— dolente — жалобно
— Скрябин?.. Рюноске непонимающе посмотрел на Ацуши, пытаясь уловить его мысль. Взгляд метался по всему лицу — серые глаза искали подсказки. Но потом, кажется, эта мысль до него дошла. — Это плохая идея, — ответил он, поджимая губы. — Но почему? Александр Скрябин — русский композитор и пианист, который известен тем, что придумал концепцию светомузыки, согласно которой каждый звук имеет свой собственный цвет. Но Ацуши волновало совсем не это, ведь, если покопаться в биографии Скрябина, можно было узнать, что однажды, настолько увлечённый постоянной игрой, пианист просто переиграл правую руку. Рюноске свою руку, конечно, не переиграл, а сломал, случаи разные, но ведь Скрябин, пусть и был потрясён таким стечением обстоятельств, всё равно не бросил музыку, а смог написать ноты для исключительно левой руки. — Потому что это не полноценная игра, — ровно ответил Рюноске. Все его стремления и желания, которые он пытался воплотить в музыке, не могла потянуть такая жалкая альтернатива. Но, тем не менее, это было лучше, чем вообще ничего. — Не соглашусь, — нахмурившись, ответил Ацуши. — В любом случае, я считаю, что ты должен попробовать. Потому что даже когда правая рука Скрябина вроде бы восстановилась, но не в полной мере, он не забросил игру. Да, он не мог играть так же виртуозно, как делал это раньше, будучи здоровым, но он не бросил, а уделил внимание нюансировке — к слову, тому, чего не хватало самому Рюноске. Скрябин всё равно продолжал, играл и находил в музыке новые звучания. Безусловно, есть вероятность в том, что ничего не будет как прежде. Но если не приспособиться к новым обстоятельствам, то неужели сразу всё бросать? И это после того, как много Рюноске прошёл ради этого? — Я не разделяю твой оптимизм. — Послушай, — быстро выключив телефон и приблизившись, начал Ацуши. — Просто послушай. Ты сам сказал, что твои родители будут готовить тебя в медицинскую академию только к следующему году, так? Ждать больше полугода. Я думаю, за это время ты можешь пока что не бросать университет, а пробовать играть левой, а когда сможешь правой, то пробовать и ею тоже. Вдруг у тебя получится? — А если нет? — Есть произведения, когда основной упор идёт на левую руку, а правая только как вспомогательная. — Я так не хочу. Ацуши на секунду прикрыл глаза, пытаясь оставаться спокойным: — А как ты хочешь? — Я хотел совершенствоваться во всех направлениях. — Звучит утопично. — Теперь — да. — Рюноске! — всё же не вытерпел Ацуши. — Чёрт, я просто пытаюсь найти выход из ситуации, а ты даже не пытаешься хоть как-то пойти на встречу! Я понимаю, что тебе сейчас плохо и больно, но неужели нельзя подумать хоть немного о чём-то хорошем? — В том и дело, что ты не понимаешь, — грустно улыбнувшись, ответил Рюноске, а потом снова отвернулся. — И я очень хочу, чтобы ты никогда не понял, каково это. Ацуши стыдливо опустил взгляд. Он действительно погорячился. Хотел как лучше — получилось как всегда. Часто случалось так, что он просто хотел помочь, а в итоге делал всё ещё хуже. Даже если вспомнить момент, когда Рюноске переживал из-за дня рождения сестры, а Ацуши решил, что ему будет лучше всего отвлечься. А ведь… Рюноске говорил, что не нужно брать это в голову. Возможно, если бы Ацуши тогда просто оставил его в покое, то они бы не ссорились на такой продолжительный срок. Но ведь если бы не его оптимизм, они бы не начали общаться, верно? — Прости меня, — тихо сказал Ацуши спустя время. — Я просто верю в тебя и твою мечту, и хочу, чтобы ты не сдавался. — Ацуши, — снова повернувшись к нему. — Проблема ведь не только в том, чтобы играть левой рукой. Помимо индивидуальной программы есть и наша с тобой. Сольфеджио, гармония, теоретические предметы. Одно дело пропустить всего неделю, но другое — не иметь возможности нормально заниматься вообще. Как я теперь смогу записывать лекции? А практические задания? — Я могу помочь тебе. Повисла тишина. Ацуши действительно так считал — и был готов сделать очень многое. — Честно? Не думаю, что тебя хватит на такой большой объём. К тому же, теперь я не могу работать… Ацуши задумался — Рюноске был прав, это верно. Но, боже, неужели его родители бросят его в таком положении, если он откажется от этой дурацкой медицинской академии? — Давай так, — начал Ацуши. — Ты не отказываешься от университета. Не сейчас. Если у нас с тобой ничего не получится и ты не сможешь закончить семестр — то пожалуйста. Но не сейчас. Ты ещё даже не пробовал. Рюноске внимательно посмотрел на Ацуши, будто бы пытаясь понять, серьёзно ли он. — Что касается работы… Ты прав. У тебя нет готовой программы для левой руки, да и сейчас всё, что тебе нужно, это покой. Но почему бы не сказать своим родителям, что ты нуждаешься в деньгах? Они ведь… родители, Рюноске, я не думаю, что они могут отказаться от собственного ребёнка так просто. — Но ведь тогда отказались? Рюноске сейчас выглядел таким беззащитным. Впервые они именно обсуждали эту тему — обычно Ацуши только выслушивал всё, что говорил Рюноске, а сейчас участвовал в этом. Может быть, Ацуши был не тем, кто что-то смыслит в таких ситуациях, но он надеялся, что его эмпатии хватит на то, чтобы понять хоть немного. — Может быть, они за это время поняли свою ошибку? — с обнадёживающей улыбкой спросил Ацуши. — В любом случае, если поговоришь с ними и получишь отказ — будешь знать, что ты пытался. — Я не знаю… — прошептал Рюноске. Ацуши, видя, что всё плохо, придвинулся ближе и аккуратно обнял парня. Рюноске сразу же уткнулся ему в шею, неловко держась левой рукой за его футболку. Послышался судорожный вздох — он снова был где-то на грани, чтобы выпустить эмоции наружу, но всё равно упорно держал всё в себе, не позволяя выглядеть ещё более слабым. Ацуши обнял его крепче, легко поглаживая по спине, он просто обнимал его и думал о том, что мог бы сделать для него ещё. Хотелось снова увидеть его улыбку, не грустную, не безнадёжную, а самую настоящую — счастливую, какую он видел последнее время. И какого чёрта этот мир решил так поиздеваться над ним?***
На следующий день Ацуши проснулся с мыслью, что у него всё получится. По крайней мере, он очень хотел в это верить. Весь вчерашний вечер он искал информацию про произведения для левой руки и, на удивление, нашёл даже целый сборник нот. Про Скрябина он слышал ещё в школе, когда на музыкальной литературе они проходили русских композиторов, а теперь видел другие знакомые фамилии. Скачав файл на флешку, решил распечатать его целиком. На лекциях он специально убирал свой телефон подальше в сумку, чтобы не отвлекаться на него. Внимательно слушал и записывал — старался — как можно более понятно. Когда пришла очередь предмета с Дазай-сенсеем, Ацуши на всякий случай записал диктант на диктофон, а после пары подошёл к преподавателю, чтобы поговорить. — Извините за беспокойство, — начал Ацуши. — Можете уделить мне немного времени? — Ацуши! Как наш дорогой друг? — спросил Дазай-сенсей, скрепляя и убирая листы с лекционной частью в какую-то папку. — Надеется на лучшее, — ответил Ацуши. — Об этом я и хотел поговорить. Преподаватель прошёл к своему рабочему столу, приглашая подойти и Ацуши, а после внимательно посмотрел на него. — Слушаю. — Вы говорили, что его обучение теперь под вопросом. Что Вы имели в виду? — Насколько я понял, он настроен на планы родителей, — задумчиво ответил Дазай-сенсей. — Мы говорили с ним вчера вечером по телефону. Ацуши поджал губы, думая о том, что Рюноске всё-таки не доверяет его плану. Не то чтобы это обижало, скорее, заставляло продумывать дальнейшие действия и точно не опускать руки — доказать, что его план хорош. Нужно бы поскорее убедить его в этом. — А как Вы думаете, — начал Ацуши. — Возможно ли обучаться какое-то время в таком состоянии? При условии, что ему будут помогать? — Ну, — грустно улыбнувшись. — Даже не знаю. Думаю, это тяжело. — А если очень захотеть? — Если только очень. Ацуши кивнул головой, вздохнув: — Я уже говорил с Мори-сенсеем и он сказал, что если вся теория будет усвоена, то Рюноске получит зачёт без проблем. Озаки-сенсей сказала, что, конечно, дирижировать одной только рукой сложно, но возможно. Тем более сейчас мы проходим не очень сложные вещи, а Рюноске уже успел проявить себя, так что тоже проблем быть не должно. Дазай-сенсей широко улыбнулся. — Если тебе интересно узнать насчёт моего предмета, то я могу принять зачёт у него и устно, я согласен на это. До конца семестра осталось не так много времени, а Рюноске уже успел показать свои знания на диктантах, у меня вопросов к этому нет. К тому же, вы успели сдать и необходимые конспекты. — Замечательно, — ответил Ацуши с улыбкой. — А что касается индивидуальной программы? — Вообще-то, он успел сдать необходимый объём где-то неделю назад, но я надеялся услышать его игру на отчётном концерте. К тому же, мы не успели сдать технику. Впрочем, это, наверное, условности… Я готов пойти навстречу. Только лишь боюсь, что не все преподаватели готовы на это. — Я спрошу, — ответил Ацуши. — Поговорю с каждым. А что насчёт нашего с ним дуэта? Сердце Ацуши билось очень сильно. Он боялся, что всё пойдёт не так, как нужно. Что кто-нибудь откажется принимать Рюноске, кто-нибудь скажет, что музыкальный путь отныне для него закрыт. А ещё он боялся не справиться сам. Он ведь, действительно, не самый прилежный ученик. Что говорить о том, что всё это время помогали ему, а не он. Рюноске был тем, кто лишний раз напоминал про задания или контрольные, тем, кто в самые трудные моменты давал списать, тем, кто вне университета объяснял какие-то вещи. В их дуэте именно он был тем, кто сильнее — в любых смыслах. Хватит ли сил Ацуши в такой ситуации? — Да, две пары вы мне задолжали, — задумчиво проговорил Дазай-сенсей, а потом повернулся к своему рюкзаку, чтобы позже достать оттуда записную книжку и уткнуться в неё, листая страницы и что-то прочитывая. — Я могу добавить вам баллов за конкурс, я планировал сделать это, но… При всём желании, последнее произведение вы доделать не успели. — А если заменить? Дазай-сенсей перестал листать блокнот и замолк. — Ацуши, — чуть устало выдохнул преподаватель. — Я подумаю над этим, поищу что-нибудь, но ничего не обещаю. Ладно, возможно, Ацуши слишком настойчив. Извинившись за то, что отнял время, Ацуши выбежал из университета. Вообще-то, впереди его ждало занятие с оркестром, но так как сейчас был полуторачасовой перерыв, он решил сбегать в типографию. Распечатав множество нот, он зашёл и в магазин, купив сладостей и фруктов. Истратил почти все деньги, какие у него были с собой, но для Рюноске ничего не было жалко. На занятие пришлось тоже бежать, потому что время поджимало. За несколько минут до начала он подошёл к Фукудзава-сенсей, чтобы тоже объяснить ситуацию — тот лишь нахмурился, сказав, что без Рюноске будет тяжело играть его группе, да и ему самому было жаль студента, но чего-то определённого Ацуши не добился. К сожалению. В целом проводить этот день без Рюноске было странно. Ацуши ещё не привык к тому, что его нет рядом, что не с кем пообедать, не с кем поболтать о каких-то глупостях. Его безумно не хватало. Ацуши писал ему по интернету на переменах, но Рюноске отвечал редко — двигать даже пальцами правой руки он не мог, а одной левой делать это не очень удобно. К тому же, его время занимали какие-то медицинские процедуры и просто… покой. Возможно, всё это время Рюноске просто пытался осмыслить какие-то вещи в одиночестве. Все студенты уже знали, что его не будет в ближайшее время. Многие выражали сочувствие, кто-то даже написал ему в интернете. Безусловно, новость всех шокировала — сломанное запястье для пианиста было одним из самых ужасных кошмаров. Не хватало его партии в оркестре. Конечно, ему была замена в виде других пианистов, которые садились вместо него и играли то же самое, но все понимали, что чёткое распределение по партиям рано или поздно попросту не выдержит такой замены. У этой системы пропал важный, равно как и все остальные, винтик. После пары Ацуши сразу же отправился в больницу, надеясь на то, что успеет хотя бы на немного, потому что возможность посещения больных закрывалась чуть больше чем через час. — Рюноске, привет! — Ацуши несмело открыл дверь, но когда увидел, что пациент один и не спит, прошёл внутрь. — Здравствуй, — ответил Рюноске с улыбкой. В этот раз он выглядел значительно лучше. Глаза больше не были покрасневшими, а синяки под ними стали не так заметны. Ацуши был рад, что Рюноске полноценно высыпается и отдыхает. Хотя бы здесь. — Как дела? — спросил он, садясь рядом, чтобы снова взять за руку. Ацуши думал об этом прикосновении целый день, с самого утра. Рюноске сразу же сжал его руку в ответ, смотря на их соединённые ладони. В последнее время, ещё до попадания Рюноске в больницу, они оба были очень тактильными. Палата выглядела просторной, из окна можно было увидеть последние лучи солнца, свет от которых падал на противоположную от кровати стену. Окно было открыто на проветривание, поэтому запах медикаментов смешивался с тонким ароматом летнего вечера. — Я поговорил с родителями. — Правда? — оживился Ацуши, округляя глаза. Рюноске выглядел спокойным, значит, можно было не тревожиться. Но сердце всё равно забилось быстрее — в любом случае, это было волнительно. — Да, сегодня утром. Они обещали навещать меня каждый день. — Это хорошо… — протянул Ацуши, улыбнувшись. — Значит, они будут поддерживать тебя? — Я лежу в этой палате благодаря им, — кивнул Рюноске. — Ты же знаешь, что всё лечение дорогое. Без них я бы не смог оплатить даже второй день нахождения здесь. — А как они узнали об… этом? Повисло молчание. Ацуши не совсем понимал, можно ли было спросить об этом, но он всё ещё не знал никаких подробностей ни о том, как тот вообще получил перелом, ни о том, что было сразу после. Рюноске прочистил горло и ответил: — Когда я сломал руку, я сразу же позвонил матери. Она же тоже врач. Родители сразу вызвали скорую из своей больницы, теперь знают, где я живу. Встретили меня здесь, отправили к своему хорошо знакомому хирургу. Сегодня мы говорили о моей дальнейшей выписке и… Они хотят, чтобы я переехал обратно к ним домой. Ацуши напрягся. Это звучало как совсем плохая идея — Ацуши помнил и про ограничение на репетиции, и про запреты выступлений. Его строгая семья пугала своей нелюбовью к музыке и небрежностью к самому Рюноске. Даже если все их действия были во мнимое благо, это было не тем, что тот действительно хотел. А ещё своим переездом Рюноске мог обнулить все свои старания, когда от них сбежал. Он ведь не один день собирал вещи, искал жильё и работу, не один день планировал сделать всё так, чтобы оборвать почти все связи. — И что ты думаешь об этом? — спросил Ацуши спустя время. Его заминку, определённо, заметили. Ацуши даже не стал бы скрывать, как относится к родителям Рюноске — у него по-иному и не получилось бы, как бы невежливо это не звучало. Он и так пытался подбирать самые мягкие на их счёт слова. — Меня устраивает тот темп жизни, который я определил для себя сам. Даже если у меня нет инструмента. Ацуши улыбнулся — он и не сомневался в нём. Рюноске всегда был вот таким, слегка холодным даже к тому, что близко. Этот холод всё равно был лишь прикрытием, удобным и защищающим. Ацуши был рад, что он пытается бороться с призраками прошлого даже сейчас. В конце концов… мы не обязаны постоянно быть чьей-то собственностью, и если с нашим мнением не считаются, то нужны ли такие люди так близко? — Я поддержу твоё решение в любом случае, — улыбнулся Ацуши, ощущая холодный ветер на своих щеках. Похолодание было явлением обычным, поэтому Ацуши встал с кровати, чтобы закрыть форточку. — Не трогай, — поспешно сказал Рюноске, тоже вставая с кровати. Он сам подошёл к окну и закрыл его. Ацуши видел, как его правая рука висела пока что бесполезным грузом, а другая подрагивала от резкого прилива крови к ослабевшему телу. — Моё пребывание здесь не значит, что я не могу с чем-то справиться самостоятельно, — сухо проговорил Рюноске, часто моргая — наверняка сейчас у него кружилась голова от тёмных кругов перед глазами. — Я так и не думал, — поджав губы, ответил Ацуши. — Я просто хотел помочь. Взглянув на часы на телефоне, который всё это время был у него в заднем кармане брюк, он понял, что их время практически вышло. — А, да, я принёс тебе… Кое-что. Ацуши, опомнившись, потянулся к рюкзаку, чтобы достать сладости и фрукты — всего по чуть-чуть — а потом и распечатанные ноты. Рюноске непонимающе посмотрел на белые с чёрными строками листы, а потом снова сел на свою кровать. — В общем, я подумал, что тебе будет это интересно, — Ацуши ещё раз посмотрел на ноты в своих руках, а потом протянул Рюноске в руки. — Спасибо. Он сосредоточенно начал рассматривать скрепленные ноты каких-то отдельных произведений, затем обложку сборника, сразу после которой шло небольшое письменное предисловие о том, как студенты часто прокачивают игру правой рукой, совершенно не уделяя внимания левой. Было видно, что он заинтересован, взгляд пробегал по строкам, было видно, что он их читает, воспроизводя ноты в звуки в собственной голове. Ацуши улыбнулся и облегчённо вздохнул. — Прежде чем я уйду… могу я украсть хотя бы один твой поцелуй? — неловко спросил Ацуши. Боже, почему поцелуи сейчас выглядели такими неуместными? Они ведь по-прежнему в отношениях, по-прежнему относятся друг к другу как влюблённые. Но, может… — Ты их не крадёшь, а берёшь и отдаёшь по праву, — смущённо ответил Рюноске. Он сразу же отложил, точно кинул, ноты на край больничной кровати, а затем притянул Ацуши к себе левой рукой за шею так быстро, словно пытался скрыть всё своё смущение, и коснулся его губ своими — и от этого поцелуя по всему телу появился трепет, отдающий покалыванием по всей груди, внутри неё. Сердце забилось быстрее, впрочем, это была обычная реакция на его поцелуи. Рюноске целовал отчаянно, будто ждал этого всё прошедшее время, Ацуши ждал не меньше — он отвечал так же затягивающе и ярко, невольно вспоминая прошедшие недавно выходные. Не хотелось останавливаться, хотелось поддаваться навстречу, быть ведомым и вести самому, этот поцелуй напоминал их общую игру на фортепиано — и поддержка, и страсть, и желание обогнать другого, и в то же время быть наравне, идти рука об руку, играть рука об руку, лишь иногда касаясь кончиками пальцев, конечно, нечаянно. Выйдя из больницы, Ацуши почувствовал слёзы на своих глазах.***
— Ацуши, соберись, — строго сказал Дазай-сенсей, когда студент опять съехал с нужного темпа и замедлился. — Извините, — пробормотал он виновато. Все остатки вчерашнего вечера Ацуши провёл не за своей программой, а за тем ноктюрном для левой руки Скрябина, о котором рассказывал и который распечатал для Рюноске. Включив ноты на телефоне, потому что для себя распечаток не делал, он пытался понять, каково это — играть вообще без правой руки. Конечно, для пианиста это никогда не будет в новинку, ведь все начинают играть произведения по отдельности — в голову сразу же приходили те уроки на музыкальных курсах, когда его учительница задавала дома играть только левой рукой, потому что правую он выучил, а левой не мог даже ориентироваться в клавиатуре. Что ж, это было распространённой проблемой. Но сейчас, когда он учился быть профессионалом, когда он получал специальность, это выглядело так по-детски наивно, может быть. Он уже привык разбирать по отдельности только сложные моменты, ведь лёгкие мог сыграть и двумя сразу — медленно, иногда с ошибками, но сыграть. Это произведение не было тем, что обычно попадалось раньше, ведь в основном почти везде левая рука была вспомогательной. Здесь же нужно было оттачивать быстрые, динамичные движения, не забывая выделять отдельными пальцами мелодию. Волны, играемые им, пока что ещё до жути медленные и ломкие, звучали бедно. Так и хотелось добавить правой рукой хоть немного украшений в верхнем регистре. Однако, истратив на разбор целый вечер, он смог добиться хоть какого-то результата — звучание стало ровным, а пальцы путались меньше. Они летали над клавиатурой, меняя регистры, в какой-то момент даже удалось услышать полноценный ноктюрн. Или, может, ему всего лишь показалось. — Ладно, на сегодня хватит, — со вздохом сказал Дазай-сенсей. Ацуши вяло кивнул, пробормотав нелепое «спасибо», а затем, собрав все вещи, переместился за последнюю парту. Преподаватель покинул аудиторию, а уже ожидающие другой пары студенты начали заходить внутрь. — Ацуши, — протянула Йосано, подходя ближе и садясь рядом. — Кажется, у кого-то здесь нет учебника по гармонии? — Вообще-то, я хотела с ним поделиться, — тихо сказала Кёка, садясь на парту впереди Ацуши и поворачивать к нему. — Мы же пойдём к Акутагаве сразу после пары все вместе? — спросил Кенджи с улыбкой, а затем сел рядом с Кёкой и тоже повернулся к Ацуши. — Договорились же пока не раскрывать все карты, — недовольно протянул Рампо и закатил глаза, а затем встал напротив Ацуши и, сложив руки в карманы, спросил. — Ты как? Держишься? В носу защипало. Ацуши улыбался и не мог понять, чем он заслужил таких одногруппников. Он ведь, можно сказать, бросил их, практически сведя всё общение до минимума. Не то чтобы он хотел сделать это, но подготовка к конкурсу, дополнительные репетиции с Рюноске и желание проводить с ним свободное время отдалили их. Даже после той прогулки с Кёкой они не проводили полноценного времени вместе, что выглядело совсем некрасиво с его стороны, будто он просто решил воспользоваться её поддержкой на период, когда с Рюноске у него были проблемы. — Ребята… Вы… — начал он, но не смог продолжить и от удивления, и от накатившего кома в горле. — Мы купили сладостей, — сказала Йосано. — Только от Рампо спрятали, так что я их пока не покажу. Акутагава же любит сладкое?