grapefruit.

связь с матерью очень важна для девочек. ее отношение к миру и людям формируется благодаря ней. первый пример взаимодействия, общения, личности. вроде бы зрелой и осознанной. место безопасности. где вас всегда примут и поддержат, какой бы степени гнусности поступок вы не совершили. самые большие прощения и благословения и самые страшные проклятия и кары. ведь если даже родная мать отворачивается от вас, что же вы за моральный урод. ядерная смесь любви и страха разочаровать наверное и даруют такие привязанность и зависимость. та, кто породила тебя, буквально воссоздала из ничего твою жизнь. удивительно и волшебно с одной стороны. с другой это довольно странное явление. заставлять любить себя то, что ты создаёшь. прививать ему уважение. нужно же ещё в это время и полноценную личность создать. все ведь идёт из детства. дженни любит свою маму. довольно сильно. довольно. так, как следует быть привязанной к матери в ее возрасте. слушать, не перебивая, созваниваться минимум через день; брать все закуски, что она даёт с собой, даже если в холодильнике прокисли две прошлое банки, и делать вид, что прислушиваешься к бесконечным советам. мама ведь знает, как лучше. дженни никогда не была сложным, строптивым подростком. она все принимала с каким-то безразлично-смиренным повиновением. и причиной этой покорность не были беспрекословное уважение и вера в авторитет матери, а просто отсутствие собственных желаний. за либеральностью ким всегда скрывалось тотальное безразличие. даже если ей начинало что-то нравиться, она никогда не чувствовала в себе достаточного интереса, чтобы стремиться погрузиться в это или заполучить. мама говорила «дженни, учись усерднее», и дженни усерднее медленнее шла со школы, чтобы создать видимость часового корпения над домашним заданием. мама говорила «дженни, не забивай голову мальчиками», и дженни просто продолжала игнорировать навязчивые приглашения поесть мороженого на выходных. около года назад мама сказала «дженни, тебе нужно купить машину», и дженни раз в пару месяцев делает вид, что расстроена тем, что не получила премию и откладывать на авто не получается. она знала с самого начала, что все будет так, как скажет мама. если бы в ким было хоть немного больше жажды жить, если бы ее могло увлечь хоть что-то, ее существование было бы совершенно другим. а она будто вечно не в то время и не в том месте. и у всех вокруг предназначения и мечты, а она после работы едет к маме, зная, что ее там ждёт, но не испытывая абсолютно никакой радости. автобус, удушающий запах перегара от деда, сидящего на переднем сидении, закатные лучи, стучащие по окнам, и потная кожа между ляжками закинутых друг на друга ног. большое количество внешних раздражающих факторов не даёт уйти глубоко в себя, девушку это злит. внутри неё будто слишком много всего, чтобы она могла позволить себе жить обыкновенной мирской жизнью и печься о чем-то пресловутом и временном. у неё есть больше, чем у них, она сильнее ощущает своё тело, но в мерилах человечества она неуспешная и старородящая. общество с его культом успеха, почему-то не берет в расчёт, что все индивидуальны и не все заинтересованы в бесконечном перечне того, что принято называть самореализацией. что для каждого идеал это что-то своё, что продуктивность понятие относительное, как и темп роста, как и потребности. ким это понимает, но не может уклониться от натиска внутреннего недовольства собой, просто потому что изо всех щелей только и болтают о правильной жизни. о жизни, которой она никогда не жила, и которой жить никогда не будет. ворота малханского ботанического сада. аккуратные сосенки, ровные дорожки, всякие ядовитые цветы. нужно будет обязательно туда заглянуть. дженни нравятся природные запахи. они всегда восстанавливают баланс и пополняют внутренние ресурсы. механический голос диспетчера объявляет название остановки. ким на следующей. двери с шипением закрываются, какая-то грузная женщина все никак не может протиснуться между рядов с полными руками цветастых пакетов и кошельком наперевес. дженни отворачивается к окну, чтобы не наблюдать за ее мучениями. статичная картинка оживает, и за окном вновь начинают мелькать улицы. облаков очень мало, они будто с неохотой и превозмогающей ленью плывут по небу, даже не стараясь загородить солнце. их бока все усыпаны драгоценным сиянием, и девушка может быть даже сфотографировала их, если бы у неё хоть иногда возникало желание пересматривать фотографии в своей галереи. там, как правило, таблицы по работе, уродливо расставленные машины на парковке из чата с жилищной управляющей компанией, бесполезные скриншоты. ничего из того, что хочется видеть снова и снова. легкий ветер сушит испарину на коже, когда дженни вырывается на свежий воздух. она глубоко вдыхает, и немного потеряно осматривается по сторонам, будто не знает, куда ей идти. такая вот секундная дезориентация при смене локации. наконец собравшись, девушка двигается в нужном ей направлении. вдоль дороги и ларька, где она любила покупать сладости в детстве, мимо типовых многоэтажек, завернуть у парихмахерской и наконец узкий дворик дома ее родителей. первый подъезд. быстро окинув взглядом парковку, ким все поняла. этот ядерный синий уже режет ей глаза. номер квартиры, неприятная мелодия, голос мамы. говорит, что скоро спустится. правам дженни уже пять с лишним лет. и пусть было бы хоть двадцать пять, только бы ее не заставляли садиться за руль. управлять механической и металлической махиной весом в тонну, которая ещё и должна развивать скорость и следовать правилам, в окружении ещё десятков таких же. звучит как кошмар, но на самом деле лишь достижение науки. синяя хендай соната. видно, что подержанная и не из салона, но также видно, что ее старались представить в лучшем свете. мама стоит, подбоченившись, очевидно очень довольная тем, что в очередной раз решила все в жизни дженни. прикрыть рот рукой, будто скрывая неудержимый восторг, обойти со всех сторон, будто с другого бока может оказаться крыло пегаса, и крепко обнять маму, будто та исполнила мечту. она же старалась. она же считает, что это нужно ее дочери. ведь все, что она хочет — это лучшего для своего ребёнка. ничего кроме. и да, возможно ее понимания счастья очень близки с общепринятым. женщина начинает абсолютно отстранённый рассказ о первом взносе и о том, как им нахамила девушка в клиентской банка, когда они оформляли кредит, потому что она любит преуменьшать свои заслуги, хоть похвалы и благодарности все же ждёт. дженни ей все это предоставит, даже будет заинтересовано переспрашивать о каждый мелкой детали, лишь бы попозже услышать эти слова: — ну что ты, птичка, не хочешь прокатиться на своём новом автомобиле? — только не это. — да, конечно, — она не хочет. от мамы исходят светло-зелёные волны довольства и радости. они чуть хлопающие, пахнущие тыквой или чем-то таким же с оттенком пряности. она с интересом наблюдает за дженни, которая старается скрыть дрожь в руках. та оглядывает двор, будто убеждаясь, что другие автомобили не выезжают, а на самом деле бессознательно стараясь отыскать подмогу хоть откуда-то. любую причину, чтобы не тронуться с места. завести, еле попав ключом в зажигание, тормоз, сцепление, газ. дрожащий выдох. оно будто оживает под ней. пускает мелкую тряску по всему телу. ощущаются ее вибрации. девушка ненавидит, когда ее вестибулярный аппарат хоть немного затронут. когда положение неустойчиво на сто процентов. потому что даже эти колебания ощутимы. даже их достаточно, чтобы чувствовать себя паршиво. тошнота подкатывает к горлу. она не может. она не даст назад. не вырулит. не проедет и метра. отстегнуть заедающий от неровности рук или неисправности механизма ремень безопасности, судорожно дёрнуть за ручку. — сложно с непривычки? — лицо мамы теряет прежнюю естественную улыбку. в глазах скользит разочарование. — госпожа ан попросила срочно к ней прийти, потому что что-то с проводкой, — тараторит дженни. — пусть сама разберётся, вызовет специализированные службы, — женщина не унимается. — ее сейчас обманут или сделают что-то не так, — ким старается делать вид, что не может перестать любоваться своей машиной. — отец пригонит ее тебе во двор, как вернётся с работы, — коротко вздохнув, проговаривает мама, — но начинать как-то будет нужно. — еще раз большое спасибо, мамочка, — девушка крепко обнимает ее за плечи и чмокает в висок, — позвоню вечером. — может поедешь на машине? — спрашивает женщина. — будет сложно без навигатора, да и успею ещё на автобус через пять минут, — ким притопывает на месте, не специально выражая желание уйти отсюда. — смотри мне, дженни руби джейн, — женщина идёт к подъезду, — на выходных повезёшь меня на рынок. — обязательно, — ни за что на свете. *** презрение ко всему. безразличие. ведомость. пассивность. делайте, что хотите, потому что я не хочу ничего. клубы дыма. монотонные шумы. сухой кашель. кто эти люди? кто они мне? смешение пятен в одни неразборчивую тошнотворную кашу. много. много. всюду. и ничего. абсолютное перманентное ничего. по отношению к общему и к частному. она ведь так и не дала розэ объясниться. у неё в принципе не было шансов ничего сказать. как бы она нашла дженни? она наверное пыталась. может она ничего не помнит. что значат ее обсессии? что она делает сейчас? в месиве осколок стекла. вспарывается ладонь. кровь. тепло. что-то. трогает. до глубины естества. будто концентрация всего того, что когда-то должно было зацепить. оно сложилось в губительную необратимую силу. ей просто нельзя противостоять. потому что даже нормы морали, даже собственная гордость, даже все, что не возьми, меркнет по сравнению с желанием увидеть, потрогать. убедиться. волны же пропали в прошлый раз, может их вообще больше нет. может, дженни уже и испытала все, что можно. отвратительно должно быть от самой себя, но почему-то нет. вообще ничего. будто так и надо. так и правильно. ким ведь уже находила ее, значит и у неё был шанс. об этом думать не хочется, потому что расстраивает. потому что на столь сильное чувство накладывает такую радикально отрицательную окраску. ей просто нужно дать шанс извиниться. дженни жалкая. дженни ебаное посмешище. она никогда не может ничего сделать самостоятельно и любое своё решение по тысяче раз обсуждает с кем-то из своего скудного окружения. с этим даже стыдно идти. возможно, потому что ким знает ответ, знает, что ей скажут, и она с этим не согласна. возможно, потому что ей наконец хочется решить самой. она все с самого начала знала, и даже глупо ломать комедию и изображать душевные терзания и муки. она опять идёт туда, откуда ее выгнали. единственное место, куда хочется идти. ее там не ждут. ее единственная блажь — оказаться там в скорейшие сроки. именно блажь, как болезненное своенравие и нелепая причуда. как что-то неправильное и вредоносное. и все вокруг идёт рябью. расплывается, будто дженни пьяна. рассеиваются силуэты зданий, ускользает земля из-под ног, небо падает. будто дженни не существует, и ей от этого даже не грустно. это все равно ничего не изменило бы. она, как часть системы, как структурная единица. очень хочется сквозь все это. туда, где потеряли. ветер в волосах. девушка удерживает воздушную юбку легкого платья. она также невесома и несущественна. она знает, какое окно принадлежит розэ. она знает, где ее комнатное светило. ким звонит в домофон. не проскальзывает, не ищет обходных путей, не изворачивается. трубку снимают почти сразу. даже не спрашивают, кто это. может быть, знают, может быть, ждут кого-то другого. два пролёта. тот же песок на полу, та же перепачканная в разводах краски со стен потрескавшаяся плитка. высокий потолок, полумрак. поворот ключа. ждёт? видела? у дженни сбивается дыхание, ей хочется кричать. внезапно становится страшно. нельзя быть тихой. для обороны максимум связка ключей в сумке. песок в глаза можно кинуть, но пока его соскребёшь с пола. какая же пошлая комедия. — дженни? — и голос ее. ее голос. такой живой, такой полноводный, такой звучный, такой чудесный. в дженни вскипает злость. извергается наверное целый вулкан, потому что какого черта она снова она? со своими вибрациями, аурой, волнами. все на месте, абсолютно все при ней, как и всегда. и ким обволакивает это, укутывает в себе целиком и полностью, но невозможно стереть их последнюю встречу. она не сделает вид, что ничего не произошло. ее разрывает диссонанс из-за расслоения личности младшей. что такого с ней произошло в прошлый раз, что она посмела тронуть дженни. стоит сейчас, хлопает своими глазами, сложив руки на груди. и нет в ее позе враждебности или обособленности. только горечь и тепло. только квинтэссенция всей жадности до жизни старшей. дженни не помнит почему конкретно ударила. ей совершенно не свербило отомстить или покалечить. просто было слишком много всего. просто она никогда не дралась. она не знала этого вкуса, азарта, пламени. неожиданно, розэ не отвечает. она замирает с прижатой к плечу головой и наверное прикушенной щекой. в глазах стоит непонимание. удар ким был скорее каким-то нелепым и внезапным, чем болезненным и злобным. — почему ты не извинилась? почему не попыталась найти меня? — дженни прорывает. все ее тельце треморно трепещет. она выпучивает свои глаза, приоткрывает рот. будто злость может исходить от неё огненными стрелами, — ты чуть не убила меня. что с тобой произошло? — наверное слишком громко для подъезда панельного дома. — так мне все-таки не приснилось, — как-то разочаровано, но будто не слишком удивлено проговаривает пак, — я сильно навредила тебе? — не сахарная, не растаю, — ким не сладкая, она кислая до рези в языке и слезящихся глаз. она настолько кислая что пак розэ отплюётся очень не скоро, дженни влипнет в неё, всосётся, — что было тогда? — помешала таблетки с травой, словила галлюнов и паничку, — как-то поджав губы, отвечает пак. она слегка ёжится от прохладцы подъезда. мурашки бегут по ее смуглым плечам. она отклоняется назад корпусом. — что за таблетки? — будто из праздного любопытства интересуется дженни. — антидепрессанты, — коротко отвечают ей, и на такую тему наверное не принято задавать вопросы. хоть очень бы и хотелось, младшей от происходящего очевидно некомфортно, — ты хочешь зайти? — звучит в большей степени утвердительно. — если ты приглашаешь, — ким не может противостоять мягкости окутывающих ее ощущений. ей так приятно находится в этой атмосфере снова. они проходят в гостиную. розэ сразу же приземляется на диван, сев по-турецки и о чём-то усердно соображая. словно до неё только сейчас дошло, что она опять пустила дженни в свой дом. ким аккуратно присаживается рядом, и им даже не нужно ни о чем говорить. сквозь приоткрытое окно в комнату проникает подобие прохладного вечернего воздуха. на самом деле, он довольно тёплый, но хотя бы создаёт видимость какого-то движения и свежести. на столе разложены всякие чеки и квитанции. раскрученная ручка и грязный целлофановый мешок от какой-то еды с жидким соусом. пахнет утюгом, будто пак что-то не так давно гладила. дженни укладывает голову на спинку дивана. бегает глазами по фигуре младшей. по тому, как она обхватывает пальцами свои щиколотки и беспрестанно пялится в стену напротив. хорошая. пахнет еле слышно сигаретами. так спокойно. как дома. должно быть. как бы ким создать такой же уют у себя? поставить какой-нибудь необычный диван, как яркое пятно в интерьере, классический журнальный стол, набросать всякого мусора. а может, дело в том, что от каждой вещи здесь исходит приятная дрожащая аура одной конкретной обладательницы. — прости, что все так получилось, — не поворачивая головы, произносит розэ, — эта бренная оболочка так часто даёт сбои. — ты хотела бы существовать вне ее? — дженни почему-то впервые хочется поговорить с кем-то о чём-то большем, чем просто отстраненные будничные вопросы. о чём-то, что принадлежит ей и ее душе. — нормы морали и система меня тяготят, я хочу быть свободна от всего этого, — голос ее чуть приглушен сейчас. свет не включён, поэтому сумерки отзываются полумраком в комнате. — как бы тогда существовала твоя душа и интеллект? — дженни устраивается поудобнее, оперевшись спиной о подлокотник. — вне материи. где-то в космосе. между звёзд. моталась бы как-то, думала о вечном, — эти мысли наверное делают жизнь младшей немного проще. — как бы не были плохи наше существование, оболочка и условия, это все, что мы имеем. человеческий разум такой же продукт научно-технического процесса. мы можем думать только потому что нас научили. на системе держится буквально все. в хаосе не смогли бы родиться мысли о вселенной и теории о вечности. зачем думать о ней, если ты не знаешь, что значит умереть в один день? — ким чувствует себя уверенно, когда говорит. наверное, потому что знает, что ее внимательно слушают, — жизнь нельзя перетерпеть. лучше уже не будет. нужно уметь принимать, что имеешь и не недооценивать себя, как человека. мы первородное, мы и высшее. я верю в свящённую силу человеческого разума. — созданная система только убивает мозги. она поражает индивидуальность и уничтожает гениев. все, что она может это создавать идентичные копии. нет пространства, нет возможности, — розэ разворачивается к ней, — стоит мне сказать что-то, выходящее за рамки человеческого познания, как меня сочтут сумасшедшей. почему я должна придерживаться какой-то морали? почему я не могу распоряжаться своей оболочкой, как мне вздумается? почему я должна верить во все, что они говорят? — мораль и уважение чужих границ это лишь компонент системы. то, что даёт ей функционировать экологично. да, определенные недостатки конечно есть, но у каждого процесса есть расходный материал. мир жесток и уродлив, но это не значит, что нельзя осознавать важность и ценность других людей. то, что-то кто-то сказал, что аморальность и чёрный юмор это нормально, имел такую возможность только потому что система научила его говорить. без неё и общего человеческого опыта мы ничто. за нашу короткую жизнь невозможно возродить все, что было создано тысячелетиями, — дженни чувствует, как начинают потеть ладони от того, как ярко она выражается в своей пламенной речи. у неё появилась возможности высказываться. она может с кем-то поделиться без глупых вежливых ужимок и чуши вроде «не хочу тебя обидеть, но…» и «а ты как считаешь?», — пользуешься, давай что-то взамен. в этом случае будь здоровым членом общества. — а если я не специально не здоровая? — как-то зло интересуется пак. — гуманность. вот что также важно. система сделает все, чтобы не дать тебе причинить себе вред и показать ценность жизни, — у ким пересыхает во рту. она всегда так боялась публичных выступлений, но тут ведь выключен свет. — ты говоришь об утопии, — младшая кажется уже более убеждённой, но будто специально пытается добавить в звучание своего голоса усмешку. — я говорю о том, что есть у тебя и у меня. о нашей жизни. и другой такой уже не будет, это наш единственный шанс. одна попытка. так какой смысл ее ненавидеть? — это точно говорит дженни ким? та самая безразличная ко всему и абсолютно безынициативная девушка. она? не смешите. — я подумаю, — соглашается розэ, — ты хорошо сказала. я не ожидала услышать нечто подобное от тебя. хотя я просто наверное тебя мало знаю. — я сама не ожидала. во мне нет ничего интересного, на самом деле. я редко говорю, — уже тише отвечает старшая. — довольно складно получается, — и розэ смеётся, — останешься? — ну не знаю, — заминается ким. — просто спать, — спокойно говорит младшая, и дженни кивает. она чувствует себя немного измотанной произошедшим сегодня. начиная тем, что она ударила розэ, и заканчивая их странной дискуссией о смысле бытия. о чем бы они не говорили, девушка рада, что у неё снова есть возможность слышать голос пак, сидеть на ее диване и просто существовать в ее жизни. являться частью ее молодости и единственной попытки. тёплая вода наконец появилась в этой квартире. хоть и душ работает с перебоями из-за неисправности смесителя. струи скользят по телу дженни. она старается не смазать макияж. конечно, не смытый он на ночь ещё отзовётся ей проблемами с кожей, но пусть лучше так, чем предстать перед кем-то не накрашенной. девушка выкручивает кран, перекрывая потоки воды, и обтирается небольшим вафельным полотенцем. младшая должна была заварить для них рамен. когда ким выходит из ванной, розэ зовёт ее в спальню. они почему-то будут есть там. в комнате распахнуты окна. немного пахнет жженым табаком и острыми специями. дженни делает глоток из бутылки швепса. как всегда горький, а ещё стоит здесь наверное невесть сколько, потому что все газы уже вышли. мокрые кончики волос неприятно холодят спину, открытую майкой, девушка надела всю свою одежду обратно. розэ возвращается с каким-то пушистым свёртком. она разворачиваем махровый халат. совсем новый. он пахнет синтетикой и магазином. идеально белый и с мягким гладким ворсом. халат давно лежал у пак, но всегда было жалко его носить. марать о не вымываемую грязь этой квартирки. он ждал какого-то особенного случая. лучшей жизни. сейчас он покоится на плечах отнекивающейся дженни. младшая без слов кутает ее в капюшон и завязывает пояс. макияж все-так немного потек, оставив бледные следы на нижнем веке. розэ ничего не говорит. она просто даёт горячую коробку и палочки. на кровати устроиться довольно сложно. старшая чуть не проливает бульон на простыни несколько раз, но наконец расчищает себе место между подушек и приступает к еде. — ты что-то не очень хвалишь, но соус я делаю сама, — как бы между прочим говорит пак. в ее глазах есть какие-то хитрые искры, — я с ним даже салфетку готова съесть, и он не очень острый. — я чувствую кари, имбирь, мирин, — чуть погоняв по языку, начинает перечислять дженни. — ни хера себе, — удивлено вскидывает брови пак, — это секретный рецепт. ты не можешь знать. — устричный соус, — произносит ким, и младшая довольно улыбается. — а вот и нет, — она подбирает палочками лапшу и кладёт в рот. дженни знает, что там его нет, а только еще чеснок, кетчуп и соевый соус, но она же не может раскрывать кулинарную тайну. розэ же так довольна собой. ночник слабо освещает небольшую комнату. коробки от рамена остаются на тумбочке. за окном шумят проезжающие машины и людские голоса. дженни спокойно лежит на груди пак, которая ее обнимает. и ей так хорошо и безопасно. будто медитация. будто вселенная правда ее услышала. в халате немного жарко, но как она посмеет его снять. она много говорила о морали сегодня, но насколько это этично лежать на груди своей потенциальной убийцы. зная, какой она может быть — приходить к ней снова. возвращаться к ней. искать в ней пристанище. дом. мягкие вибрации, пробирающие до самой глубины сердца. до его хрупкого звенящего зачатка. до ядра всех внутренностей. ловить тёплое дыхание в волосах. слышать, как урчит живот от жирной пищи. секретного соуса. ким все же не упускает возможности пошутить. розэ стискивает руки сильнее. пытается сохранить серьёзность тона голоса и заглянуть в мягко улыбающееся лицо. старшей так нравится играть. такая ненавязчивая конкурентная атмосфера. спорить о ерунде, к которой не будет единственно истинного ответа. — у меня теперь есть машина, — рассказывает дженни, хотя сама предпочла бы этом не вспоминать. — покатаешь? — старшая чуть ёрзает головой на груди пак, когда наконец поворачивается на подушке так, чтобы видеть профиль дженни. — не знаю по карману ли вам такое удовольствие, как я в качестве личной водительницы, — ким часто моргает. — я так долго избегала этих микрозаймов с шестьсот процентов годовых, но кажется этот день настал, — старшая смеётся, розэ смотрит на то, как ее губы покраснели и припухли от острого соуса, — можно я тебя сфотографирую? — да, конечно, если хочешь, — дженни как-то подбирается, когда пак выскальзывает из-под неё, чтобы взять телефон. у неё какая-то старая модель непонятной марки, — вспышка, — пищит дженни, когда ее уже ослепили. — а как я по-твоему должна сфотографировать тебя в темноте? — блондинка усаживается на колени, чтобы снимать сверху. — тогда я буду с закрытыми глазами, — старшая пытается принять какую-то одновременно симпатичную и естественную позу. — и с закрытым ртом, пожалуйста, потому что на первой фотке ты не очень получилась, — дженни хочет высказать все, что думает, но решает оставить это на попозже, когда эта фотосессия будет закончена. — рот ей мой не нравится. обнаглела, — ким пытается прикрыть и лицо капюшоном халата, пока розэ ставит телефон на зарядку. — хороший рот, болтливый, — младшая ложится обратно, обнимая ким со спины. — ты правда меня абсолютно не знаешь, — дженни думает о том, чтобы отодвинуть пак, но все же пригревается в чужих руках.