Подчиняйся мне

      — Так что со мной не так? — взволнованно спрашиваю у Эдриана, когда мы едем в автомобиле. Он улавливает тревогу в моём голосе и, не глядя на меня и улыбаясь, отвечает:       — Дома, Андреа, — его спокойный голос заставляет меня немного расслабиться. Он ведёт машину, не отрывая глаз от дороги, и продолжает, — я сказал, что отвечу на все твои вопросы — дома.       — Но я хочу знать сейчас! — я ощущаю в душе поднимающийся ураган из нетерпения и недовольства: «Мне нужны ответы, и я не хочу больше ждать».       Эдриан лишь на миг поворачивает голову, бросая на меня укоризненный взгляд. В нём читается холодная строгость, и от этого слова в моём горле застревают, так и не найдя дальнейшего выхода. Единственного взгляда хватает, чтобы понять его без слов и умолкнуть. Внутри всё кипит от возмущения, но я сдерживаю себя, выказывая напускное безразличие. Из лёгких нервным порывом выходят остатки воздуха, медленно, протяжно, словно испуская последний дух. Я поджимаю губы в тонкую линию, отворачиваюсь к окну, пытаясь унять своё разрастающееся волнение. Навязчивые мысли рвутся в мою голову нескончаемым потоком, любое из предположений вполне логичное: «Чему я удивлюсь — я Цербер, дьявольское порождение ада. Во мне априори не может быть добра. Но ведь оно есть, я знаю это». Догадки и слова, сказанные о цветке, острыми когтями терзают мою душу, побуждая к внутренним пыткам.       В следующее мгновение я чувствую на своей руке застывшее, нежное прикосновение горячих пальцев. Эдриан мимолетно поглаживает меня по кисти, и этим действием он тушит полыхающий во мне пожар. Сама того не ожидая, я понимаю, что он помогает мне успокоиться и усмирить бурю негодования в душе. От этого остаток дороги я пребываю в мнимом спокойствии, разглядывая окрашенные в предрассветные сумерки дома.       Когда мы заходим в квартиру, он берёт меня за руку, и я терпеливо следую за ним наверх в его комнату.       — Так что это означает? Асфодель, — уточняю я, — и говори как есть. Не нужно ходить вокруг да около, — выжидающе смотрю ему в глаза, пытаясь не пропустить ни единой эмоции, будто от этого зависит сказанная правда.       Улыбка, тронувшая губы Эдриана, как очередная похвала моей настойчивости, приятно ласкает сердце. Указывая жестом на кровать, он предлагает мне присесть, и я безоговорочно занимаю предложенное мне место. Пройдя вглубь комнаты, он снимает с себя пиджак и кладёт его рядом со мной, сам же подходит к столу. Широкое кресло чуть скрипит от его веса, парень вальяжно садится в него, откидываясь, и смотрит мне в глаза, сразу заводя разговор:       — Такие, как мы, Андреа, те, в чьих руках асфодель не рассыпается в пепел, а продолжает благоухать, склонны к жестокости, насилию и… — теперь он впивается в моё лицо глазами, ожидая реакции, как возможность подобрать подходящие «помягче» слова, но, кажется, я и без того их знаю.       Я лишь отвожу свой взгляд, бегая глазами по полу. Перебираю фрагменты жизни, точно фотокарточки, пытаясь отыскать в своей памяти хотя бы случай, когда я причиняла кому-то боль, ведь всегда старалась быть тактичной и в меру милой.       — И… убийству? Это ты хотел сказать? — от этих слов во рту неприятно горчит. Зато теперь я больше не испытываю тревоги, что одолевала меня всю дорогу к дому Ньюманов. Она, точно камень, упала с моих плеч, ведь я предчувствовала, что он расскажет о чём-то подобном.       — Каждый смертный, так же, как и бессмертный, склонен к насилию, садизму, жестокости и убийству в той или иной степени. — Эдриан подаётся вперёд, опираясь на стол, спокойно продолжая: — Просто мы, — он произносит это тихим, глубоким голосом, вкладывая в слово интимный, сокровенный смысл. Говоря тем самым, что «мы» — это он и я, и он будет рядом со мной при любых обстоятельствах, — более хладнокровны, расчётливы, непреклонны. В таких случаях, как убийство, мы не руководствуемся примитивными чувствами и порывами, Андреа. Наш выбор всегда взвешен и точен. Это у нас в крови, в нашей тёмной сущности. В моей, как принца Подземного царства, твоей, как цербера. Мы никогда не сожалеем о сделанном, — я ощущаю на себе прожигающий взгляд. Эдриан всматривается серыми, решительными глазами в мои, уверенно произнося каждое слово. — Потому что сначала всё взвешиваем, продумывая каждое действие наперёд, осознавая последствия.       Теперь его слова меня не пугают. Напротив, каждый его серьезный взгляд, твёрдое слово помогает постепенно осознавать и принимать всё сказанное как должное в новом для меня мире. Оценивать слова здраво, при этом чувствуя себя рядом с Ньюманом абсолютно защищённой. «Он прав, все в какой-то степени склонны к насилию — физическому или моральному. И… к убийству». На доли секунды мне становится жутко от осознания, что я спокойно воспринимаю все его слова.       Теперь он молчит, его сосредоточенные глаза по-прежнему цепляются за каждую мою непроизвольную эмоцию. Он пристально смотрит на меня, будто считывая меня взглядом, и от этого становится неловко, я лишь на мгновение отвожу глаза, но нет, не от смятения, от растерянности. Мне кажется, что Эдриан пробрался мне в голову и услышал, как я принимаю саму себя — цербера.       — А проклятие? — переключаюсь на новый вопрос, чтобы отвлечь его от себя. Вижу, как на спокойном лице и мышца не дрогнула.       Вспорхнув с кровати, я делаю по комнате круг, каждое движение выдаёт нервозность, я пытаюсь её всячески скрыть, не выдавать волнение и снова присаживаюсь на самый край постели. От нервов ладони ползут по рукам, я обхватываю себя за локти, впиваясь в них ногтями, принося себе отрезвляющую боль. Воздух в лёгких закончился в ту самую секунду, как я задала вопрос о проклятье. И вместо него меня наполнило волнами беспокойства о прошлом Эдриана. «Почему он не сказал, что я должна перевести его домой, в царство мёртвых?»        — А вот оно —«проклятье», — наконец-то слышу его голос, — нависло над нами из-за того, что Аида дала слабину, однажды позволила себе жалость.       — К кому? — перебиваю его.       — К ведьме. Хотя она ощущала, что стоящая перед ней женщина несёт опасность. Чувствовала, что пожалеет об этом, — Эдриан встаёт из-за стола, я вижу, как он нервно передёргивает плечами, будто пытается сбросить с себя невидимые руки и, подойдя ко мне, садится рядом.       — Может, это была милость? — тихо спрашиваю, понимая, что миссис Ньюман с каждым новым рассказом о ней предстаёт всё в более выигрышном, благородном свете — неоднозначная женщина.       На лице Эдриана вспыхивает удивление от понимания, что я хочу оправдать и вступиться за Аиду. Лёгкий смешок слетает с его губ, и, качнув головой, он будто отмахивается от горьких воспоминаний. Я не продолжаю свои рассуждения, понимая, что могу перейти рамки сугубо личных вопросов о семье.       — Ты ведь желаешь попасть домой? Хочешь, я помогу тебе вернуться? — слова соскочили с губ быстрее мыслей. Не удивляюсь собственному искреннему желанию помочь Эдриану, ведь иначе быть не может. Пусть только ответит «да» и скажет, как это сделать.       Эдриан на секунду удивляется, и следом на его губах играет искренняя улыбка. Пододвинувшись ближе, он обхватывает моё лицо ладонями и прижимается своими губами к моим, оставляя тёплый, наполненный восторгом и благодарностью поцелуй. Я чувствую каждую его эмоцию, будто свою, и, кажется, задыхаюсь от их избытка, окружённая потоком трепетных чувств. Я кладу свои ладони поверх его, мягко поглаживаю пальцами его руки, отвечая на нежность ответной нежностью.       — Невероятно… — он улыбается, поглаживая мои скулы, прикрывает на миг глаза, наслаждаясь ощутимым только ему моментом. — Мы вернёмся, Андреа, в ближайшее время.       Трепетный момент нахлынувших на него чувств так же быстро растаял, как снежинки на солнце. Он отрывается от меня и лёгким движением пересаживает к себе на колени, прижимая так сильно, как может, будто боится меня потерять. Я ощущаю, как его горячие губы касаются моего виска, расплываясь в довольной улыбке. Как пальцы проходят по моим волосам, путаясь между прядей. Эдриан вновь отрывается от меня и, блуждая по моему лицу пронзительным взглядом, останавливается на глазах, сосредоточено вглядываясь в их глубину, отыскивая какой-то ответ на нерешённую им загадку. Вместо этого он задаёт другой вопрос:       — Что ты ещё хочешь спросить?       — Много чего, — с улыбкой отвечаю, и вопрос, который преследует меня всё время нахождения в доме Ньюманов, сам срывается с моих губ: — Ты выбрал меня потому, что нуждался в цербере?       Я вижу, как, подтверждая мои догадки, Эдриан поджимает губы в тонкую линию, лишь на миг его брови сходятся от недовольства на переносице, давая время на раздумья.       — Да, сначала да, — не отводя своего взгляда ни на секунду, он продолжает открыто смотреть мне в глаза, понимая, что я не потерплю лжи, — ты помнишь тот вечер, когда оказалась у нас? — читаю в его взгляде мимолётное колебание на обдумывание последующих слов.       «Конечно. помню, Эдриан. Меня привезла сюда Аида, а не ты. Расскажи мне всю правду. Не ври мне! Не позволяй разочаровываться в своём выборе!» — я мысленно взываю к нему, и кажется, что от ожидания ответа перестаю дышать. Он выдерживает мой взгляд, будто знает, о чём я безмолвно прошу.       — Тебя привезла сюда Аида. Специально, — на одном ровном дыхании полушёпотом произносит. В его взгляде тревожное напряжение, от ожидания моей реакции: — Она почувствовала в тебе цербера, но не знала, что ты вдобавок революционер. На эту мысль её натолкнул Пирс, когда невольно проявил себя.       Разговор постепенно переходит в серьёзное русло, я пересаживаюсь с колен Эдриана на край кровати, вопросительно заглядывая в его серые глаза. Лёгкий укол неминуемо касается моего сердца, наполняя каждую его клеточку горькой досадой и болью. Недавняя безмятежность теперь ощущается внутренней тишиной от разумного понимания, что несмотря ни на что всё это время у Ньюманов мне было комфортно. Тем более Эдриан честен со мной. Это располагает к нему ещё больше.       — Если ты захочешь уйти, я не буду удерживать тебя. Но я был бы рад, если ты осталась со мной, — признаётся он, сжимая мои пальцы в своей ладони, словно удерживая себя на месте, не позволяя лишнего движения или непроизвольного порыва.       Услышав его маленькое признание, я ощущаю, как под рёбрами учащённо забилось сердце, приятно отбивая быстрый такт. Не буду врать ни себе, ни ему, я хочу остаться рядом с Ньюманом.       — Я не хочу уходить, — мой тихий голос разрезал тишину, — пока не хочу.       Я понимаю, что Аида подарила меня, будто игрушку, любимому сыну. А я влюбилась и так быстро привязываюсь к нему.       — Я не вру тебе. Я без ума от тебя, Андреа, — от удивление округляю глаза, каждой клеточкой кожи ощущаю ласкающий меня взгляд и невольно отвожу глаза от смущения. — Если ты пугаешься, что я читаю твои мысли, то это не так, моя драгоценная Андреа, — его улыбка становится тёплой и открытой. Он внимательно, будто любуясь, смотрит на меня. — Ты не сопротивляешься мне и всё больше открываешься. От этого мы оба чувствуем, как стремительно крепнет между нами ментальная связь.       Меня бросает в одурманивающий жар, он проходит горячей волной по телу, превращая внутренние сомнения в невесомый пепел. Все мои чувства и эмоции будто обнажены перед ним. Я ощущаю, как щёки вспыхивают огненным жаром, покрывая кожу румянцем. Я доверилась ему целиком и полностью, нырнула в эти странные отношения с головой и получаю от этого волнительное удовольствие.       — Но разве ты можешь… — замолкаю, пытаюсь подобрать правильные слова, чтобы описать то, что между нами происходит, — иметь какие-то личные отношения, кроме тех, что должны быть между… — слова запнулись от волнения, но пронеслись молнией в мыслях «между богом и цербером».       — Ты мне очень нравишься. Я не буду этого скрывать. Ты и сама это знаешь и чувствуешь, — улыбается Ньюман, касаясь моего лица, — прошу, выброси глупые мифы из своей головы и ничего не выдумывай. Церберы не были животными, никогда, — убеждает меня Эдриан и, будто желая, чтобы я запомнила и поняла каждое слово, вновь усаживает к себе на колени, заставляя посмотреть в глаза. — Это всё выдумки, которые влили в уши смертных. Цербер — единственное творение Тифона и Ехидны, он же родной дед Мёрфи, был поставлен к вратам Тартара, как первое существо, присягнувшее на верность тогда ещё маленькой Аиде. Но почему-то тогда, много веков назад, он не внушал доверия двум старшим, совершеннолетним братьям Аиды — Зевсу и Посейдону. Они насмехались над Цербером, считали слабым, никчёмным и однажды решили доказать это — подговорили трёх сильных смертных пробраться в Тартар и украсть одну реликвию. Аида, будучи ещё совсем маленькой девочкой, рассказала Церберу о заговоре.       Эдриан довольно растягивает губы, с гордостью приподнимая голову за поступок матери. В такие моменты я понимаю, что он очень дорожит ею. Но всё же мне предстоит ещё очень многое узнать и понять о нём и его семье.       — Так вот! — бодро продолжает Эдриан. — В ту ночь, ожидая приспешников Зевса и Посейдона, Цербер надел особый наряд. Он сшил вместе три головы ранее удушенных волкодавов, измазал тело пеплом и кровью, выстроил за вратами небольшой загон в который загнал десять псов и стал терпеливо ожидать «незваных гостей».       И когда смертные попались на уловку и открыли врата Тартара, красный свет ослепил их глаза, они смогли лишь различить могучий силуэт Цербера. Тот взревел что есть мочи, стены отразили нечеловеческий рык, смешанный со скулёжем собак. В ужасе смертные застыли на месте, увидев надвигающееся на них чудовище с тремя головами. Издав зловещий рык, Цербер спустил с привязи псов и бросился на оторопевших людей оскалив зубы.       С интересом слушая историю, от удивления открываю рот. Видя мой неподдельный интерес, Эдриан не может сдержать улыбку, и внезапный, тихий смех заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Успокаивая мою разыгравшуюся фантазию, Эдриан притягивает меня к себе, целуя в висок.       — Зевс с Посейдоном распустили сплетни о том, что Цербер превратился в трёхглавого пса, не могли же они признаться, что дали людям ключи от Тартара, чтобы подставить Аиду и Цербера. Ну а люди придумали миф о Цербере, — усмехаясь, подытожил Ньюман. — Так что, моя дорогая Андреа, вы по своей физиологии не можете превратиться в животное.       Я удовлетворённо выдыхаю, тайно радуясь, что со мной не будет происходить никаких трансформаций.       — Что значит «революционер»? В чём разница между мной и Мёрфи? И получается, раз родной отец Мёрфи самый первый Цербер, то… мы с ним родственники?       Значит, он неспроста называет меня «сестричкой»?       — Революционер — это ребёнок Цербера и ведьмы, — беззлобно усмехается он, — и это кто-то из твоих недавних предков. Так как у Мёрфи нет и не было детей, то, скорее всего, ты потомок его сестры, которая выбрала в мужья смертного, и их ребёнок… — Эдриан вдруг замолчал. — Об этом тебе лучше поговорить с Мёрфи, — тактично добавляет он, — ведь мой друг эту историю захочет рассказать тебе сам, но могу сказать точно, — сразу же продолжает отвечать Ньюман, отходя от щепетильной темы, — на интуитивном уровне, благодаря своей крови, вы ощущаете ведьм и точно знаете, когда они рядом. При этом ведьма никогда не узнает, что перед ней её смерть.       Революционер—цербер, что за адская смесь? Пребывая в недоумении, начинаю часто моргать. Получается, только я способна убить ведьму? И всё же я решаюсь уточнить своё предположение.       — Что значит «её смерть»?       — Особенность ведьм не только в проклятиях, их и убить не так-то просто, — поясняет, — только революционеры видят их «ахиллесову пяту». То единственное уязвимое место, которое, ранив, можно навсегда свести её в могилу.       — Подожди, ты сказал, что революционер, — это ребёнок цербера и ведьмы. Получается… — пазл моей мифической родословной постепенно складывается в генеалогическое дерево. Как оказалось, оно доселе мне неизвестное и весьма специфическое. — Кто-то из потомства сестры Мёрфи был женат на ведьме?       — Или замужем за ведьмаком. Видишь ли, по трагической случайности Мёрфи и его отец после рождения первого революционера перестали отслеживать своих потомков, — Эдриан задумчиво потирает подбородок, его глаза темнеют, застилаясь вечерней мглой, он становится отстранённым, обдумывая, что в его рассказе должно быть первостепенным и важным. — Их не стали истреблять, как оказалось, они очень сильные представители своего вида, а затем… — он запинается, снова погружаясь в воспоминания, и по тускнеющему взгляду я понимаю, что не в самые приятные, — на Олимпе началась ожесточённая, кровавая война, на которой погиб отец Мёрфи, — Эдриан замолкает, в его отстранённом взгляде веет вековой холод, — а потом много чего произошло, — его ранее полный откровения рассказ сходит на нет, я понимаю, что он закрывается от меня. Эдриан сажает меня на постель, спуская с колен, встаёт с кровати и подходит к окну, что-то сосредоточенно обдумывая, словно перебирая забытое прошлое, отряхивая от пыли старые детали, теперь воспринимающиеся совершенно по-другому.       — Ты не доверяешь мне? — чувствую, как собственный голос дрожит, ещё недавно я переживала о том, разочаруюсь в Ньюмане, а теперь сама не хочу быть отвергнутой.       — Есть некоторые вещи, Андреа, которые мы доверяем только «своим» или «верным», — раздавшийся голос похолодел и будто иглой вонзился в сердце. Хотя Эдриан сейчас был учтив и вежлив, но интонацией он походил на незнакомца, что случайно бросил прохожему слова. От этого тона внутри всё сжималось от холода, будто только что я проглотила кубик льда.       — Разве я не «верная»? — голос волнительно завибрировал, боязнь чувствовать недоверие с его стороны проносится тягучей, колющей болью.       — Нет. Ещё нет, — мягче, чувствуя вину, отвечает Эдриан, — я бы хотел, чтобы ты стала «своей», — его глаза вспыхивают надеждой, но тут же он берёт свои эмоции под контроль, пытаясь скрыть что-то, терзающее его душу.       — И что для этого нужно? В чём отличие от «верной»? — спрашиваю тихо, но уверенно, прекрасно понимая, что Эдриан очень хочет больше сблизиться со мной.       — Андреа, я сделаю тебе единственное предложение, но от него будет зависеть моё откровение и дальнейшее отношение к тебе. Если ты согласишься, мы заключим сделку, — я чувствую на себе тяжёлый взгляд серых глаз, они смотрят мне прямо в душу, всем видом демонстрируя, что хочет услышать только взвешенный, обдуманный ответ. — «Верная, верный» — это статус помощника, выполняющего поставленный ряд поручений, имеющий доступ к определённой информации. В такой сделке фиксированная раскладка «приказывающий-подчиняющийся». Подчиняющийся во всём, Андреа, — его взгляд становится сосредоточенным, он вновь пытается прочесть мои мысли, но в моей голове пустота. Я же стараюсь не упустить ни единого услышанного слова и понять то, что мне объясняет Эдриан, — «Верная, верный» всегда занимает статус «подле Хозяина». «Своя, свой» — этот статус делает тебя равной Хозяину. Ты остаёшься при той же раскладке, выполняешь те же поручения, что и «верный», но никто и никогда не смеет косо посмотреть или оскорбить «свою» другого божества.       — Я стану равной… — закусываю губу. — Но если я захочу что-то оспорить или буду с чем-то не согласна?       — Я уверен, мы придём к обоюдному разумному решению.       Он замолкает. Я хотела от него честности — он дал мне это. Я знаю, ему не хочется отпускать меня, он ждёт, когда я соглашусь. Эдриан ждёт подчинения, но смогу ли я это делать постоянно? Сама насмехаюсь над собой, а смогу ли я ему не подчиняться? Я хочу стать «своей», его…       — Подумай, Андреа, — так же спокойно отвечает, взгляд серых глаз вновь гипнотизирует, заставляет тянуться к своей властности и сдержанности.       — Ты кому-то предлагал такую сделку?       — Нет, Андреа, стать «своей» я никому не предлагал, — не раздумывая, отвечает Ньюман, — но в моей жизни был проводник, которая так и не довела меня до дома. Поэтому я точно знаю, что не нужно растрачивать себя на того, кто тебе не предназначен, — он вновь отворачивает лицо к окну, скрывая раздражение от неприятного воспоминания. Взгляд устремляется на утреннюю улицу. Я вижу, как он сжимает губы в тонкую линию от нервов, поднятые на миг желваки очерчивают острые скулы. Не могу сдержаться, чтобы не залюбоваться красивым лицом, но понимаю, Эдриана гложет что-то ещё в этом воспоминании.       Одна мысль, что рядом с ним будет другая, что он будет так смотреть на кого-то другого и нуждаться в ком-то другом, заставляет поёжиться. Ещё мгновение, и я понимаю, что начинаю задыхаться от ревности. Он готов заключить со мной сделку. Мой ответ должен быть обдуманным. Но я и так знаю, чего хочу, поэтому отвечаю без колебаний:       — Я согласна.       — Подумай, — спокойно возражает, — хотя бы до завтра. А пока отдыхай. Если тебе нужно побыть одной или ты чувствуешь давление с моей стороны, можешь вернуться к себе в комнату.       — Моё решение не изменится.       — Подумай до завтра! А пока давай ложиться спать, — он неспеша подходит ближе, мягкие губы накрывают мои. Я чувствую, как от этого невинного действия проваливаюсь в бездонную пропасть нежности и заботы. Когда он углубляет поцелуй, моё тело начинает отзываться лёгким покалыванием от волны поднимающегося жара. Горячие ладони скользят по тонкой шее, он обнимает моё лицо и целует меня в висок.       Ты будешь ждать моего решения. Но я уже всё решила!        — Иди в душ первая, а я пока улажу кое-какие дела, — поцелуй в губы, и я согласно киваю головой и ухожу в душ.       После водных процедур надеваю протянутую Эдрианом футболку и укладываюсь в постель, терпеливо дожидаясь его возвращения. Потому как он не позволил себе повторить то, что было в подвале, я понимаю, что он дожидается момента, когда можно будет обладать мной полностью. Ему нужна женщина, которая отдаст ему всю себя. Я не боюсь, ведь понимаю и каким-то шестым чувством ощущаю, что получу взамен не меньше. На лице от этих мыслей появляется тёплая улыбка. Я утыкаюсь носом в подушку, пытаясь скрыть приятный внутренний трепет. Усталость от проведённой на ногах ночи даёт о себе знать. Всё тело наполняется теплом, я начинаю расслабляться. Уверена, завтра мой ответ не изменится, но любопытство будто заклятая подруга, нашёптывает любопытный вопрос: кто был его проводником? Кто была та женщина? От раздражения весь сон будто рукой сняло. Вскоре приходит Эдриан, укладывается рядом со мной, и я устраиваюсь в его тёплых объятиях.       — Эдриан, — чуть закусываю губу, но всё же решаюсь задать ему терзающий меня вопрос, — почему тебя не провели домой? Кто был твоим проводником?        — Андреа… — интонация, колеблющаяся в размышлениях. Он крепче прижимает меня, целует макушку и прижимается губами к моим волосам.       — Расскажешь только после сделки? Пока это секрет? — тихо бормочу, наслаждаясь близостью. И пусть не говорит сейчас, ему хорошо со мной, а мне с ним. А ведь дело даже не в сексе. Приятно быть в его объятиях, ощущать эту сладостную негу в груди от взаимного притяжения.       — Нет, это не секрет, — он вздыхает, тихо посмеиваясь, — о ней знает весь наш мрачный бомонд. Как до тебя эта сплетня не долетела ещё в первый день твоего пребывания в этом доме? Неужто научились держать змеиные языки за зубами, — слышу иронию в голосе Эдриана.       Я поднимаю голову, смотрю на его спокойное лицо с прикрытыми глазами. Он сейчас безмятежен, спокоен. Я понимаю, что для него несостоявшийся проводник совершенно не имеет никакого значения. Сильнее прижимая меня в объятиях, он опускает свою голову на мою, прижимаясь щекой к макушке.       — Кора, — тихо отвечает он, — а теперь спи.       Горящее копьё пронзает моё сознание, заставляя в ту же секунду взбодриться. Сон улетучивается за мгновение.       — Спи, Андреа, самое интересное тебя ждёт впереди, а это всё мелочи минувших лет, — он проводит рукой по моим волосам, и от этого действия я, словно под гипнозом, быстро погружаюсь в беспокойный сон. Я вижу в нём строгое лицо Эдриана с горящими от решительности глазами. Вокруг густой, терпкий дым, хлопья чёрного пепла кружатся мотыльками над головой. Я слышу, как он кого-то зовёт. Снова дымка затягивает видение в свой водоворот, и чёрная пелена, рассеиваясь перед моими глазами, показывает на этот раз страшную картину: на руках Эдриана алая кровь, на лице застыли ярость, боль и безысходность, он отчаянно сжимает плечи своему «отражению». Отражению, в глазах которого навеки застыло тепло, ласка и безмятежность, а тонкие губы, словно нарисованные кистью художника, запечатлели последнюю улыбку с каплями крови на раненых губах.