Пианисты

— sonore — звучно

      — Ч-что? — растерянно спросил Акутагава, уставившись на Ацуши.       А ему было хорошо. Он широко улыбался и думал о том, что был бы не против выпить чего-нибудь ещё. А Акутагава всё стоял и будто пытался что-то разглядеть в нём, хмурясь. Да ведь Ацуши стоит перед ним — открытая книга! И всё понятно, и нечего скрывать.       — Разрешите пригласить вас на свидание. Ты же слышал? Он прямо так и сказал!       — Кто — он? — снова спросил Акутагава, нахмурившись ещё больше.       — Гоголь! Он просто подошёл к преподу и сказал ему это! Я в шоке…       Ацуши помотал головой, а потом вернулся к столу, чтобы исполнить задуманное. Его бокал всё ещё стоял на месте, наполненный на чуть меньше, чем половину.       — Слушай, Ацуши, может, уже хватит?       Акутагава появился настолько неожиданно из-за его спины, прикасаясь к руке, которая уже потянулась к бокалу, что Ацуши невольно отпрянул.       — Что значит хватит? Я только начал, — пробормотал он, уставившись на чужую руку, которая несильно сжимала его плечо.       — Пить нужно постепенно, а ты будто специально напиться хочешь.       — А может хочу! — выдернув свою руку из хватки, Ацуши быстро взял бокал и отошёл подальше. — Какое тебе вообще дело?       Этот Акутагава должен быть успешно забыт, а в итоге сам лезет и напоминает о себе. Бесит. А ведь Ацуши начал пить из-за… И зачем он вообще к нему подходил?       — Зачем тебе напиваться? — продолжил надоедать Акутагава, игнорируя вопрос.       Ацуши осмотрел зал, медленно делая глоток. Лопающиеся пузырьки шампанского на языке теперь казались сладкой газировкой, даже не намекая на прежнюю горечь. В голове где-то промелькнула мысль о том, что понижать градус было не самой лучшей идеей, но было так вкусно и приятно, что Ацуши лишь усмехнулся и переключился на происходящее перед глазами.       — Затем, что мне грустно.       — Это из-за меня? Ацуши, я…       — Из-за тебя! — вспылил, наконец, Ацуши. — Да! Из-за тебя!       Прямо сейчас в нём снова закипело всё то, что накопилось, поэтому лучше было бы Акутагаве уйти куда подальше.       — Прости меня, — тихо сказал Акутагава. — Я идиот. Я запутался. Прости. Только не пей больше.       — Нет! — закричал Ацуши. — И не смей мне указывать!       — Я просто прошу тебя.       — Ребят, чего не со всеми? — вмешался Чуя, нервно улыбаясь.       Ацуши недоумённо на него уставился, а потом, почувствовав сильную руку на своём локте, просто поддался и пошёл следом. Акутагава остался стоять у стены.       Началось что-то непонятное. Дазай-сенсей что-то пытался объяснить всем, студенты улыбались. Другой преподаватель отошёл к диванчикам, а потом принёс огромный пакет, содержимое которого просто вытряхнул на пол. Как оказалось, там была гора футболок самых разных цветов, но с одним и тем же принтом — логотип их кафедры музыкального искусства.       — Надевайте и не пачкайте раньше времени, — сказал Дост-сенсей.       — А потом, значит, можно? — смеясь, спросил Гоголь, надевая красную футболку.       Прозвучал абсолютно непонятный для Ацуши ответ на русском, поэтому он сразу же переключился на то, что происходило перед ним. Он уставился на полупьяных студентов, которые ворчали и один за другим начали разбирать футболки, а потом, опомнившись, тоже взял одну фиолетового цвета. Неловко надев, он посмотрел на других — разноцветные футболки выглядели как-то нелепо, но по-родному тепло.       — А теперь… — интригующе начал Дазай-сенсей. — Выстраиваемся в очередь и подходим по одному. Чуя, ну где тебя носит?       Чуя, который, оказывается, куда-то уходил, снова вошёл в зал, держа в руках увесистую коробку. На нём была футболка бордового цвета, а некоторые пряди отросших рыжих волос были прижаты её воротником.       — Иду я, — недовольно пробурчал он. — Лучше бы помог.       Ацуши быстро подошёл к столу, чтобы допить содержимое своего бокала, а потом встал в самом конце очереди. Перед ним, по ироничному стечению обстоятельств, стоял Акутагава в белой футболке со скрещенными на груди руками. Впереди уже происходило что-то шумное и наверняка забавное, Ацуши даже не следил за этим, он лишь рассматривал человека перед собой, точнее, его затылок. Интересный, ничего не скажешь.       Видимо, почувствовав чужой взгляд, Акутагава обернулся и застыл.       — Почему у тебя такие красивые волосы? — спросил вдруг Ацуши первое, что пришло в голову.       Акутагава округлил глаза и приоткрыл губы, чтобы что-то сказать, но, похоже, ничего не придумал. А Ацуши протянул свою руку, касаясь его свисающей прядки, проходясь от середины до белого кончика указательным и большим пальцами.       Его взгляд от волос перешёл на чужие глаза напротив — всегда холодно серые, но именно сейчас, в полумраке зала, нарушаемом мельтешащими разноцветными пятнами, они казались настолько тёмными и глубокими, что Ацуши ощутил что-то такое, что напомнило ему, как качаются на качелях — каждый раз, когда взмываешь вверх, дух захватывает. И что-то трепещет, заставляя вобрать побольше воздуха в лёгкие, чтобы не потерять рассудок. Ведь невидимо для всех ты, конечно, касаешься неба. А здесь Ацуши показалось, что он действительно может это сделать, ведь перед ним стояло самое настоящее небо — ноябрьское, утреннее, беспокойное и затягивающее.       Послышался громкий смех почти всех присутствующих, очередь продвинулась вперёд, Акутагава просто воспользовался моментом и отвернулся, чтобы последовать за другими.       Ну и пусть, подумал Ацуши, фыркнув. Хотя хотелось… Неважно. Он сделал шаг вперёд, а затем встал на носочки, чтобы посмотреть, что происходит там, впереди. Конечно, у него не получилось что-либо увидеть, зато получилось чуть не упасть. Он сильно пошатнулся, поэтому единственное, что он смог сделать, это вцепиться в плечи напротив. Не хватало ещё и этого, ну да. Акутагава повернул голову, но, поняв, в чём дело, снова отвернулся.       Ацуши неловко отстранился. За ним встало ещё пару человек, очередь двигалась вперёд.       — Мои любимые пианисты пожаловали! — ухмыляясь, сказал Дазай-сенсей, когда очередь дошла до Акутагавы и Ацуши.       — Этому больше не наливать, — громко сказал Дос-сенсей, кивая на Ацуши.       Тот растерянно посмотрел на преподавателей, не понимая, что происходит. Уже отстоявшие свою очередь студенты разноцветными пятнами сидели на диванчиках, а те, кто ещё ждал, нетерпеливо шептались за его спиной о том, что их ждёт.       — Что ж, приступим, — с хитрой улыбкой сказал Дазай-сенсей, поднимая тазик в своих руках с чем-то белым.       Резко приблизился Чуя и… макнул его лицом прямо в это белое нечто. Сухое, рыхлое, неприятное, Ацуши чихнул — это была рисовая мука. Затем Гоголь, стоящий рядом с преподавателем русского языка, протянул ему маленькую чашечку с какой-то жидкостью, прислонил к губам, взяв за подбородок, и с торопливым «пей, пей, пей» вылил ему это в рот.       На вкус что-то очень кислое, настолько, что Ацуши поморщился. Его лицо было в муке, а выражение наверняка максимально нелепое, но парень даже не успевал осмыслить это, потому что Дос-сенсей уже проводил по его щеке мокрой кисточкой, щёкотно и торопливо. Когда он закончил, Чуя подошёл к нему и приколол значок университетского герба на футболку, а потом лёгким касанием руки отправил к другим студентам, уже прошедшим через это.       Ацуши растерянно уставился на ребят, всё ещё чувствуя кислоту на языке. Кажется, это был лимонный сок. Одногруппники все были с белыми лицами, кто-то, правда, уже успел немного смахнуть муку, кому-то она попала на футболки; на щеке у каждого с правой стороны было по два иероглифа, вместе означающих «студент» — 学生. Все посмотрели на Ацуши и по-доброму рассмеялись.       — Чего стоишь? — спросил Тачихара.       Ацуши подошёл к свободным местам с краю и сел рядом с Джуничиро и Наоми, которые, кажется, вместе играют на виолончели. Когда обряд инициации прошли все, преподаватели подошли к столу, пригласили всех выпить, а после спеть гимн университета, который заставляли выучить к этому дню. Затем пошла какая-то шуточная викторина на самый оригинальный ответ, позже ответы стали не только словесными, но и задействовали язык тела. Ацуши к этому времени выпил ещё один бокал и полностью потерял себя в пространстве — комната шаталась из стороны в сторону, мысли пролетали быстрыми самолётами в голове, не задерживаясь ни на секунду, а контроль ситуации был потерян окончательно.       В общем-то, Ацуши ушёл в отрыв. Может быть, он сделал что-то непоправимое. А, может, сказал что-то не то. В любом случае, дальше обрывки памяти совсем теряются.       Он проснулся и открыл глаза.       И это был не его потолок.       Медленно поднявшись с кровати, он понял, что совершил ошибку, потому что, сделав это, голова мгновенно разболелась настолько сильно, что он почувствовал тошноту. Ужасно хотелось пить.       Нет, это определённо не его потолок.       — Проснулся? — раздался тихий голос откуда-то снизу.       Ацуши удивлённо обернулся на голос и увидел, что на полу, рядом с кроватью, на которой он лежал, находился Акутагава. Сердце забилось с бешеной скоростью. Тот лежал на заправленном футоне и смотрел в потолок, но потом перевёл взгляд на него.       — Сильно болит? — спросил он.       Ацуши понял, что его собственные руки сильно сжимали пряди на голове, потому что боль была невыносимая. Он кивнул, прикрывая глаза, чтобы стало хотя бы чуть-чуть легче, но это совсем не помогало.       Акутагава вздохнул, а потом поднялся. Затем послышался какой-то шорох, затем приближающиеся тихие шаги — совсем малое количество, ведь комната была крошечной.       — Держи, — сказал парень и Ацуши открыл глаза.       Прямо перед ним, чуть наклонившись, стоял Акутагава и держал в руках стакан и какую-то таблетку. Ацуши сразу же взял стакан, делая пару жадных глотков, а потом взял таблетку, закинул в рот и снова принялся пить. Ощущения были просто отвратительными: жажда почти не покидала и казалось, что он не чистил зубы неделю.       Акутагава забрал пустой стакан, убрал на стол и сел на самый край кровати, внимательно смотря на парня.       — Что? — не выдержал Ацуши хриплым голосом, сразу же после прочистив горло.       — Нет, ничего, — немного погодя ответил Акутагава, отводя взгляд. — Скоро должно стать лучше.       — А... Да, спасибо, — поспешил поблагодарить Ацуши, мысленно упрекая себя в том, что забыл сделать это раньше.       Повисла тишина. Акутагава встал с кровати и начал убирать футон. Ацуши в это время рассматривал комнату, стараясь сделать так, чтобы это не выглядело навязчивым. Кровать, стол, шкаф и навесные полки, забитые библиотечными книгами о музыке и стопками нот, среди которых выбивался первый том Баха, подарочное издание. Самые обыкновенные белые обои и потолок. Окно, из которого пробивались лучи яркого апрельского солнца, обрамляла серая занавеска. Скоро должен быть май.       — Почему я здесь? — спросил Ацуши то, что пришло ему в голову ещё в момент после пробуждения.       — Ты сильно напился и не смог сказать адрес, Дазай-сенсей уже хотел пойти в универ, чтобы узнать из личного дела, но ты умолял не отвозить тебя домой. Сказал, что родители будут… не в восторге.       Так значит вот, в чём дело. Стало стыдно за себя. Первый раз, когда он вообще смог попробовать алкоголь, обернулся такими нелепыми последствиями. В памяти прорисовывались обрывки посвящения, но, увы, ничего цельного. Будто он пытался поймать и восстановить лёгкие крошки сна, когда ты только проснулся и картинка ещё осталась яркой вспышкой перед глазами, но уже растворялась в лучах нового дня.       — Точно…       — Ты их предупредил, что не вернёшься?       — Да.       Акутагава закончил с уборкой, поджал губы и снова аккуратно сел рядом.       — Ты это… спланировал? — пытаясь подобрать слова, снова спросил он.       — Боже, нет. Я просто думал, что мы будем там всю ночь.       Акутагава улыбнулся одним уголком губ:       — Теоретически, так и могло быть. Но ты слишком напился.       Ацуши понял, что ему уже стало полегче, но он всё ещё испытывал острую потребность в том, чтобы умыться. И, может быть, выпить ещё стакан воды. Снова повисло молчание, Ацуши подтянул ноги к себе, обхватывая их руками, а Акутагава, пользуясь свободным пространством, сел поудобнее, откидывая спину на стену, и прикрыл глаза.       — Почему именно к тебе? — прозвучал вопрос спустя некоторое время.       Голос Ацуши всё ещё был хриплым. И тихим. Акутагава медленно открыл глаза и, смотря на стену напротив, так же тихо ответил:       — Все остальные отказались. Конечно, мы поссорились с тобой, но я не мог бросить тебя там… Ты всё ещё не простил меня?       Вопрос был и неожиданным, и ожидаемым одновременно.       Он, конечно, простил.       — Акутагава… — протянул он.       Ацуши был этим так тронут. Рюноске выглядел настолько виновато и подавленно, Ацуши понял, что больше и не смог бы на него обижаться. Они просто оба такие нелепые, такие упёртые идиоты.       — Ладно, я понял. Я не настаиваю. Я в самом деле виноват, — похоже, не заметив перемену в парне напротив, поспешил закрыть тему.       — Я тоже виноват, — быстро сказал Ацуши. — Рюноске, прости меня.       Рюноске резко повернулся в сторону Ацуши, смотря прямо в глаза, рассматривая в них что-то. Искал подтверждение слов? Он немного приблизился, будто всё ещё не веря в то, что услышал. Ацуши улыбнулся — тот выглядел слишком мило.       — Можно, я обниму тебя? — шёпотом спросил Рюноске. — Я скучал.       Сердце Ацуши забилось настолько сильно, он одним порывом приблизился к другу и крепко его обнял. Рюноске, казалось, был очень удивлён, потому что не сразу ответил на объятие, но всё же чуть погодя сделал это аккуратно. Впрочем, Ацуши и сам удивился тому, что решился на это. Пожалуй, он слишком долго ждал. Тем более, как ещё реагировать на такие слова?       — Конечно, можно, дурачок, я тоже скучал, — прошептал Ацуши, мысленно растекаясь лужицей.       Вот он, Рюноске — он рядом, он тёплый, он пахнет зелёным чаем и, кажется, помогает от головной боли, и дело вовсе не в таблетке. Это было так хорошо, что Ацуши буквально уткнулся в чужую шею, вдыхая полной грудью. На секунду хотелось представить, что это можно делать бесконечно, что можно подойти в любой момент и обнять, так же утыкаясь в шею, а потом оставить на ней невесомый поцелуй и… Было так хорошо, что даже больно, ведь его чувства никуда не уходили, они по-прежнему полыхали в нём, заставляя делать глупости.       Например, как эта, ведь, наверное, объятие было слишком долгим.       — Ацуши, ты… спишь?       О боже, он так расслабился от тепла и спокойствия, что потерял счёт времени.       — Нет, — нервно смеясь, сказал Ацуши, а затем отстранился. — Я просто люблю долго обниматься.       Рюноске едва заметно улыбнулся, смотря куда-то вниз, на свои ладони, а потом вдруг встал с кровати.       — Будешь чай? — спросил он.       — Да, конечно, — широко улыбнулся Ацуши.       — Сахар?       — Три ложки.       Рюноске кивнул, ещё побыл пару секунд в комнате, неловко оглядываясь, а потом скрылся за дверью. Ацуши приложил ладонь ко лбу, мысленно ругая себя за то, что позволяет себе такие вещи. Они только-только наладили отношения, а он чуть всё не испортил. Конечно, Рюноске не выглядел недовольно — скорее, наоборот, благодарно и радостно, насколько позволяла это понять его вечно сдерживаемая улыбка, но всё же…       Он должен быть жёстче.       Вдруг вспомнились слова Дазай-сенсея, а точнее, его удивление насчёт того, что Рюноске что-то утаил от него. Если его друг такой закрытый и так тяжело открывается, возможно ли хотя бы немного проявить жёсткость, чтобы тот, наконец, обо всём рассказал? Кажется, Ацуши уже задавался таким вопросом. Но если тогда он ни в чём не был уверен, то теперь понял — похоже, по-другому и не получится.       Ацуши встал с кровати, понимая, что находится в чужой футболке. Округлив глаза, он глубоко вздохнул, пытаясь не смущаться ещё больше, а потом, быстро поправив за собой одеяло и подушку, прошёл к письменному столу. На нём был потрёпанный ноутбук и папка с нотами — не та, которую Рюноске обычно берёт с собой в университет, а другая, чёрного цвета. Ацуши поднял взгляд, всматриваясь в корешки книг — теория по гармонии, но не учебник, а что-то из научпопа, биографии Шопена и Листа, история музыкальных инструментов, сольфеджио за последний год музыкальной школы…       Послышался звук открывающейся двери, Рюноске медленно шёл с двумя кружками горячего чая. Поставив их, он быстро убрал папку и ноутбук на подоконник, а затем сел на краешек кровати, которая упиралась в стол — ведь места для второго стула не было.       — Рюноске?       — Да?       — У меня есть вопрос.       Он смотрел в окно, кажется, это был второй этаж, и держал в руках кружку, будто греясь о неё. На секунду проскользнуло желание накрыть чужие ладони своими, согреть самому. Ацуши понял, что таких навязчивых мыслей становится только больше и так же на секунду промелькнул страх, что однажды он просто не выдержит.       Рюноске кивнул, переводя взгляд на него.       — Я знаю, что сейчас всё наладилось, но это не значит, что нам не нужно это обсуждать, да? Скажи честно, почему ты сорвался тогда? Что-то случилось?       Ацуши пытался подобрать слова максимально мягко, потому что ему это было необходимо. Рюноске оставил кружку в покое, соединяя свои руки на коленях.       — Да, ты прав. Я поступил как идиот, я уже говорил… Мои проблемы не должны тебя как-либо касаться, а я буквально выпустил на тебе пар, глупо, да? — грустно сказал он, смотря куда угодно, но не в глаза.       — Ну… — начал Ацуши. — Если ты честно расскажешь о своих проблемах, то я хотя бы буду понимать, в чём дело? Наверное, так.       Рюноске кивнул, смотря уже вниз, на свои ладони — он начал перебирать пальцами, будто волновался, но, похоже, быстро взял себя в руки, возвращаясь в прежнее положение, и сделал глоток чая.       — В тот день у моей младшей сестры был день рождения. И я поздравил её по интернету. Она так и не ответила.       — Что ты имеешь в виду?       Ацуши повторил за ним, делая первый глоток чая — зелёного, с мятой. Вдыхая этот мягкий, приятный аромат, который своим паром согревал самый кончик носа, невольно вспоминалось их объятие.       — С ней всё в порядке, думаю, она просто всё ещё обижена на меня. И это беспокоит меня. Очень сильно.       — А почему она… обижена?       Ацуши всё ещё ничего не понимал. Почему Рюноске вообще поздравляет свою сестру по интернету, если они живут вместе… Стоп. А где они вообще находятся?       — Сложная ситуация, на самом деле, — Рюноске глубоко вздохнул.       Ему было тяжело, это видно. Открывать кому-то свои проблемы — это, бесспорно, тяжело. Ацуши даже пожалел, что затеял этот разговор, ведь после ссоры, быть может, Рюноске отвечал только лишь потому что чувствовал себя обязанным чем-то? Ацуши снова сделал глоток чая, отмечая его сладость и едва заметную горчинку, попытался успокоиться и не накручивать себя. В конце концов, если бы он действительно перешёл какую-то черту, они бы прекратили.       Он очень на это надеялся. Но надеяться на такое именно ему — трудно.       — Если не хочешь говорить, не говори, — всё же не выдержал Ацуши. — Прости. Боже, я надавил на тебя, я не хотел, правда. Мы друзья и я с радостью выслушаю тебя, но если ты не чувствуешь, что готов открыться, то можем продолжить в другой раз, или перевести тему, или просто помолчать, или…       — Ацуши, — достаточно серьёзно сказал Рюноске, обрывая взволнованный лепет. — Ты такой… Хороший, — уже мягче, чуть улыбнувшись. — Ты мой единственный друг. Всё то время, пока мы не общались, я много думал об этом, и понял, что ты должен знать. Ведь… Пока ты был открыт со мной, я просто отмалчивался, не находишь это немного несправедливым?       Ацуши, кажется, выпал из реальности. Он хороший? Чёрт, Рюноске правда так думает? Подавив порыв нежности, который непременно вышел бы в долгие объятия и наверняка пролитый чай, он широко улыбнулся.       — Конечно, это несправедливо. Поэтому я внимательно тебя слушаю. И только попробуй сделать так ещё!