Не положительный герой

Я никогда не могла сказать, что мне нравилось учиться — это было тем, что от меня ожидалось, но честно признавалась перед собой, что поддерживать отличные оценки не было хоть сколько-нибудь сложным для меня. Были ли в том виноваты высокий интеллект, почти идеальная память на пару с внимательностью или наследственность-гены от далеко не глупых родителей — меня не волновало. Просиживая уроки в Академии для малолетних шиноби, прислушиваясь краем уха к одному и тому же молодому парнишке — едва ли ему больше шестнадцати лет, почти ровесник моей учиховской проблемы, — и рассеянно глядя в окно, я не могла не думать, зачем все это. История, чайные церемонии, химия, высшая математика, язык цветов и многое, многое другое, что большинству из здесь присутствующих никогда не понадобится — они умрут раньше того светлого мига, когда дорастут до сложных дипломатических миссий. И даже тогда — много проще отправить каких-нибудь клановых, близких к верхушке, кто варится в этом котле с самого детства и знает то, что нам никогда не расскажут сенсеи. Меня ни о чем не спрашивали преподаватели — хватало и того, что я прихожу на уроки вовремя, да не срываю их, даже не ждали бесполезных домашних заданий, на которые мне не хотелось тратить время, а глупым-умным одноклассникам хватало тяжелого, мрачного взгляда на равнодушном лице, чтобы не лезть. На уроках теории я, не скрываясь, смотрела в окно, слушая чужие речи краем уха, игнорируя недоуменно-издевательские шепотки, а на практике выделялась лишь абсолютной никчемностью. Я не пыталась чему-то научиться и, вспоминая канон, кривилась, осознавая, что убиться мне не позволят — Какаши, по слухам, почти не уступал в скорости Шисуи, а на того я налюбоваться уже успела, как и сделать определенные выводы — убиваться об шиноби стоит подальше от этих двоих. И лишь малодушно надеялась, что неумеху-недоучку не выпустят из школы — выпуск означает начало ненужных проблем и отсчет до гребанной войны, в которой я не желала принимать никакого участия. Конечно, проигрыш означает мою смерть — джинчуурики все-таки, того самого Девятихвостого Лиса, чего я и хотела… вот только с ним он означает и гибель всего мира шиноби. Я не хотела видеть этого. Я не хотела этого знать! Склеивший меня по трещинам Учиха заставил проснуться того ужасного монстра, что мешал мне когда-то закончить начатое и заставлял вспоминать о родителях с едкой горечью и глухой виной, от которых плечи опускаются все ниже, стоит увидеть во снах болезненные грязно-серые глаза. Я хотела умереть, но я не желала становиться той причиной, по которой умрет кто-то другой… кто-то, кто хотел жить. Шисуи заставлял меня чувствовать вину за еще не сделанное, и я ненавидела его за это возвращение непрошенных чувств самой извращенной, самой неправильной ненавистью. Смотрела равнодушно, не чувствовала ничего из того, чем он так горел, и желала увидеть своими глазами, как его мир разлетится на части вместе со мной. Просыпающиеся, возвращающиеся чувства заставляли вспоминать, почему я когда-то хотела закрыть глаза и никогда не проснуться. Мой тщательно выстроенный мир рушился как карточный домик, заставляя видеть мелькающие среди одинаковых рубашек масти, цвета и цифры, что били наотмашь, улыбаясь фальшиво, жадно, ярко… Больше Учихи я ненавидела только себя.