Все дело в Жатве

— И снова ты пролежал тут всю ночь, не сомкнув глаз. Дин, так не пойдет. На церемонии ты будешь похож на оживший труп. Разве мы хотим, чтобы подданные решили, будто избранник самого президента несчастен? Ведь это величайшая милость… Кастиэль вошел в его спальню без стука через смежную дверь, за которой, очевидно, и располагались покои тирана. Вряд ли дверь бы открылась, попробуй Дин пройти со своей стороны. Вполне возможно, могла сработать ловушка или один из лишенных эмоций телохранителей встал бы у него на пути. Он не горел желанием проверять. — Я не чувствую необходимости в сне, Кастиэль. Твой народ не усомнится в моем расположении. Диктатор недоверчиво поднял брови, беззвучно закрыл монолитную створку, пресекая тем самым поток звука с десятков экранов, круглосуточно демонстрирующих ему любую точку Панема. Игры закончились, но в дальних дистриктах начались мятежи. Дин уже десятки раз мог в том убедиться. — Ты должен знать, что Сэм вернулся с победой. Планолет приземлился в столице два с половиной часа назад. На самом деле, Дин это видел. Посадку судна, а еще муку, отразившуюся на лице брата, когда он выстрелил на арене в сердце того мальчика — брата Ли. Решимость, которая проступила тотчас же, заостряя черты и делая их жестче, грубее. Сэмми — больше не тот мальчик, что совсем недавно прибыл в Капитолий из убогой провинции. Теперь он — убийца. Дин снова не смог его уберечь... Вздрогнул, когда перед глазами замелькали картинки. Лето лилось с неба испепеляющим солнцем, и они сбежали из Дистрикта, без труда улизнули от несущих караул миротворцев, а потом звериными тропами пробрались к мутноватой от водорослей, застоялой воде. В этом озере давно не водилось ни рыб, ни ужей, ни даже лягушек. Возможно, оставались пиявки и еще какая-то дрянь. Это было совершенно неважно, ведь озеро и тень от деревьев, склоняющих косматые гривы к неподвижной воде, давали долгожданную прохладу. Они пили нагревшуюся по дороге воду из бутылок, которые притащили с собой. Остатки Сэм вылил на голову и, отфыркиваясь от попадающих в нос капель, как пес, мотал головой, и влажные пряди хлестали его по лицу, и очень скоро они вдвоем с Дином были мокрые, как будто только что вылезли из пруда. Если бы не камыши, Дин, возможно бы, даже рискнул… — Сэмми, ты ходячая катастрофа, ты знаешь? — пробормотал он ворчливо, а брат откинул голову назад и расхохотался. И Дин… черт, Дин выпал из реальности. Дина закоротило, он просто завис. На кадыке, что дергался на шее младшего брата. На капельках влаги на его длинной шее, на подбородке и мягких — таких пленительно-мягких губах. На лучиках света, что, пробираясь сквозь густую листву, рассыпались по сочной радужке полукругом и теперь не освещали даже — слепили. На длинных пальцах, что зачерпнули горсть каштановых мокрых волос и откинули прочь, чтоб не мешались. Дин ослеп и оглох. Дин пропал. Дин даже не понял, как оказался с ним рядом. Но только — секунда, и он уже возле брата. Навис над ним, свалившимся в траву, и не пытался помочь подняться на ноги. Должно быть, что-то отразилось у Дина в лице, потому что Сэм замер и сглотнул громко, торопливо и гулко. Потому что Сэм вдруг шепотом спросил-попросил. Одним только словом, как умел только он. Его короткое: "Д-дин?" выбило почву и лишило последней опоры. И Дин, как во сне, нырнул вперед и накрыл губами такие желанные губы. Стон-выдох-всхлип его именем — это ответ. Наверное, от звуков голоса брата он должен был бы очнуться. Прекратить, оттолкнуть, отшатнуться, дать самому же себе по лицу. Вот только Сэм так красиво, с такой готовностью гнулся навстречу, Сэм льнул к нему всем своим существом, и Дин запускал в спутанные волосы пальцы. Дин целовал все жарче, чувствуя, что прямо сейчас он умрет. От переизбытка чувств, от невозможности вытерпеть всю эту гамму эмоций. От того, что не бывает — так запредельно-правильно и хорошо. И Сэм… Сэму бы вмазать ему, отпихнуть, ужаснуться, но брат цеплялся пальцами за его плечи, в губы стонал его имя, глотая последнюю букву. Их видело только солнце, садящееся в мутные воды пруда. Оно шипело, закрывая глаза, засыпало. Оно никогда никому ничего не смогло б рассказать. О том, что счастье — это вовсе не сказка. — Дин, ты слушаешь, что я говорю? — Кастиэль нетерпеливо прикрикнул. Должно быть, не первый раз к нему обращался, но так и не дождался ответа. — Я слушаю, безусловно, — склонил голову Дин, смаргивая с ресниц воспоминания, затуманившие взор. — И я, разумеется, знаю, что победитель со всеми почестями прибыл в столицу. Кастиэль нахмурился равнодушному тону. Напомнил: — Это твой брат. А ты — его ментор. — Мне казалось, твои люди доходчиво объяснили народу мое отсутствие. Да и оно — не больше, чем пустая формальность. Он уже победил, что я еще мог бы для него сделать? А что до родственных уз… Память меня, возможно, подводит, но, кажется, мы не общались годами, — изрек он равнодушно, приняв максимально постный и незаинтересованный вид. Благо, столько лет яркий пример был у него прямо под носом. Кас хмыкнул и даже наклонился, пытаясь к нему присмотреться. Дин встал с кровати и принялся одеваться, не стесняясь своей наготы. Чувствуя каждую удлинившуюся секунду, как липкий взгляд цепляется к коже, как изучает. Отстраненно — будто муху под микроскопом. Или какой-то опаснейший вирус. — Казнь состоится вот-вот. Без нас с тобой, разумеется, не начнут, — хихикнул тиран, поправляя свой плащ, в котором в комнату и притащился. Нет, он в нем точно спит. Или, может быть, он просто не человек и спать не умеет, сидит всю ночь в кресле и таращится на луну. — Ты слышал, что почетное право лишить изменника жизни досталось твоему брату? — Возможно. Не уверен. Это должно для меня что-то значить? — проговорил Винчестер, застегивая тщательно отглаженные брюки и берясь за рубашку. По хорошему, стоило бы принять душ, но с душем у него были сложные отношения… с недавнего времени. Он постарался не вздрогнуть. — Я жду тебя через пятнадцать минут у главного выхода. Казнь состоится на площади перед дворцом, нам с тобой подадут экипаж. Колесница доставит нас прямо к месту действия. — Ладно, — кивнул Дин и взялся за бабочку. Кастиэль едва не кубарем выкатился наружу. Из-за медленно закрывающихся створок донесся громогласный приказ — немедленно найти и поместить под замок Уриила. Дернувшиеся в подобии на улыбку краешки губ убедили — это наверняка хорошо. Хотя, кто это такой — Уриил, он даже примерно не помнил. Должно быть, не особенно приятный тип. Сейчас-то речь не об этом. Пятнадцать минут, и он предстанет перед Панемом счастливым женихом президента. Пятнадцать минут, которые разделят жизнь на "до" и "после". И застегнут ошейник, который не снять. Потому что ни малейшего шанса что-либо изменить и исправить. Если бы он вспомнил всё от и до. Память возвращалась фрагментами, но времени катастрофически не хватало. Еще и казнь Кроули. Пусть этого прохвоста — распорядителя Игр он не особо и помнил, но чувство, что они были друзьями, не могло подвести. Плюс все причитания Ровены в те часы, когда они под надзором стражей смотрели завершение Бойни... "Вот и кончаются величайшие люди в истории. Правда, Бельчонок?" — раздался в голове насмешливый голос. Дин встрепенулся, скидывая оцепенение, незаметно охватившее разум и тело, спеленавшее паутиной. * Капитолий гудел. Они ехали к центру площади на колеснице мимо трибун, забитых беснующейся праздной толпой. Ни один не счел сегодня возможным пропустить столь эпичное зрелище — казнь одного из приближенных к самому президенту. Змеи, пригретой на плодородной и радушной груди всей страны. Благодатного и всеблагого Панема. — Вечером будет прием в честь победителя, — сказал ему Кастиэль, продолжая расточать свои фирменные кроткие улыбки толпе. — Ты встретишься с братом, а после я организовал для тебя небольшой приватный мальчишник. — Ты сделал… что? — О, не стоит благодарностей, — отмахнулся довольный собой Кастиэль. — Даже Бенни из Второго прибудет, ты же помнишь его? Боюсь, три года назад вы не смогли меж собой разобраться, сейчас будет самое время. — Он разве не умер? — ляпнул Дин, не подумав. Но, кажется, тиран, купающийся в лучах всеобщего обожания, не заметил, что его любимая игрушка не так сломана, как бы хотела казаться. — О, нет. Я знал, что твой ментор мне еще пригодится. Уверен, запись ваших плотских утех займет достойное место в нашей коллекции. — Утех? Ты о чем? — Дин на самом деле опешил. — А чем, по-твоему, занимаются на мальчишниках? — как-то искренне удивился тиран. — К тому же Лафит все эти годы хранил тебе похвальную верность. Цени. Ты же не лишишь его заслуженного приза, так, милый? Я с удовольствием посмотрю. Уверен, твой брат порадуется сему зрелищу. Безусловно, он станет почетным гостем праздника. Ох, я совсем забыл, прибудет и леди Бевелл. Тебе приятно мое участие, Дин? Это подарок к помолвке. — О, да, господин. Я счастлив безмерно, — процедил деревянно Винчестер. В глаза ударил луч солнца, поднявшегося в этот миг над президентским дворцом. — Жители Капитолия! Благословенные граждане святого Панема, я — глашатай нашего властелина, приветствую вас этим утром, когда свершится праведная справедливость! — загрохотал усиленный аппаратурой голос бессменного ведущего Игр Гавриила. — Мы видим, как на площадь прибывает главный кортеж. Вы можете лицезреть по правую руку нашего светлоликого Кастиэля его избранника! Этим вечером во дворце ожидается пир, где мы будем славить победителя Бойни и отпразднуем великую милость — помолвку нашего властелина. Славься в веках, Кастиэль всеблагой! Люди на трибунах взвыли, как один организм, славивший своего господина. — Вы видите, люди? Этот миг запечатлится в истории. Сэм Винчестер — наш герой, наш победитель, трибут из отсталого шахтерского дистрикта сегодня свершит правосудие! Приветствуем, Сэм! — ликование ведущего утонуло в шквале воплей и визгов, обрушившихся на центр столицы, когда из северных ворот показалась объятая иллюзорным огнем колесница, везущая палача. Дин крепче вцепился в борт колесницы, заметив брата в той же разодранной окровавленной куртке с верным луком через плечо. "Скажи, что ты получил мою посылку, Сэмми, и понял", — взмолился он про себя, не понимая толком, о чем он должен молить. Память опять предательски подводила. — Предатель находился здесь всю прошедшую ночь, у него было время, чтобы подумать о своих злодеяниях, — разорялся между тем Гавриил. Лишь после этих слов Дин заметил распорядителя Кроули, примотанного толстой цепью к столбу, у которого после восстания казнили самых опасных врагов государства. Считалось, что именно здесь, в этой точке, находится центр, само средоточие Панема. Странно, но Кроули, никогда не отличавшийся особой выносливостью, казался выспавшимся и даже веселым, несмотря на гематомы, разукрасившие лицо. Они приблизились на такое расстояние, что получилось без труда рассмотреть. — Перед тем, как правосудие свершится, перед вами выступит наш господин. Лучезарный и непреложный, помазанный самим Господом Кастиэль Всевеликий! — вскричал Гавриил, и диктатор сошел с колесницы к импровизированной трибуне, недалеко от которой остановился и экипаж Сэма. — Мои братья и сестры! С прискорбием я вынужден вам сообщить, что этот благостный день, ознаменованный приветствием и прославлением нашего Победителя, омрачен досадными новостями. Нам стало известно, что в самое сердце Капитолия пробрались враги. Те, кто желает низвержения порядка, кто грезит тем, чтобы столкнуть нашу страну в Ад. К счастью, мы вовремя раскрыли заговорщиков, и сегодня покараем зачинщика. К моему великому сожалению и горю им стал один из нас — Распорядитель Игр Кроули. Не буду сегодня утомлять вас нюансами дела, все подробности есть в моей канцелярии, они будут преданы огласке в следующем выпуске газет. Сейчас… поприветствуйте — Сэмюэль Уильям Винчестер — Победитель сто пятьдесят четвертых Голодных игр. Тот, чья рука приведет приговор в исполнение! Сэм, ты хотел бы что-то сказать? Дин с опаской перевел взгляд на брата. Сэмми солнечно улыбался. Он поклонился тирану, прижав руку к груди, и резво спрыгнул со своей колесницы, устремился прямиком к микрофону. Почему… почему он настолько доволен? — Повелитель, я счастлив сейчас стоять здесь пред очами всего государства, — зычный голос пронесся над площадью. Дин заметил лихорадочных блеск в родных рысьих глазах. Да он же пьян, как шахтер после затянувшейся смены… — Дозволено ли мне будет выразить все восхищение вашим величием, которому обязан процветанием Панем? Дин скривился. Слишком уж похожи слова на издевку. Но, кажется, Кастиэль благодушно кивал и лучился восторгом. Едва не потирал руки. Ублюдок уверен, что победил, что сломал… — Особая честь для меня — назвать вас своим братом. Пусть не сейчас, церемония еще впереди… — Ты можешь отбросить условности, _С э м м и_, — проворковал Кастиэль, и Дин увидел, как дернулась щека брата. Но тот лишь покорно улыбнулся в ответ. — Я буду счастлив казнить предателя, повелитель. Позвольте перед этим, как родственнику, вас обнять. — Какие эмоции… Право, я счастлив, — кажется, диктатор немного опешил столь бурному проявлению чувств. — Ты можешь, конечно. Я позволяю. Конечно же, почему не позволить? Перед тем, как подпустить к президенту, Сэма наверняка обыскали и даже не раз. Сэм, опустив микрофон, чуть качнулся. Кажется, споткнулся о трещину под ногами. Или действительно был фантастически пьян. Дин горько выдохнул. Да, он бы тоже напился, поняв, что впереди не будет уже ничего, что это чертов бесславный конец, что они проиграли. — Вы — лучшее, что могло случиться с нашей семьей! — выкрикнул Сэм и быстро прижался губами к губам замершего изумленно тирана. — Да здравствует президент! — вскричал он, отходя на три шага назад и не давая повода охране скрутить ему руки. Толпа взорвалась, и тысячи глоток подхватили патриотический лозунг. Кажется, один только Дин и заметил, как брат вцепился рукой в амулет, все еще висящий на шее, поднес его быстро к губам. И в тот же миг тиран рухнул навзничь, скребя по бетону ногтями. Кровавая пена выступила на губах, тонкие струйки гноя заструились из глаз. Он что-то шептал, нет, хрипел, пытаясь кричать. Но в начавшейся свалке властителя никто не услышал. Миротворцы набросились на Сэма толпой. Он не пытался сопротивляться.