой. Что-то внутри сопротивляется, бьётся о грудную клетку и отказывается быть растоптанным в грязь, заставляя Тэхёна жить, а не прощаться. Ему ещё нужно доказать Джину, что научился стоять за себя и самое главное — научился всегда выбирать жизнь и ни за что от неё не отказываться. Он ещё не стал достаточно сильным, чтобы увидиться с гвардейцем и смело взглянуть в его живые, а не стеклянные глаза. Они ещё не выбрались из Ада на земле. У Тэхёна получается подняться с первой попытки, но не успевает он прийти в себя, как видит бегущую толпу в свою сторону. Без траты времени на попытки рассмотреть их лица или одежду, он сразу срывается в ближайший дворик и прячется за коробками, преодолевая головокружение и густую тьму вокруг. Его коллет ему в этом помогает и держит чёрную бездну на расстоянии, не позволяя окунуть в свои объятия. Затаившись, первым делом он не пытается остановить кровь или проверить лодыжку — это для него пустяки. Тэхён лезет в задний карман джинс, доставая Мр3 и сразу же подсвечивает его телефоном, молясь, что хруст тогда при падении ему послышался. Он трясущимися руками распутывает наушники, что были обёрнуты вокруг корпуса, всё больше открывая взор на экран и шепчет тихо: «Как же я мог не углядеть за тобой?» — в руках Тэхёна остался лишь почти разряженный телефон и Мр3 с полностью разбитым экраном.***
В колонном зале чувствуется напряжение. За круглым столом собрались самые уважаемые небом: Глава Храма народов, его правая рука — доктор Ким Сокджин и сам управитель государства, который молчаливо наблюдал за происходящим со скрещенными руками на груди и хмурым взглядом. У небольших ступеней, в самой середине зала, сидел связанный нарушитель, который посмел прервать разговор первых лиц, но был слишком важен, чтобы получить за это соответствующее наказание. Капитан Рабочего района был растоптан в грязь, унижен и буквально обезоружен. У него забрали всё: сначала единственную мечту о новой жизни, затем сердце и душу, оставив лишь пустую оболочку с чужими навязанными идеями. Забрали возможность вольно дышать и даже последнего человека, которому мог доверять, поэтому Чонгук примчался сюда сразу же после поездки в госпиталь, куда его конечно же не впустили. Не дали даже мельком взглянуть в глаза Юнги и попрощаться, позволяя лавине внутри превращать всё в хаос и катится в бездну вместе с ней. С капитана буквально срывают повязку и глаза мгновенно застилает пелена яркого света. Пастор тут же подрывается к нему, а сердце доктора пропускает удар. — Твой район горит прямо сейчас! Твоё детище превращается в пепел, но вместо того, чтобы с этим разобраться, ты пытаешься ворваться к нам? Смеешь прерывать переговоры своих покровителей? – хлёсткая пощёчина прилетает по лицу капитана. — По-твоему, это достойное поведение будущего Талисмана? Пастор был явно на взводе, учитывая все события за последний месяц. К тому же, приезд главы государства не предвещал ничего хорошего — лишь необратимые изменения. И Чонгуку явно не стоило видеть этот сбор воочию. — Почему все мои люди мертвы? – говорит разъярённо и вот-вот вспыхнет, пытаясь что есть силы не выдавать, что внутри весь ломается. — На днях вы забрали моего главного помощника и не допускаете к информации о нём, хотя я выполняю все ваши поручения. Разве об этом шла речь в наших договорённостях?! — Они сожгли себя заживо, Матео, – первостоятель вклинивается в разговор, возвышаясь над всеми высокой чёрной фигурой, покидая стол, — по собственному желанию, осознав свои грехи. Я ознакомлен со всей необходимой информацией о группировке Триада, частью которой был раньше Чонгук, а не ты, Матео. Чонгука больше нет, как и этой организации, что я с гордостью и заявляю. Этих непонятно откуда взявшихся крыс больше нет, – последняя фраза эхом заполняет чонгуковы уши. — Находясь здесь, они бы отравляли умы другим и не принесли бы пользы обществу, поэтому это было полностью моим решением и называть их «мои люди» на твоём месте я бы не стал. Ты ведь продвинулся намного выше этих вредителей и по-прежнему служишь Богу? — На́цело. Храм народов — мой дом и сердце, – а на языке после, словно яд. — Рад это слышать. Предлагаю отпустить капитана Матео, чтобы он мог заняться выполнением своего долга, а нам вернуться к обсуждению процедуры Вознесения. Пускай каждый занимается своим делом, которое у него хорошо получается. Фигура резко разворачивается и возвращается к столу, тем самым показывая, что у них совсем мало времени. Отец Намджун подаёт сигнал освободить капитана, но перед уходом спрашивает с ухмылкой на самодовольном лице: — Если бы тебе кто-то когда-нибудь дал выбор, то что бы ты выбрал для своего народа: чуму, войну, голод или смерть? Если бы ненависть была морем, то она бы заполнила весь этот зал и все улицы. Если бы презрение было огнём — испепелило бы весь город. Но на лице Чонгука лишь лёгкая улыбка, а внутри — бездна. Он оставляет свою мысль не озвученной, провожает взглядом первых лиц страны, успевая бросить презренный взгляд на доктора. Один из всадников Апокалипсиса молча покинул зал.«Вознесение — это смерть. Я бы выбрал смерть. Всех вас».
***
1%, 0%. Экран гаснет, оставляя Тэхёна совсем одного. На кончиках пальцев ещё чувствовались слова, что мгновение назад успел напечатать и кнопка «отправить», что загорелась серым, когда сообщение улетело получателю. А потом пустота и тёмный экран. Он хотел бы знать, жив ли человек, которому это сообщение предназначалось, хотел бы понять, увидит ли он эти слова, что даже строчкой из песни не являются. Это был последний фильм, который он увидел на свободе, поэтому и стал для него особенным. Но это всё ещё нарушение их правил и гвардейцу, наверное, это не понравится. Тэхён прячет телефон обратно, надевает наушники и долго пытается, но всё же включает плеер, вглядываясь в дисплей сквозь трещинки, что, как паутина, обвивали весь экран, как и его сердце. Вскоре голова становится тяжёлой, и парень опускает её на колени, чувствуя стихающий шум. «Месяц сегодня невероятно красивый, правда?» Чонгук уже вернулся в отдел с подчинёнными после разгона протестующих, когда получил сообщение. Реагируя мгновенно, он отслеживает местонахождение нужного коллета на ручном радаре и когда получает метку на карте — замирает. Хоть основной очаг сместился ближе к окраинам района и ситуация на улицах стабилизировалась, но Гук помнит, что происходило в центре совсем недавно, поэтому машиной сейчас туда не добраться. Не теряя времени, он срывается с места, хватает всё необходимое и уже на улице надевает поверх своей формы худи с капюшоном, чтобы не привлекать лишнее внимание. Если говорить честно, то капитан, в первый же день, после того как получил координаты коллета Тэхёна, частенько заглядывал на карту, чтобы проверить его безопасность. Но почему-то не сделал этого сегодня. Почему-то хотел думать, что в такой сложный день он будет дома, в безопасности. Чонгук минует перекрёсток за перекрёстком, срезает по закоулкам и пробегает лишь там, где нет камер, придерживая капюшон на бегу, а другой рукой — оружие. Просит кого-то шепотом, чтобы его художника не тронули, пока он в пути. Случайные прохожие, спешащие домой, шарахаются от него, как от смерти, и он, несомненно, окажется ею для того, кто посмеет его сейчас остановить. В очередной раз проверив радар, он сворачивает в переулок и останавливается, прислушиваясь и восстанавливая дыхание. Самое ужасное для него сейчас — слышать пугающую тишину. Невыносимую, раздражающую тишину, что могла означать, что он опоздал. Капитан пробегает кучи мусора, контейнеры и, наконец, останавливается у старых коробок, из-за которых, если только присмотреться, можно было увидеть тусклый зелёный огонёк, что не двигался и плавно мерцал. Его сердце бьётся. Чонгук подходит ближе и осторожно опускается рядом, боясь спугнуть парня напротив. Замечает знакомый белый провод наушников, что тонкими линиями огибал его бледные щеки и смыкался где-то в районе груди, прячась в одежде. Капитан не мог пересилить себя, чтобы нарушить умиротворённый сон парня, пока не разглядел бардовое пятно на его плече. Кто-то посмел нацелиться ему в сердце, но лишь смазано проехался по грудной клетке и остановился у надплечья. Гвардеец легонько прикасается к коленкам, давая понять, что пришёл, и Тэхён на это реагирует моментально: брыкаясь и закрываясь руками, он что-то просит невнятно, но Чонгук уверенно хватает его лицо, ожидая, когда Тэхён откроет глаза и наконец увидит его. — Тише, это я. Тэхён, ты помнишь меня? – говорит тихо, подушечками пальцев осторожно выводя узоры на его щеках. С недавних пор услышать «нет» на этот вопрос для него сравнимо со смертью. — Позволишь мне перевязать твою рану? Просто кивни головой. На мгновение Тэхён не верит и думает, что умер. Он так рад видеть именно эти глаза напротив, хочет спросить, как гвардеец покинул мир живых и нашёл его здесь, но пульсирующая боль в плече возвращает в реальность. На лекциях ему не говорили о том, что в небесном царстве можно чувствовать боль, поэтому Тэхён расслабляется и позволяет себе помочь. Наблюдает за отточенными движениями, как за самой красивой картиной, не в силах заставить себя отвести взгляд. — Прости, я снова облажался, – на лице горькая улыбка. — Скажи мне, как он выглядел? Хотя бы какую-то наводку, – гвардеец отрывает панель на браслете, включает запись голоса и легонько кивает, показывая, что можно говорить. Чонгук знает, что его обезвредят в течении получаса. — Цвет его коллета…был рубиновым, скорее всего он даже не увидит рассвет, – останавливается, но всё-таки не выдерживает напористого взгляда капитана и продолжает, — ещё у него тёмная кожа, на нём надет тёмно-синий спортивный костюм и должен быть с собой рюкзак, который он забрал у меня. Этому человеку нужны были деньги и моя карточка смен. И ещё у него есть нож. Это всё. — Скорее всего карточку он хочет продать, – Чонгук заканчивает запись и загружает её, — на чёрном рынке она будет стоить дорого, если там много смен, – затем прячет обеззараживающее средство и заканчивает перевязку. — Рана не глубокая, но повязку нужно будет сменить завтра утром. Я дам тебе ещё две стерильных, которые у меня есть. Гук снимает свою худи и легким движением надевает её на Тэхёна, скрывая под ним рану и оставшуюся кровь на теле. Когда у Тэхёна получается наконец высунуть голову из глубокого капюшона, их взгляды встречаются, и тёплая улыбка возвращается вновь. — Теперь ты выглядишь, как обычный нарушитель комендантского часа, которого я отведу домой. Можешь подняться? Тэхен бы так здесь и остался. Он не хотел двигаться, возвращаться куда-то и видеть больше никого. С него было достаточно. Так бы и застыл статуей, запечатлев образ перед собой навсегда. За этими пустыми коробками их ждёт такой же пустой и грязный мир, но почему-то для некоторых он священный и достоин того, чтобы за него отдать свою собственную жизнь. От одной мысли, что ему придётся сейчас выйти за угол, а там может подстерегать опасность, его ноги отказывались двигаться, а в висках начинало громко стучать. От одной мысли, что там будет человек с ножом, который может навести лезвие и на этого человека рядом, он хотел остановить биение собственного сердца, чтобы этого не увидеть. Блондин хватается за рукава поднимающегося гвардейца, невнятно умоляя не уходить и чувствуя, как начинает дрожать всем телом. Понимает, что с каждой секундой давящая паника и ужас побеждают его, выдавливая оставшийся воздух из лёгких. Сердце стучит запредельно и это чувство опасности настолько невыносимо, что Тэхён понимает — ещё минута и он умрёт прямо сейчас. — Нам нельзя туда выходить…там…если с тобой что-нибудь случится… Договорить не успевает. Его окутывают крепкие объятия, которые закрывают от всей боли и страха, сжимают крепко-крепко, давая понять, что ни у кого не получится ни украсть, ни навредить ему. Гвардеец понимает его состояние и корит себя за то, что заставил Тэхёна вспомнить и пережить встречу с грабителем вновь в своих мыслях. К чёрту желание отомстить, найти и превратить в пепел того урода ещё до его судного часа. Главное, что небеса сжалились и оставили в живых единственное, что ещё держит живым Чонгука в этом мире. Они позволили быть с ним рядом, прятаться лицом в его светлых волосах, показывая, что все глубокие раны б ему залечил и в сердце, и на теле, только б ему дали побольше времени. Гук всё тепло своего тела готов отдать художнику, только б тот не дрожал так сильно. Он спиной закроет его от всего, потому что в руках прямо сейчас свой же смысл держит. — Ты был такой очаровательный в той воздушной белой рубашке. Ты ощутимый нереальным, Тэхён, – от каждого всхлипа на сердце Чонгука появляется рубец. — Если бы тогда, в зале, я подошёл к тебе, ты бы согласился станцевать со мной? Тэхён, не отпуская парня из своих объятий, поднимает голову вверх, заглядывая в тёмные очи. Он не может поверить, что происходящее ему не снится и это не видение после церковной мессы. Тэхён не верит, что человек напротив, держащий пистолет у его лба несколько дней назад, говорит ему слова, которые он даже не мечтал когда-либо услышать в своей жизни. Знал бы гвардеец, что Тэхён даже не умеет вальсировать, поэтому никогда не танцует. Он всегда чувствовал себя слишком неуклюжим для этого. «Станцевать бы с ним было… похожим на сбывшуюся мечту». Волнение и страх отпускают. Они выпускают из своей тюрьмы, оставляя в тёплых объятиях гвардейца. Тэхён словно был дома, на своём месте, чувствовал как его легонько покачивало из стороны в сторону и слушал успокаивающий шепот. Чон говорил ему о тёплом солнце, о свободе и об океане. Говорил о всём хорошем, что могло унести от страха и снова заставить открыть глаза. Залез ему под свитер, в самое сердце, спасая от тьмы в самый нужный момент. Его бескрылый ангел снова здесь и не даст ему упасть на землю. — За это время у меня получилось успешно вывезти двоих людей из города, а ещё одного — за пределы страны. И я буду продолжать до тех пор, пока не буду уверен на сто процентов в том, что смогу спасти всех, кто мне дорог, – капитан легонько отпускает Тэхёна и всматривается в ореховые глаза. — И ты однажды увидишь свободный мир снова. Я обещаю. В ответ Тэхён испуганно отстраняется от услышанного. Ему впервые дали обещание, но что ему теперь делать? Тэхёну не хотелось сидеть в ожидании, сложа руки. Орден однажды обязательно прекратит своё существование, тучи рассеются, и на землю обязательно придёт свет. Только сей свет уже не будет божиим — это будет сияние чистого разума. И когда этот момент наступит, Тэхён будет там и с гордостью станет вспоминать, что сделал для этого всё, что в его силах. Он сделал всё возможное, чтобы прекратить Ад на земле как можно скорее. — Я хочу помочь. Я умею шить и смог бы обеспечить людей тёплой одеждой. Или могу рисовать карты? — Так ты, значит, не только художник? Ещё и одежду шить умеешь? – в глазах его нет издёвки, лишь чистое любопытство. — Да, в детстве было тяжело. Пока моя семья не осела в Тегу, мне нередко приходилось подшивать или кроить одежду из того, что было. Сначала вручную, а потом достали старенькую швейную машинку и стало легче, – поднимает взгляд с пола, говоря настойчиво и с твёрдой уверенностью. — Я могу быть полезен. Гвардеец ловит его взгляд, отвечая лёгкой улыбкой и немного наклоняется к нему, чтобы их лица были на одном уровне. — Я с радостью принимаю твою помощь, Тэхён. Надеюсь на тебя, – отвечает, заранее уже уяснив себе, что никогда не позволит Тэхёну ввязаться в свои дела. — Я проверю улицу, а ты побудь на вахте здесь. Если никого не будет, то мы сразу пойдём, если ты готов, хорошо? Воодушевлённый и заметно оживший блондин с согласием машет, слыша, как стук подошвы ботинок об асфальт раздаётся эхом от холодных стен. На его щеках вновь расцветает закат. Не двигаясь, он смотрит на угол здания и терпеливо ждёт, когда гвардеец появится там вновь. Он вспоминает конференц-зал, его чёрный смокинг, их первую встречу до мельчайших подробностей и выпуск новостей. Ту фотографию Чонгука и его глаза цвета тёмной ночи на мерцающем экране. Помнит, как бежал за ним безрассудно и всё же догнал, как от него пулю почти словил, а после думал, что их встреча была видением. Всё это было, словно в прошлой жизни. Капитан вновь выглядывает из-за угла дома и показывает знак, что идти безопасно. Тэхён выныривает из мыслей и впервые за долгое время показывает ему свою улыбку. — Хочешь спросить о чём-то? – внезапный вопрос разрывает тишину. — Если мне уже позволено задавать вопросы о тебе и ты не будешь злиться, то да. Я многое хотел бы узнать. — Тогда первое, что я тебе скажу — моё настоящее имя. Имя «Матео» дал мне Видимый Глава, но при рождении моё имя «Чонгук». Ты можешь звать меня «Гук». Все близкие меня так… звали. — Твои родные тоже здесь? – Тэхён подходит ближе, почти соприкасаясь тыльными сторонами ладошек на ходу. Он всё пытался поймать взгляд в ответ. — Нет, – тяжело проглатывает горечь, — когда-нибудь я расскажу тебе о них. Сейчас нам нельзя отвлекаться. Тэхён больше ничего не спрашивает, лишь держится как можно ближе к гвардейцу и периодически оглядывается на чьи-то отдалённые крики. Его район в эту ночь был самым опасным местом для прогулок. Вскоре они преодолевают магазин со старыми автоматами, пробираются сквозь лабиринт закрытых уличных рынков и, когда все светофоры и фонари гаснут, оставляя двоих лишь в свете собственных колетов, наконец-то выбираются по каменной лестнице к дому Тэхёна. Каждую ночь объявляется комендантский час, запрещающий выходить на улицу без уважительной причины после полуночи. А чтобы было удобнее обнаружить сбежавших — свет гаснет одновременно во всех районах. Лишь несколько светящихся окон на этажах могут напоминать случайным прохожим, что они всё ещё в живом городе. — Тэхён, ты молодец. Будь храбрым, – его рука мгновенно находит тэхёнову и сжимает крепко-крепко. — В квартире кто-то есть? Тебе смогут открыть? — Моя мать на ночном дежурстве в госпитале, – услышав последнее слово, Гук тут же бросает взгляд на парня, а в жилах стынет кровь, — но я смогу подняться по пожарной лестнице и попасть в свою комнату через окно. Мне нужна лишь помощь взобраться из-за раны. Чонгук поднимает взгляд на многоэтажный дом, замечает лестницу на задней стороне дома, что тянулась по всей стене вверх к самым верхним этажам, затем спрашивает: — Она медсестра? – врёт, что не знает, играя вопросительную интонацию. Чонгук хочет верить, что его источник лжёт. — Хирург. Гордость города. Слова ударяют по его вискам, заставляя чувствовать собственное сердцебиение, а всепоглощающая тьма не даёт увидеть побледневшее лицо гвардейца. Волна жара обдаёт тело, но Чонгук молча забирается первым на ватных ногах, а после подтягивает к себе Тэхёна и помогает взобраться наверх. Когда они оба поднимаются на первый пролёт, из-за угла дома сначала был виден тусклый кровавый свет, а затем и фигуры людей, что сразу же обращают внимание на подозрительный шум с пожарной лестницы. Чонгук это сразу же подмечает и подгоняет Тэхёна. Они оба ускоряют шаг, наплевав на тишину, и на пролёте «V» Тэхён, не оглядываясь, подбегает к окну и лёгким движением вверх открывает его, забираясь внутрь, а следом помогает забраться и гвардейцу, сразу же захлопывая окно. Боясь пошевелиться, они оба замерли на полу, слушая дыхание друг друга и могли лишь надеяться на то, что их оставят в покое. Никаких приближающихся шагов не было слышно, лишь отдалённые голоса и подозрительный шум, что лишь сбивал с толку Чонгука. Его всё не отпускало предположение о худшем, но он этот исход сразу же отметает. Он бегло осматривает комнату, а затем застревает взглядом на Тэхёне. Всматривается в его родинку на носу, как уютно он выглядит в его толстовке, и как он в ответ тоже не отводит взгляд. Капитан окончательно принимает решение, достаёт медицинские повязки из поясного кармана, приказывая блондину уйти в ванную и закрыться там. — Ни за что. А ты? – говорит тихо. — Я буду здесь, – глаза в глаза. — Пожалуйста, не делай этого снова, – Тэхён вспоминает их первую встречу и как капитан убил двоих на его глазах. — Мне нужно сказать кое-что важное, – надеясь остаться, но тщетно. Чонгук больше не слушает, берёт его лицо в ладони и льнёт к губам напротив, погружаясь в него с головой и отдавая всего себя. Вкладывая все свои чувства, пытаясь пробраться в самое сердце, вдыхая его вместо воздуха. По его рукам бегут мурашки, когда Тэхён откликается и тянется к нему на встречу. Если так и продолжится и его художник обхватит его шею, садясь к нему на бёдра, то гвардеец хотел бы всё за пределами этой комнаты обратить в пепел, вместе с бегущими прямо сейчас по лестнице людьми. И он готов это сделать, лишь бы никто не нарушил этот момент, который гвардеец хотел бы превратить в вечность. Если это будет его последний поцелуй, то уходя он будет знать, что вместе со своим сердцем и душой, он отдал себя художнику из кофейни, что любил рисовать у окна. Будет знать, что смог оставить свой поцелуй на губах его мечты с янтарными глазами. — Тэхён, верь мне. Всё будет хорошо, – соприкасаясь носами, он тонул в нём всё сильнее. Блондин оставляет волнующее дыхание на губах Гука, неохотно отталкивается лбом от его плеча и поднимается на ноги. Ему колючим холодом обдаёт те участки кожи, где его касался гвардеец, где с ним было так тепло, но он двигается. Переживая маленькую смерть прямо сейчас, он кладёт повязки в карман толстовки и выходит из комнаты. Как в тумане он закрывает ванную на щеколду, некоторое время мнётся у двери, прислушиваясь, а после замечает своё отражение в зеркале. Тэхён так погружается в свои мысли, что не замечает, как его кожа становится красной, а из раны снова начинает стекать дорожкой кровь. Он пробыл в ванной всего пару минут, наспех наклеивает чистую повязку и тянется к осторожно сложенной худи, но тут же резко дёргается, услышав выстрел. Не чувствуя страха, Тэхён влетает в комнату и застывает в дверном проёме. Чонгук стоял у его стола и спокойно рассматривал рисунки. Словно ничего не произошло. — Гук? – зовёт и сам медленно подходит. Гвардеец цел и невредим, спокойно оборачивается, как будто никуда и не уходил и всё это время ждал его здесь. Словно выстрел ему послышался, а погоня ушла мимо. Вот только лишь две капельки крови, что блестящими бусинками застыли на его щеке, давали понять, что ему не послышалось. Гвардеец же своим тёмным взглядом скользит по голому торсу Тэхёна, цепляется за его ключицы и опускается вниз, к рукам, но вдруг стопорится. Все запястья и предплечья обеих рук были разрисованы бело-красным тоном. Где-то штрихи были резкими и не аккуратными, но уже успевшими застыть белыми линиями на коже навечно, а где-то мазки были совсем свежими и, как змеи, тянулись по всему предплечью красными болезненными нитями, что лишь недавно успели застыть. Тэхён замечает этот изучающий взгляд на себе и не прячет руки, а осторожно приближается и подносит руку к лицу капитана, легонько стирая большим пальцем две красные капельки с его щеки. Вот бы так легко можно было стереть последние годы его жизни и оставить лишь этот момент. — На лестнице никого нет. Мне нельзя оставаться здесь надолго, поэтому мне нужно уходить, но я помню, что ты хотел сказать что-то важное. — Да, – Тэхён, не понимая куда себя деть, опускает голову, прячась в волосах. — Прости, я сегодня не уследил за очень дорогой для меня вещью. — Ты жив — это главное. — Я не уследил за твоим подарком. Разбил его в том переулке, где ты нашёл меня, – Тэхён сжимает кулаки и поднимает на Чонгука взгляд, недоумевая. Не понимая почему он смотрит на него и...улыбается. Не злится. — Ещё с детства мне с музыкой легче. Когда я остаюсь один, лишь она меня успокаивает и помогает уснуть, поэтому, когда я распаковал коробку и увидел там плеер... То чувство внутри я никогда не забуду. Это был для меня самый лучший подарок, поэтому я обязательно постараюсь починить его. — Мне очень приятно, что мой подарок смог сделать тебя счастливым. Значит проделанная работа была не зря, – гвардеец в последний раз оставляет на Тэхён свой взгляд и медленно удаляется от него к окну. — Пожалуйста, не уходи, – поднимая взгляд, блондин сразу же встречает водоворот в глазах его, но это уже и его стихия тоже. — Прошу тебя, не оставляй меня одного. На самом деле сказать хотел о другом, но и отпустить сейчас не мог. Хотел оповестить о том, что его хотят сделать преемником, хотя он того совсем не желает и никогда бы не пошёл на это добровольно. Он обязательно будет храбрым и будет бороться, но сейчас не может оторваться от мягких губ и наполнить пространство горечью плохой новости, ведь хороших моментов, кроме Гука, у него нет. Для них больше не было праведных и грешных, люди не делились на мирных жителей, диссидентов или гвардейцев. Маленькая комната Тэхёна — целый мир, а они два человека, что утопали в друг друге в их собственной бесконечности. Два сердца, что хотели быть свободными и получить благословение свыше. Каждым прикосновением и каждым поцелуем они кому-то мысленно молили о том, чтобы этот человек рядом не исчезал, не растворялся, а побыл рядом ещё хотя бы на мгновение. А мгновение превратилось в вечность. — Не волнуйся, я достану тебе новый плеер и он будет ещё лучше, – молвит, словно задыхаясь, берёт его ладони в свои и целует, наслаждаясь реакцией Тэхёна. — Ты ведь и сам, Тэхён, как самая прекрасная мелодия. Ты как джаз — также красив. Чонгук блуждает языком по шее Тэхёна, который чувствует эти слова и прикосновения каждой клеточкой своего тела. На месте не так давно царившей вечной мерзлоты, в его груди сейчас выросли самые красивые цветы, расцветая. Тэхён подмечает эту родинку на носу, что такая же, как и у него и расположена на том же месте. Он замечает маленький шрам на щеке и его ямочку на левой щеке, когда тот ухмыляется. Всё это кажется чем–то ему знакомым и таким близким, именно поэтому Тэхён уверен, что если пастор заберёт его память вновь, он этого человека не забудет. Впредь никогда. — Мне ничего больше не нужно, – Тэхён сплетает свои пальцы с его, а Чонгук их соединённые руки тянет к себе и целует тэхёнову сторону. — Тогда засыпай, но перед этим позволь спросить кое-что. — Да? – Тэхён вновь открывает глаза и смотрит во тьму, но уже ей улыбаясь. Он мог поклясться, что края зрачков Чонгука светились в темноте и это было необъяснимо, но завораживало и притягивало его ещё больше. — Хочешь, я заберу тебя в безопасное место из этого города? Там очень красиво, ты не пожалеешь, обещаю.Закрывай свои усталые, повидавшие многое очи. Засыпай, я уберегу твой сон.
***
В комнате стоял устойчивый запах медикаментов и, как ни странно, дух смерти. Медицинские приборы были продезинфицированы и сложены аккуратно, а документы на столе лежали по алфавиту. В кресле сидела посланница самого Бога и ожидала своего пациента на осмотр, что знатно задерживался. Сегодня ночь будет длинной, но она, благо, никуда не спешит. Когда двери открываются, хирург не смотрит на вошедшего, а сразу же предлагает ему присесть. — Святой вечер, док. Простите, но Таюн сегодня не придёт. Голова и один глаз вошедшего были перебинтованы. Она точно должна его помнить. — Ох, тогда чем обязана визиту? Напомните имя для начала, чтобы я могла найти вашу карту, – тянется к стопке, поправляя очки. — Ваш сын — Ким Тэхён? – по комнате раздаётся истерический смех, что походил больше на сумасшедший, который парень пытался сдержать кулаком. — Работает в маленьком магазинчике на главной аллее, да? Судьба бывает жестокой и он об этом знает не понаслышке. Она вечно подбрасывала ему внезапные повороты, а ему оставалось лишь выруливать, как умел. Юнги понимает, что, даже если она действительно его мать, он от выполнения приказа не отступит. Как бы сердцу не хотелось кричать. Ни за что. — Я не понимаю к чему Ваш визит. И при чём здесь мой сын? Доктор вжалась в кресло, словно её окатило холодной водой. Она бегло осматривает стоящего перед собой, что не мог остановить истерический смех, и узнаёт пациента с бойким характером, что не так давно разгромил половину хирургического отделения после пробуждения. — Только не претворяйся ангелом. Я ведь знаю, какая ты на самом деле. Больше ничью жизнь не сломаешь — не позволю. — Похоже вам стало хуже. Я сделаю вам укол, и он поможет уснуть. Хаюль не успевает дотянуться к шприцу с лекарством, лишь краем глаза замечает блеск скальпеля, что ловко вращается в чужих пальцах и мгновенно впивается ей в шею. Рука не дрогнула и попала точно в сонную артерию женщины, заживо вырывая коллет наружу. — Ты забрала жизни сотен людей, в том числе и моих друзей, а я заберу твою. Но не думай, что я с тобой прощаюсь, – кровь из артерии била фонтаном, пачкая её белоснежный халат, стерильный пол и документы. — Не забудь и мне занять очередь в Ад. Светлые полы и стены. Юнги медленно плетётся по коридору, к большому окну в его конце. Понимал, что выпрыгнуть не получится, но уже привык таким образом ставить себе цели. Сначала до этой палаты, потом до стола и так до конца. Пациенты, при виде его кровавой сорочки, разбегаются в разные стороны и громко вопят санитарам о помощи до боли в ушах. Всё это раздражало и хотелось уже упасть, но силы ещё откуда-то брались. Капитан его обязательно поймёт и не станет злиться, когда узнает чьей матерью оказалась эта женщина, ведь Юнги выполнил последний в его жизни приказ. Визуальные галлюцинации, которые он так любил, наконец-то наведывают его снова: вместо врачей напротив он видит капитана, а вместо сирены — его голос. Его омуты не пугают, а от улыбки уже не веет былым холодом. Перед ним совсем другой, его капитан, что зовёт измученного парня в свои объятия и тот окунается в них с головой, чувствуя как тепло красным пятном разливается по его грудной клетке. Они будут вместе вечность, как Юнги всегда и мечтал. Челюсти религиозной змеи смыкаются.