Отражение рубина

Пушистые чёрные ресницы без дрожи замерли на веках, что укрывали уставшие глаза от чьего-либо взора и солнечного света. Кожа его была бледной и теперь ещё сильнее контрастировала с его красивым, бездонным цветом волос. Лицо было расслабленным и таким спокойным, что наталкивало на мысль, что капитан впервые за долгое время не думает о своих задачах и планах. Он сейчас далеко, пребывает не здесь, оттого и выглядит так умиротворённо. Его грудь тяжело вздымалась и опускалась вниз, словно на неё что-то невидимое давило, грезя остановить, но полёт его мыслей и водоворот разума никому не под силу было сдержать. Им ничего не препятствовало и даже самому Всевышнему больше не суждено было заточить его в своей темнице, заглушив молитвами и очищающими от грехов нектарами. Оттого думы его уносились далеко и всё кого-то отчаянно искали. Метались в поисках того, кто мог бы вновь помочь очнуться. Ни один мускул в его теле не дрогнул с того дня, как они все вместе приехали в дом главнокомандующего. Даже когда Саён доставала пулю из его тела и зашивала раны на его руках, Чон так и не очнулся. На все вопросы маленькой помощницы Саён отвечала, что капитан просто крепко уснул и сейчас как никогда нуждается в покое и тишине. Девочке на это лишь оставалось продолжать охранять его сон и нервно сжимать кулачки, за него волнуясь. Единственное, что её успокаивало — мысль о том, что капитану, перед их последним заданием, этот долгий сон пойдёт на пользу. Он был красив. Безоговорочно и неоспоримо. Прямо сейчас, лёжа на этих белых подушках у окна, когда лучи солнца падали на декоративные камушки изголовья кровати, отбрасывая разноцветные лучи на его кожу, Чонгук был олицетворением чего-то неземного и такого прекрасного, что наталкивало на мысли его происхождения — это наверняка далёкие-далёкие земли. Он словно был самым драгоценным сокровищем, чтобы сберечь которое, хозяева дома поместили его в самый отдалённый и сокровенный уголок дома. Ещё никогда и никто не видел его таким спокойным, таким безопасным и не спешившим к кому-то, куда-то. Даже с тугими бинтами на руках и огромным шрамом на груди, что не сравним с глубиной внутренних, он был поистине совершенен. Даже пребывая на расстоянии вытянутой руки от смерти и будучи изгоем на этой земле ещё с детства, в этих стенах его сердце биться продолжало, ведь он всё ещё кем-то любим. Он был любим небом, что не послало на землю за все эти дни ни единого дождливого дня. Чонгук был любим судьбой, что позволила ему добраться сюда живым. Был любим жизнью. В этом месте время ускользало для каждого по-разному: если для маленькой тени капитана каждый день был чем-то новым (Саён учила её вышивать, как правильно делать перевязки или готовить что-то вкусное), то для самого капитана здесь время как будто остановилось. Почти каждую ночь после полуночи Безымянная покидала дом со своим рюкзаком на спине и возвращалась, стараясь быть незамеченной, лишь к рассвету. Переодевшись, она дремала до часа, когда солнце показывалось над горным хребтом, что был виден из окна её гостевой комнаты, и после направлялась в комнату к капитану. Это помещение было заполнено медицинским оборудованием и напоминало ей обыкновенную палату в больнице в тех же цветах. Под звук его бьющегося сердца, который отслеживал аппарат вентиляции лёгких, девочка неспешно открывала шторы, осторожно залазила на кровать и усаживалась в его ногах, открывая новую книгу. Сегодня она ему читала рассказ о принце, который блуждал среди тёмного и неизведанного леса. Как и в любой подобной сказке, главного героя ждал счастливый конец: помочь выбраться из густых терний к нему пришли добрые лесные духи, тем самым сохранив его жизнь. Пролистывая очередную страницу и дочитывая историю в слух, девочка вдруг подмечает, как в её голове появляется всё больше мыслей о том, чтобы найти способ призвать духов, которые смогли бы вывести капитана Чонгука на свет. Но вдруг она слышит глубокий вдох перед собой, который прерывает её думы. Книга выпадает из рук, когда Безымянная поднимается с матраса на коленках и ясно видит, как грудь капитана перед ней вновь опускается после глубокого вдоха, а глаза, которые она не видела так давно, полные слёз открываются, устремив свой взор в потолок. Из уголков его бездонных глаз прозрачные слезинки стекают вниз, скатываются по вискам и мгновенно исчезают в волосах. А когда он сильно зажмуривается, то девочка замечает, как сильно дрожат его намокшие ресницы, словно тонкие ветви на ветру. В этот момент она ловит себя на мысли, что если Чонгук и спал, то видел настоящий кошмар. flashback Тем вечером был самый красивый закат, который Чонгук видел в своей жизни. Как и каждое воскресенье и вторник, он собирался на свою любимую игру в футбол после школьных занятий, но даже не подозревал, что все улицы и площадка будет залита такими красивыми оранжевыми красками. Перед выходом он потрепал за макушку брата, что тихонько дремал у окна, попрощался с матерью, заверив, что скоро вернётся, и со счастливой улыбкой выбежал на улицу. Незаметно для себя, преодолев несколько кварталов, он на своём пути подмечает гвардейских с нашивками Ордена солнечного храма, что зачем-то рыскали по домам их общины. Чонгук решает незамедлительно скрыться и сразу же срезать путь через дворы. Лишний раз с гвардейскими он не любил пересекаться. Две недели назад к ним в поселение приехало две новые семьи с детьми. Чонгук с первого же дня заприметил светловолосого мальчика из новеньких, что был в синем комбинезоне и держался в стороне от всех, лишь изредка поднимая свои большие золотистые глаза на кого-то. Все его сторонились из-за внешности, смотрели косо, ведь кожа его и взгляд были светлее и нехарактерным для здешнего населения. Из-за того и сторонились его, как чужака, который может накликать беду на их мирный религиозный двор. Но старший ребёнок Чонов кары небес не побоялся и в первый же день, на удивление всех ребят и учителей, предложил новенькому дружить с ним. Чонгук захотел играть в одной команде с этим мальчиком и помогать друг другу с уроками в воскресной школе, рассказав ему почему-то, что не дружит с цифрами. Именно тогда у Чон Чонгука появился первый настоящий друг и с того дня эти двое почти не расставались друг с другом. Бывали дни веселья, когда, вместо спортивных игр в церковном дворе, Чонгук неохотно соглашался порезвиться на пляже, походы на который его новый друг очень любил. Когда они вдвоём ходили строить песчаные замки, то как бы Гук не любил активные игры и в целом футбол, но он почему-то этому спокойному времяпровождению радовался намного больше, хоть и старался этого не показывать. Боялся, что другие ребята его засмеют. Чон всё ещё помнил, как его наивно удивлял тот факт, что на яркое солнце в небесах ему всегда было больно смотреть, но глаза того мальчика ему боли никогда не приносили. Они были того же оттенка, что и солнце и, к тому же, улыбались ему в ответ всегда. А ещё, когда этот мальчик с квадратной улыбкой оборачивался и бежал к нему со стороны горизонта, весь намокший и счастливый от спокойного океана в солнечные дни, Чонгук мог увидеть, как его светлые волосы сливались с морской пеной, что укрывала берег, словно белой простынью. В такие моменты лишь Чонгуку было дано наблюдать настоящее чудо — перед ним волна океана накрывала янтарное солнце. Но тот воскресный вечер Чонгук запомнил навсегда, ведь того человека, встречу с которым он ждал целый день, во дворе не оказалось. Его солнечный друг куда-то исчез. Чон долго и настырно спрашивал где новенький со светлой макушкой и такой же родинкой на носу, как у него, но никто из ребят толком не отвечал — лишь озадаченно сдвигали плечами, зазывая наконец-то начать игру. Потёртый мячик падает за землю из его рук и, сделав пару подскоков, укатывается в траву. Перед глазами он не видел ничего, ведь нашивки Ордена затуманили все мысли. Чонгук летел по главной улице к окраине города, где жили новоприбывшие семьи, не чувствуя, как маленькое сердце билось птицей в клетке. Не замечая, как среди глиняных домов, грязных улиц и крестов на шеях верующих, его глаза отчаянно искали два солнечных камня. — Тэхён! — окликает громко, когда заворачивает в нужную улочку и видит светлую макушку, наконец постепенно замедляя бег. У калитки дома коммуны стоял Тэхён и своими большими глазами смотрел на него также радостно, как и когда они увиделись с ним впервые. Позади, не обращая внимание на запыхавшегося мальчишку Чонов, пастор Джошуа и мать Тэхёна что-то обсуждали между собой. Чёрный фургон рядом с ними стоял уже с включённым двигателем. Тэ машинально оставляет свой рюкзак на асфальте и уже собирается подойти, но его внезапно хватает за плечо мать, останавливая и чуть не сваливая на землю. Чон в это время чувствует накатывающую панику внутри себя и уже прибавляет шаг, но замечает, как пастор преграждает своей фигурой путь женщине, позволяя мальчику отойти и поговорить с другом, отводя её к фургону. — Гук! Как хорошо, что ты здесь! Я так хотел тебя увидеть! Светловолосый наконец-то в шаге от него, но ответной улыбки или даже намёка на неё на смуглом лице напротив он так и не замечает. Он слегка наклоняет голову в бок, пытаясь понять, почему старший на него так проницательно смотрит и вскоре слышит вопрос: — Почему ты уезжаешь? — Помнишь, я говорил тебе, что мы здесь ненадолго? — Чонгук прекрасно помнит, как же забыть? Он наивно зачеркнул эти глупые слова в своей памяти в первый же день, посчитав, что они впредь больше не прозвучат, но ошибался. — Кажется, кто-то узнал, что нас с мамой ищет Орден солнечного храма и оповестил вышестоящих, услышав о вознаграждении. Нам нужно уезжать. Мы не хотим, чтобы вам было плохо из-за нас. — Пастор Джошуа никогда вас в обиду не даст! Куда же вы поедете? — К моей бабушке в Тэгу, – черноволосый в этот момент хмурит брови, а расслабленные до этого руки сжимает в кулаки, ногтями впиваясь в кожу. — Знаешь, только это секрет! Пожалуйста, не говори никому… И запомни, чтобы найти меня когда-нибудь. — Ты сам-то хочешь от нас? Тебе здесь плохо? — лицо его краснеет, и он изо всех сил старается не заплакать. Пускай лучше сердце разорвётся, но он слёзы не покажет. — Нет, это самое красивое место на земле, в котором мне посчастливилось пожить, — блондин опускает голову, пряча накатывающиеся слёзы, а его губы растягиваться в грустной улыбке. — Я не хочу уезжать, потому что хотел бы играть с тобой каждый день, а не только по вторникам и воскресеньям. Я хочу строить с тобой замки и играть в футбол, в который я хоть играть и не умею, но всё равно люблю его, потому что в него очень сильно любишь играть ты! Потому что, кажется, я впервые за долгое время почувствовал себя наконец-то дома и думал, что останусь тут навсегда… — он резво вытирает свои слёзы рукавами, а Чонгук ему в этом помогает, присоединяясь и размазывая их по щекам, стирая с подбородка своими пальцами. Он смотрит на Тэхёна спокойно ожидая, когда его всхлипы стихнут, а он в свою очередь начнёт ровно дышать и его горло перестанет так сильно сжиматься. — Тэ, вам не нужно уезжать, — смело берёт его за руку, желая передать ему свою уверенность и забрать себе его слёзы. — Вера баптистов очень сильная и Бог наш всемогущий. В Священном Писании описано таинство, после проведения которого вы останетесь у нас и вам больше не нужно будет никуда бежать. И бояться будет некого. Бог нас всех убережёт на своей стороне, — светлая макушка вновь поднимается, Чон в этот момент немного наклоняется вниз, чтобы их глаза были на одном уровне и продолжает сразу без раздумий. — Тэхён, если нам небесами было суждено найти друг друга и подружиться на земле, то мы с тобой обязательно встретимся и на небе. Тэхён ничего не отвечает. Продолжает смотреть на него пристально и удивлённо, лишь спустя время показав на губах кривую улыбку и пустой взгляд. Услышав эти слова, которые для каждого баптиста считались бы сокровенными, Тэхён на это лишь расслабляет плечи и смотрит на Чонгука так, словно в миг перестал его понимать, а слова о Священном писании для него оказались чуждыми и ничего не значащими. Тэхён смотрит на Чонгука так, словно не верит. — Ким Тэхён! Звучит чей-то строгий женский голос, но темноволосый его старается игнорировать, не отпуская руку из своей. Так и наблюдает, как Тэ сначала оборачивается назад и уже собирается уйти, но внутри него словно что-то сопротивляется, и он снова поворачивается к нему лицом, озаряя его грешный облик своим янтарным взором. — Прости меня. Да встретимся мы вновь, Гук. — Пожалуйста, останься хотя бы ещё на один день. Поговори со своей матерью, Тэхён, умоляю! Тэ всё же сдаётся и освобождает свою руку, делая пару неуверенных шагов назад. В это время Гук, что наблюдает за этим на месте, чувствует, как разом с этой ладонью из его грудной клетки резко и не церемонясь вырвали ещё что-то. Как будто в руке того мальчика осталось не только ещё ощутимое тепло его ладони, но и его сердцу что-то важное. То, что он будет искать всю свою жизнь, пока не найдёт похитителя вновь. Тэхён удаляется всё дальше и медленным шагом подходит ко взрослым у машины. Когда его мать передаёт мальчику рюкзак и заставляет сесть в машину, всё зримое перед глазами тлеет и заставляет Чонгука чувствовать лишь внутреннюю боль, которую тот ещё никогда не ощущал. Это ощущение для него было новым, и он не до конца понимал, нормально ли чувствовать то, что словно острыми колючками обернуло его душу. Когда на его глазах люди прячутся за чёрными дверями машины, Чонгук осознаёт, что всё это по-настоящему, и он, наверное, этого мальчика больше никогда не увидит. Он больше не будет играть с ним в океане, не будет поддаваться ему, как раньше, когда они бегали наперегонки домой после школы и это мальчик больше не уснёт на его коленках во время молитвы в церкви. А он это делал всегда и частенько бастовал в воскресной школе, отказываясь учить молитвы и Священное Писание. Он всегда был не таким, как все, выделялся своим протестом среди учеников, что было запрещено, но тем же самым и притягивало к себе. Гук ещё до конца этих бушующих чувств не осознавал, поэтому резко разворачивается на пятках и бросается прочь с этого места, закусывая язык и не позволяя себе заплакать даже сейчас. За весь последующий год, который ему ещё суждено было провести в баптистском дворе, он в этот район больше никогда не зашёл, словно этого места и не существовало вовсе. А если он когда-то и приближался к этой улице, где всегда живут новоприбывшие, то вдали, у небольшого фонаря, ему мельком виделся светловолосый мальчишка, что с такой знакомой и тёплой квадратной улыбкой на лице стоял там и махал ему рукой. Но это была лишь его игра воображения, его фантом, что блуждал в закромах памяти. Таким светлым и тёплым, как солнце, он его и запомнил. end of flashback — Я тебя вспомнил, – тихий шепот раскачал тишину в комнате, пока шум резко открывшейся двери не обернул на себя всё внимание. — Чёрт возьми, какой же ты живучий подлец! Пока меня не было, ты смог уцелеть лишь благодаря мелкой девчушке. Не стыдно тебе? — главнокомандующий Бамсок приближается к кровати, берёт руку Чонгука в свою и крепко пожимает. Наклонившись, он продолжает почти шепча. — Я надеюсь, случившее для тебя будет знаком, что пора остановиться. В глазах капитана вдруг что-то блеснуло. В это время в комнату подоспевает Саён, а за ней и Безымянная, что всё ещё восстанавливала ровное дыхание. Как только она поняла, что капитан очнулся, то сразу же рванула к Саён и главнокомандующему Бамсоку, который вернулся домой только день назад. — Господин Чонгук, не слушайте его, – Саён кладёт руку на плечо своему мужу, бросив осуждающий взгляд за издёвку. — К счастью мы с вашей маленькой помощницей подоспели вовремя и забрали вас с Рабочего района, где вы, к счастью, смогли укрыться в одном из зданий. В тот день происходило что-то ужасное, город буквально за один час погрузился в хаос. — Где мы сейчас? – прерывает вопросом Чонгук. — Вы у нас дома. В безопасности. — Какова обстановка? Капитан не теряет возможности восстановить все недостающие пазлы в памяти и медленно приподнимается на подушках, подмечая чьи-то слезливые глаза у двери. Тут же Чон обнаруживает, что его коллет деактивирован и не мерцает, а коллет Безымянной и вовсе залеплен на шее пластырем, заставляя куче вопросов заполнить его голову. — На тебя объявлена охота, – выдержав тяжёлую паузу, Бамсок вклинивается в разговор с осознанием того, что ему придётся прямо сейчас озвучить информацию, которая не всем будет по душе. — Мы, все вчетвером естественно, завтра на рассвете выдвигаемся к границе, так как мне выдвинуто обвинение в причастности к исчезновению преемника, несмотря на то, что я по документам был на плановом выезде. Я уже всё девчонкам рассказал и проинструктировал, так что, даже если ты будешь против, сейчас трое против одного. Решение принято и корректировке не подлежит. Уезжаем. В городе за это время воцарилась настоящая анархия и всеобщее безумие. Многих служителей взяли под стражу или ведут наблюдение круглосуточно. Каждое воскресенье, среди развалин на засыпанной песком и пеплом земле, тысячи горожан, что всё ещё остались верны их Всевышнему и верят в скорое Вознесение, садятся в поклоне перед Священным Храмов Народов и шепчут губами сокровенные слова, адресованные небесам. Кто-то обращается к погибшим близким и воем раненого зверя взывает к Богу, чтобы тот убрал с них посланное проклятье и вернул преемника. Кто-то, после стольких лет и подобных происшествий, всё продолжает быть верен пастору и Ордену, не желая покидать город и отрываться от чана с церковным вином. Все они опьянены и готовы разорвать каждого, кто посмеет их таковой уклад жизни нарушить. Бамсок на своей памяти уже был свидетелем подобного не единожды, но сегодняшняя картина с лежащими на земле людьми на площади запечатлелась в его памяти навсегда. В подобном облике город не представал перед ним ещё никогда. Глава государства уже как прежде не доверяет Верховному Главе Намджуну и настроен больше на стабилизацию обстановки на границе. Если пастор так и не остановит охоту на Талисмана и не придушит грабежи, то это лишь вопрос времени, когда в город доставят вооружённую силу из столицы для подавления религиозных беспорядков. Вот только главнокомандующий прекрасно знал, что после этого воли горожанам не видать и новой, счастливой жизни — тоже. Он осознавал, что после этого последует лишь тоталитарный контроль за всем и каждым, а прежний религиозный уклад жизни адептам Ордена покажется раем, за которым многие будут скучать. — Уходите без меня, – взгляды Бамсока и Чонгука мгновенно сталкиваются, а по комнате как будто пролетают искры. — Мы долгое время переправляли людей за рубеж, даровали им волю, и ты это знаешь не хуже меня, но в этом городе всё ещё есть тот, кому я должен помочь переправиться на небеса, которые он так любит. Нам не нужно будет рисковать жизнями и жить в страхе, если этого человека не станет. — Чонгук, я уже говорил тебе…, – они оба мгновенно понимают о ком идёт речь. — Ты потрудился на славу и здорово помог мне в нашем общем деле, Бамсок. Ты заслуживаешь на то, чтобы остаться в живых и обрести с женой новое, свободное будущее. Ты действительно хороший человек, поэтому вам безопасней будет без меня. — Да что, чёрт возьми, с тобой такое?! — взрывается, почувствовав, что человек напротив с ним начинает прощаться. — Хватит этих глупостей, ты же понимаешь, что тебе одному к пастору не подобраться?! Хочешь убить его в одиночку?! Большего сумасшествия я ещё не слышал! Я работал с ним больше десяти лет и, поверь мне, ничем хорошим твоя затея не закончится — говорил тебе это ни раз, но ты постоянно пропускаешь мои слова мимо ушей! — Неужели ты думаешь, что я не продумал запасной план? — продолжает абсолютно спокойным тоном капитан. — Из нашей совместной службы я подчеркнул для себя очень много чего полезного. Я слышал тебя всегда. Бамсок настолько резко и неожиданно вскакивает со стула, что Саён, испугавшись, отпрыгивает от него назад. В тоже время девочка, что мялась до этого в дверях, вдруг молниеносно перемещается в другой конец комнаты и преграждает собой путь главнокомандующему, становясь на цыпочки перед кроватью и закрывая своей спиной Чонгука. Смелая молча вытягивает руки по сторонам и своим взглядом буквально испепеляет мужчину перед собой. — Господин Бамсок, два шага назад, – услышать подобное приказным тоном от маленькой девчонки, что не просит, а настаивает в отступлении с его стороны, мужчине было в новинку. Главнокомандующий ошарашенно сначала бросает взгляд на девочку, поднимая недоумевающе бровь, а затем молча оборачивается к Саён, которая поняла его незамедлительно, вовремя вклинившись в разговор: — Малышка, у нас ведь завтрак на плите! Пойдём скорее, я, кажется, теперь без тебя там не справлюсь! — говорит она как можно мягче, играя внезапное осознание и ища отклика в её глазах, что в один миг стали как будто безжизненными и холодными. В них сейчас читалось лишь одно: «защищать любой ценой». — Поможешь мне, пожалуйста? С той же сосредоточенностью в глазах Безымянная оборачивается к своему авторитету, одними лишь глазами спрашивая разрешения. — Всё хорошо. Беги. После долгого молчания и щелчка двери Бамсок и Чонгук остаются в комнате, возвращаясь к разговору, но обстановка в комнате заметно поменялось. Воздух стал холоднее, а может Бамсок и не заметил, как волнуется и злится до дрожи в руках. — Я дал слово Хосоку, что мы успеем до пятого мая. Сказал, что доставлю тебя любой ценой. Я выполнил твою просьбу, доставив в убежище человека, который, как оказалось, готов рискнуть собственной жизнью, чтобы ещё раз увидеть какого-то упёртого и принципиального…идиота! — он к Чонгуку накланяется и пальцем тычет ему в грудь, со злостью и напрямую указывая кого он имеет в виду. — Зная всё это, скажи мне, почему же ты всё равно так отчаянно ищешь встречи с собственной смертью?! Это не игра, где за неправильное решение ты просто делаешь шаг назад. В этом городе за ошибку такие, как ты, лишаются жизни. Чонгук приподымается с подушек, срывает с груди раздражающие датчики и осторожно свешивает ноги с кровати, заслоняя своей спиной солнце позади, чьи лучи пробирались в комнату через открытое окно. Эти вьющиеся волны, что спадали ему на глаза, его неторопливые движения и бинты на крепком теле напоминали возродившегося демона с тёмной и тягучей аурой, недавно принявшего человеческий облик. — Человек, который стоит во главе Ордена солнечного храма — воплощение истинного зла во плоти, который сделает всё, но не даст шанса на будущее никому из нас при жизни. Он никогда не перестанет искать своего сына. Нет, он Тэхёна не оставит, как и меня, пока не заполучит мою голову. А когда узнает, что ты, будучи когда-то приближённым к нему и обладателем важной для Ордена информации, покинул город с нами, то придёт в ярость. Таких людей Орден не отпускает. Ни за что на свете. Он несомненно дотянется к нам даже в другой стране, и ты это прекрасно понимаешь. — Да ни черта он не сделает! У него сейчас вместе с Вышестоящим намного важнее проблемы, чем гонка за нами! — То есть ты предлагаешь мне закрыть глаза на всё, что он со мной и с дорогими мне людьми сделал и просто убежать? Этот человек причастен к гнёту моей семьи, баптистского двора, в котором я вырос, и к тысячам потерянных человеческих жизней в стенах этого города! Именно из-за него я с детства начал терять то, что было мне дорого, — он вдруг резко поворачивается в другую сторону от Бамсока, обдумывая следующие слова и позволяя увидеть, как напряжены его скулы. — Он забрал жизни и моих товарищей — людей, которых я знал, как и их причины, чтобы продолжать сражаться. Каждый из них жаждал справедливости и воли для всех, но был этого насильно лишён в угоду каким-то высшим силам, которых никто и никогда не видел. Именно поэтому я продолжу сражаться за них, ведь пастор Ордена Храма Солнца, как никто на свете, заслуживает гореть в аду. Он должен быть приговорённым к скорейшей смерти за всё содеянное. Хотя, возможно, быстрая смерть для него — слишком дорогой подарок. Бамсок немного мнётся из стороны в сторону, обдумывая ответ, но всё продолжает молчать. Потирая подбородок, он пытается найти хотя бы намёк на сомнение на лице товарища, но не находит даже капли. — Тогда я пойду с тобой, — выпаливает Бамсок, сунув руки в карманы. — Учитывая твою деятельность в прошлом, рядом с тобой должен присутствовать хоть кто-то, чтобы вовремя остановить. — Нет. Тебе есть о чём беспокоиться. — Правда? А кто побеспокоится о тебе? Эта соплячка? — Она поедет с вами. Пожалуйста, не оставляйте эту девочку на произвол судьбы. Отвезите её к Тэхёну, — Бамсок шумно вздыхает и, не желая больше слушать, достаёт из кармана металлическую коробочку и закуривает одну из лежавших там сигарет. — Она должна почувствовать себя человеком, а не оружием в чьих-то руках. Знаю, что ты сделаешь всё правильно и защитишь тех, кто нам обоим дороже собственной жизни. Это была последняя стрела в его спину, после которой устоять на ногах невозможно. Это тот самый удар, после которого боец в схватке теряет сознание. Это тот выстрел, после которого лёгкие теряют кислород, а перед глазами появляется силуэт любимого человека, который застывает перед тобой до того момента, пока земля на накроет тебя от солнца. Бамсок понимает Чонгука без уточнений. Ведь с первого же дня, когда увидел его в Бэйсине, стал за ним приглядывать. Он был наслышан о Чонгуке ранее и не мог поверить, что сам охотник за головой Верховного Главы прибыл в Бэйсин именно таким: разбитым, сломленным и опустошённым. Прибыл, чтобы отдать уже без боя своё прежнее «я» на растерзание и стать служителем Всевышнего, которого всю жизнь не признавал. Поначалу Бамсок не мог поверить, что этот молодой парень был главой практически одной из сильнейших террористических групп, которой заправляла «Триада». В конечном итоге главнокомандующий оставить парня не смог и стал для него наставником и точкой направления. Даже смог объединиться с Чонгуком во имя помощи другим, поверив в него и его идею, не позволив парню утонуть в чаше навязываемой веры. Он даже не подозревал, что просто будучи рядом и поддерживая этого бойца, он сможет вдохнуть в его душу новую жизнь и стать для него настоящим другом. И теперь, сжимая сигарету зубами до неприятного скрипа и наблюдая в его глазах такую бурлящую ненависть, Бамсок понимает, что должен был выйти на патрулирование городской площади в день, когда проходила воскресная служба, а группа диссидентов тогда этим воспользовалась и замаскировалась под гвардейцев. Бамсок помнит, что на спецзадание тогда он отправил вместо себя Чонгука, кардинально изменив его и свою судьбу этим решением. Именно Бамсок, после всего, что им довелось пройти и выстоять, должен сейчас с Чонгуком попрощаться. — Я тебе наш завтрашний план действий озвучил. Больше ничего слышать не желаю, — говорит твёрдо, сдерживая бушующий ураган внутри. — Хватит пролёживать матрас, лучше вставай и собирай вещи — завтра утром у тебя не будет на это времени. Сигаретный дым развеивается по комнате, из которой Бамсок выходит широким шагом в коридор. Выйдя из помещения он на несколько секунд останавливается и вслушивается, горит надеждой на ответ, но так его и не дожидается. Не слышит голоса товарища, даже когда двери комнаты закрываются. Даже когда останавливается у края лестницы и привинчивается к полу. Так и не дожидается заветного «я еду с вами» и тушит сигарету о периллы лестницы. Ночь уже обнимала здания и маленькими шажками подступала к коттеджному посёлку и к дому главнокомандующего, где царствовала тишина после ужина. Кто-то обнимал свою жену, что тихо плакала на его плече, услышав слова о ком-то, кто очнулся лишь пару часов назад. Кто-то тихо лежал в комнате, наблюдая за появляющимися звёздами на небе, а кто-то, как скрытный ниндзя, собирал свои вещи по дому и снимал с себя бинты, в которых он больше не нуждался. После разминки у стены Чонгук в полной мере ощущал на себе последствия долгого сна, чувствовал, что его тело стало тяжелее, чем раньше, а движения будто скованны и больше не такие точные. Но разум стал легче и его зависимость исчезла. Тело больше не пробирала дрожь от мыслей о священном вине, а синяки на руках ушли. Его голова избавились от лишнего, перезапустилась, освобождая место для забытого важного. Чонгук окончательно снял с себя оковы Талисмана и бремя казаться тем, кем поистине никогда не являлся. Хоть его преждевременно и определили без вести пропавшим, но сам он никуда исчезать не собирался, созерцая своё лицо на экране телевизора. Чонгуку наконец не нужно притворятся, быть верным служителем для пастора Намджуна — будучи теперь в тени забытья, он может исполнить то, к чему его готовили всю его жизнь. Кто-то тихонько приоткрывает дверь комнаты, погружённой в оковы тёмной ночи, замечая маленькую фигуру на полу, которая сразу же подрывается и с удивительной скоростью замечает вошедшего гостя. — Капитан? — Не мог уйти, не попрощавшись с принцессой. — Я знала, что вы не поедете, — девочка садится на колени и застывает в поклоне, прикоснувшись лбом к деревянному полу, — поэтому я тоже отказываюсь и прошу, чтобы вы позволили мне продолжить путь с вами. Мне удалось собрать всё, что нам не доставало, пока вы были без сознания, – вновь подняв глаза на свой авторитет, она продолжала ровным тоном свою мысль. — Я выполнила ваш приказ и теперь с уверенностью готова сказать, что мы можем действовать. Чонгук присаживается на корточки и молчаливо опускает свою ладонь на её голову. Непонимающие голубые глаза смотрят с удивлением на такой, казалось, простой и человеческий жест доверия. После недолгой паузы капитан разрывает тишину и с лёгкой полуулыбкой говорит: — Знаешь, я долго размышлял над тем, какое же имя могло тебя охарактеризовать, какое бы звучало созвучно с твоей душой. Наверное, я бы назвал тебя именем одной храброй девушки — Солли. Она отдала свою жизнь за человека, который мне очень дорог, а ты готова вступиться за мою жизнь также, не моргнув. Поэтому, я думаю, это имя можно носить с гордостью такому нерушимому и храброму сердцу, как у тебя, — тусклый свет лампы ночника освещал дальний угол комнаты и, несмотря на царящий сумрак, Чонгук мог видеть, как на маленьком лице с каждой секундой расцветала счастливая улыбка. — Тебе нравится это имя? — Да! Конечно да! — взгляд её отмирает и вдруг снова опускается в пол, а лицо скрылось за ладошами. — Оно очень красивое. Спасибо, — шепча, она своими дрожащими губами почти касалась своих колен, изогнув свою спину дугой и пока её светлые локоны устилали весь пол вокруг неё. — Тогда вытри слёзы и, пожалуйста, поезжай завтра утром вместе с Бамсоком и Саён. Позабудь о сражениях, утратах и этом городе. Тебе не оставят одну, рядом с тобой будет человек, который поможет тебе во всём и научит рисовать, а не держать в руках оружие, — капитан пытается увидеть её лицо, поднимает рукой её спавшие на пол волосы, но они упёрто скрывали девочку от тёмных глаз. Она лишь машет головой, отказываясь уходить, и продолжает сидеть у ног капитана. — Мы можем больше не встретиться — я хочу, чтобы ты была к этому готова. Если так случится, я буду жить в его сердце и смотреть как ты взрослеешь его глазами. Я буду рядом всегда. В воздухе вязнет неприятная тишина. Взглянув на дрожащие ладошки своей маленькой тени, внутри вдруг что–то больно ударило под дых, а в горле вновь почувствовался привкус крови — так для Чонгука чувствовалась беда. — Боюсь, что я не смогу выполнить ваше указание, капитан. Солли замолкает, выпрямляя спину, а её тонкие пальцы потянулись к шее, постепенно отрывая пластырь от тонкой кожи. В комнате становится светло, а в душе тяжело и больно. — Поэтому позвольте пойти с вами и прослужить вам до самого конца. Чонгук тихо, произнеся одними губами, оставляет в воздухе измученное сердцем «нет», когда лицо девочки и комната в одночасье окрашивается рубиновым цветом. Коллет Солли горел перед ним не зелёным, а ярко-красным, искажая её настоящий цвет волос и глаз. Он буквально ослеплял капитана, что сидел на расстоянии вытянутой руки, словно привинченный к полу. Чонгук смотрел на эту яркую точку, не отрываясь, и только сейчас ощутил насколько этот цвет ужасающий и яркий, буквально выедающий его глаза и внутренности. Перед ним горел цвет смерти на шее человека, который этой участи не заслуживал. — Как? Когда это случилось? — Сегодня ночью, когда я возвращалась из центра, где был наш склад, — прилежно сложив руки на коленях, она говорила лишь правду, ничего не утаивая. — За мной увязался один из гвардейских: он был в форме семнадцатого района и с поясным обмундированием, у которого при себе имелось оружие. У меня не было другого выбора, кроме как затаиться и обезвредить его, — говорит монотонно, без малейшей дрожи в голосе, что Чонгука уже не радует. В такие моменты он в ней человека не видит. — После этого цвет моего коллета поменялся, а его наконец погас. Но я испугалась и заклеила свою шею пластырем, чтобы не привлекать лишнее внимание. Саён я лишь сказала, что поцарапалась, чтобы она не волновалась. — Зачем ты это сделала? Почему не оповестила Бамсока?! У кого пульт деактивации?!— Чонгук подрывается с пола и уже пятится к двери, готовый выбежать к главнокомандующему. — Тот гвардеец нашёл бы наш тайник! Пульт деактивации оставался лишь один и был использован для вас и я с этим решением была абсолютно согласна, — она коленками подползает ближе и продолжает шепотом. — Я не хочу никому доставлять хлопот, ваша жизнь стояла выше этого вопроса. За красной меткой слежку не ведут и к нам никто не нагрянет, ведь я всё равно скоро… Чонгук долго стоит нерушимо у двери, спиной к Солли, и о чём-то размышляет, наклонив голову вниз. Он смотрит на свои руки, потирает медленно лицо шершавыми ладонями, затем зачесывает волосы назад и оборачивается к девочке. Перед его глазами был не просто рубиновый свет, а красная плашка о том, что он это дитя сберечь не сможет. Даже если они выедут сейчас, то до утра всё равно границу пересечь не успеют, чтобы коллет потерял связь с центральной вышкой. Поэтому внутри него бушует ураган, превращая внутренности в хаос. Внутри злость и непринятие бьётся вторым сердцем, но Чон всё же спокойно присаживается к Солли и говорит уверенно, смотря в синие облака напротив, что были всё ещё не развеяны. Главное не показать, что ему страшно и больно. Главное — быть сильным для этой девочки до конца. — Помнишь, я ведь обещал показать тебе фейерверк? — губы тянуться в улыбке, а внутри всё ломается. — Не кажется ли тебе эта ночь слишком тёмной? — смелая снова улыбается и машет головой с согласием, радуясь, что капитан помнит обещание. — Пойдём, Солли, пора привнести в неё немного ярких красок. До комендантского часа оставалось пару часов. Эти слова для маленькой тени были знаком начала их с капитаном такой долгожданной и важной операции. Успешно оставив дом позади, они запрыгивают в один из вагонов беспилотного поезда, что ходил от станции коттеджного посёлка к центру, и сразу проходят в самый конец пустого вагона. За окном пролетают ветвистые деревья, очертания бетонных зданий и где-то даже виден струящийся вверх дым, но всё это было несущественным и пролетало мимо чёрных и голубых глаз. Чонгук знал, что пастор в городе — он его чуял. Сегодня воскресный день и он не мог никуда улететь или сбежать, а должен вести вечернюю службу в храме до самого окончания светового дня. Чонгук в этом был полностью уверен, ведь раньше, до того, как его нашёл Юнги, пастор Намджун каждое воскресенье заставлял его молится у его ног в главном храме города. Сегодня Чонгук придёт к нему вновь, но в этот раз добровольно. Не для того, чтобы помолиться или отдать свою душу за похищение преемника. Он принесёт пастору своё прощение и прощание. Ведь так горячо и навсегда, как Чонгук, с Орденом не сумеет попрощаться никто. — Была на полу среди осколков, — Солли вдруг дёргает легонько капитана за рукав, качаясь в такт вагону, и достаёт из своей сумки фотокарточку. — Я заметила её, когда мы обнаружили вас в том магазине в Рабочем районе. Это ведь ваш брат с кем-то? Размытый взгляд капитана цепляется за бумажный клочок в руках девочки и, когда глаза фокусируются, Чонгук приоткрывает губы и с изумлением всматривается в изображение, не веря своим глазам. Думать о Тэхёне было довольно болезненно на уровне сердца, а видеть его на фотографиях, огромных экранах в городе и телевизорах, но не в живую — больнее в сотни, а может тысячи раз. Чонгук снимает нависший на глаза капюшон, и не моргая рассматривает два запечатлённых силуэта. На потёртом и изрезанном временем снимке было изображено два хорошо знакомых ему человека, две самых дорогих для него жизни, что стояли перед входом в красивое здание со стеклянными витринами. Чонгук для себя подметил, что они двое здесь были такими же счастливыми и беззаботными, излучали тоже тепло, как и на том детском снимке у океана, где они были запечатлены все втроём. Вот только Хосок и Тэхён здесь выше в два раза. Повзрослевшие и всё ещё не разучившиеся улыбаться. Они оба Чонгука на тот момент ещё не помнили. Хосок тут занимал большую часть фотографии и задорно протягивал руку вверх, улыбаясь во все тридцать два, а рядом с ним, также искренне улыбающийся, был запечатлён для Чонгука самый красивый человек во всём мире. Там был изображён Тэхён с тёплой улыбкой на губах, к которой хотелось, но было невозможно прикоснуться. Большим пальцем проведя по волосам светловолосого и что-то тёплое ему шепнув, Чонгук осторожно сворачивает фотокарточку и кладёт в верхний карман жилета, зная, что уснёт сегодня с изображением любимого художника на сердце, который вскоре будет жить свободно. Ведь это единственное изображение Тэхёна, которое было у Чонгука. Единственное доказательство того, что он его не придумал и никогда не забудет, ведь Тэхён — саркома, а воспоминания о нём — метастазы в мозгу. Вырвать его можно только с жизнью.

***

— Почему люди верят в Бога? Тётя Лидия, надев напёрсток на указательный палец, вела иголку через шёлковую ткань белой блузы, которую они с Хосоком сегодня купили на ярмарке в близлежащей деревне. Они выдвинулись ранним утром, преодолевая железнодорожные пути, что рассекали лесную тропу, и скалистые тропы, что в конечном итоге вывели их ко входу в деревню. У них обоих преобладало сильное желание взять Тэхёна с собой в это путешествие, чтобы хоть как-то отвлечь и поднять настроение лесной прогулкой, но побоялись и правильно сделали — лицо Тэхёна украшало почти каждый столб с уведомлением о пропаже. Все жители перешёптывались между собой, бросая подозрительные взгляды на каждого гостя в их доме, но это вылазки не испортило. Прибыв сюда по расчерченной карте главнокомандующего, их изначальный план был закупать лишь продукты и только самое необходимое, но когда Лидия увидела эту шикарную ткань, то просто не смогла пройти мимо и не показать её Хосоку. Оба в этот момент вспомнили о пепельноволосом принце дома, для которого этот цвет и фасон словно был создан. Почему-то Тэхён замолчал, когда увидел её цвет. Когда взял в руки эту блузу и обратил внимание на рукава-фонарики, что к их краю распускались тканевыми бутонами цветов, перевязанных лентой на запястье. Они ему это отдалённо что-то важное напоминали, но его мозг словно вычеркнул это воспоминание из памяти, как что-то травмирующее и небезопасное. Тэхён уже и не помнил, что когда он впервые танцевал в колонном зале, ленты на рукавах его блузы были такими же. Когда раздался выстрел, а перед Тэхёном явился ангел, что скрывал свои тёмные крылья за длинной мантией, а непроницаемые для света глаза, что способны были превратить его в пепел, за волосами цвета самой глубокой ночи, его белоснежная блуза были расшита такими же кружевами на ключицах. — Потому что они хотят этого. Не всем легко живётся: многие люди приходят в подобные места сломленными и уставшими от настоящей жизни, многих заманивают насильно, а есть те, кто теряет кого-то важного в своей жизни готов найти его на небесах с помощью Бога. Они ищут определённости, в которой за них уже продуман распорядок дня и выбрана работа. Те, кто одинок или потерял родных людей, ищут их образы в священных писаниях или картинах в храмах. Но, к сожалению, все они никогда не поймут, что Бог не создавал людей — это люди создали Бога. Тэхён сидел на траве, рядом с тётей, что тихонько вышивала под прямыми лучами вечернего солнца и слушала пение светловолосого. Он тихонько выводил голосом в воздухе, как когда-то кистью на бумаге, строчки из песен, что слышал уже так давно, но которые до сих пор даровали ему спокойствие и убирали этот тревожный зажим в груди и животе. Тэхён то зажмуривался, когда брал высокие ноты и усмехался, поглядывая реакцию тёти, то вновь открывал глаза и возвышал свои длинные ресницы к солнцу, всё равно улыбаясь. Улыбаясь, даже когда смотреть на солнце было слишком больно. Сегодня впервые за несколько дней Тэхён чувствовал себя хорошо. Он остаётся безумно красив. Тэхён красив, когда после тёмной ночи восходит солнце и он пытается улыбаться вновь, даже зная о том, что к ним никто, кого они так ждали, так и не приехал. Он остаётся безумно красив, даже когда весь день не поднимается с кровати и застывает на её крае, вглядываясь в одну точку, чем заставляет каждый раз обеспокоено вздыхать тётю Лидию и волноваться Хосока. Ещё Тэхён кажется таким невинным и светлым, когда тщательно проверяет свой фиолетовый браслет на руке и каждый раз считает бусинки на нём, чтобы ни одна из них не затерялась, всё так же продолжая умалчивать об истории этого украшения. А ещё он видится даже нереальным и сотворимым кем-то свыше, когда, смеясь, хмурит нос. Когда строит себе кровать в маленьком палисаднике за домом и до глубокой ночи любуется звёздами и всматривается в горизонт, с кем-то невидимым рядом перешёптываясь и толкуя о яркой луне на небе. — У меня получилось! Вы должны это увидеть! Я смог! — кричит Хосок и выбегает во дворик к тёте и Тэхёну, зовя их за собой. Они сразу же поднимаются с места, предполагая между собой о случившемся, и заходят в дом за восторженным Чоном. Останавливаются лишь в гостиной, когда замечают мерцающий телевизор и одновременно замолкают. Улыбка Тэхёна меркнет, он тут же бросает удивлённый взгляд на старшего и останавливается у старенького дивана, медленно опускаясь на пол. В это же время тётя Лидия с предвкушением наблюдает за всем позади и прикрывает рот ладонью, переводя взгляд то на экран, то на ребят. Они втроём прямо сейчас могут увидеть мир, который от них скрывали так много лет. И, кажется, все оказались неимоверно напуганы от того, что могут увидеть не совсем то, о чём мечтали. Бояться, что их мечты окажутся ложными. — Эта антенна подходит! Не зря мы на неё сегодня потратились! Хосок лёгким движением руки поднимает её вверх, а глаза Тэхёна моментально приковываются к картинке на экране. Почти слепящий белый поток света озаряет бледное лицо Тэхёна, отражаясь в его выразительных глазах. Силуэты стали различимы. Перед ними предстаёт один из местных каналов, по которому показывали толпы верующих и сегодняшнюю воскресную службу из храма. Не теряя времени, Хосок молча нажимает на одну из кнопок под экраном телевизора и включает следующий канал, по которому показывали военную технику с широкой новостной лентой внизу экрана. Картинка за картинкой, кадр за кадром перед ними сменяется, пока взгляд Тэхёна не зацепился за что-то для него удивительное, чего он раньше не видел. — Постой! — не отрывая взгляда от экрана, просит Тэхён. Картинка неожиданно моргает, показывая кратковременные мерцания и заставляя всех напрячься, но вскоре вновь стабилизируется. Тэхён видит перед собой огромный мегаполис, словно в живую, а на его фоне слышит мужской голос, что говорил на неизвестном для них языке. Светловолосый подползает на коленках ближе и неотрывно глядит в экран, пока Хосок этим действом любуется и самодовольную улыбку на своём лице не сдерживает. Он провёл у этого ящика несколько дней ради этих драгоценных секунд, которые того стоили. Всё это было ради этого момента, ненаглядного блеска в его глазах, который удалось пробудить. Если Тэхён хочет перебраться через границу, то Хосок из тех, кто с переломанными ногами дойдёт с ним до границы. Хосок из тех, кто не знает, что их ждёт по ту сторону и правда ли то, что они видят сейчас перед собой, но будет шагать рядом с ним до последнего вздоха. Только бы эта улыбка не сходила больше с его лица и глаза его такими счастливыми видеть почаще. — Вы это видели? Там же был огромный водопад в центре улицы! Камера отрывается от земли и вздымается вверх, показывая величину и могущественность высокоэтажного здания в центре экрана. Зелёные сады на крышах, цветущие ветви невообразимых размеров, что обвивали фасады домов, скоростные поезда и машины различных цветов и форм — всё это не укладывалось в голове и заставляло Тэхёна с приоткрытым ртом наблюдать за всем происходящим на экране. Изобилие цветов и красок мерцали в его глазах, а он их запоминал, пытался разглядеть всё, что отображалось в кадре, ведь увидеть хотя бы кусочек того далёкого мира, прикоснуться к нему взглядом — было когда-то его заветной мечтой. В этом маленьком экране, что транслировал абсолютно реальную жизнь за несколько сотен километров отсюда, Тэхён видел улыбки на лицах счастливых людей, что не носят кресты на шеях, он видит зелёные сады и огромные разноцветные фонтаны на городских улицах, что возвышаются вместо памятников Богам. Тэхён наконец видит жизнь, которую никогда бы не смог вообразить. Блондин кончиками пальцев осторожно прикасается к экрану, заставляя на мгновение электрическому току искрится под его пальцами, и вспоминает о Чонгуке и как впервые спросил его о внешнем мире. Он прекрасно помнил, что от гвардейца тогда не получил ответа и слушал тишину вплоть до их прощания. Чонгук будет удивлён, когда приедет к ним и увидит этот мир на экране? Будет ли он счастлив, как и Тэхён, когда увидит эти большие дома и улицы, что были усыпаны зеленью, а не пеплом и пылью, по-настоящему? Тэхён хотел бы быть рядом с ним и видеть каждую его пробуждающуюся эмоцию и улыбку, когда они оба поймут, что пройдя такой длинный путь, они наконец свободны и находятся сейчас в абсолютно другом, новом для них мире. Хотел бы сказать, как благодарен ему за всё и держать его за руку крепко-крепко. Увидеть его поскорее не на небесах, как сказано в Священном Писании, а на земле и больше никогда не расставаться вопреки богам. — Я должен тебе в кое-чём признаться, — разрывая тишину, Тэхён обращается к Хосоку и отворачивается от экрана. — Тогда на площади я соврал тебе и сказал, что увидел своего старого друга, но это было не так. Я увидел тогда твоего брата, — Тэхён замечает его грустную полуулыбку и как его взгляд ушёл куда-то в пол. — Я знаю. Тогда ты так резко убежал. Я очень за тебя переживал. — Чонгук был одним из самых ярых диссидентов страны. Это удивительно, ведь ты в тоже время был самым прилежным адептом Ордена. Хосок замолкает, вспоминая самые смутные времена Ордена Солнечного Храма. Это было время, когда «Триада» была на пике своих сил и подарила миру настоящего дьявола, охотника за головами каждого, кто приклонял своё колено перед верой Храма Народов. Пастор предполагал о его личности и всегда озвучивал народу мысли о его скором приручении в свои соратники. Твердил, что не без помощи Бога сможет его образумить и поставить на истинный путь, сделав его своим рабом и верно служащим его народу, показав всем насколько сильна и всемогуща их вера. Это была самая его заветная мечта и цель, казалось, всей жизни, ведь именно этот тёмный дьявол, которого пастор Намджун жаждал посадить в свою клетку, лишил его драгоценного изумруда его сердца — главного храма в столице, потерю которого он не простит ему никогда. И сам Хосок, похоже, внимая то, как хмурятся его брови и как с волнением он жуёт свои губы, до сих пор не может поверить в то, что этим человеком является тот, в чьих жилах течёт ему родная кровь. — Да, хоть мы и родные братья, но в какой-то момент выбрали для себя два кардинально разных пути. Но я до сих пор не знаю какой из них был правильный. И существовал ли он вообще? Вдруг откуда-то из прихожей раздаётся громкий и раздражающий звук электронного прибора, который прерывает моментально их разговор. В этот же момент к ним входит тётя Лидия и обеспокоенно смотрит на Хосока, промолвив: — Хосок, скорее! Это, наверное, Чонгук звонит! Добрый знак! Старший срывается с места и пропадает в прихожей, пролетев ураганом мимо тёти, что так и осталась взволновано стоять в дверном проёме. Раздражающий звук тут же стихает, но Тэхён всё также остаётся на месте, вслушиваясь в каждый шорох и с волнением сминая край своей футболки. Он закрывает глаза и наконец выдыхает, когда слышит первые слова Хосока: — Алло? Тишина вновь окутывает дом, а из звуков слышен лишь треск дров в камине. Сердце начинает колотить о рёбра, словно пытаясь вырваться из груди, а остальные звуки куда-то пропадать, отражаясь эхом в голове. Эти секунды неизвестности и тишины, эти мгновения неопределённости для Тэхёна были не просто секундами, а решающей точкой невозврата. Его грудь сжималась так сильно, что даже вдохнуть было больно и это вновь заставило Тэхёна почувствовать это навязчивое желание вырезать, выжечь эту душевную боль, что въелась в его вены. Это делает Тэхёну больно. Поэтому он поднимает руку к груди и давит на неё кулаком, пытаясь унять давящий ком в горле и заставить лёгкие вдохнуть кислород ещё раз. Ещё раз и ещё раз, чтобы услышать хотя бы тембр или отдалённый тон голоса по ту сторону провода. И тогда боль уйдёт. — Чонгук, братец, как же я рад тебя наконец-то слышать. Мы все так ждали твоего звонка! Где же ты?