Чем ближе к Земле, тем громче голоса. Людям невдомёк, как много они говорят. Наяву, во сне, в забытьи, одними мыслями или эмоциями.
Он видел много стран и городов, его же не замечал никто в ритме дорог и времени. Он видел множество разномастных пороков, горы несправедливости и лжи. Грязь мешалась под обувью, пачкала белое оперение, но он продолжал слушать голоса живых улиц, находя свет, словно в мутной воде золотые самородки. Синий с холодной сталью взгляд с интересом рассматривал мир и в тоже время скользил в никуда, попеременно очаровательно лукавя и строго замерзая. Для него не существовало закрытых дверей, любая душа была видна, как на ладони. Мягкий и гладкий внешне, но крепче любого алмаза внутри, он скрывался от всех и вся.
Иногда это жутко бесило: кто он, в конце концов? И идя по Земле открыто лишь убеждался в том, как мелки перед ним враги.
А ещё он верил. Верил в людей совсем не так, как сами люди. И знал — не зря, изредка заглядывая в окна домов или приземлившись за одинокий столик в пекарне, у стеклянной стены.
— Мне пожалуйста песочное пирожное и чай, — прозвенел голос девочки, одетой в яркое клетчатое пальтишко на школьную форму.
Вокруг пахло свежей выпечкой, корицей, только что сваренным кофе и влажным осенним воздухом, проскальзывающим в полуоткрытые стеклянные двери. Стояла глубокая осень, и ветер играл с опавшими кленовыми листьями, кружил их по дорогам, залитым солнечным светом.
— Чай черный, зелёный или фруктовый? — женщина за прилавком добродушно улыбнулась, наклонившись к маленькой покупательнице с серьезным лицом.
— Фруктовый.
— С сахаром?
— Давайте без.
Не замечая постороннего внимания, девчушка проворно залезла на высокий стул, предварительно взгромоздив на соседний увесистый рюкзак и поставив заказ.
Оставаясь для всех незримым, он любовался чистотой её души и забавной, практически взрослой твёрдости во взгляде. Белое оперение баюкая пригревало солнце, синий со сталью взгляд отвлёкся на ещё один.
Принадлежал этот взгляд юной девушке, что тоже замерла у витрин и украдкой поглядывала на ту же девочку. Он чувствовал: она боролась с собой, чтобы не плакать. Миниатюрная, неприметная в рамках нынешней моды, но прекрасная своей природной красотой. Ей не везло во всём. Катастрофически не везло, пусть душа её это отрицала. Но она не озлобилась, умела видеть красоту: неба, звёзд, кленовых листьев. Она радовалась каждому новому дню и каждой ночи, когда у неё ничего не болело, когда рядом были родные, и верила, что однажды добьётся всего, о чём мечтает и чего заслуживает. Нет, в мечты не входили принцы и золотые горы.
В девочке в клетчатом пальтишке она узнавала себя и трогательно улыбалась, наблюдая, как та с изяществом принцессы пьёт чай из пластикового стаканчика оттопырив мизинец и угощалась песочным пирожным.
Он верил в неё, в них обеих, пускай они об этом не знали. Верил в этот мир.
Особенно верил тогда, когда совершенного слуха касалась музыка: мальчик играл на скрипке в опустевшем классе. За окном парили крупицы снега, а небо застыло в морозно-синем и темно-фиолетовых красках ночи. Мальчик играл пронзительно и чисто. Голос его выскальзывал из самой души и падал, разливаясь искрами.
Vivo per lei da quando sai
La prima volta l'ho incontrata
Non mi ricordo come ma
Mi è entrata dentro e c'è restata
Vivo per lei perché mi fa
Vibrare forte l'anima
Vivo per lei…
Io vivo per lei
È una musa che ci invita
A sfiorarla con le dita
Attraverso un pianoforte
La morte è lontana
Io vivo per lei
Attraverso la mia voce
Si espande e amore produce
Он не заметил, как стоя на хрустящем поблёскивающем снеге стал подпевать мальчишке. А сам скрипач — не успел осознать, как к голосу инструмента и собственного прибавился ещё один.
Vivo per lei nient'altro ho
E quanti altri incontrerò
Che come me hanno scritto in viso:
Io vivo per lei…
Лучистый, стремящийся куда-то выше звёзд и любых миров.
Он верил. Верил, когда под Рождество в сердце проник тонюсенький девичий голос, обращённый именно к нему. Он увидел девочку, сидящую на подоконнике. За её спиной переливалась огоньками ёлка, а возле коленей лежала рисованная Библия.
— Светлейший архангел Гавриил, — в хрупких ладошках спрятался золотой крестик, — пусть этот год никого не заберёт у меня.
Белое оперение дрогнуло от зимнего ветра.
Он обещал.
Всем им.
