Ромашковый пепел

Любовь касается почти каждого в этом мире. На кого-то она снисходит как искреннее благословение, на кого-то как великое страдание. Она меняет жизни и убеждения, она течёт по венам и артериям, распаляя кровь, накаляя чувства и эмоции. Человек, ощутивший на себе ее влияние, никогда уже не увидит мир прежним. Когда ты любишь, ты не слышишь никого, не желаешь ничего иного, как быть рядом с любимым, стремглав бросаешься к нему, если он в тебе нуждается. Не всех любовь делает счастливыми с первого раза, но все могут получить второй и дальнейшие шансы — жизнь продолжается и влечёт за собой новые возможности. Все может казаться невообразимо сложным, но рано или поздно этот трудный период, эта мнительность и сомнения кончаются — ты либо исцеляешься и идёшь дальше, либо обретаешь то самое заветное счастье. Гермиона стала исцелением и вторым шансом на счастье для Пэнси. Вот так просто — поцелуй в ночной тиши после долгих месяцев терзаний. Реальность была похожа на мечту, а точнее, сама мечта стала реальностью. Такое бывает не только в книгах, верно? — Ты… — произнесла Паркинсон, когда они отстранились друг от друга. — Люблю тебя, — закончила гриффиндорка, поборов оцепенение и вселенское удивление. Пэнси закрыла глаза и сделала глубокой вздох, во время которого страх пробежал в душе Грейнджер. Страх того, что все это было ошибкой, помутнением в голове, что она неверно расценила действия Пэнси и теперь выставила себя полной дурой. — Любишь меня? — протянула аристократка, пробуя слова на своём языке и пытаясь обдумать их. — Как давно, голубка? — она выглядела шокированной. — С октября, — честно ответила Гермиона, — да, ещё с тех пор, когда ты была влюблена в Драко, — произнести это далось нелегко. Признать срок своей любви означало придать другое значение всей истории развития их отношений, и это меняло многое. — То есть все это время ты любила меня и видела, как я убиваюсь по другому? Поддерживала меня и старалась сделать мне лучше, а сама тайно была влюблена? — чем больше Пэнси говорила, тем волнительнее становилось Грейнджер. — Да, но… Вся моя поддержка и мои слова были абсолютно искренни. Я хотела помочь тебе всей душой и была готова отказаться от своих желаний, чтобы сделать твою жизнь спокойной. Я желала тебе счастья, Пэнси, даже если бы не была его частью, — Гермиона чувствовала, как дрожит ее голос, а сердце нещадно отбивает сумасшедшие ритмы. — Черт меня дери, Гермиона! Я не могу даже найти подходящего прилагательного, чтобы описать твою невероятность! — Паркинсон беспомощно вскинула руки. — В тебе столько силы, сколько во мне никогда не было. Я ведь знаю, каково это любить человека, влюблённого не в тебя. А ты… Ты ради меня готова была на многое. Ты готова была меня отпустить, но знаешь, не нужно уже никого никуда отпускать… Пэнси щёлкала пальцами, не могла найти себе места и выглядела… тронутой? Гермиона смотрела на неё в ожидании: что скажет она еще, как примет ее признание? И что значит та фраза, что не нужно никого никуда отпускать? — Потому что я люблю тебя тоже. Она произнесла шесть слов, перевернувших буквально все. Как ослепляющая вспышка, они пронзили Гермиону насквозь и эхом зазвучали в ушах. Потребовалось время, чтобы осознать их, но после этого пламя, сжигавшее ее изнутри, вырвалось наружу, но не сожгло никого, а наоборот согрело своим теплом. Ее любили в ответ. Любили! — Правда? — только и смогла что вымолвить девушка. — Чистейшая правда, — кивнула Паркинсон. И теперь уже Грейнджер видела, как ту тоже распирает от эмоций. И Гермиона налетела на Пэнси с самыми крепкими и чувственными объятиями, на которые была способна. Теперь, совершенно по-настоящему, она держала своё счастье, огромную любовь в своих руках. Сколько им ещё предстояло рассказать друг другу, но это все позже, ну а сейчас — только руки на их спинах, только поцелуи на розовых и брусничных губах. — Гермиона? — позвала слизеринка спустя какое-то время. Грейнджер не знала, сколько минут или часов прошло, но уже начинало светать. — Да? — отозвалась она, в наслаждении осознавая то, что теперь происходит между ними. — Мы теперь типа… встречаемся? — Типа, — засмеялась Гермиона. — Значит, надо об этом рассказать. Хотя бы друзьям. К слову, Драко уже знает, что ты мне нравишься. — Что-о-о? — Я не хотела ему говорить, но он как-то додумался сам. — Кошмар… И как я должна рассказать об этом своим? Рон до сих пор не знает о Гарри и Драко, а если ещё и наши новости к этому добавить… — Будем надеяться на наличие у него стальных нервов. Солнце показалось за горизонтом, любовь заполнила собой весь воздух, Гермиона и Пэнси были счастливы. *** — Уважаемые гости, всем вам очень интересно, зачем мы здесь собрались, — Пэнси расхаживала по пустой классной комнате. — Уж объясните, к чему этот балаган, — буркнул Рон. Гермиона, Пэнси, Драко и Гарри собирали своих близких друзей, чтобы совершить одно из самых шокирующих действ — публичное объявление своих отношений. От гриффиндорцев, Грейнджер и Поттера, были Джинни, Рон, Невилл и Луна Лавгуд, от слизеринцев — сёстры Гринграсс, Тео Нотт и Блейз. Сами виновники собрания стояли у доски, глядя на друзей, рассевшихся на партах. — Э-э-э… Знаем, такого никто из вас не ожидал, поэтому каждому предлагается стакан огневиски, — Гарри левитировал каждому по стакану, а затем пригляделся ко второй неоткрытой бутылке — может понадобиться. Слизеринская сторона и Джинни выпили напиток сразу, Рон фыркнул, но глотнул, Невилл замешкался, но попробовал, Луна повертела стакан в руках, осматривая жидкость, и осушила половину. — Гарри, подлей-ка ещё, — посоветовала Паркинсон, усмехнувшись. Происходящее ее в меру забавляло. Друзьям можно доверять, но все же кому бы в такой ситуации не было волнительно. Гермиона смотрела, как собранная компания молча пьёт и думала: а не пригубить ли самой? Кто знает, какой реакции ожидать от всех восьмерых. Пожалуй, пора начать. — То, о чем мы вам сейчас расскажем, может быть принято нелегко, — вздохнула она и начала подобирать слова, — и это нормально, если ваша реакция будет беспокойной или даже бурной. В общем, думаю, не стоит тянуть… — Гермиона, солнце, резать правду матку надо побыстрее, — Пэнси взяла бутылку, глотнула и продолжила: — Короче… — Мы все встречаемся! — брякнул Драко. Вот ведь чертовщина. Повисла полнейшая тишина. Восемь пар удивленных глаз уставилось на них, не мигая. Мерлин, Малфою стоит почётче формулировать свои мысли. — Как… Это… Ну… — только и смог выдать Уизли, беспомощно глядя на сестру. — Все вчетвером что ли? — Джинни переводила взгляд то на Гарри, то на Гермиону. — Нам тоже бы хотелось знать, — поддакнул Забини. — О, желательно, с подробным объяснением, — вторила Дафна. — Так, кто с кем спит-то? — Тео почесал затылок. — Ничего не понимаю, — Невилл помотал головой. Гермиона посмотрела на своих товарищей по любовному вопросу. Что ж, операцию начинаем. — Я встречаюсь с Гермионой, — произнесла Пэнси. Первая волна недоумения пронеслась по их маленькой толпе. — А я с Драко, — добавил Гарри. Дар речи ещё ни к кому не вернулся. — И, слава богу, вчетвером никто не встречается, — попытался разрядить обстановку Драко. Гермиона только хлопнула себя по лбу. — Как замечательно, — пропела Луна. — Любовь — это так прекрасно. *** Ночная тень опустилась на замок, и запели цикады. В гостиной старост-девочек не спали. Гермиона и Пэнси сидели на подоконнике, обложившись картами и путеводителями — им осталось проучиться около двух месяцев, а дальше можно отправляться в их путешествие, которое у Грейнджер почему-то ассоциировалось с длительной версией медового месяца. Неожиданно в ее жизни появилось слишком много романтики, и эта перемена сбивала с толку: все очень походило на конфетно-букетный период, что было крайне непривычно и в новинку. По неизвестной причине девушке не хотелось, чтобы их отношения с Паркинсон становились типичными, степенными или, проще говоря, обычными. Однако их предыстория, их различность нравов и жизненных путей были той самой необходимой перчинкой, нужным оттенком чувств, основным фундаментом, на котором строилась любовь. «Как странно, — думала Гермиона, — что у нас все получилось. Мне стоит уже поверить, но как же это все невероятно. Что же выйдет из этого дальше? Теперь, когда я знаю о взаимности, дальнейшая жизнь меня пугает, и это, наверное, неправильно, ведь абсолютное счастье — оно здесь и сейчас…» — Что думаешь насчёт Хартфордшира? Предлагаю тур по местам из книг, которые мы читали. Отдадим должное Элизабет Беннет в этом графстве, — Пэнси извергала идеи, как лаву вулкан, и задумчивая Гермиона не всегда усевала за ними следить. — Думаю, что было бы замечательно, — кивнула гриффиндорка. — И раз уж пошли по литературе, то мы просто обязаны посетить Парижскую Ривьеру. «Ночь нежна» была нашей первой книгой. А ещё Цюрих тоже оттуда. — Я хочу в Нью-Йорк. И в Квебек. И ещё много-много чего. Нам точно хватит года? — Паркинсон вертела в руках карандаш и внимательно изучала список мест, которые ей бы хотелось посетить. — Все успеется. Это ведь не последнее наше путешествие. Уверенность, с которой Гермиона произнесла эти слова, стала для неё голосом истины. Ее рассудок и чувства уже были готовы к будущему с Пэнси, и только ей самой оставалось понять, как это пессимистично — бояться будущего, пока оно даже не наступило. Случается всякое: хорошее и плохое, невозможное становится возможным, размеренность прерывается неожиданностью, надежды обваливаются или наоборот появляются. Это все нельзя предсказать (уроки прорицания Гермиона по логике и из принципа не брала в счёт). Чем больше думаешь о грядущем, тем становится волнительнее. Но не проще ли, не лучше просто жить моментом? Да, жизнь — не сборник мотивационных цитат про ценность каждой секунды и прочей банальной ванильности, но все эти высказывания все же имеют смысл. И если она может любить и быть счастливой сейчас, то может надеяться на это и в будущем. Вся жизнь впереди, все и правда успеется и узнается. Грейнджер опустила полный нежности взгляд на Пэнси, сменившую карандаш в руке на сигарету. Она помнит ее в сентябре: опустошённая, потерянная, старающаяся всеми силами скрыть свои слабости. Помнит ее порезы, шрамы и слёзы. Она стала другой, и это видно невооружённым глазом. Они обе изменились и изменили друг друга. Представляла ли сентябрьская Гермиона, что именно эту девушку она будет любить с такой силой и пылкостью? Нет, конечно, кто вообще мог об этом помыслить. Ещё одно доказательство того, что течение жизни скрыто от нас всех туманом неизвестности. — Как там Рон, кстати? — вдруг спросила Пэнси. — По словам Гарри, он ещё не начал говорить. — Любовь не только ослепляет, но и лишает дара речи всех вокруг, — она усмехнулась своей фирменной усмешкой. До чего же харизматична, Мерлин помилуй! «Что ж, в одном Дамблдор был точно прав, — заключила Гермиона. — Любовь — самая сильная магия.»