good enough

Слегка дрогнувшие пальцы в дорогих белых перчатках — маленькая деталь, выдающая внутреннее растущее недовольство. Руки Ханбина сложены в замок на столе и находятся под прицелом множества взглядов, но движение настолько быстрое, что Чживон остаётся единственным человеком в комнате, заметившим источник перемены в атмосфере. Раздражение разливается по венам с бешеной скоростью, и почти все моральные силы Ханбина уходят на то, чтобы не поднести руку к лицу и не сжать переносицу двумя пальцами, а вежливо произнести, впрочем, бесцеремонно перебивая говорящего:  — Мино, проводи, пожалуйста, наших дорогих гостей. Ханбин знает, что перечить ему не посмеет никто из присутствующих. Посетители начинают быстро покидать кабинет, и шум от их передвижений давит на барабанные перепонки, но дышать сразу становится значительно легче. Мино замирает было у дверей, упираясь в профиль неподвижно стоящего напарника вопросительным взглядом. Чживон неспешно поворачивается к выходу в намерении оставить Ханбина в одиночестве, мастерски делая вид, что заранее не уверен — намерение это лишено смысла.  — Я тебя не отпускал, — голос холодный, но предвкушение обжигает затылок. Чживон мгновенно останавливается и ловит понимающий взгляд Мино, закатывая глаза на его ухмылку. Створки дверей закрываются с тихим стуком, и Чживон делает три больших шага, приближаясь к огромному дубовому столу, обитому кожей. Губы Ханбина, сжатые до этого в напряжённую линию, со вздохом раскрываются и выпускают тихий смешок. Он продолжает сидеть спокойно и ровно, с настолько прямой спиной, что у Чживона в голове проскальзывает очередная мысль о нечеловеческом происхождении привычек Ханбина и его сходстве с современными андроидами. Если бы не такие простые, но мимолётные жесты, Чживон был бы уверен в том, что его босс — робот.  — Это каким же идиотом надо быть, — с полувопросительной интонацией произносит Ханбин, стуча пальцем по подбородку в задумчивом жесте, — чтобы ставить мне условия, находясь на моей же территории.  — Абсолютно безмозглым, — улыбается Чживон, растирая костяшки.  — Или совершенно бесстрашным. Я бы не удивился, если бы господин Мун опустился до угроз. Чживон хрустит пальцами и представляет, как хрустит поломанный в двух местах хребет этого господина Муна — именно такая участь ждёт тех, кто осмелится угрожать Ханбину, мысленно или вслух.  — Иди сюда, — вдруг говорит Ханбин, правой рукой дёргая Чживона к себе за одну из многочисленных цепей на его одежде, металлических, и оттого очень тяжёлых. Он с противным скрипом отодвигается назад на стуле, а ладони пристраивает на бёдра Чживона, заставляя его встать напротив, прямо между своих разведённых ног. Тепло кожи просачивается даже через два слоя плотной ткани, и Ханбин на секунду прикрывает глаза, впитывая в себя ощущения. Он тянет чужие штаны вниз, оголяя бедренные косточки, и проводит по ним большими пальцами. Чживон недовольно цокает, чувствуя на своей коже мягкую ткань вместо шершавых подушечек, и Ханбин без каких-либо возражений стаскивает обе перчатки, бросая их прямо на пол. В отместку за чживоново нетерпение Ханбин действует чуть жёстче обычного, припечатывая его задницу к поверхности стола. Резко спуская штаны вместе с бельём ещё ниже, к коленям, ограничивая таким образом движения, Ханбин кусает Чживона за бедро и обхватывает его член пальцами. Хриплый вздох зарождающегося удовольствия не заставляет себя ждать. Ханбин поднимает взгляд, но видит только шею Чживона и судорожно дёрнувшийся кадык — тот уже запрокинул голову, уткнувшись невидящими глазами в потолок. Если бы Ханбину полгода назад сказали, что он будет так упиваться чужим наслаждением, он бы ни за что в это не поверил.