— agitato — взволнованно
Может быть, они и сдали свой доклад на первой паре утром во вторник, рассказав вместе про Франца Шуберта и его больше, чем полторы тысячи работ, но это не значило, что всё закончилось — всё только начиналось. Получив сухое «Баллы выставляю в конце семестра» от Мори-сенсея, они отправились на свои места. Ацуши чувствовал, как его руки всё ещё подрагивают от волнения, но ощущение, что кто-то находится там, у доски, пока на тебя все смотрят, рядом с тобой — невероятно приободряло и поддерживало. С ним Рюноске, если что, он поможет и не оставит его одного. На удивление, такой нелюдимый, замкнутый человек, как его друг, казалось, совершенно не боялся. Рассказывал доклад спокойно, не прерываясь на то, чтобы перевести дыхание, в какой-то момент, когда у Ацуши произошла заминка, добавил интересный факт из жизни Шуберта, который даже не был прописан в тексте. Он настолько хорошо подготовился к этому даже несмотря на то, что они занимались не так уж много, что оставалось только молча восхищаться. Или не молча. — Рюноске, расскажи мне свой секрет, как? — поражённо спросил Ацуши уже после пары, на перемене. — Как ты можешь… быть настолько уверенным перед другими? — Это просто доклад, — тихо ответил тот и отвёл взгляд. — Я не боюсь выступать. Ацуши кивнул. У него самого была очень сильная боязнь публичных выступлений, иногда ему казалось, что он может даже потерять сознание или забыть собственное имя прямо перед всеми. И всё же такое спокойствие друга поражало. Он ожидал такой же реакции, как и у него самого. Сам не знал, почему. — Ты, наверное, раньше много выступал, да? — спросил Ацуши почти сразу же то, что первое пришло ему в голову. Других объяснений он пока найти не мог. — Раньше… — задумчиво проговорил Рюноске, будто ныряя в воспоминания. — Да, ты прав. Нахмурившись, Ацуши задумался тоже — он ведь практически ничего о его прошлом не знает. Обычно на всех переменах именно Ацуши рассказывал про всевозможные вещи из своей жизни: про свою уже бывшую школу, про друзей, которые разъехались в другие города, про то, как единственный раз ездил на музыкальный конкурс и в итоге был предпоследним в списке по баллам, про то, как однажды нечаянно поджёг на себе футболку, пока делал чай… Конечно, он старался расспросить и его, но Рюноске был совсем немногословным, а если дело касалось того, чем он занимался последний год перед университетом, или взаимодействия с другими в его жизни людьми, то обычно тот всегда переводил тему. До Ацуши, так увлечённого разговором, доходило не сразу, а когда это происходило, становилось неловко спрашивать вновь. Он не умел гнуть свою линию, пока пребывал в спокойствии, для этого ему требовался всплеск негативных эмоций. Или острая необходимость. На иностранном языке всё прошло вполне неплохо, если не учитывать тот момент, что тот самый Гоголь Николай начал спорить о чём-то с преподавателем на русском. Вообще-то, такое поведение в Японии очень сильно порицается, но им было, видимо, нормально. Все студенты на занятии тихо сидели с удивлёнными глазами, пытаясь хоть что-то понять, и только Рюноске иногда начинал улыбаться на некоторых фразах. — О чём они? — шёпотом спросил Ацуши, стараясь быть максимально тихим. — О том, должна ли существовать окрошка, — так же шёпотом ответил Рюноске, немного приблизившись к нему. — Преподаватель категорически против, а Гоголь говорит, что хорошая окрошка даже с пивом вкусная, — усмехнувшись, продолжил он, не сводя взгляд с жаркой дискуссии. Ацуши от этого шёпота испытал какое-то странное чувство, заставляющее сразу отпрянуть и замолчать. Хотелось, конечно, спросить, что это за окрошка такая, но этот вопрос сразу отошёл на самый дальний план. Что-то не так. На сольфеджио они, наконец, перешли от сплошной теории к практике — необходимо было построить цепочку аккордов в нескольких тональностях, а потом пропеть их без инструмента, только слыша первую ноту. Ацуши задумался о том, что он ещё никогда не слышал как поёт Рюноске, а потому сразу же обрадовался, что теперь у него будет такая возможность. Однако, когда Куникида-сенсей сказал подходить к его письменному столу по одному и петь там, Ацуши лишь поморщился, думая о том, что преподаватель у них очень вредный. Когда Рюноске ушёл к нему, Ацуши замер, пытаясь услышать хоть что-то, однако он сидел за последней партой, что было довольно далеко. Никакой музыкальный слух ему не помог. После пары он решил исправить ситуацию самым радикальным способом. — Рюноске, а споёшь мне как-нибудь? Тот удивлённо посмотрел на Ацуши, будто бы пытаясь найти подвох. А ведь его не было! — Откуда… такие вопросы? — наконец, спросил тот. — Ну, мне стало интересно, — неловко сказал Ацуши, понимая, что этот вопрос звучал в его голове намного лучше, нежели вслух. Кажется, это было слишком глупо. Рюноске ещё раз посмотрел ему в глаза. Ацуши уже хотел извиниться и попросить забыть, как… — Точно не сейчас.***
Следующий день был солнечным и тёплым настолько, что во всех аудиториях приходилось открывать окна. У доски перед всеми стояли Эдгар и Чуя, рассказывающие про Антонио Вивальди, а рядом сидел Рюноске, пребывающий в особенно хмуром настроении. Ацуши понял это по его взгляду, устремлённому в одно и то же место, куда-то сквозь само пространство, а также по его чрезмерной неразговорчивости. Обычно он с ним тихо здоровался, когда приходил в аудиторию, отвечал «всё в порядке» на стандартный каждодневный вопрос «как ты?», а затем едва заметно улыбался и спрашивал то же самое в ответ, получая развёрнутый рассказ об очередном неуклюжем или неловком прошедшем дне Ацуши. Теперь же вместо приветствия он слабо кивнул, вместо «в порядке» ответил «неважно», и всё это даже без намёка на хоть какую-то улыбку. Сердце сжалось, стало так тоскливо, что даже яркое солнце уже не согревало, как до этого, а мельтешило своим ярким светом перед глазами. Исправлять ситуацию нужно было немедленно, а доклад прерывать своим шёпотом было слишком страшно. И пусть Мори-сенсей уже делал ему замечание касательно телефона, навязчивая идея всё выяснить здесь и сейчас терзала намного сильнее. Ацуши медленно пододвинул к себе телефон, разблокировал его и напечатал сообщение в социальных сетях. Накаджима Ацуши: «Что-то случилось?» Рюноске, увидев блеклый свет от уведомления на экране, резко пододвинул его к себе, сразу же проверяя. Ацуши испуганно посмотрел на преподавателя, но, кажется, тот был увлечён докладом намного больше, нежели проверкой внимательности студентов. Рюноске же, прочитав сообщение, никак не ответил, а просто отодвинул телефон чуть в сторону, глубоко вздохнув. Не хотел обсуждать? Или чего-то боялся? Накаджима Ацуши: «Ты правда можешь рассказать мне. Я знаю, что выгляжу ненадёжно, но мы ведь друзья и я хотел бы помочь тебе в чём угодно, правда» Рюноске снова посмотрел в телефон, но уже с меньшим рвением. Наверное, заметил, что Ацуши снова что-то писал. Он уже почти расстроился, как услышал тихий судорожный вздох. И он был готов поклясться, что Рюноске находился на грани, однако сейчас они были на паре у Мори-сенсея, в аудитории, полной других людей, как бы слушали доклад, который прерывать было равно смерти. И Ацуши испытал такую сильную панику в этот самый момент, что его сердце было готово буквально разорваться на части. Он судорожно взял в руки телефон, совершенно не волнуясь о преподавателе, и начал быстро строчить сообщения, потому что это всё, что он только мог прямо сейчас. Накаджима Ацуши: «Я что-то не так написал?» Накаджима Ацуши: «Рюноске, я не хотел» Накаджима Ацуши: «Извини, пожалуйста» Рюноске, наконец, снова пододвинул телефон к себе, увидев, что его буквально завалили новыми сообщениями, а потом начал что-то писать. Ацуши стало одновременно и хорошо, и плохо. Акутагава Рюноске: «Не бери в голову. Ты здесь не причём» Ацуши, конечно, успокоило это сообщение, но знание, что его друг рядом прямо сейчас испытывает что-то не очень хорошее, удручало. Настолько сильно, что он абсолютно точно потерял смысловую нить доклада. Ребята продолжали рассказывать, уже завершая, а Ацуши будто вынырнул откуда-то из глубины. Такое отношение к учёбе ему ещё напомнит о себе не в самых приятных тонах, но он ничего не мог с собой поделать. Почему-то все приоритеты замкнулись на одном конкретном человеке. Следующие две пары проходили примерно в таком же темпе: Акутагава с излишне спокойным выражением лица пытался забыться учёбой, Ацуши с нервно подрагивающими руками пытался придумать выход. Сидеть, сложа руки, и ждать, пока всё решится само собой, очень не хотелось, да и совершенно не получалось, но в то же время Ацуши не мог понять тех границ их взаимоотношений, когда он мог надавить на парня и узнать всё напрямую. На самом деле, он не особо над этим задумывался. Скорее, эта быстрая, вполне неплохая идея промелькнула в его голове, однако задерживаться там явно не собиралась. Поэтому когда пара закончилась, а впереди их ждало окно, Ацуши повернулся к Рюноске. — С тобой определённо что-то творится. — Всё нормально, — меланхолично ответил его друг, собирая вещи в рюкзак. Наверное, сейчас опять начнёт свою шарманку по поводу того, как ему необходимы репетиции того, что их ожидает на оркестре. Ацуши нервно собрал свои вещи, дождался, пока тот закончит, а затем взял Рюноске за руку и потащил за собой. — Мы идём гулять. Возражения не принимаются, — сказал он, уходя на лестницу вверх. Вообще-то, они учились на шестом, последнем этаже, а наверху был лишь проход на крышу. Открытый проход на крышу. Они вышли туда и сразу же почувствовали ветер — на высоте он был намного ощутимее. Но солнце светило так же ярко и тепло, поэтому бояться простудиться было бессмысленно. Отсюда открывался потрясающий вид — конечно, это не сравнилось бы ни с одной йокогамской высоткой, которые находились в самом центре города, но в этом районе было уютно: много зелени, одинаково светлые двухэтажные квартирные дома, насыщенно бордовый магазин со специями в китайском стиле, небольшая начальная школа, неподалёку парк, в котором они как-то раз гуляли с Акутагавой. И вдалеке, конечно, видно и высотки, и порт, и чёртово колесо, о котором Ацуши мечтал, наверное, всю жизнь, но так и не решался прокатиться. Причина была не в страхе высоты, ведь он её совершенно не боялся и чувствовал себя комфортно здесь, на крыше, а, скорее, в отсутствии компании, которая бы тоже хотела решиться на это. Впрочем, пустые размышления. — Идём, — с улыбкой сказал Ацуши, проходя в то место, где не было бы видно двери обратно на лестницу, и садясь прямо на покрытие. Всё-таки раскрывать своё присутствие здесь очень не хотелось. Ведь Ацуши не был уверен, что такое позволено. А когда он ещё решится на такую шалость? Рюноске неуверенно огляделся по сторонам, а потом пошёл за ним, садясь рядом. Он всё ещё выглядел печально, но теперь на его лице так же можно было заметить недовольство. — И не смотри на меня так, — чуть застенчиво сказал Ацуши. — Я просто очень хочу тебя отвлечь, а смена обстановки вполне такому способствует. Или нет? — Ладно, — тихо ответил Рюноске. Может быть, плохое настроение и не давало ему показывать сейчас что-то хорошее, но Ацуши ведь видел, что тот совсем не против! Они сидели молча минут десять. Ацуши поставил будильник, чтобы они не пропустили следующую пару, а после убрал телефон на видное место — чтобы точно не пропустить. После он подтянул к себе колени, обнял их и посмотрел на Рюноске. В какой-то момент это затянулось, и он стал на него не просто смотреть, а именно рассматривать — привычная бледность на солнце выглядела чуть теплее, но синяки под глазами выделялись так же сильно. А вот лучики в холодных серых глазах были особенно яркими. Такое хорошее освещение давало увидеть каждую линию на радужке, каждую точку. Когда Рюноске посмотрел ему в глаза, наконец, обратив внимание на эти разглядывания, Ацуши даже не сразу сообразил отвести взгляд. Ацуши просто смотрел ему в глаза, понимая, что то, что обрывается в нём, — это его сердце. Сердце, которое прямо сейчас забилось быстрее просто от самого обычного взгляда. И, конечно, Ацуши прекрасно понимал, что это, понимал своей самой рациональной стороной. Но рациональности в нём было не так много, как чувств — а чувства кричали о том, что это явно не то, что ему нужно. У обычных людей всё наоборот, наверное, ведь чувства просто есть, и ты их принимаешь. Но не то чтобы Ацуши особенный, он просто чувствует где-то там, внутри, что всё, что происходит прямо сейчас — обычное помутнение, наваждение, но… оно такое приятное, да? Рюноске не выдержал первым. Игры в гляделки явно были ему не по нраву. Может быть, он даже смутился. Или же попросту надоело. Важно лишь то, что он отвернулся и продолжил молчать. Молчание стало неловким. Вообще-то, Ацуши притащил его сюда, чтобы он перестал грузиться хоть немного. А в итоге и сам упал в свои мысли. Наверное, это было не самой лучшей идеей. Он стал уже жалеть о своей импульсивности, как Рюноске сам прервал момент чрезмерной неловкости. — Тебе не кажется, что ты слишком часто пренебрегаешь своей учёбой? — спросил он тихо. Ацуши застыл. Это не то, чего он ожидал. Он ждал, что сейчас тот расскажет о том, что у него на душе, что он думает об этом, может быть, спросит его личного мнения. Но вот осуждающих вопросов он точно не ждал. — Я… — он действительно был растерян, пытаясь придумать хоть что-то. — Я не пренебрегаю! — почти с возмущением. — Скажи честно, зачем ты поступил сюда? Ацуши посмотрел на него, пытаясь понять, издевается ли тот над ним, или ему показалось. — В таком случае, — он всё же собрал свои мысли воедино. — И ты мне ответишь на тот же самый вопрос. — Договорились, — спустя время, будто раздумывая, ответил Рюноске. Ацуши вздохнул, судорожно улыбнувшись, потом полностью повернулся к парню всем корпусом. — Я поступил сюда для того, чтобы понять себя. — Правда? Что это значит? — Не знаю, но звучит хорошо, да? — с ухмылкой сказал Ацуши, немного расслабляясь. Рюноске уже не выглядел так грустно, как это было до их вылазки. — На самом деле я не знаю. Это единственное, что я умею. Я подумал, что быть пианистом — это круто. Лицо Рюноске вытянулось в непонимании. — То есть ты хочешь сказать, что поступил сюда просто так? — Наверное, да. Он нахмурился, будто бы пытаясь переварить услышанную информацию. — Тогда я совершенно не понимаю, что нашёл в тебе Дазай-сенсей, — спустя время тихо сказал Рюноске с некой нарастающей холодностью. Заметив это, Ацуши напряженно посмотрел на парня, не веря в то, что услышал прямо сейчас. — Что ты имеешь в виду? — потрясённо спросил он. — Он сказал, что ты играешь лучше всех из набранной группы. А ты даже не имеешь ни малейшего понятия, зачем находишься здесь. Не кажется ли тебе это немного нечестным? — Но я же… — Поверить не могу! — перебил Рюноске. — Кто-то вкладывает в свою мечту все силы и возможности, а кто-то даже не старается. Это так… несправедливо. Он встал, отряхнулся и взял свой рюкзак, закинув на плечо. Затем быстро окинул взглядом вид с крыши и направился к выходу. Ацуши всё ещё не мог подобрать слов случившемуся — всё происходило так быстро. — Подожди! — наконец он прервал затянувшуюся паузу. — Ты уходишь? — Мне нужно заниматься, — сухо бросил Рюноске, прежде чем скрыться за дверью. Ацуши остался один.***
Всё, что происходило на занятии оркестром, было словно в тумане. Ацуши пытался понять, почему Акутагава так обиделся на его слова. В этом ведь нет ничего плохого — разве все идут в университет только потому что мечтают стать кем-то конкретным? Но… он правда обиделся? Он его… презирает? Что это? Непонимание ситуации порождало тревогу. Сильную, до слабо трясущихся рук. Ацуши просто хотел играть. Ему это нравится, почему нет? Да, он никогда не мечтал об этом, но когда у тебя вообще нет вариантов для поступления, а вся твоя семья говорит о каком-то таланте и учителя на музыкальных курсах говорят, что это верное решение, ты просто… плывёшь по течению. Ему действительно никогда не хватало техники, потому что он никогда к ней и не стремился. Играл для себя, получая искреннее удовольствие. Не заставлял, не преступал себя, чтобы получить хорошую оценку или добиться идеальной точности. Мышечная память в пальцах прекрасная, если засесть на пару часов, чувственная отдача всегда выходила вперёд любой академичности там, в школе. Ему всегда прощали то, как он иногда забивал на домашнее задание. Кажется, это называли одарённостью? Его действительные старания проявились, пожалуй, только на этом грёбаном дуэте с Акутагавой. Потому что он хотел показать себя. Показать, что если постарается, то тоже может быть хорошим. Потому что он и правда никогда не старался — он просто играл. А в итоге его обвинили в этом. Но есть ли в этом его вина?***
— Стой! — крикнул Ацуши, когда выбежал из университета. Занятия закончились и, пока Ацуши провозился с нотами и какими-то вопросами от Кёки, Акутагава быстро скрылся из актового зала. Теперь фигура в чёрном плаще — стало заметно прохладнее — уже отдалялась от здания, как будто нарочно пытаясь избежать неизбежного разговора. Он даже не повернулся в его сторону. — Подожди, я говорю, — сказал Ацуши уже тише, потому что на него обернулось пару человек. Он приблизился к Акутагаве и встал прямо перед ним, не давая пройти дальше. Им в любом случае нужно было поговорить. — У меня нет настроения, — прямо сказал Акутагава, недовольно смотря на парня. — Ты мне тоже настроение испортил, вообще-то, — раздражённо сказал Ацуши, затем сразу округляя свои глаза. — Чёрт, я не об этом хотел сказать! — Я думаю, этого достаточно, — холодно ответил Акутагава. — Нет! — повысил голос Ацуши. — Почему мы не можем поговорить нормально? Почему ты обиделся? Что я сделал не так? — У меня нет настроения, — с расстановкой проговорил Акутагава, пытаясь обойти Ацуши, но тот успел схватить его за рукав плаща. Это прикосновение будто бы вогнало парня в ступор, но он быстро сбросил чужую руку. — Я просто хотел тебе помочь, — начал закипать Ацуши. — А ты начал обвинять меня непонятно в чём. — Непонятно в чём? — едко усмехнулся Акутагава. — Ты даже не представляешь, как меня раздражает, как ты относишься к тому, что тебе дано. Мне обидно, что пока я вкладываю всего себя в то, чтобы стать лучше, ты даже не шевелишься. И я не понимаю, почему Дазай-сенсей так нахваливал тебя после вступительных, потому что всё, что я видел, это лишь жалкие попытки поспеть за мной. Ацуши стоял в немом шоке. Всего этого было так много. Он впервые слышал от Акутагавы такое большое количество слов — и все они обжигали, заставляя болезненно сжиматься сердце. В горле появился огромный комок. Хотелось одновременно и накричать на него, выплеснув в ответ свой гнев, и разрыдаться от обиды. — Но… — выдавил из себя он, осознавая, что если продолжит говорить хоть что-то, то станет ещё больнее, но его быстро перебили. — Неужели ты не понимаешь? Акутагава разочарованно смотрел на Ацуши, ожидая ответа, но, видя, что это бесполезно, наконец обошёл его и быстро направился в сторону автобусной остановки, перед этим сказав лишь: — Одного таланта недостаточно.