Отражение рубина

Солли ловко обмотала свои ступни бинтами потуже и продолжила следовать за спиной капитана, войдя в очередное здание, что выглядело чернее тьмы. Зримая картина добавляла силы ощущению, что они оба оказались на другой планете, где ноги еле касались пола не из–за гравитации, а от количества пепла под ними, а в воздухе, вместо бабочек, витали лишь обгорелые угольки, в которые превратились чьи–то занавески, любимые фотографии или обои со стен. Сожжёные «бабочки» катались по ветру и приземлялись на одежду, цеплялись за волосы, усиливая запах гари в воздухе и от расплавившейся краски со стен. Вокруг всё охвачено самой беспощадной и жестокой стихией на земле, но у Солли не было смысла её бояться — она была за спиной этой стихии повелителя. Как только эти двое вошли в центральную часть города, поведение Чонгука изменилось: он не сразу реагировал на слова, постоянно о чем–то молчаливо думал и всматривался куда–то в небо, всё кого–то отчаянно там высматривая. Он мысленно пытался заглушить поток бесконечной тоски внутри себя, но так и не заметил, что запутался в её оковах. Об этом говорили его стеклянные глаза и истерзанное тело, что само готово было превратятся в тлеющий пепел. — Тот человек, о котором вы с такой теплотой говорили...Вы сказали, что его зовут Тэхён? – они скрылись за деревянными ящиками, пока капитан наблюдал за направлением гвардейского конвоя и пожарных с помощью небольшого бинокля. — Верно. Ты ведь сохранила ту фотографию, что показала мне сегодня? – девочка положительно машет головой, но хоть капитан этого движения и не видел, он её ответ предугадал. — Я бы очень хотел, чтобы мы нашли Тэхёна и моего брата, когда всё закончится. И так обязательно будет, потому что мы с тобой вместе уничтожим радио–вышку и отключим все коллеты в городе, – Чонгук к ней оборачивается и всматривается в её рубиновый оттенок на шее. — Ты обязательно будешь жить и отдашь лично Тэхёну ту фотографию. В это время огонь подбирается к одной из накрытых брезентом деревянных тележек, что располагалась на противоположной стороне улицы от них. Яркая вспышка застаёт их врасплох и освещает и без того охваченную огнём улицу. Через мгновение пространство наполняется множество хлопков, что звучали с периодичностью в пару секунд, заставляя прилавки взлететь в воздух, а небо окрасится в разные цвета. Яркий жёлтый, фиолетовый и красный хаотично окрашивают серое небо, а Чонгук и Солли одновременно замирают, увидев подобное над своей головой если не в первые в жизни, то впервые за очень долгое время. — Капитан, что это? Это стреляют в нас? – Солли вжимается в землю под собой, но не может оторвать свой взгляд от зрелища над головой. — Нет, – отвечает тихо, с грустной улыбкой на губах. — Помнишь, я же обещал показать тебе фейерверк? Маленькая тень ничего не отвечает. Молча вглядывается в небо, явно до этого представляя феерверк как–то иначе: не таким ярким и явно не таким оглушающе–громким. Но спустя какое–то время она расслабляется и, кажется, впервые за долгое время улыбается, мельком поглядывая на реакцию капитана. Яркие огоньки бегали в его глазам, что своим блеском жадно поглощали весь свет, но сами светлее не становились. Примерно спустя минуту Чон молча поднимается с пола и указывает Солли направление дальнейшего их движения, упомянув, что необходимо уходить сейчас, ведь риск столкновения с городскими гвардейцами с каждой секундой возрастал. Но одна мысль капитана всё же обрадывала — Солли не запомнит феерверк, как страшную стихию, вырывающуюся пламенем из домов, а теперь будет знать, что это красивые, безопасные, хоть и громкие огоньки в небе. И в следующий раз, когда она увидит их на мирной улице своего города снова, Чонгук надеется, что она их уже боятся не будет. Низкий рост и тонкие руки девочки помогали добираться в самые недосягаемые помещения и открывать двери, которые до этого для них были заперты. Таким образом, пребывая в последнем здании на карте и установив там таймер, она шустро пробиралась сквозь завалы и охваченные огнём коридоры, даже на какой–то момент становясь невидимой, одним целым сливаясь цветом своего коллета с красками вокруг. У капитана же наоборот — погасший пурпур больше не мешал ему стать одним целым со тьмой и уверенно двигаться дальше, к своей цели. От громких хлопков взрывных ящиков закладывало уши, но уверенный взгляд и спокойствие капитана успокаивало, заставляя подняться на ноги снова и снова — задача ещё не выполнена. Иногда бывали моменты, когда Солли капитана теряла из виду в бесконечных алых коридорах и высоких колонных залах, но девочка всегда знала, что тёмная макушка появится и вернётся за ней обязательно. Ей нужно лишь ориентироваться по его дыханию и двигаться на слышимый звук шелеста крыльев. — У нас осталась последняя взрывчатка, – падая на землю и жадно втягивая воздух, капитан понимал, что начинает задыхаться. Кислорода было слишком мало. В эпицентре теперь даже на улице. — Без таймера? — Без, капитан. В воздухе виснет неприятная тишина и Чон начинает замечать, как его маленькая тень начала переживать. — А что с радио–вышкой? — Детонатор не сработал. И снова пауза, но из–за которой в груди неконтролируемо нарастала паника. Солли мельком бросает взгляд на капитана и на его нахмуренные брови. — Отдай последнюю взрывчатку мне, – что–то в маленькой груди вдруг падает и с треском разбивается на осколки. К ней протягивается рука капитана, а у неё двинуться не получается. — После того, как мы найдём и обезвредим цель в главном зале, я направлюсь к радио–вышке, а ты останешься там. После этого наши пути расходятся. Холодок пробирается по её спине и опускается на лёгкие. Солли чувствует, как ей тяжело дышать толи из–за нехватки кислорода, толи из–за осознания услышанных его слов. — Прошу вас, капитан… — Возражения не принимаются, – отрезает резко и холодно, вглядываясь ледяным взглядом прямо в душу, замораживая ответ. — В плане указано, что церковь должна быть уничтожена. — Я решил не делать этого, чтобы у тебя было укрытие, где ты сможешь переждать бушующий огонь на улицах как минимум до утра. После этого постарайся вернуться к дому Бамсока. Естественно без меня. Я уверен, что они не уедут и будут искать нас до последнего. — Слушаюсь, капитан, – держится уверенно, но глаза прячет под волосами и свой рюкзак открывать не спешит. — Только позвольте мне отдать взрывчатку, когда мы доберёмся… к храму? — Ладно, береги её, пока мы не доберёмся. Идём. «Сработало». Когда все пути отхода были отрезаны, когда огонь подступил со всех сторон, ангел с чёрными крыльями в Дом Бога бесцеремонно врывается, нагло пачкая дорогие ковры следами из пепла и представая перед святыми на стенах в недостойном, почти нечеловеческом облике. Глава этого Солнечного Дома своего долгожданного гостя уже заждался и всё продолжал вслушиваться в подступающие тяжёлые шаги, нагло улыбаясь витражам перед глазами и держа в руке кубок с церковным вином, что был уже наполовину пуст. В целях безопасности, Солли и Чонгук должны были пробраться в храм с разных сторон здания, обозначив точкой встречи западную лестницу. Это место было выбрано не просто так: затаившись на вершине этой лестницы, из неё открывался самый удачный вид на весь главный зал, где сейчас Чонгук и затаился в ожидании своей цели. Движения его были осторожными и уверенными, чтобы даже наблюдающие с небес не вмешивались, ведь один из присутствующих в этом Доме Бога больше его не покинет. Но Солли до сих пор не было. Не было слышно ни её подступающих шагов, ни эхо голоса её не доносилось. Чонгук в это время всё сжимал корпус своего пистолета и вновь, и вновь возвращал свой взор вперёд — там, спустя несколько минут мучительной для Чона тишины, послышались слышимые шаги. И чем ближе они приближались к центру зала, тем сильнее колотилось сердце, а глаза капитана почти переставали моргать. Он, словно затаившийся зверь в своём укрытии, уже облизывался в предвкушении увидеть свою цель, чтобы в тот же момент напасть первым, преградив ему путь. Чтобы в тот же момент испепелить его и его надежду на дальнейшее существование одним лишь своим взглядом. Вслушиваясь в обстановку вокруг до боли в висках, Чонгук понимает, что посторонних шагов и голосов в здании нет и пастор, похоже, находится один в зале. Поэтому, когда глаза Чонгука ловят нижний кусок белой мантии, это срабатывает для него, как знак. Он не выдерживает больше давящего груза ожидания, поэтому резко подрывается и широким шагом входит в торжественный зал, держа на мушке его голову. Чон быстро бросает взгляд по углам, но к своему удивлению видит их по–прежнему пустыми. — Ох, я ждал тебя, Матео. Но, по правде говоря, я не думал, что ты позволишь себе прийти в мой Дом Бога в таком бесхозном виде, – Чон смотрит внедоумении и вскоре понимает, что пастор пьян. Его в этот момент осознания словно жаром обливает, а новая волна ненависти застилает глаза, подталкивая сжать спусковой крючок сильнее. — А где эта соплячка, что постоянно ошивалась с тобой? Ха–ха, неужели ты остался один, как и я? Какая досада, что мы оба утратили всё! Звучит выстрел, пуля летит быстро и попадает чётко в цель — в левое плечо Главы Ордена. Удивительно, но это заставляет его отшатнуться назад и замолчать, но не на долго. Взгляд его испуган, как будто он увидел что–то пугающее в человеческом обличии, против которого мольбы, как и молитвы, не работают. Бокал выпадает из трясущихся рук, пачкая вином белоснежную мантию и роскошный ковёр под ногами, а чёрные глаза за всем этим наблюдают, питаясь каждой эмоцией горечи и боли на лице ненавистного ему человека. Всё это видимое перед Чонгуком было для него исцеляющим лекарством. — Моё имя Чон Чонгук, но запоминать его уже слишком поздно, ведь это ваши последние минуты на земле, пастор Намджун. Теперь и для вас настал час Вознесения. — Постой, но за что же…? За то, что я дал тебе дом и шанс оставить своё гнусное прошлое и стать достойным членом общества?! Чон сильно зажмуривает глаза и прикусывает внутреннюю часть щеки до крови, чтобы не взвыть от нахлынувших воспоминаний. Его брови нахмурены, а к горлу ком подступает, но Чонгук открывает глаза вновь, в надежде увидеть пастора в адовом огне, но роль языков пламени пока что играют растёкшиеся пятна крови по его белоснежной мантии. — За мою семью, за причинённую боль мне и тысячам баптистов, что находились в изгнании из–за Вашей прихоти так много лет. За все эти искалеченные души, за моих людей, разум которых уже не вернёшь, как и их жизнь, – взгляд его холоднее стали, он ловит пастора на мушке и делает выстрелы снова. — И за Вашего сына, которого Вы бросили, выбрав жажду власти, а спустя столько лет отсутствия нагло украли и держали в заложниках, желая сделать из него свою собственную куклу. Как и его мать. — Так значит это всё же был ты… Ты украл его...и мою дорогую Хаюль. Побойся возмездия и гнева Всевышнего, ведь он всё видит… — Я больше ничего не боюсь. Вы лишили меня всего: моей семьи, дома, детства и заставили меня попрощаться с вашим сыном. Судьба жестока, не правда ли? – пастор поднимает свой немой, испуганный взгляд на него, а Чонгук ему лишь горько улыбается. — Тэхён на вас совсем не похож. Он удивительный, замечательный. Я знаю, что за каждую встречу с ним вы забирали часы моей жизни, отрезали по кусочку, но я не жалею, ведь я подарил ему своё сердце очень давно. Задолго до нашей с вами встречи. Теперь понимаете почему я всегда был рядом с ним? — Этого не может быть...Как ты посмел...? — А теперь я здесь. Наконец я сделал тоже самое с вами, пастор Намджун. Я лишил вас всего, что было вам дорого, чтобы вы прочувствовали, какого это. Истекающее кровью тело падает на пол, а глаза его смотрят снизу вверх на живого Демона в человеческом обличии, который ему так и не подчинился. Пастор Намджун что–то невнятное шепчет своими губами, обращённое к кому–то свыше, надеясь на второй шанс или на чудо, даже в свои последние секунды, но это ему не помогает. Горло его хрипит и пытается втянуть воздух ещё раз, но захлёбывается в собственной крови. Он с ужасом оборачивается по сторонам в надежде увидеть Всевышнего или помощь небес, о которой он так молил, но вместо этого видит лишь холодные и пустые углы. Намджун чувствует холод этого зала всем телом, за толстыми стенами которого бушует неконтролируемый огонь, видит кровь на своих руках и мраморный потолок, из которого ему врата Рая попрежнему так и не открылись. Осознание нахлынуло резко и с головой, позволяла ужасающей боли разъедать его разум и тело. Его разъедала боль сердечная, боль горечи и разочарования, с силой которой ничего не сравнится. — Я гнева небес не боюсь и встречи с Дьяволом не жду за содеянное, потому что он уже и так здесь. Он перед вами. Чонгук думал, что сильнее ненавидеть уже невозможно, но каждый раз, когда он лицезрел на своём пути лицо пастора, его ненависть каждый раз выростала на новый, запредельный уровень. Каждый раз, когда Чонгук видел эти глаза, ему вновь вспоминались голодные вечера, его родной дом и уставшие лица его родителей, после возвращения с работ. Он вспоминает, как часто их семья задумывалась о переезде, но он родителей каждый раз отговаривал, ненавидя себя за это ещё больше. Как постоянно хотел осчастливить своих родных и сделать так, чтобы его брат никогда не плакал, но все его попытки оказывались провальными. Снова ненавидя себя. Вспоминает день, когда впервые ощутил холод металла на своей руке и когда сделал самую большую ошибку в своей жизни. Каждое слово, которое всё ещё отбивается от этих стен, заставляли вспомнить испуганные янтарные глаза, что прятались за его спиной в тёмном переулке, его изрезанные руки и хрупкую фигуру в тёмной, сырой темнице, где он видел своего художника в последний раз. Снова вспоминая о том, что сделать Тэхёна счастливым и не испортить ему жизнь, как сделал это со всеми, кто был ему когда–либо дорог, он способен лишь одним способом — своими тёмными с его янтарными больше никогда не встретившись. Чонгук думал, что себя сильнее ненавидеть уже невозможно. И в следующую секунду направляет пистолет от сердца на лицо пастора. Звучит выстрел за выстрелом, форма капитана с каждой секундой становится крававо–красной, но останавливаться он даже не думает. Не отводя свой холодный взгляд, Чон выпускает в уже бездыханное тело все оставшиеся пули. После выброса последней стреляной гильзы звучит затворная задержка, что говорит о пустом магазине, но Чонгуку на это плевать. Он нажимает на спусковой крючок снова и снова, пока не осознаёт, что отдачи больше нет, а человека под его ногами невозможно узнать. Пока не осознаёт, что то, ради чего он был воспитан и взращён, цель, которая являлась в его жизни номером один, — мертва. Чонгук со стеклянными глазами оборачивается по сторонам в поисках хотя бы кого–то, но застревает взглядом на огромной оконной раме, что была напротив него. Через гигантские окна пробивались первые солнечные лучи и сквозь витражи падали на его лицо, что было усеяно капельками крови. От бессилия и накатившей усталости Чон падает на колени, приземляясь в кровавую лужу, и тянется за мобильной рацией, чтобы попробовать связаться со своей маленькой тенью, но его внезапно что–то оглушает. Ноги отрываются от земли, а миллион маленьких осколков режут его щёки, руки и ноги, заставляя его разум нырнуть в бессознательную тьму, чувствуя невесомость. Громкий взрыв из–за сдинатировавшей трубчатой бомбы, что окажется последним масштабным разрушением в Доме Бога, окончательно разрушает радио–вышку. Взрывной волной задевает ближайшие жилые дома и Главный Храм народов, из–за чего все окна западной стороны вылетают вместе с оконными рамами. А Солли до сих пор так и не появилась.

***

— Что так ест тебя изнутри? В тёмном кабинете устойчивый запах гари, а воздух такой тяжёлый, что сковывает лёгкие. Суровый мужчина в форме стоит над согнутой фигурой только что прибывшего в штат мальчика, которого доставили из баптисткого двора. — Поверить не могу, что я был таким глупым. Как я мог верить в это? Почему? – мокрые щёки прячутся в ладошках после осознания случившегося. Чёрные глаза этого мальчика взошедшему солнцу были вовсе не рады, словно своей поглощающей тьмой всем вокруг говоря, что созданы были лишь дня ночи. — Я ненавижу… себя. — Ты винишь себя в содеянном? Но это ведь была не твоя идея, а твоей матери? Она хотела умереть и вас уберечь от страданий, но была слишком слаба для этого. Поэтому и выбрала тебя. — Я поднял оружие… Именно я нажал на курок, смотря ей прямо в глаза и веря в то, что я всё делаю правильно. Наивно веря, что это не последняя наша встреча. — Ты в этом уверен? – мужчина присаживается на корточки рядом. — А может это всё из–за людей, что… промыли тебе и твоим родным мозг, внушая неправду, используя свой авторитет и желая подчинить тебя их системе? Из–за убеждений и веры, что оказалась на самом деле ничем, горькой ложью, приведя к подобной трагедии? Мальчишка вдруг затихает и застывает на стуле, но взгляд не поднимает. Всё смотрит вниз на свои искусанные пальцы, вспоминая кого–то, и сжимает их до побелевших костяшек, до подступающих новых кровавых ручейков. «Почему молчите? Вы все слепые глупцы! Ваша вера вас не защищает, а причиняет лишь зло!» — Почему я тогда его не услышал? – его лоб опускается на дрожащие руки, что смыкаются в замок, а сам он говорит шепотом, чтобы остаться неуслышанным и мальчик остаётся таковым, ведь офицер двинулся к стопке бумаг, чтобы начать очередной допрос. — В тот момент как ты чувствовал себя? Были ли у тебя ощущения головокружения или сонливости после приёмов пищи? Ты осознавал тогда где находишься? Как только офицер оборачивается, парень резко хватает стул, на котором сидел, и со всей силы швыряет его о стену, от ударной силы об которую, он рассыпается на деревянные щепки по всему кабинету. — Мои чувства и события того дня больше не имеют значения, – голос его вдруг резко изменился, топ стан ледяным, что стало неожиданностью даже для самого офицера. — Важно лишь то, что я собираюсь делать дальше. — Поделишься со мной своими мыслями? Мы даже сможем помочь друг другу, если у нас окажется общая цель? Офицер наконец видит его взгляд и сразу же показывает ему свою самодовольную ухмылку. В это место прибывало много подобных подростков с похожей историей, но такую ненависть и жажду отмщения мужчина видел впервые. Он так много лет ждал, чтобы соприкоснуться подобной силой взглядами, и наконец дождался, жадно облизываясь от предвкушения, как он эту ненависть приручит, словно ручную пантеру. Теперь он наконец понял, почему это дитя прозвали «Демоном часовни». Это прозвище родилось не только из–за цвета его глаз и волоса — это из–за его раненой души, что оказалась достаточно слаба, чтобы оказать сопротивление самому безпощадному человеческому чувству. — Я уничтожу Главу Солнечного Храма чего бы мне это не стоило. Однажды я подберусь к нему так близко, что смогу стать его тенью. Став приближённым к нему, я смогу нанести удар первым, смогу впиться в его плечо, словно ядовитая кобра, и стать его погибелью. Я отомщу за всех, кому он причинил боль, – офицер мгновенно поймал мелькнувший блеск в его глазах. Этот парень определённо имел в виду кого–то конкретного. — А затем пойду в каждый баптистский двор, чтобы оповестить всех людей о том, что они наконец свободны. Я хочу сделать всех людей свободными. «Идеальный кандидат. Идеальный будущий лидер», — только и вертелось в голове офицера. Он парня больше не слушал, лишь строил на него будущие планы. — Я думаю, мы с тобой подружимся, Чонгук. Добро пожаловать в твой новый дом. Добро пожаловать в Триаду.

***

Маленькие капельки легонько тарабанят по окну на крыше. Минута за минутой, день за днём, но в середине беззвёздной ночи Тэхёна заставляет проснуться одно и тоже — странный, повторяющийся сон. Этот город за окном никогда не спит, манит своим ритмом и красотой, и вскоре затягивает в свою рутину и Тэхёна, из–за чего тот часто путает день и ночь, забывая, когда в последний раз спал в тёмное время суток. Но он всё равно улыбается этому городу каждый раз, когда открывает окно на крыше в своей комнате и рассматривает из него ночные оживлённые улицы. Звёзд на небе не видать, но там внизу всегда кипит жизнь: люди встречаются, куда–то бегут под разноцветными зонтами, растворяясь в цветных огнях витрин, машин и магазинов и кажутся такими маленькими с высоты. Маленькими капельками дождя на чьём–то лице. Тэхён вновь оглядывается на свой мольберт. Здесь, в новой стране, среди стеклянных высоток и среди десятков знакомств в день, он нашёл себя в искусстве. Тэхён добился внимания к своим работам и стал всё больше узнаваем спустя два года пребывания в Финдхорне. Он достиг этого благодаря своему таланту, удивительной жизненной истории и своему происхождению, получив уникальную возможность рассказывать свою историю через картины тысячам людей по всему миру. Он особенно любим своими почитатилями из–за серий картин, что написаны акрилом, и повествуют о темнокрылом ангеле, которые пользуются неимоверной популярностью среди самых преданных поклонников его творчества и также в социальных сетях, делая имя художника ещё популярнее и узнаваемее за рубежом. Такой ажиотаж вокруг этих работ обусловливается ещё и тем, что сама личность этого ангела, вероятно, была списана с реального человека, но никогда не разглашалась и до сих пор остаётся в секрете автором, как и предполагаемая его история трансформации в эту мифическую сущность. Но внешность этого существа на всех работах была изображена всегда одинаково: тёмные волосы покрывали часть или половину его лица, глаза его были темнее чёрного и направлены на зрителя, из–за чего казалось, что они наблюдали за тобой, в какой бы части комнаты ты от них не скрылся. На предплечье ангела был всегда изображён знак волны, что издавна наносят на тело детям баптистов, а под тату два слова на латыни: «Angelus Custos*», вызывая этим множество теорий и предположений. Тэхён познакомил всех с этим прекрасным ангелом на первой своей выставке, организованной ассоциацией художников, как только они разглядели тёмный мизерабилизм в работах Тэхёна. Все его картины были пропитаны горькой тоской и одиночеством, их можно было разглядывать часами и разгадывать предполагаемый смысл, вложенный в каждое произведение художником. После большой религиозной войны такой стиль в изобразительном искусстве оказался довольно востребован, показывая всю жестокость и страдания человеческой души. А Тэхён этой востребованности был лишь рад, но не из–за популярности и денег. Он никогда не обращал внимания на суммы продаваемых картин, доверив цифры Хосоку, но всегда соглашался на большинство интервью, таким необычным образом желая найти человека, которому эти картины были посвящены. Думая, что на одной из улиц или одном из новостных экранов города он себя на этих картинах узнает. Тэхён ждал этого, хотел ко второй своей выставке познакомить своего зрителя с вдохновителем лично, всё цепляясь за ниточки, но каждая оказывалась тоньше предыдущей. Когда популярность Тэхёна была ещё не такой ощутимой, за эти два с лишним года он успел обратиться во все волонтерские организации страны, писал множество писем в местные органы власти с просьбой найти человека, который спас его жизнь и стал её неотьемлемой частью. Он всё искал. человека, без которого он с каждым днём всё сильнее угасал, несмотря на то, что сейчас ярко горел в мире искусства. Но всё попытки обернулись сплошными чёрными полосами без малейших белых линий. — Скорее всего он поменял имя, фамилию и живет в каком–нибудь маленьком городке, в попытках забыть свою прошлую жизнь. Это он делает и для нашей с тобой безопасности, чтобы дать нам шанс начать жить так, как мы того всегда желали. Даёт нам свободу, – так твердит Хосок всегда и сегодняшний день не оказался исключением. А Тэхён в эту версию начинает всё больше верить. — Неужели ты не хочешь его найти? Увидеть своего родного брата? — Тэхён, – обрывает он резко ледяным тоном до мурашек по телу, — я никогда не смогу простить его за то, что он сделал. Этот факт я понял давно. Но если он сейчас в безопасности и счастлив, то хорошо. — Ты никогда об этом не рассказывал, – Тэхён понимал, что Хосоку нужно было выдвигаться на встречу, но просто сейчас обрубить разговор не мог позволить, преградив путь. — Хорошо, я расскажу. Думаю, ты должен знать какого человека ты так усердно пытаешься разыскать, – промолвил он неморгающими глазами, выплёвывая ненависть через в каждом слове. — Мы оба выходцы из баптистского двора, как и наши родители. Когда мне было 6, а ему 11, я начал замечать, что в начале летних каникул Чонгук начал менятся: он стал замкнутым, всё время о чём–то думал, где–то пропадал и проводил множество времени в одиночестве. Его поведение начало меняться после исчезновения нашего отца и когда его лучший друг покинул нашу общину. Я не знаю, может на это его подтолкнуло ещё что–то, но каждый день ставал всё темнее и в один из воскресных дней, когда мы все вместе вышли из церкви после утренней молитвы, он достал пистолет. Я сам всего произошедшего не помнил, наверное, память стёрла этот момент, чтобы уберечь мой разум, но выстрел…я помнил. Чонгук выстрелил прямо в голову нашей матери, а затем навёл пистолет на меня, но его остановили. Через какое–то время, когда я оказался один за сотни миль от дома и обрёл новую семью, я узнал, что моего брата после того дня прозвали «Демоном Часовни» и разыскивали все религиозные общины ещё несколько лет. И ты хочешь, чтобы после этого я помогал тебе его искать? Тэхён в ответ молчал, что–то в своей голове в этот момент обдумывал и собирал по крупицам маленькие пазлы одного целого — личности Чон Чонгука. Рассказ Хосока ни на долю его не испугал и не озадачил, а наоборот: из его слов Тэ наконец смог понять по какой причине Чонгук боролся за свободу людей так усердно. Всё это для того, чтобы никто больше не успел повторить его судьбу и не смог из–за горькой ошибки предопределить себя на вечные терзания. Вот почему он так горел этим… — Послушай, я безмерно благодарен ему за наше спасение, благодарен ему за то, что ты сейчас стоишь передо мной, но если после всего услышанного ты до сих пор желаешь его увидеть и не понял насколько много мёртвых душ за его спиной, то…, – договорить не успевает, телефонный звонок разрывает их разговор и заставляет Хосока удалится, как только он видит от кого поступил входящий вызов. — Прости, мне пора бежать. Тэхён после этого разговора весь оставшийся день провёл в одиночестве на балконе своего кабинета, не в состоянии даже притронуться к работе. В голове снова загорелись вспышки прошло, кусочки событий, которые, как будто пазлы, были хаотично разбросаны в его памяти. Всё не мог поверить, что часть рассказа Хосока ему казалась знакомой и уже как будто прожитой. А когда часть своего прошлого вспомнил, за замер на месте. Он действительно вспомнил длинную, тяжёлую дорогу, которую преодолевал почему–то в одиночку, помнил, как сильно хотел вернуться домой, но когда он наконец добрался в поселение, его застало лишь горе и ужас от увиденного. Он бежал по уже давно выученной улице, пробегал и ставший родным Торговый район и светлую одноэтажную школу, к сухому дереву во дворе которой, он бы смог дойти даже с завязанными глазами, желая до боли в висках поскорее увидеть знакомое лицо. Но кроме громкого выстрела, оружия в хорошо знакомых руках и кровавой травы перед собой, Тэхёна дома больше ничего не встретило. Его ангела в тот час же забрали, так и не позволив даже встретиться с ним взглядами напоследок. Теперь он ещё на шаг ближе. Сейчас Тэхён действительно проводит много времени в художественных мастерских, даёт мастер–классы и пишет новые работы для своей второй выставки, что пройдёт в центре города. Он даже покрасил свои волосы в чёрный и отрастил их до самых глаз, вместе с этим сменив и свой гардероб. Больше в его шкафу не валялись вязанные свитера и широкие штаны с разноцветными жилетками. Ему по душе стал классический стиль с большей долей чёрного цвета. Плотному графику своего друга неимоверно рад был Хосок, ведь у Тэхёна появилось дело его жизни, которое не оставляло ему времени на терзание себя и погружение в грустные мысли. К тому же, прописанные медикаменты от хороших психотерапевтов, на которых у Тэхёна теперь были средства, помогали поддерживать его стабильное состояние и желание рисовать и творить. Но, к сожалению, трудности никто не исключал из их жизни: из–за прописанных препаратов Тэхёну было запрещено водить машину, поэтому Хосок стал постоянным водителем и его надзирателем помощником, который организовывал встречи, интервью и частенько контролировал почту, всё самое важное сортируя и составляя его недельный график. Хосок нервно расхаживал по своему рабочему кабинету и с силой сжимал телефон в своей руке, ожидая важного гостя. К тому же, неприятный разговор с Тэхёном не добавлял плюсов в настроение. С минуты на минуту к нему должен прийти детектив, чтобы рассказать детали о странном человеке, который две последние недели отчаянно искал встречи с Тэхёном и следил за ним. С каждым днём, с каждой новой новостью тучи над ним словно нарочно сгущаются. — Мой телефон найти не сложно, я ведь его агент, но этот сумасшедший представился моим братом! Я не могу себе позволить слепо верить каждому второму, поэтому без вас и вашей разведки я бы не справился. Нам с Тэхёном есть чему опасаться? — Его внешность возможно подпадает под ваше описание, но определить это проблемно, ведь он передвигается лишь в тёмное время суток и носит чёрную бесформенную одежду и маску, закрывающее лицо. Но не расстраивайтесь, ведь я нашёл регистрационные документы этого человека и узнал, что в них указаны совсем другие имя и фамилия. К тому же, дата рождения ложная и проживает он на юге отсюда. Как долго – неизвестно. — И что вы посоветуете? – Хосок всё потирал пальцами бороду и недвижимым взглядом бурил пол перед собой. — Пока мы не выясним его намерений, я бы на вашем месте не позволял господину Киму отправляться одному в людные места и прибывать на незначительных для его карьеры мероприятиях. Если этот человек действительно для вас незнакомец, я предлагаю вам избавиться от него. Сделаем то, чего он добивается — назначим ему встречу в моём любимом баре, – злобный огонёк мелькнул в его болотных глазах. Этот мужчина выглядел профессионалом своего дела и передвигался по кабинету шустро, словно ящерица, выбирая себе удобное место и тактику для убеждения. — По поводу свидетелей не волнуйтесь, потому что владелец мой давний знакомый. Предлагаю вам также взять с нами и мистера Кима, чтобы он воочию убедился в том, что под моим надзором ему нечего бояться. — Нет, исключено. Тэхён готовится к важному мероприятию, поэтому такой стресс сейчас ему будет ни к чему. Думаю, вы и сами справитесь без проблем. — Тогда, я полагаю, мой план действий вас заинетересовал, господин Чон? – его самодовольный оскал вызывал мурашки, а широкий плащ с рукавами лишь вызывал жуткие предположения. — Безусловно, чем раньше мы избавимся от этого сталкера, тем быстрее вернёмся к нашей прежней, беззаботной жизни. Вернувшись домой достаточно поздно, Хосок небрежно бросает свою сумку в прихожей, но вдруг стопориться, услышав одинокие шаги на кухне, а затем движения в мастерской Тэхёна в такой поздний час. Фантазия от недавно окончившейся встречи рисует ему ужасную картину о преступнике, который сейчас пробрался в их с Тэхёном дом, пока его не было дома, поэтому, не снимая обувь, Хосок широким шагом проходит в мастерскую и резко открывает дверь, выдыхая. Под деревянным стулом, где сидел Тэхён, и мольбертом была расстелена когда–то ещё белая простыня, которая сейчас была усыпана багровыми пятнами краски, без слов давая понять, как долго Тэхён колдует над этой картиной. На самом же холсте, что был прекрасно виден Хосоку из дверей, красовались громадные лилии с кроваво–красными лепестками, которые его взгляд буквально пригвоздили к себе. — Это лилии? — Да, эта работа для выставки, – отвечает Тэхён холодно, даже не развернувшись. Он был удивлён тем фактом, что Тэхён вновь перестал спать по ночам. Его бессонница вернулась как раз после того дня, когда наконец была назначена дата его благотворительного мастер–класса в детском доме, где на данный момент проживали эвакуированные дети из уничтоженного Бэйсин–Сити. Хосок знал, что он боролся за возможность провести это мероприятие и встретиться с этими детьми уже довольно давно, ведь все деньги за картины, которые они нарисуют вместе с Тэхёном, будут отданы на помощь для этих маленьких душ. — Почему ты выбрал именно этот цвет? — В память о ней. Тётя Лидия тяжело болела последний год их жизни в Финдхорне. За её жизнь боролись они оба, но 3 месяца назад, так и не справившись с мыслью, что путь домой отрезан навсегда и его больше не будет, ушла непопрощавшись. Она не справилась с тем, что здесь придётся начать всё с начала, поэтому ушла на небеса к своему мужу, не прожив без него и года. Так и не встретившись со своим спасителем и не увидев, как его тёмные глаза, залитые золотистым солнцем, наконец улыбаются. — Я бы хотел поговорить с тобой по поводу благотворительной встречи в детском доме. Ты ведь помнишь почему тебе небезопасно сейчас одному передвигаться? — Хосок, я помню, что мне нельзя водить машину. — Я сейчас говорю о твоём преследователе. Ситуация может быть серьезней, чем мы думаем, поэтому сегодня у меня была встреча с детективом и он уверил, что мы решим эту проблему в ближайшее время. Поэтому хочу попросить тебя отменить это мероприятие с детьми в эту субботу. Только скажи, а я улажу все остальные формальности. — Нет, не могу. Это для меня слишком важно, ты и сам это прекрасно знаешь, но почему–то продолжаешь отменять встречу за встречей, – Тэхён резко встаёт и разворачивается, показывая своё каменное лицо и холодный взгляд. Он постоянного нахождения в доме его кожа стала оттенка белого фарфора, сильно контрастируя с его теперь чёрными волосами. — Не позволяешь выходить даже на балкон и повсюду ходишь тенью, контролируя каждый мой шаг. Всё так серьёзно, говоришь? — Да, потому что… — Ты даже сделал всё, чтобы получать медикаменты за меня, отрезав путь даже к врачу. Для чего? – он продвигается к зашедшему на его территорию уверенным, львиным шагом. — Потому что я хочу, чтобы ты был в безопасности. Хочу, чтобы ты забыл о прошлом и просто был здесь, потому что я люблю тебя, – выпаливает он быстро, задерживая дыхание на последней фразе. — Любил с самого начала и пытался удержать рядом. Уже высохшая кисточка падает из рук. Тэхён вдруг оглядывается по сторонам и осознаёт то, чего раньше слепо не замечал. Вокруг него идеальный рабочий кабинет с живым садом и удобным выходом на террасу, чтобы дышать свежим воздухом, не выходя на улицу. Огромные панорамные окна выходят на весь город, позволяя живущему здесь «купаться» в дневном свете, а рабочая зона идеально совмещена со спальней и граничит с комнатой Хосока. Это идеальная клетка, много лет нахваленная ему и построенная для того, чтобы Тэхён практически не покидал квартиру и писал картины именно здесь, никуда не уезжая. Чтобы оставался здесь, рядом с ним, привыкая. — Это ведь ты спрятал письмо Чонгука тогда в хижине, чтобы я его не нашёл? – Тэ неожиданно поднимает взгляд, поднимая брови, и ранит его резким вопросом, к которому Хосок не был готов. — Я знаю, что оно существовало. Если ты сохранил его, то, молю тебя, отдай его мне. Ты не представляешь как это важно для меня. Прошу, если ты действительно любишь меня. Хосока словно обливают ледяной водой, от чего его челюсти начинают трястись. Спустя минуту молчания Тэхён понимает, что ждать ответа дальше будет глупо. — Куда ты? Мне незачем жить, если ты уйдёшь! — Я вернусь сюда завтра в последний раз для того, чтобы забрать свои вещи. И если я увижу тебя на благотворительном мастер классе у детей, я буду вынужден вызвать полицию по причине преследования. Я бы пожелал тебя больше никогда не видеть.

***

Интервьюер и Тэхён сидят напротив друг друга в середине цветочной поляны и на фоне одиноко стоящего мольберта вдали между ними. Когда камеры вокруг выстраиваются в готовности и звучит голос режиссёра, женщина перебрасывает ногу на ногу и застывает в задумчивой позе, спрашивая: — Вам тёмный мизерабилизм выражается теперь не только в ваших работах, но и вашем внешнем виде. Поклонники вашего творчества задали нам тысячи вопросов об этом и хотят знать, не является ли ваш новый цвет волос подсказкой к тематике вашей грядущей выставки? — Какая глупость. Я просто хочу так выглядеть, этот цвет мне ближе. — До нас дошли слухи, что вы уволили своего менеджера и не взяли на роботу никого другого, – не оставляя попыток разговорить героя, который пришёл явно не в духе, она задаёт сразу же следующий вопрос. — У вас высокие стандарты отбора? Какими качествами должен обладать идеальный менеджер для вас? — Я попрощался с ним после того, как узнал правду о важном для меня человеке. И мой менеджер об этом знал, но продолжал утаивать эту правду от меня на протяжении нескольких лет. На данный момент я никого себе в напарники не ищу и хочу побыть в одиночестве — это главное моё желание на данный момент. — Мы можем предположить кого вы имеете в виду? Или это ваш секрет, о котором вы никому не рассказываете? – интервьюер наклоняется к герою, показывая явную заинтересованность. — Хм, я думаю вам будет интересно узнать о том, что этот секрет связан с моим Angelus Custos. Я точно знаю, что мы встречались с ним до Бэйсин–Сити, и да, этот ангел имеет внешность реального, не безразличного мне человека, первую встречу с котором наверняка поможет мне вспомнить грядущая благотворительная встреча. Я не знаю, когда выйдет это интервью, но завтра я буду рисовать с детьми, которые потеряли своих родителей из–за этой чудовищной войны. Я был когда–то таким же ребёнком, который остался без родного дома, для меня тоже всё происходящее было в новинку, как и для них сейчас, поэтому это поможет мне перенестись в своё детство и многое важное вспомнить, я думаю. После мы продадим эти рисунки и направим все деньги в фонд, который помогает дому, в котором они живут. Я надеюсь, что все зрители, которые видят нас сейчас, навестят их тоже и поспособствуют тому, чтобы собрать достаточное количество денег для них. — Господин Ким, спасибо вам за такую позицию, а также открытость и за то, что впервые именно с нами заговорили и своём гениальном персонаже, который заполучил сердца миллионов ценителей искусства по всему миру, – она явно была обескуражена тем, что Тэхён заговорит об этом, чувствуя эксклюзив. — Вы действительно не знаете где он сейчас? Дом Бога действительно стёр ваши воспоминания о нём? Пальцы Техёна начинают нервно тарабанить по рукоятке кресла, а голову, что до этого была опущена вниз, он отбрасывает на кресло, поднимая свой взгляд к небу и явно скрывая появившийся блеск в своих глазах, кусая губы. — Простите, я задам другой вопрос с вашего позволения, хорошо? Будет ли присутствовать Angelus Custos на ваших картинах во второй выставке? Может поделитесь её тематикой или названием? — Я думаю, всем вам известно о коллетах на шеях, которые были вынуждены носить все жители Дома Бога целый свой путь к искуплению. Вы все конечно же наслышаны, что означало для человека увидеть рубиновый оттенок на своей шее или шее любимого человека, но я бы хотел, чтобы вы прочувствовали и ощутили это на себе, – делая паузу, он поворачивается к камере и продолжает. — Именно поэтому мой второй художественный перформенс будет пропитан моей личной болью, моими переживаниями и одиночеством настолько, насколько это возможно, чтобы достучаться до каждого, кто это увидит. И, конечно же, рубиновым цветом. Но должен предупредить, что ни одна моя картина, которая будет представлена на всеобщее обозрение в судный день, не будет продана и вы узнаете почему, но лишь под конец. — А какое название будет носить этот перформенс? Вы так и не упомянули название. — Я назову это «Отражение рубина. Танец в огне». Ждите приглашения. Спасибо. Гость осторожно поднимается и удаляется с площадки к своему такси, больше ни сказав ни слова. Спустя несколько минут яркое солнце исчезает и поляну накрывает тёплым, летним дождём. Камера плавно приближается к мольберту, когда в его середине проявляется послание в виде даты и места:

05.05.2055 г. Центральная площадь Финдхорна