Ромашковый пепел

Ночь была тихой. Дело уже медленно близилось к рассвету, и небо постепенно светлело, меняя темно-синий на голубой. Через открытое окно пахло свежестью предстоящего утра. Занавески колыхались под слабым ветерком. Слишком красивая тишина. Пэнси читала в свете настольной лампы, но с приближением рассвета все больше и больше отвлекалась на небо, выискивая в нем новые проблески света и смены цветов. В ее комнате царил бардак, но девушку это не особо беспокоило — какое ей дело до пустой винной бутылки и упаковок из под чипс на полу, когда ее окружала эта пленительность утренних сумерок. Не темно и не светло — таково было и описание часа дня, и ее жизни в данный момент. Она думала, что идёт к свету, но что делать, если человек, являющийся для тебя олицетворением этого света хоть и близок, но далёк? Пэнси уже неделю бегала за Гермионой, приносила ей еду из кухни задолго до начала завтрака в Большом зале, чтобы та не спускалась, и они смогли поесть вместе. Ей нравились ее ужасно растрепанные поутру каштановые волосы, иногда собранные в небрежную косу, нравились ее цепкие нежные карие глаза, всегда улавливающие любую перемену настроения Паркинсон, ей нравилась абсолютно каждая черта, каждая клеточка мягкой, тёплой юной кожи. Слизеринка все поражалась тому, как она могла не замечать всей безумной красоты Грейнджер раньше. Она любовалась сосредоточенным личиком Гермионы на занятиях и ее довольной улыбкой, когда какое-нибудь заклинание выходило у неё легко и удивительно быстро; когда ее чудные аккуратные пальчики касались книжных страниц и делали это так осторожно и плавно уже по привычке; когда по вечерам она зажигала камин и что-то читала. Особое блаженство приносило Пэнси ее чтение вслух. Они уже взяли Фицджеральда, Джека Лондона, Остин и потрёпанный томик русской поэтессы.  — Вот опять окно, Где опять не спят. Может — пьют вино, Может — так сидят. Или просто — рук Не разнимут двое. В каждом доме, друг, Есть окно такое… Пэнси внимала ей тихо, смакуя каждый звук ее голоса, упиваясь прелестью склоненного над книгой лица и думая, что будет, если докоснуться до него, приблизить к себе и поцеловать светло-карминовые губы. Как бы была она счастлива тогда. Но девушка решительно не хотела строить иллюзий. Их было предостаточно, когда она готова была все своё сердце отдать Драко, и разочарований, что были обязательными последствиями иллюзий, лучше стоит благоразумно избежать. Зачем ей вновь разбитое сердце? Да, Гермиона ни разу не заговаривала с ней о своих чувствах к кому-то, но значило ли это, что таковых не имеется? Разве не грустнела она после прочтения какого-либо глубокого стихотворения о любви, разве не выглядела порой отрешенной и задумчивой, глядя на огонь камина, разве не смотрела она в окна гостиной, словно ожидая, что где-то там, за горизонтом, ждёт ее счастье? Кто знает, может, и она любила кого-нибудь, хоть думать об этом было особенно горько. Видимо, так и придётся ей жить в извечной неизвестности и желании то стать ближе, чтобы попытать удачи, то отдалиться, чтобы избежать страданий. Ее рассветные размышления прервал звук льющейся воды из ванны. Гермиона, премилый жаворонок, вошла в новый день. Пэнси было огорчилась, что не успела сходить на кухню за едой, потому что не ожидала такого раннего подъема, но потом подумала, что до завтрака ещё много времени, и они могут провести его вместе. Она закрыла книгу, поднялась, причесала темные волосы и — как была в тонкой ситцевой белой сорочке — вышла из комнаты, чтобы подождать гриффиндорку в гостиной. Свет нигде не горел, но Пэнси и не спешила его зажигать. Любовь к полумраку и естественному освещению пересиливала нужду в свете ламп или же огня. Она села на подоконник, открыла раму и стала ждать, пока дверь ванной не отворилась, осветив пространство полосой света. Гермиона вышла в одном только голубом полотенце, отчего Паркинсон затаила дыхание. Ее волосы были мокрыми и капли с них спадали на кожу, покрывали влагой матовость покатых плеч. — Доброе утро, — улыбнулась она, попытавшись смущенно прикрыть руками оголенные части тела, но вскоре оставила эту затею. Ей не нужно было стесняться. — Утро добрым не бывает, рюмка водки помогает, — хмыкнула Пэнси. — Только не говори, что ты собираешься пить, когда день ещё не начался. — Нечего пить. Я исчерпала всю заначку. Сходить к домовикам за завтраком? — Мы уже неделю не едим вместе со всеми. Мои спрашивают, не села ли я на диету и теперь голодаю, — Гермиона поправила полотенце. — Может, сегодня лучше спуститься в Большой зал? Пэнси прикусила губу. Ну конечно, она не может занимать все время Грейнджер. У неё есть свои дела, планы на день и люди, с которыми можно этот день провести. Не слишком ли она навязывается? Как понять это? И что делать, когда не хочется ничего иного, как провести с Гермионой все как можно больше времени, желательно, до самой глубокой старости? — Да, — кивнула слизеринка, отгоняя мешающие мысли до поры до времени, — идём в Большой зал. *** — Мисс Паркинсон в паре с мистером Малфоем, — Снейп оглашал пары на этот урок зельеварения обычным монотонным голосом, тщательно следя, как ученики располагаются у своих котлов. У Пэнси упало сердце. Она и Драко… Как же много их связывало, и как много теперь разъединяло. Да, они ещё друзья, но та ли это крепкая, беззаветная дружба, что была раньше? Изменился ли сам Малфой? А она? Конечно. Он все так же пах мятой, табаком, сладким ликером, но к этим запахам примешались тоска и ещё не зажившая окончательно обида на то, что все ее глубокие чувства не были оценены ни в грош, обратившись в шрамы на рёбрах, руках и один глубокий на бедре, оставленный рождественской ночью. А все их разговоры теперь — либо бессмыслица, либо пародия на то, что было давно, окружённая скрытностью и недоверием. Формально они все ещё считали себя друзьями, но слишком много было сделано и упущено. О будущем такой дружбы и думать не хотелось: сплошная неопределенность и неуверенность. Ладони, державшие котёл, задрожали, и девушка испугалась, как бы не свалить его на пол. Если рассуждать логически, не стоило так волноваться, ведь недавно они даже вдвоём стащили мантию их декана (которая, к слову, не вернулась на законное место за неимением подходящего случая), но это было совершено под действием огневиски, и Пэнси даже не помнила, как они говорили друг с другом. — Прекрати стоять истуканом, Пэнс, давай начнем, — Драко улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой, от которой она всегда так млела и терялась. Но не сейчас. Ничего не отозвалось внутри неё, ничего не зарвалось наружу. Только всколыхнулась память о болезненном прошлом. Их работа была слаженной и организованной, доведённой до автоматизма. Годы совместных занятий дали свои плоды, и им почти не приходилось поправлять что-то или указывать друг другу. Правда, от этого легче не становилось. Все ненавидят то самое неловкое молчание, и Пэнси разделяла эту ненависть полностью. — Эй, тут написано пять листьев, а ты кладёшь уже шестой, — голос Драко оторвал ее от размышлений. — Прости, задумалась, — Паркинсон убрала лишний лист куда подальше от котла. — Все нормально? У тебя растерянный вид, — он помешал зелье и подошёл ближе. — Да, — кивнула она, — все отлично. — Не похоже. Ты напоминаешь мне одного человека, у которого все хорошо не было, но он упорно это всем твердил и показывал. — Только не говори, что этот человек — ты, — ухмылка появилась на ее бледном лице. «Ах, дорогой Драко, почему ж ты не замечал ничего раньше, когда я тебя любила?» — Мы, отчаянные, своих всегда различаем, — сказал он со специально деланной манерностью, чем заставил ухмылку на губах Пэнси продержаться подольше. — С каких это пор ты записался в отчаянные? — А ты думаешь, у нас с Поттером сразу пошла любовь любовная? Нет уж, сначала мы оба успели настрадаться, — он изящным движением вылил ещё один ингредиент в зелье. — Ну страдали вы относительно недолго, — фыркнула девушка. — Сколько вы вместе? С Рождества? — Ага… Кажется только, я тебе сказал об этом позже Рождества… — Я наугад сказала, — отмахнулась Пэнси, усилием прогоняя из памяти картину поцелуя, увиденную ей в праздничную ночь и все последствия. — И с чего ты вообще взял, что у меня проблема такого же характера, что была и у вас с Поттером? — Я просто предположил. А вот ты сейчас сама подтвердила справедливость этого предположения своей реакцией, — Малфой выгнул брови и поднял вверх указательный палец, словно произносил вслух какую-то гениальную мысль. Кошмар. Трагедия. Ужас на крыльях ночи. Паркинсон уже успела тысячу раз упрекнуть себя за то, что из-за своей задумчивой растерянности чуть не положила лишний треклятый листок в их варево, из-за чего и начался этот откровенно идиотский разговор, поставивший ее в неловкое положение. Сейчас начнутся неизбежные расспросы о предмете ее воздыхания. Однако Драко либо не спешил, либо не собирался выворачивать душу подруги наизнанку. — Знаешь, что я понял: нормально бояться первого шага, но лучше сделать его даже через страх. Если, конечно, ты не уверена в полной безнадёжности ситуации. Глупо собственноручно упускать своё счастье. Пэнси разозлилась. Вот нашёлся на ее голову Конфуций! Она фыркнула и хотела было бросить вспыльчивое «легко тебе говорить!», но поняла, что в этом как раз и не права. Их любовные терзания были схожи, и это нельзя отрицать. Но как могла она, проблемная и избалованная аристократка, своим внезапным, столь неуместным признанием пошатнуть яркий, солнечный мир прелестной Гермионы? Грейнджер сто тысяч раз говорила о своей искренности и привязанности к Пэнси, что были отчётливо видны в ее поступках, но слизеринка все равно не смела, не смела и не могла собраться с духом, чтобы сказать эти вертящиеся у неё на языке три заветных слова. — Перестань хмуриться, Пэнс, и бояться тоже, — произнёс он, на что получил возмущенное выражение бледного личика. — Брось храбриться, у тебя на лбу написано, что тебе страшно. И в этом нет ничего такого. Не упускай свой шанс. Оставшееся время урока они провели в молчании, показали Снейпу зелье и получили своё обычное, но из-за того не менее приятное «превосходно». И уже на выходе из класса, Драко шепотом спросил: — Это же Грейнджер, да? Мурашки ледяными лапками пробежались по ее позвоночнику. Захотелось испариться или спрятаться где-нибудь в богом забытом закутке. И как только она дала ему так явно прочитать себя? Что ж, даже если Драко как-то это понял, не так уж все и плохо, наверное… Он не должен никому растрепать, понимая, что и Пэнси не лыком шита и знает о нем и Гарри. — Да. — Уж не знаю, как вы с ней сошлись, но удачи. Поборись за своё счастье. Пэнси шлепнула себя по лбу учебником. Она бы лучше с Воландемортом поборолась. И все же Драко был прав: она боялась, и от этого страха нужно было решительно избавляться.