Здесь всё было чужим. Деревянные стены и мебель пахли иначе, чем глина и камень, к которому Хосок привык с детства. Вместо грязных улиц и верующих скитальцев за входными дверьми здесь цвела зелёная равнина, а за ней виднелась лесная опушка, скрывая за собой линию горизонта. Во дворе возвышалась пушистая ель, что обросла массивной корой, словно панцирем, что защищал от внешнего мира и подпирал одну из стен дома, укрывая крышу своими размашистыми ветвями и каждый раз завораживая здешних жильцов своим величием и красотой. На протяжении нескольких километров до ближайшей деревни здесь не ощущалось человеческого присутствия, оттого все, кто приезжал сюда, чувствовали себя, словно проживают эти несколько дней на краю мира.
О возрасте этого убежища напоминала крыша, кирпичную кладку которой полностью покрыла трава и мох. Поэтому птицам, чей взор открывался на это место сверху, с самих облаков казалось, что пристанища здесь ничьего не было. Вокруг лишь сплошные волнистые просторы отдалённых краёв, усыпанные полевыми цветами.
Ближе к лесу поляна была ровной и таковой оставалась до самой густой части леса, но у дома поверхность земли была гористой и усыпанной, словно небольшими кратерами и впадинами из-за не так давно падающих здесь с неба снарядов. Некоторые ямки не были глубокими и достаточно быстро обросли травой, скрыв за собой рыхлую землю. В летние дни после гроз даже самые глубокие впадины заполнялись тёплой дождевой водой, в которых можно было искупаться и сквозь прозрачную гладь рассмотреть, как на самой глубине медленно качалась трава, скрывая за собой не большой, но таинственный подводный мир со своими обитателями.
Эти разорвавшиеся снаряды могли забрать чью-то жизнь, но на их месте всё равно появилась жизнь.
Но след человека в южном убежище всё же присутствовал. На заднем дворе, у небольшого сада, разместились солнечные батареи, благодаря которым в доме был свет, и диссиденты могли не экономить церковные свечи, пока находились здесь. В гостиной, которая была объединена с кухней, на столике стоял старенький телевизор с антенной, рядом была отдельная спальня с двуспальной кроватью и простая ванная с расписным старинным кафелем на полу. Но самое важное устройство здесь находилось на деревянной тумбе в прихожей — спутниковый телефон в переносном металлическом кейсе. Перед отъездом назад в Бэйсин-Сити главнокомандующий Бамсок строго запретил приближаться к нему без надобности и, тем более, звонить кому-либо. Разрешалось принимать только входящие звонки, каждый из которых, несомненно, будет очень важным.
Именно там, у неработающего телевизора, стоял Хосок и как заворожённый глядел через открытое окно на залитую солнцем поляну. Руки парня были вымазаны в мазуте, а на полу рассыпаны гайки и электронные детали, которые он нашёл в каморке. Он так и замер, наблюдая, как почти у самой земли летала стая ласточек и о чём-то толковала то ли с солнцем, то ли друг с другом. В последние дни его слух обострён, здесь он стал замечать больше мелочей, слышать и видеть лучше, чем у него это получалось в городе. Хосок подмечает каждый шорох в доме, каждый раз вслушивается в скрип дверей и шум природы за стеной.
А вдруг это наконец приехал Тэхён?
— Хосок, дорогой, поможешь мне посадить бархатцы? Хорошо, что я забрала с собой семена, они будут смотреться великолепно у входа.
Парень уводит своё внимание от танца птиц за окном и с улыбкой на лице оборачивается к тёте Лидии, попутно вытирая запачканные руки.
Хосок поначалу боялся, что тётя Лидия не согласится уехать, так как люди в возрасте, тем более прожившие бок о бок с Богом, неохотно покидают свой родной дом, но сразу же после их разговора о переезде страх Хосока куда-то улетучился. В душе его расцвели пионы и солнце взошло улыбкой на лице, когда увидел, как тётя начала складывать свои книги и семена в сумочку, готовя обед им двоим в дорогу. Тогда же она и призналась, что приехала в Бэйсин только из-за своего мужа. Этот город никогда не был её домом.
Если бы Хосок тогда уехал один, то не простил бы себя. Он не смог бы оставить эту женщину одну в пылающем Бэйсине, зная, что у неё больше никого не осталось. Зная, что она тоже когда-то была баптисткой и с самого их знакомства относилась к Хосоку, как к своему родному сыну. Поэтому и попросил второе место именно для этого человека, который любил их магазинчик на главной аллее Рабочего района так же сильно, как Хосок любил цветы. Так же сильно, как Тэхён когда-то любил рисовать.
«Меня уже давно ничего не держит в этом городе, кроме твоих красивых цветов, что напоминали мне о муже, и тебя, Хосок. Всех остальных, кто когда-либо был мне дорог, этот город затоптал в сырую землю».
— Всё трудишься над ним, даже обедать не вышел в бесетку. Не стоит тебе над этим ящиком так голову ломать, сынок. Может, он никогда не работал? – тётя Лидия осторожно вскапывает землю у дорожки и указывает на мешочек с семенами, который Хосок тут же берёт в руки.
— Помните главнокомандующий нам рассказал, что отсюда до границы с Шотладом всего лишь восемь километров? Если повезёт, мы ведь сможем поймать один из местных каналов и увидеть мир с другой стороны! Когда приедет Тэхён нам нужно посмотреть и услышать голос страны, где мы собираемся прожить, возможно, всю оставшуюся жизнь.
Женщина внимательно слушает, попутно наблюдая, как изменилось выражение его лица, когда парень заговорил о своём друге. Улыбка мгновенно расцвела на его лице, как эти бархатцы, что зацветут ярким оранжевым цветом, но только через несколько недель.
— Ты ведь сильно скучаешь по нему? Представляю, как ты будешь рад видеть Тэхёна снова. Ох, поскорей бы он к нам добрался, – Хосок на это лишь одобрительно машет и подносит лейку для полива.
— Когда Тэхён мне говорил, как мечтает увидеть другие страны, я сначала его не понимал, ведь никогда не был за границей. Даже не слушал, ведь для меня, как выросшего в семье генерала, ничего кроме Ордена и Бога не существовало и не было важным. Сейчас же я нашёл своего родного брата, у меня появились вы, тётя Лидия, и совсем скоро ко мне приедет мой лучший друг. Я наконец понял, что просто хочу жить свободно с вами и Бог мне для этого больше не нужен. Поэтому сейчас для меня этот ящик с антенной — главная цель. Более того, я хочу настроить его ещё до приезда Тэхёна. Хочу удивить его!
Солнце вновь выходит из-за туч, заливая своим светом внутренний двор. Тётя Лидия в этот момент подмечает, как ценно то, за чем она сейчас наблюдает. Как ценно видеть то, как меняются мысли и планы Хосока. Чувствует, как ей важно и дорого быть этому свидетелем и знать, что к очищенному разуму Хосока имеет отношение она и её слова тоже. Как для неё важно видеть блеск в глазах Хосока, когда он с уверенностью твердит, что несомненно увидит Тэхёна ещё раз, хотя никто из них не был уверен ни в чём. Никто из них двоих не знал, проснутся ли завтра живыми и проживут ли хотя бы ещё один спокойный день.
Спутниковый телефон молчал с того дня, как они сюда приехали.
— Я, как частый посетитель вашего кофейно-цветочного сада, также много общалась и с самим Тэхёном, – Хосок сразу же внимает, когда тётя начинает говорить. Как будто солнце греет не только сейчас его спину, но и сердце. — Он действительно хороший парень и я понимаю почему ты так много рассказываешь о нём. Думаю, тот вечер, когда ты видел Тэхёна в последний раз и его внезапное исчезновение, о котором ты мне рассказал, действительно потрясло тебя…
Тётя Лидия вдруг отрывает взгляд от земли и выпрямляется, смотря на Хосока. Она глядит на него с такой теплотой и трепетом, которую тот чувствовал лишь в далёком детстве, но сам это уже позабыл, оттого думает, что раньше такой заботы никогда ни от кого не ощущал. С такой же добротой в глазах на него смотрела его родная мама в небольшой часовне далёким солнечным утром. Она держала Хосока на руках, придерживая одной рукой его голову, как делала всегда, и тихонько пела не молитву, как все в зале, а колыбельную старшему и ему, зная, что это в последний раз. В тот день её улыбка была такой же дорогой его сердцу, но Хосок уже этого никогда не вспомнит и не увидит вновь. Наверное, поэтому, когда он видит улыбку тёти Лидии, она кажется ему отчего-то такой знакомой и родной.
— И я никогда не видела, чтобы постоянные посетители или другие мужчины смотрели на Тэхёна так, как ты… смотришь на него.
Хосок выдыхает, уводя взгляд куда-то в сторону, а его лицо принимает серьёзный вид, словно он не понимает о чём идёт речь и что она подразумевает.
— А как я на него смотрю?
— Как будто умрёшь, если этого не сделаешь.
Из густоты леса стая воронов вспорхнула ввысь, а воздух наполнился отдалённым шумом автомобильного мотора. В нос ударил резкий запах бензина. Тётя Лидия и Хосок неподвижно застыли на земле, всматриваясь в лесную зелень на горизонте, пока из неё не показался уже знакомый им медицинский фургон. Узрев его, они оба оживают, оставляют рукавицы и садовые лопатки на земле, выбегая на передний двор.
Фургон быстро паркуется под ветвями ели. Когда мотор стихает, водительское сидение покидает главнокомандующий Бамсок, но на приветливые улыбки встречающих его хозяев он тем же не отвечает. Задорный огонёк в глазах и его боевой настрой куда-то исчезли за эти недели.
— Здравствуй, Хосок. Извините, что задержались, госпожа Лидия.
Бамсок останавливается рядом с Хосоком, держа в руке что-то схожее на папку документов, упакованных в бумагу, в то время как доктор выходит из салона, держа на руках парня, что был без сознания.
— Тэхён!
В этот момент земля уходит из-под ног, ведь они становятся ватными. Долгое молчание главнокомандующего и зримая картина его дорогого друга на чужих руках, чьи глаза были закрыты, а руки неконтролируемо свисали вниз, сплетаются в худший кошмар наяву. Как и их шеи, Тэхёна больше не освещал изумрудный коллет, оттого ещё сложнее было понять бьётся ли сейчас его сердце. Бамсок же по-прежнему не двигался и не говорил. Мысленно ещё пребывая в своих раздумьях, он продолжал смотреть себе под ноги, чувствуя зияющую дыру, в которую с каждой секундой превращались его сердце, лёгкие, а вскоре и вся грудная клетка вместе с рёбрами.
— Спокойно, без лишней паники. У Тэхёна высокая температура. Его лихорадит, и он вряд ли узнаёт кого-либо сейчас.
Это определённо были те четверо суток, которые каждый из них запомнит навсегда.
— Пойдёмте скорее в дом, его нужно скорее согреть и уложить в кровать! – тётя Лидия мгновенно открывает дверь, запуская незнакомца с Тэхёном первым, и быстро входит следом сама.
— Хосок? – окликает наконец главнокомандующий, оставаясь с парнем во дворе.
Хосок молча провожает их взглядом, наблюдает, как входные двери хижины закрываются и медленно переводит взор на камуфляжную форму перед собой. Его взгляд расфокусирован. Где-то на фоне слышно, как тётя Лидия ставит чайник, следом доносятся удаляющиеся громкие шаги и чей-то шепот в попытках кого-то не разбудить.
— А где мой брат? Где Чонгук? – прожигая взглядом фургон за спиной Бамсока всё ещё надеясь, что из него кто-то выйдет.
— Он попросил меня лично передать это тебе, а также извинение за то, что он не смог приехать и вручить тебе это лично.
— Что это? Зачем? — Хосок делает небольшой шаг назад, окидывая главнокомандующего недоумевающим взглядом.
— Здесь находится то, что когда-то давно у Чонгука несправедливо забрали. Внутри банковские карты, которые перед высылкой в Бэйсин, вместе с его вещами, украла организация, частью которой Чонгук был в прошлом. Также здесь активные счета и деньги, которые он откладывал для побега из страны, но так и не успел осуществить задуманное. Ещё есть письмо, которое он попросил открыть после выезда.
У Чонгука теперь есть люди, которые могут распорядится этими средствами правильно.
Теперь им эти деньги пригодятся намного больше, чем ему самому.
— Почему он не приехал с вами? Что-то произошло?
— У Чонгука осталось незавершённое дело в городе, которое он мог оставить лишь под предлогом смерти, – Бамсок щёлкает языком, явно тоже пребывая в недовольстве от такого исхода. — Не волнуйся, в следующий раз я привезу этого сюда чего бы это мне не стоило, но сам о крайних сроках не забывай, понял? Если мы не объявимся четвёртого и нас по-прежнему не будет пятого мая, вам нужно немедленно собраться и переместиться в лес, держа курс на юго-запад. На север даже не поворачивайте голову — там смерть.
Бамсок поворачивается к горизонту и указывает рукой правильное направление для выдвижения, но Хосок его слов не слышит, словно находится в вакууме. С каждой секундой взгляд лишь тяжелее, челюсти сжимаются сильнее. Солнце садится, заставляя густому вечернему туману опуститься мягким одеялом на землю. С каждой минутой Хосок с ужасом предчувствует, что вероятен исход событий, когда ему придётся оставить брата, чтобы сберечь две дорогие ему жизни.
Кулаки сжимаются до красных отметок на ладошках.
— До свободы, вам останется восемь километров.
— Нет уж, мы вас будем ждать до последнего. Без вас не уйдём, – главнокомандующий пытался вставить слово, но его обрезают на корню. — Я своего брата не оставлю, ясно?
А сам чувствует, как глаза жгут, а сердце уходит в пятки. Парень буравит главнокомандующего взглядом, показывая свои напряжённые скулы, а тот лишь ухмыляется.
— Я узнаю эту упёртость, чёрт возьми, – на секунду в глазах Бамсока появляется узнаваемый блеск. — Ты действительно его родной брат.
Входные двери открываются вновь и на передний двор выходит незнакомец, который нёс Тэхёна на руках. Главнокомандующих тут же к нему обращается:
— Как он, док?
— Послушал его лёгкие ещё раз и оставил все медикаменты, которые брал. В тепле и тишине он будет спать спокойно и за эту ночь наконец отдохнёт как следует. Честно говоря, я ему сейчас даже завидую, – бросает короткую улыбку, всех немного приободрив хорошей новостью, и садится в фургон.
— Разве вы не останетесь?
— Ночь – самое удачное время для перемещения таких скрытных пантер, как я и док. К тому же мы отстаём от нашего плана по времени, поэтому, пока ищейки ничего не заподозрили, нужно как можно скорее добраться до Бэйсина и доложить о нашем выезде «к больному», – показывает он пальцами кавычки в воздухе.
— Надеюсь вы найдёте время с Чонгуком, чтобы позвонить нам как-нибудь. Хотя бы на минуту, чтобы мы просто знали, что вы все целы и невредимы. И уже на пути к нам.
«
Знал бы ты, что я и сам могу лишь гадать, где сейчас твой братец», – оставив мысль не озвученной в голове, Бамсок собирается садится следом за доктором, но на секунду мешкает и вновь возвращается к Хосоку.
— Есть ещё кое-что, что ты должен знать, – тяжело вздыхает, вглядываясь в небо над головой. — Когда Тэхён очнётся, то будет не очень счастлив, обнаружив, что здесь твоего брата нет. Скажи мне, Чонгук рассказывал тебе что-то о Тэхёне?
— Они двое уже были знакомы, когда Чонгук пришёл ко мне — это я знаю точно. Ещё Чонгук рассказывал, что они познакомились, когда на Тэхёна напали в переулке, а мой брат…, – на секунду главнокомандующий видит, как Хосок погружается в раздумья, словив в воспоминаниях для себя что-то важное. Или он наконец сложил воедино пазл, который так давно пытался разгадать, — будучи на тот момент ещё гвардейским, он патрулировал улицу и спас его. Только потом решил помочь покинуть Бэйсин, став на путь против Главы.
Хосок возвращается в весеннее воскресение. В его воспоминаниях ярко отображён Тэхён, что прятал свои ладоши в длинные рукава тем днём и пришёл в церковь в своих любимых конверсах с тонкой подошвой, в которых мгновенно замёрз, собирая осудительные взгляды прихожан. Хосок помнит своё приподнятое настроение после молитвы, но он не видел того же счастья на лице человека рядом. С тягостью в сердце он вспоминает, как его дорогой друг уже на улице вдруг кого-то увидал в толпе. После этого его настроение мгновенно изменилось, а руки показались из рукавов, словно он больше не чувствовал, как замерзал мгновение назад. Тэхён тогда наспех вручил ему карточку смен, и куда-то ускользнул из его взора, словно он самая редкая птица, с которой Хосоку так и не суждено было сплотиться. Она упорхнула прямо из его рук, не одарив даже прощальным пением.
Хосок тогда понял, что Тэхён с таким блеском и желанием жить не смотрел на него никогда.
— Я думаю, будет лучше, если остальное ты спросишь у Тэхёна, когда он очнётся. В дороге мне пришлось обмануть его и сказать, что Чонгук уже ждёт в лагере. Так было нужно, ведь он мог натворить непоправимое и пострадать сам, а по приказу, данному мне твоим братом, жизнь Тэхёна была в приоритете, поэтому мною было принято решение солгать, но уберечь. После этого на пути сюда мы потеряли наших двоих попутчиков, – он вдруг начал переминаться с ноги на ногу, уводя взгляд и часта моргая, — их засекли раньше времени и убрали на наших глазах, так что сейчас Тэхёну не просто. Это долгая история, мне следует извиниться лично, но я прошу тебя на случай, если со мной что-то случится, и я не смогу этого сделать. Я хотел бы, чтобы он знал, что я ненавижу себя за этот поступок и обязательно искуплю свою вину. Учитывая мои годы на службе мне следовало быть внимательнее, и я не должен был обманывать его. Мне очень жаль. За всё.
Хосок стоял ещё несколько минут с упакованным пакетом документов под рукой, сжимая его изо всех сил и наблюдал, как шум машины всё удалялся вглубь леса, на который постепенно опускались сумерки. Когда вокруг легла долгожданная тишина и лишь треск зажжённого камина доносился из дома, Хосок молча ступил в залитую светом гостиную, запирая дверь.
«
Неужели тем знакомым, которого ты так хотел догнать, словно от этого зависила твоя жизнь, был мой старший брат?»
Хосоку придётся провести ещё несколько долгожданных часов в ожидании, прежде он увидит взгляд сонных янтарных огней на себе вновь.
***
По пустынной магистрали, обгоняя звёзды, летела машина с тремя пассажирами внутри. Никто из них не говорил, лишь периодически кто-то оглядывался по сторонам в страхе увидеть поблизости яркие огни на крыше патрульного буса. Хоть девушка, что вела машину, была не из пугливых и частенько смотрела смерти в глаза, но сейчас была не уверена, что она самая не сидит в её машине на заднем сидении, потирая костлявые руки.
От волнения она лишь сжимала руль сильнее, думая о своём муже, который может этой ночью потерять своего верного товарища и лучшего друга.
А доктор Джин? Он никогда не ругался, лишь потирал устало свои глаза после их совместных длинных смен и говорил, чтобы она попробовала ещё раз. Ещё и ещё, пока не получится. Именно он посеял ей в голову неугасающую мысль о том, что ей, как врачу, хоть и не высшей квалификации и не входящую в ранг избранных, как хирурги, но всё равно подвластна сама смерть и только врачу решать, когда ей приходить сюда. Джин был лучшим учителем, ведь никогда не давал опускать руки на середине пути и наверняка, не даст ей совершить ошибку и сегодня, приглядывая за своей ученицей с небес, послав им безоблачную и тихую ночь.
А что ей скажет это дитя на заднем сидении, что изо всех сил прижимает свои маленькие ладошки, испачканные в чужой крови, к груди изгнанного Талисмана?
Саён была в медицинском шатре, когда услышала, как улица снаружи в одночасье стихла. Разговоры бойцов и военных на территории проволочного лагеря у выезда из города прекратились и машины больше не разъезжали по территории, но это пугающая тишина длилась недолго. Резкий звук из громкоговорителей заложил уши, из-за чего почти все покинули свои шатры и вышли на улицу к огромному экрану на одной из ближайших высоток к лагерю, на котором шла прямая трансляция с главной площади Бэйсина. Появление Главы на экранах для Саён ничего не означало, поэтому она своего рабочего места не покинула и не припала взглядом к святому лицу, как другие, продолжив оказывать помощь одному из бойцов. Но мельком всё же продолжила слушать как все перешёптывались, обговаривая то, что видят на экране. Продолжила ужасаться внутри, но внешне не показывать даже дрожи в руках.
Муж Саён покинул город пару дней назад, поэтому она держалась спокойно, будучи уверенной, что его на этом экране точно не увидит.
Спустя какое-то время, когда девушка заканчивала смену и выходила из шатра с тазом грязной воды, к ней прибежала девочка, которую она уже видела несколько раз рядом с капитаном Чонгуком, но она так и не успела с ней познакомится, как и никогда не слышала, чтобы кто-то её имя произносил. Думала, что Чонгук сам её познакомит с ней, когда найдёт свободную минутку, поэтому Саён так и застыла в недоумении, вглядываясь в её испуганные бездонно-голубые глаза. В руках девочка держала планшет и всё продолжала указывать ей на красную точку, что еле-еле мерцала на карте города.
— Простите, вы ведь жена главнокомандующего Бамсока? Капитан сказал, что я могу обращаться к вам! Умоляю вас, помогите мне добраться в Рабочий район к нему! Его коллет изменил цвет, что-то нехорошее случилось!
В момент Саён перестала чувствовать кончики пальцев и собственное сердце. Помнит лишь, как в ту же секунду схватила малышку за руку и побежала за своим медицинским чемоданчиком, затем в раздевалку за пальто и ключами от машины.
Когда они приехали к цветочному кафе, внутри которого мерцал рубиновый коллет, оно было полностью разгромлено. Стеклянные витрины были разбиты, а входная дверь сорвана с петель. Вазоны с цветами и виноградные лозы, что плелись на кирпичной стене и которые так нравились Тэхёну, были сорваны и теперь укрыли своими широкими листьями весь пол, упав поверх осколков стёкол. Мародёры перевернули внутри всё вверх дном, наспех забрав нужное: кассу и дорогую электронику разом с кофе-машиной. Чонгука они нашли на полу у кухонной стойки. Вероятно, заприметив человека в испачканной кровью одежде, что был без сознания и ничем им не угрожал, воры, подумав, что тот давно отдал Богу душу, нагло продолжили грабить дальше и так и оставили человека без помощи, переместившись в следующее здание. Они были так ослеплены жаждой наживы и вседозволенности, что не заметили под испачканным в пыли капюшоном и густой тёмной чёлкой лицо уже бывшего Талисмана. Жизнь которого постепенно угасала на глазах.
Их Всевышний действительно покинул давно это место, заставив умы недавно в него верующих погрузиться в тягучую грязь и во тьму, не оставив им даже капли света и разума. Религиозная община рассыпается по кускам, сыпется подобно песку и падает в бездну. Этот город не зовётся больше «Дом Бога», его имя отныне — «Ад на земле».
— Малышка, не бойся, Чонгук обязательно поправится. Только не отпускай его, слышишь? Держи его изо всех сил, мы почти приехали!
— Это настоящее имя капитана? – девочка поднимает глаза полные слёз на зеркало заднего вида.
— Да. А как тебя зовут?
— Я не знаю. У меня никогда не было никого, кто мог бы дать мне имя.
Саён не отвечает. Проглотив ком в горле, она ловко сворачивает с главной дороги и въезжает в коттеджный посёлок, проверив хвост в боковых зеркалах. Им остаётся спрятать капитана в доме и деактивировать коллет как можно скорее. И пока у неё не получится вызволить Чонгука из лап смерти, Саён не остановится, как её учил доктор Джин.
***
Свет пробивается сквозь небольшое окно, прогоняя тьму. Шторы в спальне были закрыты не полностью, позволяя дневному свету вольно гулять по комнате и мешать досматривать сны новоприбывшему гостю. Мерцание света легонько прикасается к волосам и как будто щекочет лучиками солнца румяные щёки. Приятный запах древесины заполнял всю комнату, заставляя ощущать себя в настоящей сказке, как будто он был дома у лесной феи.
Но Тэхён не был в сказке и заложником собственных сновидений на сей раз тоже. Тэхён очнулся в реальности.
Он какое-то время осматривается по сторонам, но никого рядом не находит и поначалу не понимает в каком месте находится. По его ощущению сейчас было раннее утро, но в комнате не было часов, чтобы в этом удостовериться. Тэхён понимает, что он не в подвале, а за окном чистое поле, залитое солнцем.
Он прибыл в убежище.
Блондин мгновенно соскакивает с кровати, роняет одеяло на пол и выбегает в гостиную, наспех осматривая всё вокруг и чувствуя накатывающее головокружение от такого резкого подъёма после долгого сна. В груди жгло, а лёгкие разрывались от непобеждённой организмом простуды, а может от страха того, что в доме он до сих пор никого не нашёл. Блондин опирается на стул, замечая на столе две чашки и тарелки с остатками завтрака, окликает кого-то в пустоту, но по-прежнему на его зов никто не откликается. Он всё ещё не нашёл Чонгука, который, по словам Бамсока, уже так много дней ждёт его здесь.
Окинув вниманием стол ещё раз, он замечает лежащие в стороне документы с подписями и печатями, листы с неразборчивым почерком на другом языке, а отодвинув их рукой замечает краешек двух выцветших фотографий, сделанных на старую плёнку, на которую уже много лет никто не фотографировал — это Тэхён помнил даже ещё до переезда в Бэйсин. Он осторожно берёт их в руки и с трепетом рассматривает, отчаянно ища на верхней фотографии кого-то знакомого. Четверо парней, камуфляжная форма которых была видна отчётливо, сидели на земле, похоже, во время обеда. Хоть фотокарточка была почти уничтожена временем, на ней для Тэхёна всё равно были отчётливо видны знакомые черты одного из бойцов, которого с его короткой стрижкой и без угольных прядей, можно было отчётливо рассмотреть. На фотографии он был намного младше, но его взгляд был всё тем же для Тэхёна. В его глазах даже тогда была видна луна во время солнечного затмения.
А на второй фотографии Тэхён по-настоящему «застрял», рассматривая до мелочей. На ней были изображены трое мальчиков, двое из которых стояли на переднем плане: один из них показывал язык и был заметно самым младшим, а того, кто был постарше, запечатлили в самый красивый момент — момент искреннего смеха. Он крепко держал за руку другого мальчика, что явно стеснялся и прятался за ним, попав в кадр лишь наполовину, показав лишь немного капну своих светлых волос и рукав своего комбинезона.
Тэхён почему-то не мог оторвать взгляд от узора на комбинезоне застенчивого светловолосого мальчика. Не мог перевести взгляд от его испуганного взгляда испод лба. Не мог отделаться от мысли, что в его детстве у него был такой же, когда они с матерью скитались по стране в надежде сбежать от отца.
На обратной стороне красовалась почти стёртая надпись светло-синей ручкой: «
Пусан. Две тысячи сто одиннадцатый год. Маленькие англы баптистского двора при пасторе Джошуа».
Этой фотографии одиннадцать лет. В том году, когда была сделана эта фотография, Тэхёну должно было исполниться восемь лет.
Будучи в незнакомой ему футболке и широких штанах, он обнимает себя за плечи, почти что чувствуя в воздухе и на себе такой родной запах и решает выйти на улицу. Тэхён оставляет фотографии на столе и ступает босыми ногами с деревянного пола на землю, утопая ступнями в зелёной траве и вглядывается в горизонт. Там, вдалеке, к нему уже спешили Хосок, держа в руках корзинки с ягодами, и...
— Тётя Лидия! – машет он рукой, мгновенно расплываясь в удивлённой и такой радостной улыбке при виде неё. Тэхён тут же спускается с небольшой лестницы, что вела к полю и начинает бежать им навстречу изо всех сил, преодолевая боль в груди. — Хосок! Я поверить не могу, что вы тоже все здесь! — говорит, когда влетает в их объятья и чувствует, как слёзы неконтролируемо просятся наружу, а говорить и дышать всё тяжелее.
В голове острой иглой появляются воспоминания о Джо и Авеле, которых Тэхён так же крепко уже не обнимет, от чего становится лишь больнее, а блеск на щеках лишь сильнее.
— Как же хорошо, что ты у нас уже так быстро бегаешь! Здравствуй, наш спящий красавец, что наконец очнулся ото сна! — тётя Лидия бережно гладит его по голове, не забывая легонько потрепать его за щёку, заставляя чувствовать себя маленьким сорванцом, который где-то долго пропадал.
— Посмотри, Тэхён! Нам удалось найти так много клюквы! Сегодня вечером мы сделаем самый вкусный морс!
Все слова Хосока проходят мимо, когда Тэхён всё ещё с радостной улыбкой оборачивается назад и вдруг замечает, что у дома не стояло медицинского фургона и не было каких-либо ещё машин. За окном спальни, во дворе не было ни души, оттого он оборачивается снова, вглядываясь с немым вопросом на губах сначала в глаза тёти, а после смотрит на Хосока, который в этот момент почувствовал, как кровь в его жилах остыла, а он сам постепенно утопал, захлёбываясь в этом море. Он тонул в зареве потухшего солнца и сам теперь смог ответить на вопрос, в ответе на который сомневался ранее.
— А где капитан Чон? В доме его нет, – грудь Хосока вдруг что-то пронзает. Он снова узнаёт этот взгляд. — И машины Бамсока с доктором нет. Где все?
— Ты спрашиваешь о том парне с глазами, что чернее ночи? — тётя Лидия прерывает долгое молчание. — К сожалению, он не смог приехать с нами и, что нас очень расстроило, капитан так и не прибыл с тобой. На самом деле мы его тоже очень ждали. Ведь мы все здесь благодаря ему.
«
Гука здесь нет», — яркой вспышкой отпечатывается на подсознании, заглушая все остальные звуки. Это место мгновенно превращается из безопасного и живописного в ненавистное пристанище, в которое его поместили обманом. Эта накатывающая волна паники и обиды ему с холодом на коже напоминает то, что окутало его после известия о смерти матери и что Чонгук мог быть к этому причастен. Но, несмотря на это, ему всё равно хотелось найти его, увернувшись под полостью, целовать его и плакать.
Болезненные воспоминания возвращают его в момент, когда он превратил квартиру в хаос, потеряв там самый дорогой сердцу подарок в его жизни. Который так и не смог найти и починить, изрезав осколками свои руки, в очередной раз возненавидев себя.
Когда жизнь доктора Джина ускользала на его руках сквозь пальцы, и он в этот момент увидел самодовольные и заклятые глаза отца.
Тэхён погружается во тьму, на её самое дно далеко-далеко, чтобы его никто не услышал и его никто не дозвался. И прежде чем ненависть к главнокомандующему захлестнула бы его целиком, Хосок озвучивает:
— Бамсок перед отъездом попросил прощение за то, что обманул тебя и сказал, что Чонгук здесь, – Тэхён сжимает губы в тонкую линию, молча берёт корзинку тёти Лидии и помогает отнести её в дом. — Я говорил с ним перед тем, как он уехал. Ему действительно очень жаль. Он выполнял приказ доставить тебя живым и не мог поступить иначе, – ответа на это не поступает и в воздухе вновь появляется напряжённая тишина.
— Похоже…ты его очень ждал здесь, так? – говорит тётя Лидия почему-то шепотом, когда они остаются во дворе, а Хосок уходит в дом, относя корзинки со спелыми ягодами.
Тэхён ничего не отвечает, сверлит землю под ногами, пряча лицо за белой чёлкой, а затем тепло улыбается, поднимая взгляд куда-то далеко на горизонт. Похоже, он понимает этот поступок капитана по-своему и отчасти правильно.
— Я был так счастлив увидеть вас, знать что с вами и Хосоком всё хорошо. Вы оба живы и здоровы. Мы с ним вас в обиду никому не дадим, можете на нас положиться, тётя Лидия, – несмотря на искренние слова, тоска в его глазах никуда не собиралась улетучиваться.
— Тебе стоит расспросить о капитане Чон Чонгуке у Хосока. По некоторым причинам он может знать его лучше, чем кто-либо и объяснить многое. Пойдём.
В это время тётя Лидия заходит в дом первая и, утомившись после долгой прогулки, медленно двинулась в спальню и прилегла на кровать, держась за голову. Заметив это, Хосок сразу же подходит к ней, что-то шепнув, и сразу же выходит из комнаты, тихонько закрыв дверь за собой. Он бросает улыбку в сторону Тэхёна и вновь подходит к холодильнику, заметив, как тот озадаченно застыл посреди комнаты.
— Ты всё ещё злишься на Бамсока?
— Он лжец, – бросаясь искрами из глаз, – к тому же чужие человеческие жизни для него ничего не значат — в этом я убедился сам, когда мы потеряли двоих людей, с которыми мы вместе ели и спали. Они хотели того же, что и мы, хотели быть свободными, но мне даже не дали шанса им помочь. На вашем месте я бы не верил ни единому его слову, иначе он может оставить нас, как Джо и Авеля тогда.
— Нет, послушай, Тэхён. Бамсок пообещал мне, что обязательно привезёт Чонгука с собой, чего бы ему это не стоило и я ему верю! Знаешь почему? Он уберёг нас! Он лучший друг Чонгука. Если он доверил Бамсоку твою жизнь, то я несомненно доверяю ему жизнь своего брата!
— Что?
«…я доверяю ему жизнь своего брата», – застревает в голове, заставляя Тэхёна остановится.
— Умоляю, – уже тише, наблюдая как Хосок медленно подходит к нему с грустной улыбкой на устах, — повтори последнее, что ты только что сказал.
— Капитан Чонгук, о котором ты спрашивал, человек, который помогает диссидентам покинуть Бэйсин, который спас тебя в переулке, и пробрался однажды в наш магазин, напугав меня до смерти, это мой старший брат, – Хосок ловит озадаченный взгляд на себе и задирает рукав кофты, показывая такой же знак волны, что вытатуирован и у Чонгука. — Нас рассоединили ещё в детстве. Я не был сыном генерала, моя настоящая семья родом из Пусана и фамилия моя не Хван, а Чон. Сейчас я в этом полностью уверен, так как Бамсок привёз мне все документы, в том числе и моё свидетельство о рождении, — Тэхён сразу же вспоминает те документы и фотографии, что видел на столе и всё встаёт на свои места.
— Удивительно…так значит ты смог найти своего родного человека в тех стенах.
— Это он нашёл меня, но родной мне не только Чонгук. Ты и тётя Лидия тоже стали моей семьёй ещё в Бэйсине. Именно поэтому мы будем ждать моего брата и Бамсока до последнего, несмотря на то, что главнокомандующий приказал уходить после пятого мая. Что-то мне подсказывает, что ты не захочешь уходить тоже?
— Погоди. Что должно случится после пятого мая?
— По расчётам главнокомандующего, к этому сроку в соседней деревне должны разбить оборонный лагерь, чтобы контролировать все границы даже с юга, откуда опасности для страны нет. В таком случае нас могут обнаружить в любой момент и вернуть назад, но живыми мы, скорее всего, не вернёмся. Ты ведь это понимаешь?
«
Если я увижу военную технику и людей, которые захотят вас забрать у меня, я буду готов увести вас отсюда даже ценой собственной жизни. Нам останется восемь километров, и я буду готов нести тебя всю дорогу, если ты откажешься идти. Если ты продолжишь кричать его имя, я буду всё равно мысленно произносить твоё. Ты будешь жить и я готов поклясться, что он хотел бы тогоже».
— Знай, что я тоже буду бороться, если что-то случится. Я не дам вас забрать, и сам так просто не сдамся, – шепотом произносит Тэхён, заворожённо наблюдая за танцем ласточек за окном. — Они обязательно успеют в срок.
— Я знаю, – а Хосок смотрит за ним, больше ничего не замечая и думая над тем, как его брату повезло быть любимым этим человеком.
