Я знаю множество примет; Я знаю, где есть ход запасный; Я знаю, кто и как одет; Я знаю, что и чем опасно; Я знаю, где овраг пропастный; Я знаю, часты грозы в мае; Я знаю, где дождит, где ясно; Я знаю все, себя не зная.
Стихотворение кружилось в голове по кругу, словно оказавшись в клетке без замков и ключей. Он почти убил, выпил почти всю ангельскую благодать из женского сердца и все равно был слишком слаб. Продолжал чувствовать себя человеком, возвращался к мыслям об Отце, которые всегда умел затыкать, как архангел, но не как человек. Анаэль говорила, что смогла прочувствовать каждую эмоцию, свойственную людям, что стала свободной, потеряв крылья. Люцифер никогда не был свободным, ни взлетев, ни упав, ни став почти человеком. Одиночество всегда было негласным синонимом его имени. И, как в издевку, на него же жаловался жалкий побитый смертный, сказавший Люциферу «да». Ник любил его? Серьезно? Знает он всех этих неудачников, которые вдруг получали в руки власть!Я знаю, есть на все ответ; Я знаю, где черно, где красно; Я знаю, что где на обед; Я знаю, лжем мы ежечасно; Я знаю, хищна волчья стая; Я знаю, жалобы напрасны; Я знаю все, себя не зная.
Анаэль недвижно лежала на постели. Едва дышала. Рядом с ним. Её благодать была на вкус сродни дорогому ликеру, рецепт которому потерян в столетиях. Она притупляла воспоминания, наигравшись, а потом вдруг погружала в них глубже. Да не нужно ему ничего. Никаких отцовских извинений, никакой любви, потому что он не понимал такой любви! И той, что жила в нем самом сейчас тоже. Той, что трепыхалась в совсем человеческом взгляде Анаэль. Люцифер насмехался над тем, что Отец подарил такое сокровище миру, в котором царствует одиночество. Любовь и надежда… как найти их в этом сплошном холоде? Они же гаснут в неумелых руках, не достигая нужных. Да и зачем он вообще об этом думает? Напоить бы себя благодатью до краёв, забыть, забыться, отвязаться от мнения, что, кажется, все его ожидания, в итоге оказываются там же, где и человеческие. Скорее бы стать настоящим собой!Я знаю были давних лет; Я знаю, люди разномастны; Я знаю, кто богат, кто нет; Я знаю, кожа чья атласна; Я знаю, глуп, кто любит страстно; Я знаю, алчности нет края; Я знаю, умники несчастны; Я знаю все, себя не зная.
Стихотворение, прилетевшее из далекого Средневековья, нашептанное им же на ухо молодому французскому поэту, навело на какую-то отчаянную мысль. Люцифер встал и подошел к окну, словно за ним мог узнать ответ.Я знаю, принц, что жизнь ужасна; Я знаю, на земле нет рая; Я знаю, смерть над каждым властна; Я знаю все, себя не зная.
Он рисовал во тьме бледную фигуру в пальто, что чернее этой самой тьмы, и холодный взгляд на каменном лице. Азраил, Смерть… дядя. Он наблюдает за всеми, значит, видел и его сейчас. Ему хотелось задать всего один вопрос, ради ответа на который он готов был потратить всю забранную у Анаэль благодать. Она-то восстановится… а возможности, да и желания больше не будет. Люцифер закрыл глаза. Взлететь не получится, но послать ментальную записку вполне возможно. Это безнадежно больные, исстрадавшиеся смертные могут призывать свою погибель не единожды. — Посмотри на меня и прости, — последнее слово вырвалось само собой. Азраил убьёт и не заметит за нанесенное оскорбление в виде «ошейника», как на марионетке. — Посмотри на меня. Помощи не прошу. — Чего же ты хочешь? — прозвучал за спиной голос, не дающий повернуться. В прежнем состоянии он легко бы это сделал, но не сейчас, когда обретенное смертное сердце сковал дикий страх. Эта сила… цепкая, ледяная, колючая, каменная. Непроизвольно захотелось отойти, вжаться в узкий подоконник. — Отца здесь нет, да? В этом мире. Тот, кто просил у меня прощения — заигравшийся клоун, как я когда-то? Я обознался? Тяжелое молчание нависло над головой, прокралось под кожу, отозвалось в мышцах спазмом. — Я полагаю, Он никогда не винил тебя. Ты — его жертва, наказание и соблазн для смертных. — А этот Чак? — Играет роль, которую сам для себя написал, но ты же знаешь, что в конечном итоге, он тоже придёт ко мне. Люцифер зажмурился и упёрся кулаками в подоконник. Будь у него его силы, тот бы, как минимум, треснул. — Не Его ты извинений ждёшь, ты себя простить не можешь, — продолжил холодный голос. — Падение — далеко не для каждого процесс короткий. Но для всех заканчивается тишиной. Ты всё ещё падаешь… Сын мой. Он резко развернулся, забыв вдохнуть, но в комнате не было никого, кроме него и Анаэль. Она пришла в себя и смотрела на него растерянно. — С кем ты говорил? — спросила она. Люцифер коснулся своей щеки и поймал крохотную слезинку. Она казалась ему чем-то инородным, но отчего-то значимым. — Я настоящий? — спросил он больше у самого себя и лёг рядом с Анаэль, которая по-прежнему хмурилась, наблюдая за ним. — Что-то произошло? — Я хочу глоток. Анаэль промолчала. Протестовать было бессмысленно, да и не хотелось остаться в итоге здесь, в маленьком домике, с вырванным сердцем. Он знал об этом. А она не знала, что он больше не хотел её убивать. Аккуратно надрезал кожу на запястье. Мягко повел губами, не касаясь проступившей серебряной линии благодати. Затем стёр её. В глазах блеснул дикий голод. — Ещё? — поняла Анаэль, но всё равно спросила. Она не показывала страха, но Люцифер легко считывал его на радужке карих глаз. Всё, что происходило между ними все эти дни, делало интимную жизнь смертных не такой привлекательной. Люцифер расстегнул рубашку на груди Анаэль, сделал небольшой надрез и тут же припал к нему, поймав идущий от самого сердца стон. Он не касался кожи. Это было куда интимней и приятней, словно прикосновение ненавязчиво теплой морской пены. Не волны, способной укрыть с головой и утащить на дно. Это как любоваться бушующим водопадом, искрящимся в лучах солнца и ловить его милостиво брошенные тебе капли. Знать, что этот поток принадлежит только тебе, несмотря на то, что так свободен. Забавно… на Отца он так же смотрел. И смотрит, даже когда ненавидит. Его или себя, не суть важно. Люцифер медленно водил клинком по телу, упиваясь тем, как Анаэль неосознанно пытается избежать его касания. При этом она смотрела в его глаза с желанием, перебивающим человеческий страх на радужке глаз. Ему иногда казалось… вернее, он чувствовал четко, что она желает приручить его, как дикого зверя. Люцифер даже пару раз ловил её улыбку, когда зарывался в копну рыжих волос, пахнущих грейпфрутом и персиком. Анаэль неприкрыто дразнила его, чтобы потом ласково пригрозить пальчиком: — Не торопись. И побери он сам себя, если хоть когда-нибудь испытывал подобное наслаждение! — На кого ты смотришь? — спросил он, прикрыв глаза и полностью расслабившись на постели. — На тебя, — с толикой непонимания прошептала Анаэль. — На меня… или на сосуд, в котором я сейчас? Ему вдруг стало так мерзко от того, что он касался Анаэль человеческими руками. Да что там, он слышал ликование смертной души Ника, подначивающей его ещё больше, чем самому хотелось. Ник и представить не мог, насколько низко способен пасть, что под влиянием, что без него. Как ни крути, а Князь Тьмы никогда не выбирал людей спонтанно. Просто этот… был слишком мелким, мелочным, трусливым, наглым, глупым и, как бы это ни прозвучало в его устах, пошлым. Ник был понятным. Из-за страха за свою шкуру потерял жену и ребёнка, когда в их дом ворвались грабители. Ради мести воззвал к Люциферу и тут же забыл о семье, о скорби. Он ощутил силу, осознал, что ему нравится смерть, решил, что он единственный имеет право назваться чуть ли не Фемидой всего мира, и сейчас неприкрыто требовал архангела «взять» ангела. От Сэма Винчестера, Люцифер слышал бы совсем другие речи. Его голос, его мольба, угрозы, его мука и проклятия для него были куда благозвучнее и интереснее. — На тебя, — с нажимом повторила Анаэль и аккуратно погладила по заросшей щетиной щеке. — Я помню, какой ты на самом деле. Её ладонь спустилась к месту, где в теории начинались его крылья. Черные, в изломах. Он предпочитал на них не смотреть. — Лорд Люцифер. Он не сдержал улыбки, услышав это. Анаэль что-то делала с ним, бесспорно. Её благодать будто бы меняла в нём что-то, благодаря чему он её не забудет, перестав чувствовать. Она предаст. Люцифер знал это. И положение дел обставит так, что виноватым будет он. Всё, как всегда. Потому что ему не положено иначе. От него даже его собственного сына прячут. Но, побери он сам себя, как очаровательно Анаэль улыбалась ему! Как красиво мерцало её огненное пламя во мраке его крыльев, и каким невесомым было тоненькое кружево на платье в сочетании с его чёрными кудрями до плеч. Люцифер хорошо знал художника, изобразившего его таким. Обжигали шипами кожу красные розы в райском саду. Он ещё падал…