Ромашковый пепел

Гермиона мечтала поскорее завалиться в кровать — слишком уж суматошным выдался первый день весны. Напряженные занятия и подготовка к последним экзаменам делали своё дело отлично, заставляя многих учеников Хогвартса на стенку лезть от количества информации, которую надо повторить или запомнить. Грейнджер, конечно, ни на какую стенку лезть не собиралась. Однако простая человеческая утомленность от длительного процесса учебы не обошла ее стороной. Помимо этого они праздновали день рождения Рона, и праздновали довольно шумно — всем факультетом и друзьями из остальных, отчего девушка, больше привыкшая к тишине и умиротворённости, тоже успела порядком устать. Узнай миссис Уизли о том, сколько алкоголя в себя влил ее сын сегодня, этот день рождения был бы для него последним. Но вовсе не раскрепощённость Рона стала знаменательным событием всего последнего времени. Гарри наконец рассказал о своих чувствах к Малфою. Сидя рядом с Джинни со сливочным пивом в руке, Гермиона заметила, что к ним приближается Гарри с довольно взволнованным выражением лица. Он старался казаться беспечным и радостным, но кому как не ей знать об истинных эмоциях своего лучшего друга — его что-то беспокоило. — Миона, — он улыбнулся и начал довольно спокойно, — я хотел сказать тебе кое-что, пойдём в комнату? Джинни нахмурилась, явно задетая тем, что ее присутствие было практически полностью проигнорировано, но из гордости виду решила не подавать, хотя Грейнджер прекрасно понимала, что той неприятно. Ладно, главное сейчас — то, что гложет Поттера. Они зашли в общую спальню мальчиков и присели на его кровать. Гарри сверлил взглядом алое покрывало, но Гермиона торопить его не стала, давая время настроиться на будущий разговор, который, кажется, должен быть очень важным. Спустя минуту парень заговорил: — Я бы хотел сказать это вам обоим, тебе и Рону, но шокировать одновременно вас двоих было бы опрометчиво, наверное, — он нервно поправил очки. — Ты меня пугаешь, — девушка положила руку на плечо друга. — Рассказывай уже свою шокирующую новость. — Ну… Это ужасно странно прозвучит. Ты, может, даже захочешь меня прибить… — Я скорее сейчас тебя прибью, если будешь тянуть, — она нетерпеливо тряхнула головой. — Я люблю Малфоя. И мы встречаемся! «Эка новость!» — подумала Гермиона, но ради Гарри воспользовалась всем своим актерским мастерством и довольно убедительно вывела в своём поведении удивление и озадаченность. Несколько минут ушло на заверения Поттера, что все это нормально и ни капельки ее не смущает, хоть она все ещё и поражена. Ещё какое-то время было потрачено на обещания, что до определённой поры Рону она ни о чем не расскажет. Дальше около получаса было отведено на рассказ о том, как все так вообще получилось. Гарри говорил о Драко так тепло и нежно, что первое время образ слизеринского холодного аристократа не вязался с полными обожания и чувственности словами Поттера. Но так же она могла сказать и о Пэнси. Гермиона подавила в себе усмешку — как много для всех четверых старост значило решение Дамблдора о их совместных обязанностях и проживании. Целый любовный квадрат: Гарри влюблён в Драко, в которого влюблена Пэнси, в которую влюблена Гермиона — неплохой бы вышел роман, Грейнджер даже почитала бы на досуге. Так или иначе, выслушав Гарри, девушка сочла своё пребывание на всеобщей вечеринке законченным и улизнула под шумок так быстро, что никто этого и не заметил — не хватало ещё чтобы Рон обиделся. Направляясь в башню, все ее мысли сводились к Паркинсон. Да, они стали близки. Могли подолгу сидеть вдвоём у камина, по очереди читать вслух, пить чай и иногда мешать его с алкоголем, разбирать ежедневные проблемы и много-много говорить о психологии и философии. Пэнси приобрела нового друга и шаг за шагом открывалась, это было непривычно и впервые и имело огромное значение для неё. Гриффиндорская героиня стала героиней и для нее, только спасала на этот раз не мир, а ее израненную душу. Но что же до самой Гермионы? Гермионе этого было мало. Она с самого начала знала, что ее чувства к Паркинсон выдержат много испытаний, что ничего не выйдет просто и легко, что сколько бы шагов она не сделала на пути к своему счастью, последний, решающий шаг был за Пэнси. Какова вероятность того, что она сделает этот шаг вперёд? Она мала, и Грейнджер это понимала. Но ее надежда бежала далеко впереди здравого смысла и сомнений и тянула Гермиону вслед за собой по этому пути ее первой сильной любви. Надежда — источник либо бесконечных страданий, либо необходимых для свершений сил. Она боялась и слишком много думала об осторожности, временами переходящей в нерешительность, пока ее сердце горело со всем своим неистовством. Она замирала каждый раз, когда Пэнси заводила разговор о Драко, делясь с ней переживаниями, и выдыхала с облегчением, когда слышала, что слизеринка хоть медленно и постепенно, но отходит от своей к нему глубокой привязанности и пытается жить спокойно и счастливо без него. Гермиона была рядом всякий раз, когда та в ней нуждалась, и отдавала максимум нежности и поддержки, будучи готовой отдать и всю себя, если потребуется. Самоотверженная, смелая, буйная и крепкая любовь, взросшая на почве невзгод, словно редкий дикий цветок, — именно это могла сказать девушка, попроси ее кто-нибудь описать свои чувства. Быть рядом и стараться всеми силами расположить к себе — вот что могла Гермиона. И уж тем более ей не стоило отчаиваться. Сегодня, после признания Гарри, ей захотелось перейти к более решительным действиям. — Пэнси! Я вернулась, — крикнула она, входя в гостиную. Через пару секунд из своей комнаты показалась Паркинсон. Слизеринка сегодня устроила себе день страданий — обложилась учебниками и стала с завидным усердием готовиться к экзаменам. И пока ее соседка отдыхала на вечеринке, она успела перебрать почти все конспекты по трансфигурации и знатно устать. — Ты-то мне и нужна, голубка, — улыбнулась Пэнси, и в этой улыбке мелькнули радость и облегчение. — Я тут немножко не понимаю одну тему… Не поможешь? Гермиона сдержала ответную улыбку. Что-то в просительном тоне аристократки напомнило ей Гарри и Рона, путающихся в своих домашних заданиях. — Помогу, — кивнула гриффиндорка. Кажется, момент решительных действий настал. — Ты устала, милая. И у меня есть предложение, — она набрала побольше воздуха в легкие, — давай на выходных развеемся в Лондоне? *** Прогулку по Лондону устроить было не так сложно — если хорошо попросить Дамблдора и пообещать ему маггловских сладостей, две старосты вполне могут направиться по делам в столицу. Гермиона, понимая, что не только в сладостях дело, задумалась о привилегиях, которые давало ей ее звание героя войны — все же ее жизнь изменилась, как изменилась и она сама, повзрослев и полюбив. Хоть март только начался, и теплеть пока начинало не особо, солнце уже грело иначе, по-весеннему, заливая ярким светом серые улицы и придавая им особое очарование. Февральское серое небо тоже поддалось влиянию весны и поголубело. Всем вокруг казалось, что со сменой времени года все их дела пойдут на лад. Может, так оно и будет. Если дать людям надежду на лучшее, они найдут в себе силы к этому стремиться. Они шли по парку и улыбались, подставляя лицо солнечным лучам. Каштановые локоны Гермионы трепал ветерок, а аккуратные темные волосы Пэнси послушно лежали под чёрным беретом, который ей, как не преминула заметить Грейнджер, очень шёл. Никто из них не говорил — сейчас этого просто не требовалось, каждая думала о своем и вместе с тем радовалась выдавшемуся выходному дню вдали от школы. Гермиона следила за зелёными глазами — извечный отпечаток душевных скитаний не собирался их покидать, и взгляд девушки всегда был вдумчивым и многозначительным. Их руки находились в сантиметрах друг от друга, и пальцы Грейнджер то и дело шевелились, желая, но не осмеливаясь коснуться ладони Паркинсон. «Стыд и позор, мисс Грейнджер! Как с Воландемортом сражаться — так это мы первые, а как девушку за руку взять — увольте!» — журила она себя. Это было слишком волнительно. Гермиона всегда много думала и даже на такую ситуацию смотрела с нескольких точек зрения, мучаясь вопросами и своими же на них ответами. Стоит ли переносить Пэнси из пожара прошлой любви в свою любовь? Стоит, возможно, раз та любовь, которую гриффиндорка несёт в себе, нетоксична и чиста. Уверена ли она в том, что у них с Паркинсон есть будущее? Нет, но она готова за него бороться. Примет ли Пэнси вообще проявление чувств, но не дружеских? Никто не знает. — У тебя сейчас такое же напряженное лицо, как у Крэбба с Гойлом на зельеварении, — вдруг изрекла Пэнси, и щеки Гермионы вспыхнули, делая ее лицо еще больше похожим на лица Крэбба и Гойла, красные от усердия. — Мерлин упаси! — воскликнула Грейнджер. Кажется, думать пора прекращать. Паркинсон рассмеялась и стала особенно прекрасной. Ее редко можно было заметить искренне смеющейся, но когда это происходило, Гермионе хотелось всю жизнь любоваться улыбкой на красных губах и слушать ее милый смех. — Ты постоянно думаешь, — Пэнси озвучила своё наблюдение и посмотрела прямо Гермионе в глаза. — Ты тоже, — парировала Грейнджер. — Да, и это очень мешает спокойно жить, знаешь ли. Но жить без этого тоже никак. — Значит, это та сторона жизни, с которой надо приучиться существовать. На самом деле, не так уж это и плохо, даже хорошо, но… — Но? — Из-за лишних мыслей мы можем упустить момент. Например, кто-то хочет кого-то поцеловать, но боится, думает о последствиях и упускает момент, когда мог произойти поцелуй. Так теряются шансы на счастье. Поцелуй могут отвергнуть, а могут и принять… Гермиона хотела фыркнуть, но не стала делать этого при Пэнси. Прислушаться к своим собственным словам — вот что ей надо бы сделать. Ей было бы намного обиднее и больнее, если б Пэнси отвергла ее при поцелуе, чем при касании, и в сравнении с этим прежняя боязнь показалась глупой. Что она теряет? Ничего. А что приобретает? Многое, для неё очень многое. — Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. А шампанское любят все, — Паркинсон усмехнулась, найдя своё замечание занятным. — Кстати про шампанское. Не хочешь выпить пару бокальчиков? — С удовольствием, — Гермиона улыбнулась и, наконец решившись, взяла слизеринку за руку. Пэнси посмотрела на неё, ничего не сказав и отзеркалив улыбку, и они вместе пошли на поиски ближайшего ресторанчика с хорошим шампанским. *** В темной воде Темзы отражались многочисленные городские огни. Набережная Виктории, как и полагалось набережной большой столицы, не была безлюдной даже в позднее время. Люди, преимущественно парочки, прогуливались по ней, разговаривали и смеялись. В крупных городах редко видны звёзды, но сегодняшняя ночь была исключением — белые, светящиеся точки-звёзды покрывали небо, в самой вышине которого ярко блестел лунный диск. — Луна сегодня красивая, да? — прошептала Гермиона, с чистым восторгом глядя в небеса. — Да, — отозвалась Пэнси таким же тихим шепотом. Они остановились. Чиркнула зажигалка. Паркинсон затянулась, и вскоре запахло ментолом. К вечеру стало холоднее, напомнив, что хоть по календарю сейчас и весна, зима сдаваться не собирается, потому пальцы аристократки сейчас чуть подрагивали от холода. Грейнджер жалела, что слишком рано выложила перчатки из карманов пальто — она бы без раздумий отдала их Пэнси. Выпитое шампанское давно выветрилось из организма, и праздная легкомысленность и веселость покинули ее, вновь оставив Гермиону наедине со всем огромным ворохом своих чувств. Она смотрела на Паркинсон и не могла не ощущать, как сжимается ее сердце. Та девушка, что стояла рядом с ней, была той, за кого и жизнь отдать совсем не страшно. Девушка, под чьим пальто можно найти многочисленные зарубцевавшиеся полоски шрамов, девушка, чья хрупкость соприкасалась с силой, девушка, ради счастья которой Гермиона была готова абсолютно на все. Ее недюжинная нежность, ее большая мания, ее самое сильное желание, ее любовь-агапе, ее красавица с брусничными губами — такой и даже больше была для Гермионы Пэнси. Им оставалось учиться и жить под одной крышей три месяца. Внезапное осознание ошпарило гриффиндорку хуже кипятка. Неужели так мало? Но ведь столько всего ещё не сделано, столько осталось недосказанного и непережитого… Так и закончится их история, история двух невозможно разных волшебниц, нашедших что-то друг в друге? В это отчаянно не хотелось верить. Гермиона закусила губу. Нет, все должно быть не так. Слова, скомканные, не успевшие сложится во что-то красивое и поэтичное, но исходящие из самых глубин души, сорвались с ее губ: — Пэнси, — она сделала шаг ближе к Паркинсон, и теперь их лица напротив, — я никогда не встречала человека удивительнее тебя. Правда. Я очень ценю наши отношения и твоё доверие, — увидев замешательство на бледном лице Пэнси, она вздрогнула, но продолжила: — Просто хочу, чтоб ты знала об этом. Я всегда… Я всегда буду тебя помнить и ждать нашей встречи. Слизеринка затушила сигарету. — Мы словно прощаемся, — выдохнула она, недоверчиво и проникновенно глянув прямо в глаза Грейнджер. — И не слишком ли громкое слово «всегда»? — Грейнджер уколола последняя фраза, но никакой обиды за ней не последовало. Пэнси слишком много раз делали больно, и ей трудно верить людям. Любовь в груди девушки запылала ещё сильнее, желая окутать своей чистотой и непосредственностью. — Не в нашем случае, — уверенно сказала Гермиона. — Я просто поняла, что минует эта весна, и наши пути могут разойтись, а я хочу этого меньше всего на свете. Девушка возненавидела себя за мысль о разлуке. Она боялась за их будущее, за Пэнси и за саму себя. Прежняя Гермиона бы посчитала невозможным то, что за один учебный год в ней родится и окрепнет такое сильное, мощное чувство к человеку, что без него она даже не сможет представить свою дальнейшую жизнь. Но вот он, этот самый человек — девушка в чёрном берете прямо перед ней. Потерять ее она не может, как и не может привязать ее к себе насильно. — Тогда послушай меня, голубка. Я же в свою очередь никогда не встречала человека добрее и чище тебя. Вспомни, какой ты меня видела, — Пэнси усмехнулась своей горькой усмешкой, и голос ее предательски дрогнул. — Так близко не заходил никто. Ты спасла меня однажды и продолжаешь спасать каждый день. Спасибо, Гермиона, — она уже не усмехалась и не смотрела с недоверием, наоборот глядя открыто, будто бы отпустив все свои сомнения и оставляя себя на произвол судьбы. — А что же будет дальше? — этот вопрос все же не мог оставить ее в покое. И сказанное Паркинсон ещё больше усилило ее привязанность — она была важна для неё, и знать это казалось прекраснее всего на свете. — Жизнь. В которой я уже не смогу без тебя. Гермиона никогда не чувствовала себя счастливее, чем в тот момент. В ее голове все звучал эхом хриплый голос Пэнси. «…не смогу без тебя.» О Мерлин, разве нужно ей сейчас что-то ещё, кроме этих слов, заветных и исполненных откровенной сердечности? Она искрилась изнутри, млела и таяла под этими словами, изумляясь, как она ещё не лишилась рассудка от своего безмерного счастья. Она сама не успела заметить, как потянулась к Пэнси за объятием, как стала ласково гладить спину той своими руками. И лишь позднее Гермиона поняла, что они обе плачут. Плечи Пэнси дрожали, слышались ее всхлипы, а сама она осязала горячие слёзы на своих щеках. Слишком личным, настоящим и искренним был этот момент. Важно ли, что будет с ними потом, что случится с ее любовью, когда сейчас, именно сейчас они вместе, стоят в объятьях и чувствуют друга друга, каждый сантиметр, каждую грань души, всем своим нутром? Это была их самая тёплая ночь.