5
Вокруг тьма и тишина. Как в могиле. И ещё холодно. Мне очень холодно — настолько, что тело бьёт дрожь. Не пошевелиться. Сердце обвалилось, к горлу подступила удушливая тошнота. Будто разом и тошнит, и нечем дышать. Непроглядная мгла сгустилась, сделалась плотной, как нефть, я не могла даже своего тела разглядеть, только ощущения подсказывали, что руки снова закреплены на подлокотниках стула, а ноги у его ножек. Жёсткая металлическая спинка прилегает к покрытым потом лопаткам. Нет, только не снова. Как это могло случиться? Всё же уже закончилось?! Или избавление было лишь сном? Бредом, последней попыткой рассудка сбежать от кошмара в мир иллюзий? Додумать я не успела. Тьму прорезал луч света, раздался вширь, и внезапно в блике справа от светлого пятна я заметила блестящую улыбку. Оскал. Ровные белые зубы. Словно насмешка над моей изуродованной челюстью. Коснувшись языком лунок на месте зубов, я невольно кивнула обречённой мысли — не сон, ничего не сон. Кто там улыбается в тенях? Покажись! Хочется крикнуть, но голоса нет. Владелец улыбки, словно смиловавшись, шагнул в полосу света во весь рост. Кристоф. Он продолжал улыбаться, подходя ближе и ближе. Медленно, вальяжно, упиваясь моментом, — и неотвратимостью. А я смотрела на его скалящееся лицо и чувствовала, что цепенею от ужаса. Сколько это может продолжаться? Сколько мне ещё страдать?! Почему ужас не кончается? Кристоф — почему-то один — подходил всё ближе, движения плавные и настолько спокойные, что почти гипнотизировали, а взгляд — в некоторых ракурсах свет озарял лицо — надменный. Мысли бесновались в воспалённом мозгу, никак не выстраиваясь в единую картину. Если он один, значит, не будет задавать вопросов. Спущенному с поводка псу не нужно защищать хозяина, он нападает, повинуясь натренированным инстинктам. Пальцы рук едва ощущались — опять слишком тугие стяжки или вся кровь от страха отхлынула от конечностей в бесплодной мобилизации? Хотелось спросить, что ему ещё от меня надо, зачем я снова тут, но рот открывался беззвучно, будто мою речь поставили на mute. Кристоф остановился напротив меня — я в ужасе вжалась в спинку, но дальше двигаться уже некуда. Что же будет, если я даже не могу ничего сказать? О, нет, он потянулся в карман… вынул пассатижи и, наклонившись, погладил меня холодным металлом по щеке. Нежно, если можно так сказать, но с прежней кровожадной улыбкой. Эта «нежность» садиста выглядела слишком властно, слишком по-хозяйски и окончательно повергла в панику. Меня затрясло. Я в очередной раз предприняла попытку сказать, хотя бы прохрипеть: «Нет, не надо, оставь меня в покое!» — но голос так и не удостоил меня появлением. Кристоф скользил кончиками пассатижей по шее вниз, обвёл ключицу, повёл по плечу… С каждым его движением я ощущала себя голой, беззащитной, беспомощной, а холод пробирался в нутро, в самую душу. Он опустился на одно колено и снизу подхватил мою безвольную онемевшую ладонь. Так брали руку благородной дамы для поцелуя. И он… он тоже коснулся тыльной стороны моей ладони, ледяной от оттока крови, губами. Я пыталась шевельнуться. Пыталась кричать. Но тело не принадлежало мне. А вслед за губами моей руки снова коснулись пассатижи. Кристоф почти ласково перебирал мои пальцы, а затем стальные кончики сжали ноготь… ноготь? Откуда? Боже, нет… Он потянул на себя, а потом резко вверх. Боль пронзила онемевшую руку, будто кусок плоти покинул палец вместе с ногтем. Снова. Как тогда. Это уже было. Он уже проделывал это! Почему опять? Как? Сколько времени прошло с того момента? Чёрт, о чём я думаю? Не может быть, чтобы я находилась в проклятом бункере! Просто не может… Кристоф сжимал оторванный ноготь в щипцах и заглядывал мне в глаза с дьявольски довольной улыбкой. Я почти смирилась с тем, что не могу ни кричать, ни говорить, качала головой из стороны в сторону, моля остановиться. Беспомощные, бесполезные, бесплодные попытки разжалобить безжалостного палача. А он смаковал мои страдания, забавлялся, чёрт бы его побрал! Пассатижи, хищно распахнув пасть, направились к следующему ногтю. Ужас ожидания боли стучал в ушах сердечным ритмом чуть ли не сильнее, чем новые мучения, но в этот раз я вдруг издалека, откуда-то сверху, услышала голос, зовущий меня по имени. — Дженни! — резануло по ушам. — Дженни! Темноту снова прорезал свет — он широкой полосой упал на моё лицо, заставляя зажмуриться. Первая реакция — отпрянуть. Как, если я пристёгнута к этому проклятому стулу? Но мыслей не было. Рывок — и спина упёрлась в стену. Я могу двигаться? — Нет! Не подходи! Не надо! Хватит! — и голос появился. Слова срывались с губ без моего участия. Я, объятая ужасом, повиновалась инстинктам и не видела, кто передо мной. Что ещё можно кричать в такой ситуации? Свет слепил глаза, слишком яркий, слишком… невыносимый. Пришлось прикрыть веки ладонью. Нос уловил слабый запах туалетного мыла. Как… как дома. Вдох — запах стал сильнее. Ещё вдох — сейчас что-то произойдёт. Сейчас я что-то вспомню. Что-то важное… Но не лица. Не имена. — Дженни! — голос сделался ближе. Прямо у меня над головой. А потом чья-то ладонь легонько коснулась моего плеча. Отползти дальше от прикосновения мешала стена, но рука не сжалась, не потянула — нежно гладила. Я решилась убрать с лица свою ладонь, глаза уже чуть привыкли к свету, но всё равно пришлось сощуриться. Заспанный и всклокоченный Пол обеспокоенно смотрел на меня. Сознание встало на место не сразу, а до того я никак не могла взять в толк, что он тут делает. Я определённо узнала его, но… — Тише, Джен. — Ласково проговорил он, наверное, когда мой взгляд перестал быть совсем безумным. — Это был сон. Успокойся. Дыши. Всё позади, любимая. Дыхание постепенно успокоилось, и вместе с этим в голове всплыли старые страхи — я поспешно натянула одеяло на лицо и молчала, не зная, что тут можно сказать. Он присел на край кровати и продолжал неторопливо, невесомо гладить моё плечо. Не пытался отогнуть одеяло, не пытался взять за руку. Просто гладил. И в этот миг я была ему благодарна как никогда прежде. Просто за то, что он хранил молчание. Потому что говорить я бы не смогла. Однако долго это длиться не могло. Ладонь Пола стала двигаться медленнее и наконец замерла на моём предплечье. — Милая, кажется, тебе стоит посоветоваться со специалистом. Ты кричала так страшно, так отчаянно, я даже не сразу смог тебя добудиться. Тебе очень плохо, а я чувствую себя беспомощным, не зная, что делать. Наверное, есть те, кто знает? Может ведь быть так, что медики уже сталкивались с подобным, а? Наверняка сталкивались. И с кошмарами, и с остальным тоже. Давай найдём врача, который поможет тебе прийти в норму? — Хорошо, Пол. — Я слегка кивнула. — Я завтра же запишусь на приём. Я согласилась, чтобы успокоить его. Не смогла, не нашла мужества признаться, что я и так пью транквилизаторы. И они, очевидно, не помогают. Впрочем, теперь я принимала их скорее по инерции, уже не веря в терапию и препараты. Кошмары даже стали привычными — мучили каждую ночь с тех пор, как Дрейк перевёл меня в обычную палату. Наверное, в госпитале никому дела не было до моих воплей, а здесь, дома, Пола они здорово беспокоили. — Хочешь чаю? — заботливо спросил он. Мне действительно хотелось. — Не откажусь. — Я прибавила оптимизма в голосе. — Если ты угощаешь. Иди, я спущусь следом. Это было напускное — сделать вид, что я пришла в норму, все же проще, чем прямо сейчас остаться наедине с собой. Чай был снова вкусным и ароматным. А взгляд Пола поверх чашки — внимательным и встревоженным. Обеспокоенным. Прости, любимый, прости, что заставляю тебя так нервничать. Знал бы ты, как мне неловко причинять тебе эти неудобства. Как бы мне хотелось быть для тебя такой же как прежде — озорной, весёлой, полной сил и жизни… И как мне горько сознавать, что от той Джены остались лишь осколки, которые я сейчас пытаюсь собрать заново. Ты не виноват. Но ты страдаешь. Это жестоко… Часы показывали половину четвёртого ночи. Я снова не дала ему выспаться. — Спасибо, Пол, мне лучше. Я посижу ещё немного и лягу, — привычно глядя на него из-под свесившихся волос, проговорила я и отставила чашку. — Не беспокойся обо мне. Ты же знаешь, два раза за ночь это не возвращается. Пол несколько мгновений испытующе смотрел на меня, словно проверяя и решаясь, — наконец кивнул и встал из-за стола. А я — чёрт, я будто вздохнула с облегчением, когда оказалась одна. Подождав ещё несколько минут и убедившись, что Пол отправился наверх, я стянула перчатку и снова посмотрела на изуродованные кончики пальцев. Ногти — не зубы, отрастут. Когда? Сколько ещё эта розоватая бугристая плоть будет напоминать мне безжалостную усмешку Кристофа? Я активировала смартфон и начала искать. Сайты писали о случайных травмах, о маникюрных процедурах, о хирургическом вмешательстве — никто не писал о пассатижах и стяжках, притягивающих запястье к подлокотнику. Но вся информация сходилась в том, что за первые два месяца новая пластина должна была бы хоть немного показаться. Если только… Если только повреждение не было фатальным. Специалисты писали, что при некоторых операциях, особенно, если проводил её некомпетентный мастер, повреждение может оказаться необратимым. И в этом случае ноготь не отрастёт никогда. Компетентным ли мастером был Кристоф? По позвоночнику словно снова прошёл ток, встряхивая тело. Быстро ли он умер? Умер ли вообще? Я мысленно понадеялась, что его сейчас держат в аналогичном месте и творят примерно то же самое… Но головой понимала, что он — слишком мелкая сошка для подобных допросов, так что вряд ли. Взгляд снова и снова цеплялся за пальцы. Ногти никогда не отрастут. Значит, я обречена всю жизнь ходить в перчатках? Смотреть на это каждую минуту — выше моих сил. Как и идти в салон и просить что-то придумать. Не придумано, как скрыть такое уродство. Значит, перчатки? Всегда? Вечно? Или смотреть — и вспоминать? Ублюдки, чёртовы ублюдки! Я обречённо натянула перчатки и отправилась наверх. В кровать. Мысли против воли возвращали меня к Кристофу, но уже не в воспоминаниях, а, скорее, в мечтах о том, каким изощрённым способом я бы убила его. От этих грёз будто становилось легче, я словно обретала власть. Эфемерную, но и Кристоф стал для меня эфемерной зловещей тенью из сна. Можно было придумывать что угодно, от расчленения бензопилой до аккуратно-дотошной смерти от множества незначительных порезов. За этими мыслями я незаметно провалилась в сон. И остаток ночи прошёл спокойно. Как будто красная лампочка загоралась у моих кошмаров примерно в три утра, переключался какой-то тумблер в мозгу, и подсознание перемещало меня туда, в бункер, к Кристофу и другим палачам. Я проснулась раньше Пола и успела сварить кофе к его появлению на кухне. Каждый раз будто неожиданному. Не было ни дня, чтобы я не вздрагивала, услышав тихие шаги на лестнице — лишь через несколько мгновений мозг оценивал окружающую обстановку и осознавал, что я дома, а шаги принадлежат возлюбленному. Пол вошёл в кухню — помятый и усталый. Утомлённый. Определённо, пробуждение среди ночи по моим крикам плохо сказывалось на его самочувствии. Стыдно, мучительно стыдно осознавать, что нормальное для нынешней меня состояние так осложняет ему жизнь. — Доброе утро, Пол. — Я налила кофе в его чашку и поставила на стол. — Твой утренний кофе. Пол глянул на меня не то сердито, не то недоверчиво, но уселся за стол. — Спасибо. — Сделав пару глотков, выдавил он. — Кофе мне не помешает. Я села напротив и, опустив голову, стала рассматривать пузырьки на тёмной поверхности напитка. Говорить, может, и следовало, но я совсем не могла найти нужных слов. А смотреть на Пола просто так было трудно — я всё ещё усердно контролировала, как бы не дать волосам открыть скулу, хотя мышцы уже привыкли. — Дженни, мне кажется, тебе снятся кошмары, потому что ты спишь в гостевой, — негромко начал Пол. Я вздрогнула, но головы не подняла. Какое неприятное предположение. И самое главное, он, кажется, намекает, что нужно спать вместе, в одной кровати. — Прости за крики, любимый. Ему не понять, что от меня ничего не зависит, так что справиться с кошмаром усилием воли не получится. — Я не осуждаю тебя, что ты! — поспешно перебил меня Пол. — Но что, если это от одиночества? Холодная пустая постель, непривычная комната, слишком яркий ночник — всё это ухудшает качество сна, провоцирует панику. Конечно, ему проще найти банальную причину в окружающей обстановке, потому что он не знает, что в тёмной «привычной» комнате из меня выбивали ответы всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Мне хотелось рявкнуть на него, что он ничего не понимает, но кричать бессмысленно. Мой крик только ещё сильнее его расстроит. — Я не хочу доставлять тебе беспокойство, — проговорила я так же тихо. — Я не о себе, Дженни. Я о тебе. Ночью я хочу быть рядом с тобой. Хочу обнять тебя и согреть. Чтоб прогнать твои кошмары прочь. Чтобы ты не оставалась с ними наедине! Конечно, исключительно обо мне. Пол даже не понимал, что лукавит, лицемерит. Мне никак не помогут его объятья сейчас — и раз уж на то пошло, ему стоило обнимать меня в тех подземных застенках. — Я боюсь, что мне это никак не поможет, а кошмары продолжатся вне зависимости от твоего присутствия. Только тебе лишние неудобства. Я и так очень сильно тебе нервы порчу своими приступами. Мне неловко, любимый. И я не хочу всё усугублять. Бессмысленное объяснение, притянутая за уши причина. Но я не могла сказать ему: «Мне снятся кошмары, потому что за несколько дней плена враги изломали мое тело и душу, лишили меня будущего». Всё, на что я могла надеяться, — Пол отступит, обезоруженный моей заботой. Ведь она была искренней, но истинную причину называть было бы слишком жестоко. Для меня. — Давай ты сначала пообщаешься со специалистом? — улыбнулся Пол. — И не будешь делать скоропалительных выводов. Уверен, грамотный врач выпишет тебе нужные лекарства, и ты начнёшь хотя бы брать меня за руку. Врач, конечно — кто, как не врач, решит все мои проблемы? Меня охватило отчаяние — вдруг и врач не поможет? Тогда только одно — пуля в висок? Уничтожить мозг вместе со всеми жуткими мыслями, что в нём вертятся? — Ночью ты пообещала обратиться к врачу. Помнишь, Дженни? — упорствовал Пол. — Ты не должна отметать этот вариант. Его настойчивость начинала действовать на нервы. Против воли я рассердилась — почему он позволяет себе указывать, что я должна делать? Почему требует?! Но порыв удалось утихомирить раньше, чем он успел выплеснуться наружу. Пол прав, да и действует из добрых побуждений. Ради меня. — К вечеру я побываю на приёме у психиатра. — Быстро проговорила я и встала из-за стола. Как бы ни хотелось уверить себя, что нельзя сердиться, Пол вызывал раздражение. И как с ним справиться, я пока не знала.6
Оставшись одна, я просмотрела те записи, которые сделала со слов Дрейка. Таблетки, дозировка. Только ни черта они не помогают. Или Дрейк не до конца понимал, что со мной творится, или просто таблетками это не унять. Оставался врач. Я села за компьютер и начала поиск. Пальцы в перчатках уже почти не промахивались по клавиатуре. После пары часов углублённого сёрфинга по сети я нашла психиатра, который, по информации с сайта, специализировался на реабилитации после различных психологических потрясений. Отзывы на форумах приободрили меня ещё сильнее. Оказывается, этот врач помог уже не одному ветерану военных действий, и судя по трогательным рассказам его бывших пациентов, знает своё дело. Звонок, короткий диалог с администратором, которая в самом деле нашла время сегодня же в шесть вечера. Мне оставалось приехать и… рассказать? Что? Рассказать всё как есть? Выложить незнакомому человеку историю о том, как меня разломали на мелкие кусочки? Я всхлипнула и стиснула зубы. Нет. Спокойно. Я обещала Полу, что съезжу. Я выполню обещание. Клиника располагалась недалеко, если верить карте — всего двенадцать минут на такси. Для города-миллионника — рукой подать. Пол предлагал подвезти, но я отказалась. Сочла, что хочу весь путь и туда, и обратно проделать самостоятельно. В конце концов, я же не дитя несмышлёное, чтобы везде с провожатыми! Я вызвала такси с телефона, вышла, когда приложение отрапортовало, что машина подана, но не смогла в неё сесть. Нет, я правда собиралась, но стоило мне увидеть водителя — по-военному коротко стриженного темноволосого парня лет под сорок, перед глазами снова замелькали неприятные воспоминания. Я отменила поездку и отпустила такси. Домой возвращаться и просить Пола подбросить меня показалось стыдно, так что я решила пройтись пешком. — Клиника доктора Тернера, — ответил по телефону приветливый голос администратора. — Чем могу помочь? — Это… это Джена Мэйс, могу я перенести приём на полчаса позже? — Да, мисс Мэйс, я предупрежу доктора Тернера. Всё хорошо, ждём Вас. С чистой душой я направилась по нужному адресу. В воздухе пахло осенью, но стояла тёплая погода, и опадающая пёстрая листва придавала моей незапланированной прогулке даже какую-то чарующую романтичность. Я шла не торопясь, думая о том, что же принесёт мне этот визит — и принесёт ли вообще. Мне казалось, нет таких слов, которые могли бы вернуть спокойствие моей душе. Есть разве что таблетки, которые будут глушить тревогу, вроде тех лекарств, которые дал мне Дрейк, только посильнее. Но я обещала. Пусть это будет хотя бы ради спокойствия Пола, если даже мне не поможет. На крыльце клиники стояли двое и негромко разговаривали. В воздухе витал не успевший развеяться запах табака. Я вздрогнула. От этого запаха мурашки побежали по спине. Как хорошо, что Пол бросил — я бы не вынесла этот запах дома. У стойки регистрации я назвалась. Девушка-администратор, улыбчивая и красивая в своей цветущей молодости, подала мне бумаги, которые я заполнила тут же. Прямо при ней. Я чувствовала, что она смотрит на перчатки. Гадает, зачем они? Хорошо, хоть хватает такта не задавать вопросы. Хотя персонал подобных учреждений просто обязан быть тактичным. В груди разом полыхнуло раздражение и злость. На эту беззаботную красотку, на тех, кто курил у двери. Я задержала дыхание. Спокойствие. Я тут для того, чтобы мне помогли. Этот доктор Тернер ведь хороший специалист, я прочитала. Значит, он поможет. Когда с формальностями было покончено, администратор, назвавшаяся Тиной, предложила мне присесть в одно из симпатичных мягких кресел тут же, в холле, и дождаться, когда доктор меня пригласит. Кресла, обтянутые светлой кожей, расположенные по обе стороны от миниатюрного кофейного столика, показались мне безопасными. Я поймала себя на мысли, что никогда бы не задумалась о том, чтобы оценивать мебель с этой точки зрения, но в кошмарах мне слишком часто являлись стулья с высокой спинкой и жёсткими подлокотниками. Тревожность снова заявила о себе, и чтобы сесть, мне потребовалось себя успокоить. Долго ждать, к счастью, не пришлось. Ко мне вскоре откуда-то из глубины клиники вышел симпатичный мужчина, с аккуратной растительностью на лице, в костюме и при галстуке. На вид, ему было лет сорок с небольшим. Когда он приблизился, я уловила ненавязчивый запах приятного парфюма. — Мисс Мэйс? — вежливо спросил он, я кивнула. — Я доктор Тернер. Прошу за мной. Он ненадолго задержал взгляд, а затем направился обратно, откуда пришёл. Я поплелась за ним, всё ещё приходя в себя от удивления. Признаться, я совсем не так представляла себе доктора — даже при том, что на сайте я уже видела его фотографию, почему-то была уверена, что он будет обязательно в халате и круглых очках. Он провёл меня в щепетильно и со вкусом обставленный кабинет, выдержанный в нейтральных бежевых тонах. Глазу не за что зацепиться. Письменный стол с дорогим кожаным компьютерным стулом, чуть правее плетёные низкие кресла с двух сторон от приземистого такого же столика со стеклянной столешницей, у противоположной стены мягкая на вид стёганая кушетка. Какое-то широколистное растение у окна с опущенными жалюзи. Я осматривалась долго. Пожалуй, дольше, чем того требовали правила приличия, но доктор Тернер не торопил меня. Он прошёл к столу и вытащил из ящика какие-то бумаги, а затем обернулся ко мне. — Вы присядете, мисс Мэйс? — А… Да, конечно. — Его вопрос заставил меня встрепенуться. Он, очевидно, предлагал мне на выбор кресло у столика или кушетку. Сидеть напротив него за небольшим столиком казалось неуютным, а лечь на кушетку… Лечь. В замкнутом пространстве. С незнакомым… мужчиной. Нет! Из положения сидя побег совершить проще, чем когда лежишь. Лечь — остаться беспомощной. Я отмела вариант с кушеткой и проследовала в кресло, что было обращено к входной двери. С широкими глубокими подлокотниками в модерновом стиле оно не вызывало сомнений в своей безопасности, я опустилась в него, попыталась усесться удобнее, но расслабиться не получалось. Даже когда Тернер сел напротив меня и спокойно откинулся на спинку, я не смогла сделать того же. Я так и осталась сидеть на самом краешке, будто готовая вскочить и тут же покинуть кабинет. Я ожидала вопроса. Полагала, что доктор Тернер станет спрашивать меня о чем-то, хотя глубоко в душе сильно нервничала, не зная, какой будет моя реакция на его расспросы. Но он молчал. И это было странно. Я вновь напомнила себе, что я тут для того, чтобы выполнить обещание. — Что я должна сказать, доктор? — неуверенно спросила я наконец. — А что бы вы хотели сказать? — Тернер направил на меня внимательный взгляд. Приятный, заинтересованный, не пугающий. — Обычно мы ждём, пока пациент сам начнёт беседу, не все могут с ходу начать отвечать на вопросы специалиста. Но раз вы спросили… Скажите, что вас ко мне привело? Что привело? То, что я плачу по любому поводу, что меня мучают кошмары, что я почти не ем. Что шарахаюсь от запаха дыма и проверяю, не похоже ли это кресло на знакомый мне стул? Это ему сказать? Глаза намокли — я закрыла лицо руками. А ведь надеялась, что хотя бы тут смогу не плакать на ровном месте. — Всё хорошо, мисс Мэйс. — Голос доктора донёсся спереди, ласковый, доверительный, успокаивающий. — Вы можете рассказать мне что угодно. — Я пришла сюда, потому что… потому что обещала жениху, что начну лечение. — Выдавила я и потянулась за бумажными салфетками, упаковка которых стояла на столике. — Я… не могу нормально спать. Мне снятся кошмары. — Какого рода? Тернер проявлял искреннюю заинтересованность, а я понимала, что рассказать придётся совершенно всё, потому что двумя словами мои дурные сновидения не опишешь. Но рассказать всё… это было бы слишком тяжело. Я глубоко вздохнула. — В этих кошмарах мне грозит боль и… насилие. Я просыпаюсь с криком. Я не могу заставить себя подойти к моему жениху. Не могу к нему прикоснуться и допустить, чтоб он коснулся меня. И это пугает нас. Меня. Его. Я замолчала. Врач сидел напротив, выжидающе сцепив пальцы. Может быть, он и поймёт… — Я стала жертвой пыток и… сексуального насилия. К моему удивлению, доктор Тернер никак не отреагировал на мои слова. Впрочем, так, наверное, и должно быть. Он же врач и должен уметь выслушивать что угодно. Его спокойствие и отсутствие осуждения меня немного расслабили. И главное, самое страшное я уже сказала, и дальнейшая беседа напомнила мне стандартный опрос у обычного врача, правда, Тернер вёл себя значительно более внимательно и тактично, чем любой из специалистов, кого я встречала раньше.7
Я возвращалась домой тем же маршрутом. Город постепенно мерк под гнётом сумерек, а улицы уже исправно освещались фонарями. Я с удовольствием дышала свежим вечерним воздухом и прислушивалась к отдалённому гулу, доносящемуся со стороны центра. Там ещё бурлила жизнь, на нашей окраине уже все стихло. Подходя к дому, в освещённом окне кухни я увидела фигуру Пола — он поспешно поднялся из-за стола и направился в прихожую. Ждал. Беспокоился, скорее всего. Хорошо, что теперь мне есть, чем его успокоить. Дверь отворилась мне навстречу, едва моя нога коснулась приветственного коврика. На пороге показался Пол, как я и полагала, взволнованный. — Проходи, Дженни, я нервничал. Я уже час караулю тебя на кухне. Произнеся своё сумбурное приветствие, он отошёл, впуская меня. — Здравствуй, любимый. — Выдохнула я. — Я не смогла проехать на такси и прогулялась. Погода прекрасная. — Ужинать будешь? — Пол принял у меня из рук лёгкий плащ и повесил на вешалку. — Надо бы, но я не голодна. Это была правда. Вопреки моим ожиданиям, выписавшись из госпиталя, я почти не ела. Я плотно питалась раз в пару дней, остальное время мне хватало только выпить чая или кофе, чтобы полностью перебить аппетит. — Тогда пойдём чаю попьём. — Настаивал Пол. Не удивительно — он хотел узнать, как прошло посещение врача. Я кивнула — он услышит то, что его интересует. Вот уж что-что, а чай Пол заваривал отменно, я всецело доверяла ему это дело и наслаждалась любимым напитком, приготовленным в лучших традициях. Сегодняшний вечер не стал исключением. Когда ароматная жидкость оказалась аккуратно разлита по чашкам и мы оба уселись по разные стороны стола, я решила удовлетворить любопытство возлюбленного. — По итогам сегодняшнего визита доктор Тернер выписал мне несколько препаратов и дал рекомендации относительно спорта, питания, сна. — Я посмотрела на Пола, он выглядел оторопевшим. — Ты ведь это хотел услышать, верно? — Ну… да. — Я очевидно застала его врасплох. — Так он поставил тебе диагноз? — Да. — Я помедлила с ответом. Странно, вдруг это показалось чем-то личным, сокровенным, будто моя ахиллесова пята, которую никому нельзя показывать. — Посттравматическое стрессовое расстройство. Договорив, я отвела взгляд. Рассказывать об этом Полу — последнее, что мне хотелось сейчас делать. — Но… Это же временно, да? — спросил он внезапно торопливо. — Это всё потому, что тебе нелегко пришлось в плену? Из-за травм и остального. Но лечение поможет? Что сказал доктор? Дженни, я очень за тебя волнуюсь, ответь! А я делала маленькие глотки горячего чая и не чувствовала жара. И говорить не хотелось. Отвечать. Я только что, какой-то час назад, пересказывала тот кошмар Тернеру. Каждое из слов Пола ощущались слишком болезненно, и сейчас фраза казалась грубостью. Резкостью. Небрежностью ко мне и моим чувствам. Но я справилась с собой, не сорвалась. — Доктор сказал, что уже имел дело с подобными случаями, и прогноз оптимистичный. Буду принимать лекарства, буду делать зарядку, начну по-человечески есть — и всё придёт в норму. Я… уверена. Хотя, кажется, ни черта я не уверена. Голос дрогнул. Но я чувствовала, что не могу пугать Пола своей неуверенностью. Он и так настрадался за это время с моими вспышками раздражительности, тревожности и прочих мало приятных для него эмоций. — Я рад, — Пол улыбнулся. — Я рад, что ты сделала это, пошла и начала разбираться. Мы справимся, конечно. Я люблю тебя. — И я тебя люблю, — тихо ответила я. Стоило заикнуться о правильном питании, Пол стал очень настойчиво кормить меня. Тернер предупредил, что временами у меня может быть апатичное или даже депрессивное состояние, так что основную часть работы по дому выполнял Пол, взвалив на себя нехитрые действия по уборке и приготовлению еды. А ещё временами пытался вытаскивать меня на прогулки или в кафе. С непривычки ему оказалось сложно и готовить, и убирать, и пытаться при этом быть приветливым и нежным, когда я, по сути, жила с ним, скорее, как соседка, деля разве что крышу, но он стоически прикладывал все усилия, чтобы облегчить мне жизнь. За моим питанием Пол следил неустанно. Где-то вычитал специальную сбалансированную диету и каждый день готовил мне разные вкусности. Есть мне не хотелось, но я впихивала в себя кулинарные изыски хотя бы для того, чтобы не огорчать любимого, который явно очень старался. Кроме питания, я наладила спорт. Уже сама. Пол не особо настаивал, считая, что физические нагрузки мне излишни. Но спорт был нужен. Приходилось заставлять себя через апатичное «не хочу», но с каждым днём я занималась всё больше, испытывая некое подобие умиротворения. Будто, становясь сильнее, восстанавливая прежнюю свою форму, я восстанавливала контроль над своей жизнью, снова добивалась права постоять за себя. Как это было в былые времена. Спустя две недели я снова посетила Тернера, он скорректировал курс препаратов. Больше антидепрессантов, меньше транквилизаторов. По его мнению, моя тревожность снизилась. Честно говоря, я не была в этом уверена, продолжая просыпаться от кошмаров, разве что, без криков на весь дом — просто в холодном поту с бьющимся в горле сердцем. Да и на шаги за спиной всё ещё вздрагивала. На третью встречу с Тернером через месяц от начала терапии я приехала на такси. Кажется, тревожность действительно начала отступать, но кошмарные сновидения продолжали беспокоить. Врач снова изменил дозировки препаратов. Что-то прибавил, что-то и вовсе отменил, заменив аналогом. Я мало что соображала в этом, потому доверилась его опыту и знаниям. Домой в тот день я приехала довольно окрылённой — хотела обрадовать Пола. Тернер обнадёжил меня, что моё состояние сдвинулось с мёртвой точки. Это означало, что я иду на поправку! Как не поделиться такой новостью с человеком, который её ждёт больше всего на свете? — Пол! Милый! Доктор Тернер считает, что прогресс налицо, — улыбнулась я с порога, вешая на крючок ключи и делая пару шагов по полу прямо босиком. Пол, вышедший, как обычно, встречать меня из кухни, улыбнулся в ответ, отставил на стол банку с какими-то приправами, которую открывал при моём появлении, и вытер руки полотенцем. — Это замечательная новость, Дженни! — он подошёл ближе и протянул руку. — Я помогу снять пальто. Я с лёгкой опаской повернулась к нему спиной, стараясь успокоить себя — это же просто, мне не страшно. Ни капельки. Расстегнув последнюю пуговицу, я ожидала, пока Пол снимет пальто с плеч. Едва оно сползло вниз, я собралась уже обернуться, в этот момент руки Пола коснулись моих локтей, быстро обвивая тело, а на шее я ощутила его дыхание. Это длилось одно мгновение. Меня тряхнуло, будто от удара электрической дубинки. Я шарахнулась в сторону, вырываясь из его объятий. — Не надо! Пожалуйста… — пробормотала я запоздало, видя, как его лицо, лучившееся улыбкой при моём появлении, теперь медленно каменеет. Губы сжались, нос, казалось, даже заострился. — Прости меня, но не… не надо прикосновений. Пока. Прошу. Он сделал медленный шаг назад и прислонился плечом к стене. Несколько мгновений молча смотрел на меня, видимо, подбирая слова, и наконец произнёс: — Если прогресс, как говорит твой врач, налицо, значит, или дело в докторе, который не видит очевидного, или в тебе, которая в глаза мне лжёт, что любит… — Он сделал многозначительную паузу и отвернулся, будто хотел промолчать, но потом вдруг снова глянул на меня, на этот раз зло. — Если я так противен тебе, сказала бы сразу. Зачем ты притворяешься? Зачем весь этот дешёвый спектакль? Возможно, он постарался выбрать наиболее мягкие или, напротив, наиболее ёмкие выражения, но его слова задели меня до глубины души. — Спектакль? Спектакль, говоришь?! — вскричала я, выставляя вперёд мелко дрожащую руку в неизменной перчатке. — Это ты называешь дешёвым спектаклем?! Пол отвёл глаза. Неприятно, наверное, такое видеть. Или больно признавать свою неправоту? Он ещё какое-то время молчал, а потом снова спросил: — Дженни, может, тебе стоит обратиться к другому врачу? Может, этот некомпетентен? Я стояла, всё ещё не в силах унять тремор. Дрожь была не только в руках. Дрожало всё внутри. Дрожало и норовило сорваться в истерику. И дыхание, и биение сердца… Другой врач? Как же! Полу легко рассуждать. Пойти к другому врачу и снова рассказать ему, как всё было. Рассказать… про воду на полу, про стяжки на запястьях, про фотографии, шрамы, про зубы и ногти… — Прости, Пол. Очень прошу тебя, прости, милый, но этому врачу я доверяю. Он понимает, что происходит со мной. От его назначений мне в самом деле лучше! При следующем визите я попрошу его доработать план лечения. Я смотрела на него чуть исподлобья, как уже привыкла — чтобы локон не скользнул со своего места. Я приучила себя постоянно держать голову так, чтоб скула никогда не оказывалась на виду. Пол стоял неподвижно, испытующе глядя на меня. — Хорошо, — наконец произнёс он мрачно и твёрдо. — Надеюсь, он в самом деле хорошо знает своё дело. Иначе я засужу его за некомпетентность. Сделав над собой усилие, я легонько, самыми кончиками пальцев, коснулась тыльной стороны его ладони. Быстро отдёрнула руку — прежде, чем он успел отреагировать на прикосновение. — Я пойду на приём завтра же, если у него есть время. И всё будет хорошо. Мы же вместе? Я попыталась улыбнуться. Получилось плохо, потому что губы продолжали дрожать от обиды за эту внезапную неприятную размолвку. — Да. Мы вместе. — Пол кивнул. Со вздохом.8
На следующий день Тернер действительно нашёл время, но для меня этот визит был скорее формальностью. Я заранее знала, что дело не в некомпетентности врача, не в том, что лекарства не помогают. Дело было в самом Поле. Он торопился, не давая мне достаточно времени. С другой стороны, я могла его понять — он не видел мои улучшения так, как видела их я. Для него всё выглядело иначе — жизнь с женщиной, которая холодна, как треклятая аквариумная рыбка, которую можно только кормить и наслаждаться видом. Её нельзя обнять, нельзя погладить, и живёт она в своём собственном мире, который ему недосягаем. Тернер не сказал мне ничего нового, разве что заметил, что Полу надо объяснить всю тяжесть моей ситуации. Честно и открыто. Я промолчала, сделала вид, что приняла к сведению. Но что толку? Я ведь в любом случае не готова открывать ему всю правду? Или готова? Нет! И дело даже не в моей нынешней ущербности, а в том, что придётся обнажить перед ним не только физические уродства, но и душевные рубцы, которые едва ли затянутся в скором времени. Домой я возвращаться не хотела, потому что там был Пол, который ждал от меня обещания, заверения, прогноза… чего угодно, что облегчит его страдания рядом со мной. Я поймала себя на мысли, что дом, который должен быть для меня самым безопасным местом, вдруг перестал быть таким. Но… был ли у меня другой вариант? Могла ли я позволить себе помыслить порвать с возлюбленным? Нет! Он — моя единственная ниточка, которая хоть как-то держит на плаву, не давая сгинуть в пучине депрессии. Да и… как же мои чувства? Я всё ещё любила его и не могла допустить ни единой мысли о разрыве. Побродив по улицам ещё полчаса, я наконец дошла до родных дверей и поднялась на крыльцо. Открывая дверь, я старалась не шуметь. И войдя в прихожую, вопреки обыкновению, не позвала Пола, не окликнула его. Напротив, я постаралась закрыть дверь за собой потише, так же тихо разделась и пошла умываться. В ванной комнате я в очередной раз посмотрела на задвижку и в итоге заперлась. Это тоже за последние недели стало привычкой. Позволить себе залезть в душ я могла только, заперев дверь и убедившись, что Пол не войдёт и не увидит… моё тело. Вчерашняя ссора показала, что бесконечно так продолжаться не может. Потому что для Пола любовь означала тактильный контакт. Для меня? Когда-то — тоже. А теперь… Приняв душ как обычно, не глядя в зеркало, я снова оделась. Застегнула кофту под самое горло, привычно натянула перчатки. Как вторую кожу, которая стала уже почти родной. Теперь можно было пойти здороваться с Полом. Если он и слышал, что я пришла раньше, виду не подал. Старательно приготовленный ужин уже дожидался меня, трапеза прошла стандартно — в заботе о том, чтобы я съела положенную мне порцию и ничего не значащих разговорах о погоде и прочих мелочах. Временное затишье? Надеюсь, нет. Мне очень хотелось верить, что так оно будет и впредь. Что мне хватит времени прийти в себя, а Полу хватит терпения принять эту необходимость. Надежды — на то и надежды, что им не обязательно воплощаться. И следующую попытку коснуться меня Пол предпринял через две недели. Как и раньше, после визита к Тернеру встретил меня у двери, помог раздеться и… обнял. На этот раз не со спины, и я знала, что он это сделает, потому попыталась подготовиться. Странно — готовиться к объятиям любимого мужчины. Дико — не иметь возможности унять дрожь и расслабить тело, обвить руками его шею и положить голову на плечо. Но прогрессом было уже то, что я совладала с первым порывом высвободиться и метнуться к стене. В глазах едва не темнело от страха и зашкаливающего сердцебиения, дыхание сделалось прерывистым и частым. Но Пол, казалось, этого не заметил. Наверное, и вправду так обрадовался возможности прижаться ко мне, что не уловил этого. Я отстранилась только, когда он слегка разжал руки, как будто получила разрешение. Но он остался доволен. Лицо озарила настоящая искренняя улыбка. Кажется, теперь он поверил, что лечение у Тернера мне помогает. За ужином Пол протянул руку и прикрыл мою кисть своей. — Ты ведь однажды снимешь эти перчатки? — он спросил с такой бесшабашностью, что я опешила. — Если только очень нескоро. Ответ пришлось сдобрить кокетливой миной. Как будто я ношу их для красоты. Я убеждалась всё сильнее, что Пол совсем не понимает, что происходит в моей голове, совсем не осознаёт, насколько пострадала моя психика, и я сама же, упорно выкапывая себе яму, не говорю, не доношу, не объясняю. Вилка, предательски неприятная — рассказать и вспомнить все ужасы перед лицом самого дорогого мне человека или не рассказывать, зарываясь всё глубже под личину ложного благополучия. — Ты определённо лучше себя чувствуешь, Дженни. — Снова обратился ко мне Пол, теперь с игривыми искорками в глазах. — Так, глядишь, у нас и до секса дойдёт? Ммм? Как думаешь? Как я думаю… легко ему говорить «думаешь» — я не могу об этом думать. У меня под рёбрами всё леденеет, едва я представляю себе близость… Меня мутит, мне страшно. Даже нет. Не страшно — мне жутко. Но если я сейчас скажу ему об этом — что он ответит? Что подумает? Глядя на его улыбку, на огонёк в глазах, я отчётливо понимала, что не могу представить себе, как он скажет: «Если ты не хочешь — мы будем ждать столько, сколько потребуется». Нет. Не скажет. Вот он, момент истины — или я признаюсь, что всё очень-очень плохо, или продолжу делать хорошую мину при плохой игре и дам какие-то обещания. Он ведь ждёт обещаний. Заверений. Он и так слишком долго ждал… — Думаю, да, любимый, — с усилием проговорила я. — Подождём ещё немного, чтобы таблетки дали более устойчивый эффект, и попробуем. Обещаю. — Вот и славно! — Пол воспрянул духом ещё сильнее. Буквально просиял. — А я буду неустанно следить, чтобы ты не забывала хорошо питаться и принимать лекарства. Лекарства. Как будто только в них дело… Тернер говорил, что настоящая работа над моим состоянием начнётся, когда мы полностью избавимся от тревожности и душевное состояние стабилизируется, чтобы последующая, как он сказал, когнитивно-поведенческая терапия ложилась на благоприятную почву. Иначе эффекта не будет. Именно поэтому во время визитов я только пересказывала ему существующие симптомы, а он, внимательно изучая мою динамику, корректировал курс лечения препаратами. Интересно, что произойдет, когда настанет момент выполнять обещание? Когда он настанет? Я сказала «подождать немного» — стало быть, Пол будет терпеть до следующего моего визита к Тернеру. А дальше… крах. Я не могла даже попытаться представить себе, как это будет. Что это будет… Лишние две недели вряд ли что-то сильно изменят — я плюнула. Будь что будет. Если у меня получилось позволить себя обнять, может, и близость тоже удастся попустить? Эти две недели пролетели слишком быстро, настолько быстро, что я с ужасом отправлялась на приём к Тернеру, предполагая, что после него Пол будет ожидать очередного сдвига. Кажется, он связывает все мои изменения с приёмами у врача. Хотя, для него это так и выглядит. Я же не сообщаю ему, как спала, чего испугалась сегодня, от чего спина вспотела, от чего задёргалось веко, а когда от страха сердце стучит в ушах… Он видит динамику только на основе моих докладов о посещении психиатра. В этот раз доктор Тернер не сказал ничего нового. Как обычно изменил дозировку препаратов и отправил с добрым напутствием не сдаваться. Ага, как же — меня есть кому подбадривать. К моему удивлению, Пол не вышел меня встретить, по уже сложившейся традиции, однако от самой входной двери тянулся шлейф из небрежно разбросанных лепестков роз. Вот и приплыли. Явный намёк? Даже нет, вынуждающее требование. Не пойти по этой дорожке «любви» значило не просто огорчить Пола, разбить его надежды, но и обесценить, перечеркнуть жирной чертой все наши старания… Я сдалась. Разделась в прихожей и пошла — я уже знала пункт назначения — в нашу спальню. По дороге завернула только в ванную, где на несколько минут застыла под душем. С закрытыми глазами. Чтобы ничего не видеть. Темнело сейчас уже рано. Если выключить свет, может быть, и Пол не увидит? Я закрыла воду, встала на пушистый коврик. Долго вытирала руки и потом взяла с края тумбочки перчатки. Без них я уже не могла представить себе собственные кисти. Но лечь в них в постель с Полом? Снедаемая тревогой и сомнениями, я скомкала их и сунула в карман халата. Потом запахнула его как можно плотнее и затянула пояс. Пора вернуться на «тропинку» из нежных лепестков. Шаг за шагом я пыталась убедить себя, что впереди ничего страшного не произойдёт — ведь я люблю Пола, хочу быть его женой. Я хочу быть с ним счастлива… Поднявшись на второй этаж, я увидела, что дверь в спальню закрыта неплотно, и из-под неё выбивается свет. Не слишком яркий. Кажется, Пол решил оставить лампу у кровати. Наверное, я смогу попросить его погасить её. А в темноте будет не так… страшно? Противно? Мерзко? Не так больно от воспоминаний? Не знаю… Вот сейчас и узнаю. Глубоко вздохнув, словно перед прыжком в воду, я толкнула дверь и переступила через порог. — Любимый, можешь выключить свет? Я не смотрела на него, разглядывала свои босые ноги и радовалась, что не приходится ходить постоянно ещё и в носках. — Для тебя — что угодно, Дженни. Довольный тон. С нотками предвкушения. Я застыла у двери, будто боясь смириться с мыслью о том, что предстоит. Тем временем свет погас, вынуждая меня к действиям. В комнате стало темно. Казалось бы, уже ничего не мешает скинуть халат и улечься в супружеское ложе — но нет, мешало оцепенение, будто все мышцы, сухожилия и связки разом одеревенели. Я не могла сдвинуться с места. — Ну, же, любимая, ты идёшь? — голос Пола звучал дружелюбно, нежно, чуть игриво. — Я нагрел тебе местечко. Вдохнув поглубже, я сбросила халат — он скользнул по телу на пол, задевая бёдра, икры, и с тихим шорохом устроился у пяток. Пол ждёт. А я должна попытаться. Я оставила в голове только эту мысль, пытаясь блокировать, отмести, отринуть всё прочее, что ломилось со всех сторон в измученный разум. Шаг, вдох, шаг, выдох, ещё шаг… Я дошла до изножья кровати, обошла сбоку и присела на краешек. Справа раздался хлопок ладонью по глади простыней — Пол призывал меня лечь. В самом деле, неужели так сложно отпустить эту ситуацию? Просто позволить ему… Слёзы непрошенно выступили на ресницах от этого дикого ощущения, что я собираюсь что-то кому-то позволить. Последний раз я смирилась с тем, что позволяла делать со своим телом, и эти ощущения были слишком свежи… Я медлила, не в силах ни встать, ни лечь. Шорох одеяла возвестил о движении за спиной, руки Пола легли на мои плечи — очертания тела он, конечно, видел на фоне окон. Ласковые прикосновения ощущались инородными и отвратительными, но я дала обещание. Чёрт, что я делаю?! Я сохраняю эту семью. Точка. Одна его ладонь опустилась ниже, прикрыла грудь, а вторая скользнула по животу и… Я перестала контролировать себя. Против воли, против моего желания и согласия с тем, что делал Пол, моя правая рука самопроизвольно сжалась в кулак, и я вслепую, на одной интуиции отправила его в лицо возлюбленному, который внезапно предстал для меня врагом. Удар — внезапный, сильный и точный, судя по хрусту, разбил ему нос. Я рванула к стене, поближе к двери, слыша свой крик, перекрывающий стоны Пола, будто со стороны. И в этот момент зажёгся свет.