Корсар моего сердца

— Ты не выглядишь готовой. — Это точно безопасно? Толя скрещивает руки на груди и скептически прищуривается. Его превосходство в росте и принятая поза нападающего хищника никак не прибавляют уверенности. Да, это была моя идея поупражняться в силах, с которой я обратилась к Толе около часа назад. Можно сказать, безысходная мера, и поспособствовала этому свобода, пронизывающая воздух. Вдохнув ее ночью, я стала в какой-то степени зависимой. Сидение на месте в трюме не вызывало восторга после лицезрения морских просторов в вечном движении. Это необъяснимый хаос и потаенная сила, которая в любой момент может вырваться из глубин и затащить туда же. Это своего рода гипноз и странное успокоение сердечного ритма, который подстраивается под плеск ласковых волн. И вот я стою на твердой палубе, кожа впитывает солнечные лучи, а духу сделать хоть что-то не хватает. — То, что ты сейчас здесь – это прямое доказательство, — ехидно бросает Тамара, упираясь локтями на перила. Явно намекает на то, как сама оглушила меня. Она наблюдает за нами с возвышения, где находится штурвал. За ним стоит взрослый мужчина, сосредоточенно смотря вперед. — Даже если переусердствуешь, Толя крепенький – выдержит. — Просто не обращай внимания, — тот поворачивается спиной к сестре. — Ладно, давай начнем. — Когда проявилась твоя сила? — Около двух лет назад. Толя задумчиво хмурится. — Что ж, довольно поздно. Но, хоть и редко, такое случается. Машинально киваю головой, будто разбираюсь в этом. На деле же, нет. — Ты практиковалась? — Когда сила впервые проявилась, тогда же я ее и применила. — Неосведомленность делает гриша в разы опаснее. По прибытию в Малый дворец тебя всему обучат, ну а пока я могу рассказать об основном. Я распрямила плечи, готовая слушать и приступать к тренировке. — Специализация способностей сердцебитов заключает в себя воздействие на организмы. Мы можем как поддерживать работу жизненно важных органов, так и намеренно обрывать. Сложнее всего обезвредить противника, не переборщив с силой, тем самым не убив его. Если это, конечно, не является как таковым побуждением. — Ты могла меня убить! — повышаю голос, чтобы Тамара услышала меня. Она скучающим тоном бросает: — Я начинаю думать, что это было бы не худшим решением. — Ненормальная, — зло бормочу я и натыкаюсь на улыбчивое лицо Толи. Честное слово, будто сейчас передо мной стоит Тамара в мужском теле, отчего руки зудят еще больше. — Что я говорил? — Не обращать внимания. — Давай направим твой пыл в нужное направление. Закрой глаза и сконцентрируйся на ощущениях. Делаю все, как говорит Толя. — Слушай мой голос и почувствуй его, как нить, проложенную между нами. Я стараюсь следовать его указаниям, очень стараюсь. Правда, его слова мне не до конца понятны. Серьезный голос льется навстречу: — Подберись ко мне ближе, задействуй свою силу. Высвободи ее, и она отыщет, за что уцепиться. Хмурю брови от приложенных усилий. Все они тщетны. Толя это видит, поэтому говорит: — Ты слишком зацикливаешься над словами. Используй их как отправную точку, но руководствуйся собственными ощущениями, силой. Она в тебе с рождения. Просто выпусти ее. Звучит не так уж и сложно. Только как это сделать, если два года усердно держала ее внутри за семью замками? Выпустишь малейшую искру – подпишешь себе смертный приговор. Керчия не давала забывать об этом. Сейчас даже казалось неправильным, нереальным использовать свою силу свободно. Сложно свыкаться с чем-то новым, когда до этого жила бок о бок со старым, успевшим въесться и пустить корни. — Я не могу, — опускаю голову и накрываю лицо руками, прячусь неизвестно от чего или кого. — Не получается. Слышу шаги, а потом сильная рука ободряюще сжимает мое плечо. Протяжно выдыхаю. — Не нервничай, ладно? Расскажи мне, как тебе удалось тогда воспользоваться силой? — Это был… порыв. Она вырвалась наружу. Я просто нуждалась в ней, сама того не понимая, и она откликнулась. Спасла меня. Может, Толю и одолевали вопросы, но он предусмотрительно промолчал. Он не захотел ворошить улей моего прошлого, и я мысленно поблагодарила его раз десять. — Твоя сила вырвалась лишь потому, что ты ей позволила. Пусть даже не сознавая того. Все сводится к полной отдаче ощущениям. — Вообще, это было, — я колеблюсь в подборе правильного слова, — странно. И пугающе. Чужая жизнь находилась в моей руке, и мне ничего не стоило раздавить ее, словно насекомое. — Контроль и тренировки. Любая сила должна иметь границы. У тебя их просто-напросто не было, плюс все чувствовалось по-новому, обостренно. Давай, пробуй еще раз. Толя отходит на пару шагов назад, возобновляя прежнюю дистанцию. Я вытираю вспотевшие ладони о штаны и закрываю глаза. Абстрагируюсь от внешнего мира, погружаясь в скопление скрытой силы. Слышу отдаленный стук и слегка наклоняю голову. — Хорошо, ты его чувствуешь. Помогай себе рукой, если это облегчит задачу в первое время. Моя правая рука вытягивается вперед в попытке ухватиться за неосязаемый импульс. — Теперь сосредоточься и воздействуй. Заставь мое дыхание замедлиться. Я прокручиваю кучу вариантов и мыслей, сомнения снова меня одолевают. Пытаюсь сделать все правильно, чтобы не навредить Толе, но от этого мой настрой лишь сбивается. Никак не могу подчинить сердцебиение под нужный темп. Тело излишне напрягается, а невидимые тиски сдавливают голову. Я не замечаю, как заваливаюсь назад, пока мой зад не шмякается на твердые доски. Болезненное шипение опережает поток ругательств, которые уже были наготове. — Толя, мне казалось, ты понимаешь, что наша цель – доставить гришей в Равку целыми и не изнурять их тренировками. Этим они еще сполна насладятся во дворце. Штурмхонд, будто по магическому щелчку, появляется рядом с нами. Мастер внезапных появлений, что сказать. Я вскакиваю на ноги и тараторю: — О, он не виноват! Это была моя идея. Я настояла на тренировке, потому что мне надоело сидеть без дела. Соответственно, вина моя и только. Я расширенными глазами уставилась на Штурмхонда, не на шутку переживая за Толю. Надо было догадаться с самого начала, что идея окажется провальной. Но я и подумать не могла, что наделаю проблем кому-то помимо себя. Тишина на палубе лишь усугубляла ситуацию, пока глаза цвета темного изумруда – я наконец их разглядела – смотрели на меня в упор. Они отчаянно выискивали что-то на моем лице, но кроме чистейшей тревоги там ничего не было. Внезапный заливчатый смех окутывает палубу, и некоторые члены экипажа дружно подхватывают его. Тамара чуть ли не вываливается за перила, сгибаясь вдвое от смеха. Смущаюсь еще сильнее, когда вижу усмешку капитана. Благо, он больше не сверлит во мне дыру своим взглядом. Тамара, все еще посмеиваясь, выкрикивает: — Чем же вы успели оклеветать свое имя, капитан, что девчонка считает вас за изувера? Новый всплеск смеха почти сбивает меня с ног. Толя не разделяет общего настроения, но и встревоженным его не назовешь. Угораздило же меня подумать, что Штурмхонд способен его наказать! Дура, дура, дура… Я повторяю одно и то же, пока несусь через всю палубу к скрытой лестнице, что ведет на нижний ярус. Кажется, Толя несколько раз зовет меня по имени, но я упорно не замечаю. Публичный позор. Гадкое ощущение. *** Упираюсь подбородком в колени, руками обхватываю ноги. Это своеобразный кокон, который защищает меня в самых скверных ситуациях. Вот только сейчас ко мне не подойдет Татья, не сядет рядом и не погладит своими нежными руками, делясь укромной теплотой. Нет, она не прогонит неприятный осадок после сценки на палубе. От осознания беспомощности и жалости к самой себе в уголках глаз скапливаются слезы. А мне выть хочется. Что со мной стало? Во что меня превратили последние две недели жизни? Те четырнадцать дней. Триста тридцать шесть часов. Мне необходимо общаться, это отвлекает. Разговаривая с Толей, с тем же Штурмхондом, который сопровождает чрезмерной манерностью свои речи, я не чувствую острого одиночества. Хотя от его отголосков полностью не избавиться. Я даже не уверена, смогу ли спустя годы. Да и какими будут те годы? Слышу, как скрипит дверь, и поворачиваю голову. Толя делает шаг внутрь и замирает. С минуту он безотрывно смотрит на меня и громко выдыхает через нос. — Паршиво вышло. — Да, — безразличным голосом соглашаюсь я. Толя поджимает губы. — Идем со мной. — Куда? — Туда, где не такая удрученная обстановка. Видя мое сомнение, парень говорит настойчивее, добавляя улыбку: — Ну же. Неохотно поднимаюсь и все же подхожу к нему. Запрокидываю голову, чтобы наши глаза встретились. — Веди. Шум голосов парализует меня. Кто-то перекрикивает один одного, кто-то заходится грубым или звонким смехом, кружки звенят от чоканий. В столовой творится сумасшествие, но экипаж поистине наслаждается им после очередного рабочего дня. Хмельные улыбки – лучшее доказательство. — Что за повод? — перекрикиваю какофонию голосов в надежде, что Толя меня услышит. Он наклоняется к моему уху: — Нам он и не нужен. Не успеваю ответить, как Толя хватает меня за руку и тянет за собой. Мы легко протискиваемся сквозь толпу, спасибо телосложению Толи. Он подводит меня к правому столу, где остается свободное место, чтобы сесть. Толя падает на скамейку, я – возле него. Оглядываюсь по сторонам, и голова кругом идет от скопления людей. Я не замечала такого количества на палубе, хотя габариты корабля и правда огромные. За левым столом сидят некоторые гриши, которые спят со мной в одном трюме. Вижу там же девушку и парня в голубых одеждах. Толя говорил, что на корабле есть проливные. Должно быть, это они. — И Штурмхонд не против таких попоек на своем корабле? — Вообще-то он и есть зачинщик, — раздается совсем рядом голос Тамары, и на стол с характерным звуком ставятся миски. Тамара обходит стол, пролезает через ряд сидящих, не очень вежливо обращаясь к ним, и занимает место напротив. — Раз в неделю у нас есть полное право на отдых. Никто, конечно, насильно не будет вливать в глотку выпивку. Личное дело каждого. Я оторопело смотрю на нее. В итоге решаю притянуть миску, никак не реагируя на ее слова. Просто принимаюсь за еду. Когда брат с сестрой около двух минут молчат, поднимаю голову и кошу глаза на сидящего рядом Толю. Он активно пытается что-то донести с помощью мимики Тамаре, в упор глядя на нее. Девушка замечает мой нацеленный взгляд и закатывает глаза. — Может, я перегнула палку сегодня. Она цедит слова с таким кислым лицом, что я еле сдерживаю улыбку. Необъяснимое удовольствие! Толя, кажется, не до конца удовлетворен, ведь его взгляд не отлипает от сестры. — Что? — восклицает она. — На большее и не рассчитывайте. Мне не свойственно извиняться. — Думаю, этого вполне хватит, — весело говорю я и треплю Толю по плечу. Уж слишком он напряженный. — Выдыхай, братец, — посмеивается Тамара, склоняясь над столом к дальней бутылке. Я ковыряю ложкой кашу с тушеными морепродуктами, отмечая, что потихоньку неприятная тяжесть пропадает. Ее вытесняют здешняя атмосфера и неумолкающие голоса. — Штурмхонд справедливый капитан и достойный человек, — начинает Толя, привлекая мое внимание. — Несмотря на его дерзкое поведение, команда готова на карачках ползать перед ним. Не знаю даже, по каким подворотням мы бы сейчас с Тамарой таскались, если бы не он. Тамара с грохотом опускает бутылку на стол, предупреждающе сверкнув глазами на брата. Уж не знаю, что за история свела их со Штурмхондом, но ввязываться туда я точно не буду. Можешь так увлечься, копаясь в прошлом, что перепачкаешь руки в грязи по локоть. Знаю по себе. — Давно вы в его команде? — Вот уже три года. Моя миска быстро пустеет, и я отставляю ее в сторону. На ее место скользит бутылка со знакомым запахом. Вопросительно смотрю на Тамару. — Не стесняйся. Чуть ли не фыркаю в ответ. Знала бы она, что прошлой ночью я забрела сюда и совсем не постеснялась стащить ром из их запаса! — Чего такая довольная? — Да так, — уклончиво говорю я и делаю глоток дрянной выпивки. — А ты что расскажешь о себе? — Толя поворачивает ко мне голову и выжидающе смотрит. Обычно я умолкаю после этих слов, но отчего-то сейчас сдерживающие барьеры слабнут, и я готова выложить крупицы правды. Инстинктивно чувствую, что могу доверить их близнецам. — Родителей не помню, до шестнадцати зарабатывала где только могла в городках Керчии. Потом я встретила… Татью, — мой голос дрогнул на ее имени. — Я думаю: если бы не она, то я бы сдалась намного раньше. Мы вместе планировали отправиться в Равку. Так хотели верить, что у нас получится. Я отхлебываю рома, и он отлично справляется с непрошенными слезами. — Вы знаете, что случилось на корабле. Вот и вся история. Люди вокруг так и шумят, поют распутные песни, кроме двоих застывших фигур. Я приму все что угодно, но только не гримасы сожаления на их похожих лицах. И пока этого не произошло, я быстро встаю и на ходу бросаю приподнятым тоном: — Выйду подышать! Волны и правда возымели надо мной власть. Их переплетающийся плеск поглощает все внимание, нагоняя удивительное спокойствие. Дыхание постепенно выравнивается. Я облокачиваюсь на фальшборт, а мои карамельные волосы вторят дуновениям ночного бриза. Из-за влажного климата они начали слегка виться. Законы времени здесь не действуют. Я не понимаю: прошли энные минуты или долгие часы. Я даже не вздрагиваю, когда кто-то подходит и становится рядом, отражая мою позу. — Я начинаю думать, что вы преследуете меня. — Забавно, ведь я хотел сказать то же самое. Поглядываю на Штурмхонда и в недоумении спрашиваю: — Неужели? Видимо, и он позволил себе некую вольность сегодняшним вечером, ведь обыденного красного сюртука на нем нет. Белый верх, черный низ – самая простая одежда, которую носит бо́льшая половина экипажа. — Ты заняла мое укромное место. — Если осмотреть палубу, то найдется уйма таких мест. И с чего бы вам быть здесь, когда застолье в самом разгаре? — Кто-то же должен следить за тем, чтобы в пути не напороться на неприятности, правда? Думаю, я отменно подхожу на эту роль. И хотя его тон обыденно игривый, слой беззаботности на лице дает заметную трещину. Штурмхонд кажется уставшим не по годам, будто провел не один век в странствиях. Задумываюсь именно в этот момент: сколько же сил и обдуманных стратегий потребовалось лишь на штурм фьерданского судна? Это не те бандиты, для одоления которых хватит одного взмаха сабли. Отнюдь. А сколько всего штурмов и захватов произошло под руководством капитана? Боюсь, недавний налет – это всего-то капля в океане. Мысли то и дело возвращаются к незадавшемуся утру. В нерешительности перебираю пряди, то накручивая их на пальцы, то откидывая за ухо. — Я хочу извиниться, что подумала худшее о вас. Не знаю даже, как такое могло в голову прийти. От этого мне не по себе целый день. Я не смотрю на него, но знаю, что он не отрывается от меня. Отчего-то в горле пересыхает, и я сглатываю, прежде чем продолжить: — Толя рассказал, как значима ваша помощь для него и Тамары, что вы… хороший человек. — Вот как? А что думаешь ты? — Вам важно мнение какой-то гришийки? Его проницательный взгляд говорит, что да, важно. Это знатно удивляет, но я не могу промолчать. — Я склонна поверить в правдивость дифирамб о вас, что одну за одной испускал Толя. Команда уважает вас, что является не каким-либо показателем. Чего стоит один штурм фьерданского корабля ради спасения кучки гришей? И хотя вы частенько кажетесь еще тем наглецом, это не мешает вашим благим планам. Когда последняя фраза срывается с губ, я не цепенею, не съеживаюсь от ужаса. Дело в алкоголе или нет, но я решаю, что было правильно сказать правду. Думаю, именно этого Штурмхонд и хотел, когда спрашивал. Осмеливаюсь посмотреть в его молодое, но столь мужественное лицо. Скулы особо выделяются при попадании на них лунных лучей. — Ну, раз ты назвала меня наглецом, то это явный признак, что пора перейти на «ты», — на его лице возникает кривая ухмылка. Даже Тамара с Толей, которые считаются наиболее приближенными к капитану, не обращаются к нему так. По крайней мере, в присутствии остальных. Какой раз Штурмхонд повергает меня в шок? *Fleurie - Hurricane Волны впервые подводят меня, их целебный эффект не действует. Я не успеваю надобно оклематься, как капитан невозмутимо говорит: — Через пять дней мы прибудем в Равку. — О, это… скоро. — В твоем голосе, похоже, нет радости. — Я понятия не имею, что мне делать и чего ожидать, когда мои ноги ступят на землю. Еще недавно я искренне верила, что за Истиноморем у меня начнется новая жизнь. Она и начнется. Вот только хочу ли я такой жизни, будет ли она лучше тех семнадцати лет выживания в Керчии? — Я не признавалась в этом даже самой себе, подавляла сомнения и страхи, не то чтобы выпускала их наружу и вверяла кому-то. Ну, слова уже не затолкать обратно. Может, оно даже того стоит. — Я сидела в комнате, где было полсотни людей, но чувствовала себя совершенно одинокой. Как я могу быть уверена, что это чувство когда-нибудь пройдет? Да и пройдет ли? Теплая рука ложится поверх моей, и я порывисто вдыхаю. Мое лицо – месиво отчаяния и бессилия, и оно обращено к капитану. Он не моргает, удерживает мой блестящий взор, будто стоит на миг отвлечься – и я сорвусь, утону в одиночестве. Этого не произойдет, пока я чувствую шероховатость его ладони. — Я не знаю, — шепчет Штурмхонд. Это нечто, на что откликается мое сердце, вспыхивает пламенным пятном. Я слышу между слов признание о схожем одиночестве, что надежно спрятано за образом могучего корсара, «Кары Истиноморя». Все эти небрежные повадки и дерзкие речи виртуозно сошлись в нем, впились в настоящего Штурмхонда. Он сам позволил им прижиться. Что уж говорить, даже его прозвище – это часть проработанного образа. Интересно, сознает ли он сейчас, что я вижу пробоину? Позволял он кому-либо вовсе заметить ее? Штурмхонд проводит большим пальцем по моей кисти, а я молча наблюдаю. Обратно. И еще раз. Пространство сузилось до ощущения его руки на моей. Это непозволительно приятно. Грохот поднимающихся шагов по лестнице застает врасплох, и я отдергиваю руку, как от кипятка. Капитан не успевает нахмуриться, как я спешно пячусь от него и проговариваю, прежде чем повернуться спиной: — Доброй ночи. Благодарить мне тех, кто нас прервал, или проклинать – я пока не знаю.