grapefruit.

колокольный звон. высокое ослепительно-белое небо. мороз цепляющий тонкими острыми коготками кожу щёк. снежинки все сыпятся и сыпятся. цепляются за волосы, пальцы, ресницы. все продолжает звенеть. снег шуршит под ногами. дженни переступает с одной на другую. щурится от яркого света. грудь переполнена необъяснимой радостью и детским восторгом. все так хорошо, так спокойно. хлопья в руках не тают, а наседают пышной шапкой. мелкие кристаллы блестят и мерцают на солнце. легкий ветер треплет их и немного рассыпает. снегопад не прекращается. все сыпет и сыпет. будто вся земля вскоре будет погребена под сугробами, но девушка не чувствует и толики тревоги. звон. она пытается снова перебрать ногами, но ощущает только, как они скользят по простыням. она пробует снова и снова. свет растворяется в темноте под веками. ким уже точно понимает, что происходящее сон, но пытается воспроизвести продолжение в голове. она замирает без движений, чтобы дать себе погрузиться обратно, но картинка остаётся статичной лишь как отрывок воспоминаний. дженни давно не снились такие реалистичные сны. она несколько лет не видела снега. постельное белье пахнет хлоркой. подушка гораздо тверже той, на которой девушка привыкла просыпаться. в голове постепенно восстанавливается хронология событий, и ким боится, что это тоже было частью сна. реалистичного и счастливого. она крепче обнимает подушку, лёжа на боку и подтянув колени к животу. медленно разлепляя глаза и моргая, дженни видит лишь голубые обои. кровать с одной стороны придвинута к стене. взглядом вверх к белому плинтусу и потолку. слышится приглушенное разноголосое пение птиц. утренние горячие лучи скользят по стенам. девушка проводит ладонью по лицу, чтобы лучше прийти в себя, и наконец ложится на спину. слева от себя она чувствует чужое присутствие. в голове болезненная тяжесть из-за похмелья. лицо наверняка опухло. комнатка небольшая. двухспальная кровать занимает почти все пространство. она задвинута в угол, в одном шаге от неё окно. деревянное. с мелкой раскладкой, отделанной дощечками с потрескавшейся белой краской. на подоконнике пальма с больными листьями. рама поднимается вся целиком, а не открывается створками. розэ отворила небольшую щель снизу, чтобы, просунув руку, стряхивать пепел. в воздухе витает запах дыма с еле уловимым сливочным послевкусием. дженни кутается в пустой пододеяльник, чтобы скрыть своё тело в одном белье. пак надела лишь серые хлопковые трусы. ноги у неё очень длинные. загорелые. бёдра узкие. с плавным изгибом на внутренней стороне. зелёные вены под тонкой кожей за коленками. щиколотки тоже очень тонкие. изящные. можно точно обхватить пальцами одной руки. блондинка стоит, согнувшись, во всей своей неземной красоте. волосы ещё более растрепанные, чем обычно. грудь висит из-за позы. локти на подоконнике. короткая сигарета между пальцев. она чешет спину, ещё пару раз затягивается, выпуская струи белого дыма между губ, а потом выпрямляется. бросает окурок в разбитую пепельницу. у неё отколот значительный такой угол. потягивается, щёлкает лопатками и наконец оборачивается. и дженни видит ее лицо с тенями под глазами, бледными губами и сведёнными к переносице бровями. не спала всю ночь наверное. ким сама провалилась на пару часов всего, потому что сюда они пришли из гостиной уже когда окончательно рассвело. часа в четыре. — сигареты меня убивают, — голос у розэ хриплый-хриплый, она ложится на свою половину кровати, подпихнув под голову скомканную подушку с наполовину сползшей наволочкой. — ты не спала? — тихо спрашивает дженни. — только встала, — ким знает, что она врет. от неё пахнет таблетками. видимо, страдает бессонницей. — сколько времени? — голос дженни наверное звучит очень плохо. она видит на пальцах пыль туши. вчера не умылась. — почти шесть, — спокойно отвечает пак, и они продолжают лежать в тишине. птицы за окном не умолкают, белые занавески мерно колышутся. в комнате раздаются лишь тихие дыхания, и где-то капает кран. блондинка устраивается поудобнее, закинув ногу на ногу. она смотрит перед собой и о чём-то думает. дженни следит глазами за каждым ее еле заметным телодвижением. за тем, как солнечные лучи скользят по ее блестящей коже. наверное история эта не очень красивая, потому что чешуйки так сияют лишь от обезвоживания, но смотрится потрясающе. все в ней полубожественное для дженни. особенно этот сиреневый венец засосов на тазобедренных косточках. ким вчера была старательной девочкой и хорошо училась. посеченные блондинистые волосы сияют словно нимб в ярких утренних лучах. девушка рядом с дженни ангелоподобна и пахнет золотом. на расстоянии вытянутой руки, но такая бесконечно недосягаемая. далекая. как звёзды. хочется лечь на ее грудь. очень крепко обнять. нюхать ее шею. спросить какую-нибудь чушь, типа того, какие ее любимые цветы. ким бы ей их принесла. к этим узким ступням с сетью вен. к выразительным коленям. к впалому животу и расслабленным соскам. к тому, как полуприкрыты глаза розэ. к тому как она водит по своему телу кончиками пальцев левой руки. как давно ким не просыпалась с кем-то в одной постели? последний раз это наверное было у родителей, когда они поссорились, и мама пришла к ней, чтобы не спать со своим мужем. на старой полуторке в бывшей комнате дженни, она обняла дочь со спины и горячо дышала в шею. было жарко, но отодвинуться казалось будет приравняно в глубокому оскорблению. поэтому девушка продолжала лежать без движения, чтобы мама поскорее уснула, и можно было хотя бы лечь на спину. сейчас засыпать не хочется. голова очень тяжелая, а во рту отвратительный вкус. хочется пить, в туалет, но больше всего — смотреть на розэ. ее наверняка раздражает этот вездесущий заискивающий взгляд, всюду следующий за ней в лице ким. дженни чешет нос, поджимает колени ещё ближе к животу и из волн наволочки моргает пак своими сонными глазами. раз-два. тайное послание. блондинка улыбается. глазами, зубами, даже пальцами, которые сгибает, чтобы подпереть ими голову и развернуться корпусом к ким. все в ней такое надёжно-покровительское, безопасное, тёплое, горькое. — сколько тебе лет? — спрашивает дженни, она медленно ползёт рукой под пододеяльником, чтобы достигнуть горячего тела розэ. — двадцать четыре, — она ловит пальцы ким быстрее, чем она успевает настигнуть ими дуг рёбер. — ах, — в глазах той вспыхивают неведомые прежде искры. на самом дне сузившихся от яркого солнечного света зрачков, — значит, я твоя онни. — я не очень привыкла ко всем этим корейским бзикам с возрастом, — пак медленно разворачивает мягкие бледные пальцы дженни, раскрывая чуть розовую ладонь, — все, что я помню о жизни в корее до переезда, это фонтаны из окна старой квартиры. они всегда выключались в одно время рано утром. я просыпалась, пододвигала стул к окну, следила за стрелками часов. я тогда не знала различий между минутной и часовой, и каждый раз, когда любая из них была у галки, — она улыбается, — римской пятёрки, у меня сердце замирало. мне года три-четыре было, а воспоминание такое яркое. единственное. — куда вы переехали? — осторожно интересуется дженни. — в тулузу, — говорит розэ спустя какое-то время, будто поразмышляв стоит ли вообще об этом говорить. — там, где все розовое? — младшая на это странно фыркает, продолжая играть с кистью руки ким. — нет-нет, конечно, нет. только центр. я жила на левом берегу, в мирайе. там все далеко не розовое, — она замолкает снова. ей очевидно не хочется все вываливать, но слишком подробно уже было начало, чтобы все сейчас скомкать. — подумать только, через весь континент. я всегда мечтала побывать во франции, — дженни такие подробности жизни пак будоражат. она и предположить не могла. сколько всего ещё таит в себе эта девушка? — туда наверное классно приезжать туристкой, но не на постоянке, — язык блондинки как-то ухабисто заплетается. будто все ее естество противиться простым душевным разговорам. ким тоже подобного не фанатка, но разве может она упустить шанс узнать больше о младшей? ни за что, — до того, как я окончательно рассорилась с матерью, было вполне нормально. мы снимали хорошенькую студию с балконом и моей школой буквально напротив. потом… я начала знакомиться с новыми людьми. почувствовала себя очень взрослой. я не позволяла никому ущемлять мою честь и важность. мама, — она замолкает, — она возможно даже имела на это право, но мы друг друга не простили. я потом жила во всяких бараках у друзей. тогда и начался мой личный ад на земле. — ты поэтому вернулась сюда? — дженни комкает пододеяльник между ног, пытаясь удержать нить повествования розэ на нужной волне. — не совсем поэтому. это было не так быстро, как я рассказываю. я типа все вываливаю, как сухие факты, будто я так легко через это прошла, но это было абсолютно не так. абсолютно. это было отвратительно, — тон ее голоса остаётся спокойным, пока она продолжает рассказывать, но в глазах мелькает что-то серо-коричневое близкое к болезненному отвращению, — очень долго, жестоко, гадко, страшно. хотя сомневаюсь, что у меня тогда было хоть какое-то подобие инстинкта самосохранения. умер один мой друг, и я решила вернуться. изначально, мы с мамой переехали из-за развода с отцом, — уточняет она то, что не сказала в начале, — он долго тут тоже не протянул. я сейчас вступаю типа в права наследования и все такое. — это все так… — старшая пытается подобрать какие-то верные слова. — я не прошу какого-то понимания или сострадания, — розэ садится на кровати, сложив ноги по-турецки, — это все трудно воспринимать. сейчас у меня все нормально. я типа даже человек. живу по-человечески. пью витаминки, работаю, убираюсь, — в ее голосе сквозит какая-то безнадёжная ирония, — ты сейчас так выглядишь, — она берет лицо ким в ладонь, чтобы смахнуть большим пальцем размазанную тушь, — героиновый шик какой-то, дженни-я, — и опять улыбается. старшая на это только фыркает и утыкается лицом в подушку, чтобы скрыть последствия соджу и всего двух часов сна. ей хочется спрятаться от прямого взгляда пак, который она так долго жаждала ощутить на себе. блондинка продолжает что-то бормотать себе под нос, гладит теперь ее по мягким, очень узким плечам. легко щёлкает лямкой чёрного бра. обводит позвонки, лопатки, все выпирающие кости. зачаровывает. либо чтобы снова уснула, либо чтобы забыла все только что сказанное. дышать в наволочку становится тяжело и жарко. дженни чувствует, как с неё стягивают покрывало, обнажают спину и ноги. розэ встаёт. опять стучит тумбочками и коробками. достаёт что-то из своего платяного комода. толстый чёрный ремень. ким замечает его лишь на миллисекунду, когда чуть приподнимает голову. младшая сначала садится прямо на ее спину, потом бережно ведёт кончиками пальцев от плечей до кистей рук, а затем довольно сильным движением выпрямляет их над головой дженни. толстая кожа ремня плотно окольцовывает запястья. шея затекает и ким не может смотреть на то, как ее связывают слишком долго. она обратно утыкается лицом в подушку и слышит лишь звон пряжки. кровь начинает шуметь в ушах. сердце стучит все отчётливее. довольная своим творением пак снова оглаживает бледные изящные руки старшей. ее пальцы так очаровательно беспомощно дрожат. на тыльных сторонах ладоней проявляются вены. ее дыхание становится все более слышимым и сбитым. сладкая. розэ закусывает нижнюю губу, короткими ногтями проводит по коже головы дженни, чтобы чуть пригладить волосы. та все ещё противится, не поднимая головы от подушки. там наверное невероятно душно. узкая спина, талия, отчётливые ямки венеры. младшая кружит по всему, что видит, пальцами. девушка под ней дрожит толи потому что ей щекотно, толи потому что ей недостаточно. пак берётся ладонями за бока. сжимает их с обеих сторон. держать практически все тело, вот так, в одном обхвате, приятно. пальцы немного оглаживают и поджавшийся живот. дженни все же поворачивает голову, чтобы вдохнуть. свет после абсолютной темноты режет глаза. дыхание получается уж слишком громким. рванным. розэ спускается ниже, чуть шлепает по ягодницам, обводит бёдра. смотрит. мягкая, нежная, разведённое водой молоко с всего лишь каплей крови. тело старшей постепенно покрывается розовыми пятнами. от жары, возбуждения или силы касаний. розовеет. — приподнимите свою очаровательную задницу, — дженни сначала не слушается, но ее легко шлепают по боку бёдра, — давай, девочка, — тихо мыча, ким все же сгибает ноги, выгибается в спине и подаётся бёдрами назад, — вот, умница. розэ уже своими руками заставляет ее полностью опереться на колени. довольно водит ладонями по плавным изгибам. у старшей даже кожа клубничная. на бледных бёдрах россыпь розовых мелких крапинок, а ещё она дрожит. предвкушающе, мягко, сладко. ерзает наверху скованными руками и грудью о простынь. блондинка становится на колени. оглаживает от спины до задницы и обратно. все линии такие округлые, вкусные, нежные. у дженни мерцания разноцветные перед глазами, заворачивающиеся металлические спирали, оглушительный белый шум — розэ обводит пальцем ее выдающиеся половые губы сквозь тонкую ткань белья. не давит. просто касается. похлопывает. надевает перчатки с характерным звуком щёлкающей резины. кусает за правое бедро один раз, а когда старшая под ней дергается, давит на лопатки и не даёт разогнуться. дженни бы глоток воды или хотя бы просто поссать, но у нее все чувства сейчас вообще на другую волну настроены. на хаотичные, горячие, осязаемые вибрации пак розэ. щелчок крышки смазки. химозный запах вишни. хоть не банана, ким от него воротит. один ее бывший партнёр был буквально одержим этим ароматом, а когда трахаешься в аккомпанемент с каким-то запахом ещё и с чувствительностью дженни, то вообще его потом не воспринимаешь как за что-то не тошнотворное. розэ входит быстро, неожиданно, одним гладким слитым движением. глубоко. она как-то так заворачивает оставшиеся пальцы в кулак, что они скользят даже дальше чем костяшки. ким стонет несдержанно. пытается ухватиться хоть за что-то пальцами, но ремень не даёт ей этого сделать. разве что взять себя саму за руку или вцепиться в один из столбов изголовья. и она хватается, будто ее пытаются с кровати стащить и чуть ли не кричит от ощущения наполненности. кисти колет от недостатка поступаемся крови, они немеют. дженни как никогда все равно. ноги сами собой разъезжаются, но пак уверенно подбивает их коленям. заставляет выстоять до конца. держаться. возможно, ей просто нравится вид этих бёдер. до одержимости. она вводит и вводит пальцы. неестественная смазка начинает громко щёлкающе хлюпать, сбиваться в мелкую пузыристую пену и ползти мягкими подтеками вниз по ногам старшей. та начинает дрожать ещё сильнее из-за щекотных ощущений. ёрзает заметнее, захлёбывается запахом вишни и своей горькой слюной. на дне живота словно стеклянных шар раздувается горячее возбуждение. оно растягивается, плавится, давит на органы малого таза. неужели. дженни чувствует, как чешущееся ощущение смазки превращается во что-то другое, гораздо более яркое. — розэ, — стонет дженни. она ощущает, что вот-вот все закончится. возможно не так, как обычно. она утыкается лицом в простыню, стискивая ткань между зубов, чтобы хоть как-то удержать ощущение, чтобы ни о чем не думать, но она не может. она не может, — все-все, — шепчет она, когда ощущает, что толчки больше не приносят ей удовольствия. ничего, кроме смущения от происходящего. блондинка падает на кровать рядом с ней. с правой стороны. старшая боится поднять голову. они лежат в тишине. пак громко думает о чем-то своём. только как всегда ей понятном. ее мысли бликами светами ползают по телу дженни, пока она от нечего делать скользит взглядом. сердце ким колотится как сумашедшее, воздуха не хватает, это предоргазменное состояние было таким сильным. прежде незнакомым. она поворачивает голову и оказывается лицом к лицу с младшей. у людей нет инстинктов, но в этот момент у старшей появляются самые пресловутые млекопитающих. если животное поднести мордой к поверхности воды, все процессы в его организме автоматически замедлятся. даже если обычно озеро вызывает в нем страх, когда он будет носом в миллиметре от него, он почувствует лишь бесконечное успокоение. отражение, рябь воды, прохлада. глубина. дженни чувствует, как ее сердце начинает биться медленнее, будто перестаёт работать вовсе, дыхание также становится размеренным и поверхностным. она оказывается лицом к лицу со своими главными страхом и манией и не испытывает ничего, кроме дзена. умиротворения. безопасности. спокойствия. все замедляется. словно раскадровку девушка видит, как розэ моргает. она не знает, сколько времени проходит так. — не спать, не спать, — оглушительно громко в установившейся атмосфере произносит пак, — тебе ещё на работу сегодня, — она садится, — ну же, — ей приходится наклониться снова и, кое-как прижав старшую к себе, приподнять, — давай, мадемуазель. дженни не хочет больше пользоваться чужой добротой и встаёт сама. сползает с кровати. на ногах удерживаться сложно, их все ещё берет мелкая дрожь. она сначала даже забывает о том, что не одета. и только, когда осознание ударяет в голову, быстрым шагом бросается в гостиную за одеждой. ее отражение мельком появляется в настенном зеркале пак в полный рост, что ким хочется поскорее забыть. она натягивает холодные джинсы и топ. розэ уходит на кухню. шумит там водой. время на телефоне — почти семь утра. по своему расписанию она уже ужасно отклоняется. нужно будет помыться, накрасится, выбрать одежду. кошмар. дженни начинает суетиться. ее привычная рутина так мерзко, словно деготь, вклинилась в ее настоящее. в возможно самую счастливую ночь, что она переживала. реальная жизнь отравляет. сразу начинает тошнить. девушка вспоминает о том, что хотела в туалет и интуитивно выбирает дверь. угадывает. на самом деле, ванная и унитаз в одной комнате, поэтому ошибиться было сложно. комнат мало. розэ входит без стука. конечно, это ведь ее квартира, и она даже не знала, что дженни здесь, но ее кажется ничего не смущает. она открывает шкафчик за зеркалом и что-то ищет. ким становится легче. она быстро натягивает джинсы и нажимает на смыв. они больше не говорят. разговаривать вообще становится странно. старшая сейчас поедет на работу. у дженни есть жизнь, и она отвратительная на фоне часов, проведённых с пак. она просто омерзительная. бесполезная, глупая, пресная. может, спросить номер? это уж точно будет по-идиотски. хотя бы воды? иди уже отсюда. ким выходит из ванной. поправляет волосы перед зеркалом в прихожей, хотя там уже ничего не исправить. в голове рождается больная мысль. она очень беспокоит и ноет. как ссадина. оставить кошелёк. можно было бы конечно и резинку для волос, но возвращаться за ней было бы как-то несерьезно. нелепо. розэ выходит в коридор. она выглядит так, будто ее отвлекают от каких-то чрезвычайно важных дел. от ее игривой разговорчивости не остаётся и следа. она подпирает плечом дверной косяк несколько секунд, потом скользит мимо. снова заходит в кухню и снова возвращается. пахнет кофе. дженни засовывает кошелёк в задний карман. ее здесь никто больше не ждёт, видимо. хочется обнять розэ. за плечи. она надела рубашку на голое тело. замечательную электрически-синюю рубашку с изображением китайского дракона. у неё одной пуговицы не хватает и у подола она в нескольких местах прожжена сигаретой. дженни теперь знает. розэ ее теперь знает тоже. они продолжают молчать. младшая закуривает. прямо в квартире. сигареты ее убивают. она так сказала. ким собирает все свои вещи. их немного. все под счёт. ничего не забыть ненароком. когда старшая выглядит полностью собранной, пак открывает для неё дверь. у дженни секунда вцепиться в ее плечи, уткнуться лицом в шею, обнять, поцеловать. она роняет сдавленное «пока», которое кажется так и остаётся не услышанным. у неё перед глазами чужие стоптанные кеды, в которые она уперлась взглядом перед тем, как выйти и запах кофе. куда ей теперь идти? зачем ей вообще куда-то идти? такой острый контраст между той, кто пришла сюда, и той, кто отсюда уходит. ее зовут дженни ким. она работает в страховой компании. ей двадцать пять лет. ее самая близкая подруга это мама. она живет в городе осан. она козерог. ей хочется плакать. девушка чувствует себя потерянной. она будто не может найти дорогу обратно. где ее дом? она петляет по району без возможности выбраться и возвращаясь всегда к одном и тому же дому, хотя и не поворачивает в одну сторону более трёх раз. сегодня дженни точно опоздает на работу, потому что впервые за всю свою жизнь она задумалась над тем, зачем вообще туда ходит.