Ромашковый пепел

Пэнси осталась в Хогвартсе на Рождество. Ехать домой совершенно не хотелось — родители уже давно намекали на поиск жениха, за которого их ненаглядная дочка сможет выйти после окончания учёбы. Вариант «Драко Люциус Малфой» понравился бы девушке больше всего, но зато сам он вряд ли был бы доволен. Насколько она слышала из летнего разговора Нарциссы Малфой с её матерью, Драко наотрез отказывался жениться в ближайшее время. Это могло бы её задеть, но и сама Паркинсон не видела себя в белом платье и с обручальным кольцом на пальце. Ну какая из неё жена? Целая куча сигаретных пачек, брусничная помада, искалеченное сердечко и ребра в шрамах — вот и все приданное. День был пасмурным, а небо с каждым часом серело все больше и больше. Мрачноватый получался сочельник. За стенкой было слышно, как на каблуках по комнате вышагивает Грейнджер — она и два её неизменных дружка тоже остались отмечать праздник в школе. Пэнси сидела в кресле и подумывала над тем, что ей уже разонравилось висящее перед ней недавно купленное платье, а другие надевать не хотелось — обычная женская дилемма. Темно-изумрудное с воздушными рукавами, но облегающее всю остальную фигуру, платье смотрелось на ней просто чудесно, оно и впрямь было в стиле «типичная Паркинсон», но душа просила чего-то нового. В оконное стекло постучали. Слизеринка открыла окно, узнавая сову её семьи. — Ну здравствуй, Карамон, — девушка погладила птицу и забрала письмо. — Что, если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе? Маменька с папенькой так просто от меня не отстанут. «Дорогая Пэнси, Мы с отцом подыскали тебе идеального кандидата — Роберт Труве, чистокровный француз с приличным состоянием. Также мы учли твоё критичное отношение к внешнему виду. Поверь мне, ma chériе, его голубые глаза и русые волнистые волосы — très  charmant. Надеюсь, мы сможем увидеть тебя на пасхальных каникулах и обсудить все более детально. P.S. С рождеством, милая. Подарки придут чуть позже. Мама» Паркинсон демонстративно разорвала письмо, угостила Карамона печеньем, затем мысленно примерила фамилию того самого Роберта. Пэнси Труве — звучит так, будто она какой-то подкидыш.* Лучше уж навеки остаться старой девой. Что ж, какими бы преимуществами ни обладали чистокровные семьи, традиция так рано выходить замуж — не лучшая их идея. Решив пока что не занимать свою голову французскими женишками, Пэнси вернулась к актуальной проблеме платья. Отвлекшись на шум в соседней комнате, она подумала: а что наденет Грейнджер? Наверняка что-то нежное и невинное, так хорошо подчеркивающее её натуру. В последнее время ей выдалось получше изучить Гермиону: они чаще встречались в гостиной, где и разговаривали, в основном о школе, домашних заданиях и обязанностях старост. Девочка из Золотого трио, когда не являлась его частью и не поддерживала межфакультетские распри, представилась Пэнси внимательной, толерантной, умной и умеющей поддержать любую беседу, при этом не теряя перчинки своего характера в виде непокорности и своеволия. В тот день, когда Паркинсон благополучно вернула свою палочку как раз таки благодаря Грейнджер, у них установился своеобразный контакт: они вместе сидели на подоконнике, одна курила, а другая пила ромашковый чай. Интересная была картина, завораживающая и на удивление гармонично контрастирующая. Пепел смахивался прямо в окно, в окно же улетал и дым от чашки чая. Ромашковый пепел. Звучит. Пэнси было скучно настолько, насколько может быть скучно человеку с проблемой раннего замужества, невзаимных чувств и разонравившегося платья. Поэтому ей надо было срочно чем-то себя занять, чтобы вновь не начинать копаться в своей голове. Паркинсон думала постоянно. Мысли уже настолько доконали её бедный мозг, что их переизбыток порождал бессонницу, головные боли и рассеянную невнимательность на занятиях. Так дело дальше идти не могло, и единственным выходом из этой ситуации была Гермиона Грейнджер. Уже собравшись дёрнуть дверную ручку, Пэнси остановилась, вспомнив, что это ей не с детства знакомая подружка по типу сестёр Гринграсс, к которым можно было бесцеремннно ввалиться в комнату и потребовать хлеба и зрелищ. Она не любила неопределённость, но все же жизнь редко давала точные ответы. Пока свои отношения с гриффиндоркой Паркинсон позиционировала именно как неопределенные: ещё не подруги, но уже и не просто однокурсницы с разных факультетов. По этой причине девушка три раза постучала и, услышав приглушенное «входи», переступила порог. И там же замерла на месте. Первыми в глаза бросились стройные ноги в бежевых туфельках — стоило признать, они были невероятно привлекательны. Шёлковый, лоснящийся подол прикрывал их почти до колен, а само платье, кремовое и воздушное, открывало виды на её нежные девичьи ключицы и плечи, по которым теперь аккуратно струились ранее всегда непослушные каштановые волосы. Румянец на щеках и бледно-розовая помада так освежали её нежное, приветливое лицо, что ни один самый искусный макияж не мог бы подойти ей лучше, чем эта естественная лёгкость и простота. Гермиона представилась Пэнси существом возвышенным, не мирским, сродни эльфийке из звёздной страны или ласковой нимфе грез. — Что-то случилось? —  её обеспокоенный тон и взволнованное выражение лица заставили слизеринку улыбнуться. Она отчего-то верила, что раз Грейнджер спросила, то ей действительно не все равно. От этого на душе потеплело. — Случилась скука смертная, — Пэнси демонстративно зевнула, прошла к подоконнику и спокойно на него уселась. — Развлеки меня, Грейн… Гермиона. Было видно, Гермиона удивлена, хоть и не подаёт виду. Но и не хочет, чтобы внезапная гостья уходила. — И чем же мне тебя развлекать? Я что, похожа на циркового клоуна? — сказала девушка и наигранно фыркнула. Против разговоров она не была. — На цирковых клоунов были похожи близнецы Уизли, когда здесь учились. Лучше расскажи мне, когда ты успела стать такой хорошенькой? — Пэнси улыбнулась, а затем заметила растерянность и смущение, вызванные её словами. — Брось краснеть, голубка, ты правда красивая. Паркинсон отвернулась к окну. Должно быть, последней фразой она только усилила смущение Гермионы. Ну и пусть — девочка только ещё больше хорошеет, когда ей об этом напоминают. — А ты почему ещё не переоделась? — Мне разонравилось моё платье, — она повернулась обратно. — Может, это знак, что мне и не нужно куда-то идти. — И ты пропустишь свой последний новогодний бал в Хогвартсе? — Гермиона нахмурилась. — Ничего нового все равно произойти не должно: сначала все будут есть и танцевать, а потом мы пойдём в подземелья, напьёмся и, как правило, кто-то займётся сексом, — Пэнси любила прямолинейность, а ещё больше любила этой прямолинейностью вгонять людей в краску, но сейчас умница-Грейнджер отчего-то и не подумала смущаться. — А вдруг случится что-то особенное, — упрямо заявила гриффиндорка. — Думаю, тебе все же стоит пойти. — Что особенное? Если только ты со мной станцуешь, — хмыкнула Пэнси. — Хочешь — станцую! — вдруг выпалила Гермиона так уверенно, будто давно ждала момента, когда сможет это сказать. Потом постояла молча секунды две, поражаясь своей порывистости, улыбнулась и нервно заправила волосы за уши. — Серьёзно? — девушка удивилась. Не каждый день такое услышишь от Грейнджер. — А почему нет? И правда, почему нет? *** Танец с Гермионой Пэнси решила отложить на конец праздничного вечера, пока заняв себя обсуждением карьеры в министерстве вместе со своими друзьями. Она не удивились тому, что Нотт собирался в отдел тайн (его всегда привлекал больше всего именно этот отдел), а Дафна со своим обостренным желанием вершить правосудие хотела присутствовать на заседаниях Визенгамота. Собственно, куда им податься ещё, кроме министерства? Чистокровные юноши обычно выбирают именно это место для работы. Когда заиграла музыка для медленного танца, девушка с надеждой кинула взгляд в сторону Малфоя, ковырявшего пудинг вилкой, но тот и не шевельнулся. Сама себе усмехнулась, пока обида и осознание собственной ненужности медленно атаковывали сердце. Ей бы давно пора перестать надеяться. Надежда по своей сути казалась Пэнси привилегией гриффиндорцев с их отчаянным боевым нравом, привилегией той же Грейнджер, что сейчас кружилась в танце вместе с Невиллом. Но люди так устроены, им обязательно надо во что-то верить. — Мисс Паркинсон, не соизволите ли подарить мне этот танец? — Блейз протянул ей руку, которую она приняла. — Идёшь на блядки? — уже прямо и без шутливых формальностей спросил парень. — Да. В этой школе просто нет никакой альтернативы для рождественской ночи, кроме этих самых блядок, — она снова усмехнулась, — напомни, как давно мы влились в эти подземельные тусовки? — С курса третьего, кажется. Я даже помню свое первое похмелье — ужасное было утречко. — Оно было бы ещё ужаснее, если бы мне не удалось заранее стащить у Снейпа антипохмельное зелье, — она вспомнила каких трудов ей это стоило, и грустно улыбнулась — какое же весёлое и беззаботное у них было прошлое. — По сей день преклоняюсь перед этой заслугой, великая и всемогущая миледи, — он уважительно кивнул, но все же его кофейные глаза улыбались лукаво и отчасти как-то по-бесовски. — Великая, но, к сожалению, не всемогущая, — сказала Пэнси и отвела взгляд от лица друга. «Будь я правда всемогущей, то сейчас танцевала бы не с тобой, » — подумалось ей. Она увидела, как Драко, все ещё сидя за столом, исподтишка смотрел на Поттера, и его отрешенный вид только ещё больше разочаровал Паркинсон. Интересно, сколько увлечение мальчиком с шрамом на лбу может продлиться? Она понимала, что ничего серьёзного из этого не выйдет: рано или поздно Драко, как и её саму, обычаи и устои сведут под венец, и возможность его союза с Гарри станет такой же призрачной, как и её с Гермионой. Вероятность другого исхода крайне мала, но сейчас Пэнси как раз наблюдала проявление этой самой вероятности в знакомых серых глазах, которые смотрели на Поттера так, как никогда не смотрели и не будут смотреть на неё. Первая любовь — несчастная любовь. Глаза вдруг защипало, и очень сильно захотелось по привычке впиться ногтями в холодные ладони — эта боль не похожа на боль от порезов, но ей сейчас она крайне необходима. Сердце предательски учащенно забилось. Чувство безысходности постепенно нарастало, мешая нормальному дыханию. Неужели её сейчас накроет пеленой негативных эмоций, которую она так старалась контролировать? «Вот черт! Не хватало еще здесь сорваться. Срочно отвлекись на что-нибудь!» Вот Грейнджер в своём очаровательном платье, такая умиротворенная и улыбчивая, снова танцует, но теперь уже с Уизли, лёгкой поступью передвигаясь по залу. Она болтает и веселится, её щеки по-прежнему румяны, а глаза блесят так искренне и живо, что кажется, через них исходит весь её нежный, успокаивающий внутренний свет. Пэнси цепляется за эти глаза, неотрывно смотрит в них, шаг за шагом возвращая биение сердца в норму, отключаясь от остального мира, переполненного проблемами и болью. Она успокаивается, отходит от Блейза и пьёт пунш, разбавленный чем-то покрепче, судя по привкусу. Хорошо, что у профессоров своя чаша с напитком. Дафна отвлекает её разговором про летнее путешествие по Испании и Португалии, и Паркинсон удается даже вполне увлечённо  ответить «может быть» на предложение присоединиться и предложить посетить ещё и Мадейру. Что бы она делала, не будь у неё друзей, учёбы, алкоголя и сигарет? Вероятно, сошла бы с ума от перенасыщения своими чувствами и мыслями. Ей становится жарко, и она выходит в туалет. Не помешало бы холодной воде снять жар с её кожи. Пэнси умывается, стараясь не задеть накрашенные глаза, а потом ещё минуту стоит, держа руки в ледяной воде. Её ещё ждёт танец с Гермионой. Что бы сделала Грейнджер, если бы узнала, что невольно спасла Паркинсон от внезапной панической атаки? Как бы странно это не звучало, но Гермиона была самой настоящей из всех, кого она знала. Не то чтобы её окружало сплошное притворство, но от Грейнджер искренность исходила за километр. Её улыбки, тёплые карие глаза, всегда смотрящие на неё внимательно, участливо и чуть беспокойно, её волнистые волосы, такие неидеальные, но красивые, спокойный голос и запах ромашкового чая и какого-то цитрусового геля для душа или шампуня — только на неё Пэнси в последнее время не смотрела через призму цинизма и холодности. Ну, был ещё Драко, но он никогда не был с ней воистину открытым и живым. Гермиона совсем другая. Пришло время возвращаться в зал и исполнить данное гриффиндорской отличнице обещание. Паркинсон хохотнула, представив себе то, что они этим устроят. Интересно, кто первый хлопнется в изумленный обморок? Уизли? Поттер? Или кто-то из её слизеринской компании? О, даже невозмутимость профессора Снейпа должна дрогнуть от неожиданного поступка двух его учениц! Вот такие они, непредсказуемые девочки-старосты. — Ты хотел что-то сказать? — тишину пустого коридора разрезал голос из-за угла. Пэнси говорящего не видела, но по интонации и тембру сразу поняла, кто это. Она замерла, не решаясь взглянуть за угол. — Нам обоим давно пора что-то сказать друг другу, — отвечал второй голос, — думаю, мне стоит начать, — чуть погодя, девушка узнала и его. — Начинай, — прозвучало холодно и отстранённо, но Паркинсон слишком хорошо знала этот голос, а потому и уловила в нем нотки волнения. Не заметила, как начала волноваться и сама. Сердце второй раз за вечер слишком усилило свой ритм — не к добру. — Впрочем, лучше я сделаю кое-что. Она вдруг поборола и слабость в ногах, и всю существующую нерешительность, выглянув наконец из-за стены. Ох, зря, милая Пэнси, очень зря. Драко. Поттер. Драко и Поттер наедине. Полумрака коридора было достаточно, чтобы все увидеть: и как Гарри целует Драко, ладонью касаясь мягких светлых волос, и как сам Драко отвечает на поцелуй, ни грамма не сомневаясь и не думая ни о чем ином. Как же ей хотелось вдруг ослепнуть в тот момент, чтобы ничего не видеть, ничего не знать. Но природа даровала ей отличные зелёные глаза. Глаза, которые сейчас заполнялись отчаянными слезами горечи. Острые ногти все же впились в бледную кожу, мир вокруг кружился, все тело дрожало, и лишь рукой Пэнси зажимала себе рот, чтобы вдруг не вскрикнуть, выдав себя. Она всегда его любила. Любила, когда он поделился с ней первыми сигаретами, любила, когда он звал её с собой на дружеские прогулки по дождливому Лондону, когда он с ней на пару варил какое-то хитроумное зелье, когда хвастался квиддичным прогрессом, любила, когда он брал её у себя в спальне, а на утро обращался так же, как и всегда — только по-дружески. Она любила, но не получала ни единой капли любви в ответ, самоотверженно и самонадеянно, забыв о целом мире вокруг и самой себе. Боль — вот что ей нужно. Острая, живительная, отрезвляющая порция боли, быть может, даже такая, что она на время покинет этот чёртов мир, где её лишь терзают и мучают, где ничего уже не радует и не держит. А что она хотела? Так ей и надо. Наверное, это и есть её предназначение — изо всех сил стараться для того, кому эти старания не нужны и вовсе. А Пэнси все упрямо ждёт чуда с небес. Как глупо. Чуть ли не бегом она идёт по коридорам, игнорируя головокружение и тошноту. Добраться бы до лезвия — а там будь что будет. Ей показалось, что долгие годы прошли, пока она наконец дошла до заветной тумбочки с лезвием в верхнем ящике. Она дрожащими руками принялась стягивать тесное платье, а то будто бы специально не поддавалось. Мерлин бы побрал изобретателей застежек на спине! Пэнси зарычала, всхлипнула и поняла, что вовсю рыдает. Острая боль пронзила левое предплечье. Она вставила лезвие куда глубже обычного. А затем полоса за полосой; когда одной руки стало мало, она перешла на бедра. Наплевать на шрамы, на то, что с ней будет, на все наплевать! Рыдания не прекращались, кровь стекала на ковер, образуя ужасающие лужи. Пэнси плакала и продолжала резать себя. Боли было недостаточно. — Что здесь… Мерлин! — словно из-за стекла приглушенно донесся голос. Девушка испуганно дернулась. Лезвие выпало. Чуткие руки обхватили ее за плечи, аккуратно прижали к себе. Повеяло легким цитрусовым ароматом и ромашкой. Гермиона крепко обнимала её, словно баюкала, нежно водила ладонями по спине. Стало чуточку теплее. — Всё будет в порядке, Пэнси. Ты не одна…