***
Было ли мне страшно? Нет. Я не боялась умереть, я стремилась к смерти, а боль… Я не любила ее, старалась избегать, да, но невозможно желать смерти и бояться при этом боли. И её я вполне могла перетерпеть. Так что даже если меня ожидали пыточные казематы, мозголомы вроде Яманака или Учиха… Я не боялась. Хотя испытывала сильную досаду при мысли о том, что придется пережить, если я не успею разрешить эту ситуацию первой. Успокаивало, правда, то, что в случае неудачи меня наверняка потом прикончат, и я все-таки вернусь туда, откуда пришла. Визит Хокаге и мое признание, как ни странно, ничего за собой не повлекли: никаких мер, душеспасительных разговоров, нянек или хотя бы фиксирующих ремней. Даже на завтрак притащили нормальные столовые приборы, включая тот же нож, довольно острые палки и керамические тарелки. Беззаботные люди, вздыхала я с толикой насмешки, с усилием поднимаясь на ноги, небрежно снимая с себя все трубки и методично нанося порезы в запертой ванной тайком припасенным ножом. Немного подумав, без всякого стыда стянула больничную робу и глубоко полоснула лезвием по виднеющейся вене и немного в бок, чтобы задеть бедренную артерию. Явно не имели дел с самоубийцами или решили, что это было шуткой или неудачным падением на лезвие. Ну, а я решила отговориться самоубийством, чтобы не засмеяли, да. Я даже усмехнулась этой мысли, на миг отвлекшись от картины быстро вытекающей крови, что вызывала внутри облегчение и умиротворение. А потом в глазах потемнело… В следующий раз меня вновь встретил уставший взгляд Хокаге, что смотрел на меня с каким-то болезненным ожиданием и тревогой в блеклых глазах. Он мнется, не знает, как начать и сказать то, что собирался, морщит старческое лицо и явно продолжает винить во всем себя. — Если это из-за твоей потери памяти… — осторожно начал он, но я только покачала головой, прерывая его: — Я просто не хочу жить. От моих слов тот сгорбился еще сильнее, смотря на меня с таким выражением, что я невольно ощутила вину за то, что причиняю старику такую боль. Тихий вздох: — Наруто… И покачал головой, не став ничего говорить. Только сжал сильнее мою руку, пряча глаза за прикрытыми веками. На следующий день все острые предметы исчезли из моей палаты, а посуду заменили железные тарелки и одноразовые, тупые палочки. Также убрали все таблетки, сняли шторы и небольшое зеркало, заперли окна… Я наглоталась чистящего средства.***
— Одиннадцать, Хирузен, — голос Данзо был спокоен и равнодушен, вот только сам Сарутоби прекрасно слышал скрытые в нем ноты недовольства, раздражения и даже совсем еле уловимого беспокойства. — Одиннадцать. Ровно столько раз джинчуурики пытался покончить с собой за последние две недели. И знаешь, перерезанное горло и вены, тяжелое отравление чистящим средством, попытка удушения, утопление, не говоря уж про остальное, вовсе не выглядят «детскими шалостями», — ядовито выделил последние слова он, мастерски передавая чужие интонации. Хокаге прикрыл на миг глаза. И, с трудом удерживая спокойное выражение лица, заговорил: — Данзо, это… — Нет, Хирузен! — рявкнул давний приятель, мгновенно выходя из себя. Сарутоби поморщился — повышенный голос, на самом деле, прекрасно показывал, как сильно беспокоила и злила Данзо вся эта… ситуация. Как, впрочем, и их всех. — Мальчишка твердо вознамерился покончить с собой, а уж насколько могут быть упрямы чертовы Узумаки, если чего-то хотят, мы оба знаем! Лишь дело времени, когда мы не успеем вовремя оказать помощь и этот малолетний суицидник добьется своего. Вчера его почти упустили! А когда тот пойдет на задания? Там ведь способов убиться явно больше, и кто его остановит? А если он додумается сунуться к Лису? Хирузен сжал челюсть, глубоко вдыхая и выдыхая. Вспомнил покрытое свежими шрамами тело, кучу каких-то трубок, капельницы, пищащие приборы, безжизненный тусклый взгляд, равнодушный голос прежде жизнерадостного ребенка… Что, казалось, был готов пойти на все, лишь бы умереть. И прикрыл на мгновение глаза, в которых мелькнула боль, быстро сменившаяся сталью, холодно обрывая его: — Что ты предлагаешь? Данзо осекся, недовольно смерил его взглядом, но все же успокоился, настраиваясь на рабочий лад. Поджал губы, предлагая закономерное и ожидаемое: — Перезапечатаем Лиса. Хирузен беззвучно хмыкнул и машинально потянулся за трубкой, неспеша набивая ее и медленно, с нескрываемым удовольствием, затягиваясь. Вновь начинался их старый и привычный спор, где каждая сторона знала аргументы другой и потому они никогда не приходили к однозначному решению. Данзо не сводил с него острого взгляда все это время. — У тебя есть кто-то, кто может подойти на роль джинчуурики столь же идеально, как Наруто? — выгнул левую бровь Сарутоби, внимательно разглядывая своего приятеля и прекрасно зная ответ на свой вопрос. Он скривился: — Нет, — с явной неохотой признал тот. И, заметив взгляд Хирузена, прищурился, неожиданно добавляя со скрытым удовольствием: — Но у меня есть кое-кто, кто пусть и не идеально, но все же справится с Лисом. Явно лучше, чем биджев суицидник. Собственное удивление легко удалось скрыть, и Хирузен насмешливо цокнул языком, явно показывая, что он думает об этом, и глубоко затянулся, обдумывая новую информацию и мысленно перестраивая их спор. Однако он не успел ничего ответить — в кабинет влетел явно взбудораженный АНБУ. — Код красный, господин Хокаге. Сознание джинчуурики захватил Лис. Мы не можем пробиться к нему в палату. Сарутоби мучительно закашлялся, подавившись дымом и выронив трубку. — А я тебя предупреждал, Хирузен! — заметил Данзо без всякого удивления.