Дефицит

Любовь делает несколько шагов назад… чтобы уступить место счастью того, кого ты любишь. Алан А. Милн «Винни-Пух и все-все-все»

— Ты мешаешь мне! — Суа, это моя квартира! — кричит в ответ Тэхён, уворачиваясь от ударов платьем, которым раз за разом замахивается Суа. — Ты не можешь выгнать меня! Суа закатывает глаза и толкает Кима ближе к выходу, пытаясь выставить за порог. Тот возмущённо вырывается из усиливающейся хватки на плечах, бормоча себе под нос, что его гостья обнаглела. — Для профилактики, нечего было говорить глупости! — сердито восклицает Суа. — Это были не глупости, ты действительно наряжаешься! — Тэхён! Ким пытается продолжить дебаты, но Суа его как раз толкает в спину чуть дальше, и парень, резко разворачиваясь, натыкается на оглушающий хлопок ободранной двери. — Суа! — топает Тэхён ногой, шумно выдыхая через нос, и вдруг понимает, как нелепо выглядит, стоя босиком в футболке по колено на лестничной клетке. Он не ожидал такого поворота событий, когда, только проснувшись, увидел, как Суа крутится-вертится перед зеркалом, примеряя платья одно за другим. Дёрнул же чёрт за язык съязвить… Случайно вырвалась изо рта фраза «ох, неужто для Чонина своего наряжаешься?», но не это было отправной точкой, ведь Суа даже посмеялась, а то, как Тэхён, подойдя к ней плечом к плечу, ляпнул продолжение «или для Хосока?»… Разве можно злиться из-за подобного?.. Всего-лишь дежурный дружеский подкол… Суа не оценила, как оказалось, а почему? Наверное, из-за того, что Хосок её неимоверно бесит и совершенно точно ей не нравится. Как она сама говорила, он постоянно мешается под ногами, хотя вообще не должен был слишком часто приходить к Ханыль на прошлой неделе, ведь та была дома, а не на работе, в отличие от сегодняшнего понедельника и последующих дней. Их перепалки были слышны даже Тэхёну, скромно сидящему в своей комнате, скромно курящему сигареты, скромно глотающим ту печаль, которой обмотался подобно шарфу… Он почти неделю не выходил из дома и сидел бы и дальше в четырёх стенах, если бы вот прямо сейчас Суа не выгнала, сославшись на то, что Ким много болтает нелепостей. Конечно же, она несерьёзно, уверен Тэхён, наверняка стоит за дверью, хитро хихикает, прикусывая нижнюю губу, и считает до шестидесяти, чтобы выглянуть сквозь небольшую щель и спросить «подумал над своим поведением?». Но сколько бы Тэхён не думал… всё об одном и том же. Но сколько бы Тэхён не думал… всё безрезультатно. Он чувствует себя младшеклассником, над которым издеваются все самые суровые школьные хулиганы, забирают обеды и показательно выбрасывают, смеясь над тем, как дрожит подбородок в преддверии истерики, а Тэхён на вопрос «где твоя мамочка?» не знает ответа. Вот и сейчас, если его спросят «что происходит с тобой?», Ким не сможет связать и двух слов, чтобы объяснить. С тех пор, как парень плакался перед Чонгуком на крыше и умолял объяснить, кто он такой, прошли дни, но чувство, будто это было вот-вот. Всё такой же рой мыслей в голове, всё также хочется злиться, кричать, обливаться слезами, чтобы скрыть покрасневшие из-за стыда щёки… Наверное, потому, что Тэхёну очень боязно встретиться вновь, он и решил стать затворником, он поэтому и решил тратить в сутках на сон около двадцати часов, пусть после подобного и совсем тяжело. Голова раскалывается, но там, во снах, надо кое-что выяснить. Жилось проще, когда Тэхён думал, что ему снятся безликий Чонгук (плод его воображения) и с недавних пор ещё и Чонсон (новоиспечённый сосед), но в момент сопоставления всех фактов пришлось осознать, что Чонсон тоже Чонгук, и стало жутко… А ещё удивительнее то, что после этого безликое лицо вдруг приобрело черты одного конкретного человека. Вот Тэхён и предпочитает во снах проводить практически всё время, поскольку Чонгук (а какой — не очень-то и важно) обнимает, целует, делает счастливым. Когда Ким понял, что просыпается с улыбкой на губах, начал вместо этого рыдать, сжимая в кулаках подушку. Он, конечно, теперь поспокойнее и хочет перед Чонгуком извиниться за своё поведение, за каждое странное слово, за то, что так прилип, ведь тот действительно не виноват в том, что в голове Тэхёна так всё сложилось. Или виноват? Тэхён не знает, он готов стоять под душем и смешивать слёзы с пресной водой, но, увы, он на лестничной клетке: заспанный, со слипшимися ресницами и растрёпанными волосами. Может, это такой коварный план Суа, которая твердила день за днём «сходи прогуляйся»? Если так, то почему она не могла дать Киму ещё и штаны? Он ведь в одних трусах… Возможно, Суа действительно витает в облаках, думая лишь о своём предмете воздыхания. Тэхён не припоминает, чтобы когда-либо видел её столь мечтательной, поэтому, прижимаясь лбом к двери уже вторую минуту, не надеется на пощаду. Вот незадача — мёрзнут босые ступни. Видимо, лишь тогда, когда Суа будет полностью готова к походу в гости к Чонину, подруга смилуется. Та, кстати, любит о нём разговаривать… О том, какая крутая у Чонина коллекция самых разнообразных пиджаков и насколько успокаивающая в наушниках музыка. Тэхёну порой начинает казаться, что он, наслушавшись рассказов Суа, знает о Чонине больше, чем о самом себе. Чонину не нравится тишина — поэтому на фоне что-то должно звучать постоянно. Парень, которому около двадцати, боится внезапного «бам!», но ему не нравится разговаривать. Наверное, он не знает, как подбирать слова на лепет Суа, который, уверен Тэхён, практически не прекращается. Он даже сочувствует бедному парню, что именно Суа напросилась приходить к нему в гости и помогать Хосоку с будничными вещами, а с другой стороны — он ему завидует. Не из-за Суа, а из-за того, что это удивительно, когда кто-то заботится. Или хотя бы пытается. Просто так. Ради этого Суа пошла на крайние меры — съездила в Сеул, спаковала вещи и перевезла в квартиру Тэхёна, но, хвала небесам, лишь несколько чемоданов, а ещё оформила липовую справку о тяжёлой болезни, чтобы не посещать некоторое время пары в университете. Зачем ей всё это? Ким не знает, а судить браться не будет — он и вовсе к незнакомцу пришил себя прочными красными нитями. Вспоминая свои поступки, Тэхёну хочется удариться с разгону о железобетонную стену, потому что как можно было быть таким глупым вообще? Ситуация с вещами, которые он решил развешивать на крыше, за гранью понимания… Тогда это казалось нормальной идеей, но не сейчас, когда всё привело к сопоставлению почерков, из-за которых Тэхён запутался совсем. В прочных красных нитях. Тэхён вещи себе вернул, а сам решил больше не возвращаться. На крышу. Но, чисто теоретически, всё началось из-за того, что Чонгук повёл себя странно при первой встрече. Возможно, поговори они нормально, Тэхён бы и не захотел приходить вновь и вновь к голосу мастера, лицу, его необычному нраву… Тот тоже о чём-то постоянно думает, но, как жаль, что Тэхён не умеет читать мыслей… Он бы забрался в кое-чьи мозги. Аккуратно и исподтишка. — Суа, открывай! — тарабанит в дверь Тэхён, не в силах больше спокойно стоять, и начинает злиться по-настоящему, не наигранно, не ради шуточных забав. У него нет времени на это всё. У него же так много дел… Суа не отвечает, наверняка либо выбирая наряд, либо нанося тушь на ресницы, и у Тэхёна начинает болеть сердце, когда он вспоминает, что его совсем недавно купленная квартира превратилась в женскую обитель: повсюду косметика, в ванной комнате вовсе — множество непонятных баночек, вместо полотенца на вешалке Тэхён однажды засёк лифчик с кружевами... и так далее. Всё вышеупомянутое является прямым доказательством того, что для кого-то чей-то рай может быть самым настоящим адом. Устало проводя рукой по лицу, Тэхён пытается сбросить всё негативное, и, не открывая глаз, разворачивается, чтобы облокотиться спиной о стену. Чем больше проходит минут, тем холоднее становится, потому что уже далеко за четыре часа дня, и Тэхён поджимает пальцы на ногах, вздыхая. Что ж, у них с Суа были и более кошмарные ситуации — однажды она заставила Тэхёна остановиться посреди оживлённой улицы и прокричать «мне нравится делать лазерную депиляцию!»… А познакомились безбашенные (порой) друзья, кстати, совершенно банально — в кофейне, когда Суа за обе щёки уплетала пирожные, не боясь испачкаться. Тогда-то и стало понятно, что она способна на всё. — Суа, я так состарюсь… — почти хнычет Тэхён, запрокидывая голову, и пугается внезапных шагов откуда-то сверху. Те, вперемешку с копошением, отдаются эхом, и у Кима замирает пульс, когда его догадки ему кричат, что это он, тот самый, из-за которого не спится, но приходится спать, чтобы видеть… Надо бежать, надо прятаться, но Тэхён решает, что в этот раз точно не сделает ничего необдуманного, ведь облажается, опозорится, и, пытаясь принять расслабленную позу, (незаинтересованно) наблюдает за тем, как появляется Чонгук. Именно в этот момент Тэхён убеждается, что притягивает к себе все неловкие ситуации покруче любого магнитного поля. Что может быть более неловким, чем стоять в одной футболке и кучей шрамов, покрывающих всю правую сторону тела, перед человеком, из-за которого ноги сводят судороги? Не мудрено, что брови Чонгука взлетают удивлённо вверх, когда парень замирает на предпоследней ступеньке, и Тэхён пытается сказать «ну привет», но, замечая, как болтается на плече у Чона огромная дорожная сумка, вдруг пугается, покрываясь липким слоем пота, и, вытаращившись во все глаза, почти срывается к нему вместе со фразой: — Ты что, переезжаешь?! Глаза Чонгука разглядывают лицо Тэхёна так, словно им всё кажется миражом, а младший понимает — их радужки самая настоящая пустыня. Тэхён испытывает неконтролируемую жажду, когда сталкивается с ними, и не может дышать из-за сухого воздуха, который ножами врезается в глотку. — Я думал, ты наконец-то от меня отстал, — хмыкает Чонгук, удобнее размещая лямку сумки на плече, и безразлично преодолевает последние ступеньки, намереваясь спускаться вниз, вниз, вниз, — если нет, то отстань. — Стой! — восклицает Тэхён, подбегая к Чонгуку, чтобы преградить путь, и хватает за предплечья. — Слишком мало вещей, ты не переезжаешь… — размышляет Тэхён, пытаясь читать ответы в неподвижных зрачках. — Почему молчишь?.. — А у меня ничего больше и нет, — отвечает Чонгук, не выражая совсем никаких эмоций. Тэхён мотает головой, не веря в такие слова, и пытается сглотнуть в горле ком. Он не понимает, отчего ему так страшно, отчего так руки дрожат — из-за того, что Чонгук может уйти? Из-за того, что Чонгук может уйти навсегда? — У тебя есть я, — шепчет Тэхён, — я помещусь в любую сумку… Только забери… Парень напротив него выглядит сбитым с толку, таким, словно ему с разгону зарядили под дых, но спустя несколько взмахов ресниц это проходит, превращаясь в издевательскую усмешку. — Простудишься, уходи, — провожая слегка посиневшие губы Тэхёна взглядом, размеренно отвечает старший, пытаясь продолжить путь, но Ким лишь сильнее сжимает пальцы на его руках, сбивая в складочки спортивную кофту. Чонгук выглядит не так, словно хочет уйти. Чонгук выглядит так, словно ему надо бежать. Он наверняка наспех умывался, чистил зубы, забыл причесаться и не погладил самую удобную одежду из гардероба, потому что куда-то, потому что к кому-то… спешит. Тэхён, надеясь, что хоть немного разбирается в людях, видит это по тому, как дёргаются желваки Чонгука, и хочется их остановить касанием пальцев. Успокоить. — Я, кажется, уже простужен, — тихо говорит Тэхён. Если бы разбитые вазы разговаривали, их голос звучал бы именно так. — И мне некуда идти… Мы поссорились с Суа, мы рассорились, — приукрашивает младший, — разругались. Ты не слышал, как мы скандалили? Она выгнала меня, видишь, в таком вот виде, — кивает на себя Тэхён, не боясь, что Чонгук станет хуже к нему относиться из-за изобилия уродства на коже. Хуже некуда, — что же мне делать?.. — Разбирайся со своей девушкой сам. — вырывается из хватки Чонгук, спешно зашагав по ступенькам вниз. Тэхён, не ожидая подобной реплики, подобной реакции, поражённо распахивает глаза, бросаясь следом за тем, кто постоянно уходит. Постоянно. Младший перебирает ногами, которые слушаются его не очень (очень его не слушаются) и чуть не падает, догоняя Чонгука на втором этаже. — Суа не моя девушка! — зачем-то в спину кричит Тэхён и, используя секунду промедления, ловит Чонгука сзади, заключая в кольцо из рук. — Она моя лучшая подруга… — Мне плевать. Отпусти. Тэхён отрицательно мотает головой, сжимая губы в тонкую линию, и тычется носом меж лопаток Чонгука, пытаясь напиться запахом кроваво-красных роз, которые почему-то всплывают в мыслях, как ассоциация, пока старший неподвижно стоит, не в силах даже руками пошевелить. И дело точно не в том, что Тэхён сильный парень. Тэхён не может удержать Чонгука физически. — Не уходи, не уходи… — бормочет младший, чувствуя, как соль щипает глаза, и сжимает Чонгука в объятиях сильнее, боясь, что сделает наоборот. — Не уходи… Грудная клетка того вздымается рвано. Возможно, у него астма или что-то подобное, Тэхён не знает, но у него самого наверняка что-то не в порядке с работой внутренних органов, потому что вдруг у сердца вырастают руки, которые тянутся к сердцу Чонгука. Разве это не аномально? — Не уходи… — шмыгает носом Ким. Он не знает, плакать ему или, может быть, смеяться, потому что всё это похоже на абсурд. Потому что, как говорится, уехал цирк, а остались клоуны, но один вдруг тоже решил свинтить. — Пожалуйста… — Я не переезжаю, хватит ныть, — грубо говорит Чонгук. А так сильно хочется сказать «я вернусь, умоляю, только не плачь». — Правда?.. — выдыхает Тэхён, обжигая через слой одежды, и тычется лбом между лопаток в попытке успокоиться. — Правда?.. — повторяет с надеждой он. — Правда, — кивает Чонгук, соглашаясь совсем тихо. — Отпускай. А это коварное «отпускай» звучит как «больше мы никогда не увидимся», поэтому Тэхён отрицательно мычит, вытирая слёзы о всё, к чему может дотянуться глазами, и скрепляет руки, размещённые на солнечном сплетении Чонгука, в замок. — Я разве на дурака похож? — Да, — отвечает Чонгук, а затем мягкими движениями выбирается из тонких, даже как-то болезненно, рук, успешно расцепив пальцы. Тэхёну хочется кричать, когда прямо на его глазах Чонгук уходит, и парень бежит к перилам, выглядывая на первый этаж, чтобы поймать того глазами. — Мне правда некуда сейчас пойти… — пытается достучаться Тэхён, останавливая Чонгука словами. — И мне холодно… — давит на жалость, использует запрещённые приёмы. — Очень… Видно, как Чонгук вздыхает, и Тэхён вновь бросается за ним, наивно принимая это за «давай уже, догоняй». С малейшим намёком на одежду и без малейшего намёка на любые другие вещи — без телефона даже, Ким, не сомневаясь, ступает по следам Чонгука на улицу, с трудом сдерживая широкую улыбку. Да всё равно вообще на всё — он что, только что настолько достал человека, что тот готов терпеть его общество? Это же прекрасно! Это повод для радости. Чонгук снимает с блокировки стоящий возле дома внедорожник, который Ким видит впервые, опасливо осматривая, и даже делает шаг назад, переводя оленьи глаза то на автомобиль, то на Чонгука, забрасывающего сумку на заднее сиденье. — Уже передумал? — хмыкает Чонгук, словно видя на сквозь, и, облокачиваясь об открытую дверцу, смотрит из-под ресниц. — Если ты машин боишься, то как мне с тобой куда-то ехать? Ты обуза, — разводит водитель руки, прокручивая между пальцев ключи. Брови Тэхёна хмуро сдвигаются к переносице, когда он решительными движениями стирает остатки слёз с покрасневших глаз, всем видом пытаясь показать, что нет, ничего он не боится и ничего ему не страшно. — С чего ты взял? — задирает Тэхён подбородок. Чонгук отворачивается, опуская голову, и младший надеется, что тот прячет свою улыбку. Вокруг ни души, лишь птицы, за которыми, по рассказам Суа, любит наблюдать Чонин из окна, и Тэхён, чувствуя вкус весны, слыша трепет листьев на деревьях, думает, что смелым быть гораздо проще, если убедить себя в том, что ты действительно таков. — Ну вот с чего ты взял? — широко улыбается Ким, уверенно забираясь на пассажирское сиденье. Ему дурно от того, как Чонгук устраивается совсем неподалёку, на водительском месте, и блокирует двери простым нажатием кнопки. Ему дурно от того, как начинают пиликать и светится приборы на панели, а ещё дурно от того, как выглядят пальцы Чонгука, выбирающие радиостанцию. — Можешь переодеться в мою одежду, — кивает Чонгук на заднее сиденье, где оставил сумку, а Тэхён тут же краснеет, представляя подобное безобразие. О нет, он лучше посидит в трусах. — Мне нормально, — сдержанно отвечает младший, пытаясь отвлечь себя от разглядываний Чонгука (всего: целиком и полностью) чем-то другим. Салон выглядит не очень дорого, но максимально ухоженно — ни единой пылинки не видно на тёмных поверхностях, а единственной яркой вещью на виду является лимон, болтающийся на зеркале заднего вида. Его запах Тэхён и чувствует вперемешку с газетами, которые наверняка аккуратно сложены в бардачке, и, подумав о них, Ким вдруг пугается, что у него с собой ни сигаретки… А обстановка-то напряжённая. — Мы надолго? — вдруг спрашивает Тэхён, не интересуясь, куда. Это неважно. Ему просто страшно, что из-за долгого скитания без никотина, к которому привык, он начнёт грызть того, к кому прямо сейчас привыкает гораздо сильнее. — Уже передумал? — смотрит Чонгук на неловкого Тэхёна: домашнего, такого, словно только вытащили из постели, чтобы украсть, и переводит взгляд назад, выруливая на узкую дорогу. — Смотря, что в твоём понимании «надолго», — отвечает старший, выкручивая до упора руль, а затем переключает передачу, из-за чего острые костяшки не его руках привлекают внимание, — если страшно, то можешь пересесть на заднее, — между делом, вставляет Чонгук. Тэхён моргает, пытаясь вновь себя убедить в смелости, и устраивается на сиденье удобнее, спешно пристёгивая ремень безопасности (а нет такого для души?), когда Чонгук уже проезжает их дом. Как-то необычно (необычайно) видеть, как проскальзывает в окне мимо то, за что так цеплялся все дни. Тэхён даже крышу замечает, зелёную-зелёную, и думает, всё ли будет хорошо с растениями без присмотра. Ким, честно говоря, думает об этом потому, что хочет уехать куда-нибудь на целую вечность. Вдвоём. Ведь, несмотря на то, что Чонгук весь в колючках, с ним спокойно прямо сейчас, и совсем не страшно, что он будет ездить не по правилам или свернёт не туда. — Ты правда… не тот Чонгук?.. — тихо спрашивает Тэхён, боясь звучать громче музыки, разливающейся по салону, и ловит глазами профиль собеседника. Старший выглядит так, будто прошёл в этом мире через тернии к звёздам, но не получил их. Звёзд. Не светятся глаза, блестят лишь губы из-за частых облизываний, а ещё Тэхён, своим зорким взглядом, замечает, как тот кусает их изнутри. — Не тот. Тэхён не знает, радоваться или расстраиваться, верить или нет, он лишь понятливо моргает, вдруг понимая, что, несмотря ни на что, согревается, ведь Чонгук предусмотрительно включил печку, тёплый воздух которой ласкает голые стройные ноги, поднимаясь выше и выше. Он зарывается в растрёпанные пряди волос. Им не помешала бы расчёска или чьи-то заботливые пальцы. Бросая взгляд на пальцы Чонгука, Тэхён не уверен в том, что однажды они его… коснуться. — Не тот? — переспрашивает младший. А вдруг галлюцинации, вдруг послышалось. Вдруг ослышался. А вдруг всё вокруг — выдумка? Разве может Тэхён вот так беспечно ехать с практически незнакомцем куда-то и неизвестно на сколько времени? Разве может он, слыша шум трасы, когда Чонгук выруливает на оживлённую улицу, не ловить паническую атаку, а продолжать спокойно ждать ответа? — Я никогда не писал стихов, Тэхён. Тот, кто оставил запись, наверняка тебя очень любил. — поджимает губы Чонгук. — Давай ещё один, — слышит просьбу Чонгук и не представляет, как однажды этому чуду сможет отказать хоть в чём-нибудь. Если подобное случится, то это будет означать лишь одно — подмену по всем фронтам. — Мне необходим твой голос, твои рифмы. Пожалуйста. Чонгук проводит большим пальцем по лбу человека, лежащего на его коленях, и плавно перебирается к волосам, зарываясь в тёмные пряди. Вторая половинка почти что урчит довольным котом, прикрывая глаза в ожидании. Спиной опираясь о стену, Чонгук переворачивает листы блокнота, выбирая что-нибудь получше. Он выглядит взволнованным, ведь делиться с кем-то творчеством — это значит отдавать душу. И дело не в том, что он боится лишиться души из-за человека, на пальце которого блестит обручальное кольцо… Дело в том, что он боится разочаровать. Он не уверен в том, что хорош. — Под тень раскидистых магнолий приди ко мне сегодня в ночь, — начинает Чонгук, посматривая на лист бумаги, чтобы ничего не упустить, — во снах встречаться — наша доля, ты до утра мне путь отсрочь… Ты маяком в ночи лучистым… ко мне приди и здесь останься. Мы... полуночные туристы, что с бризом кружатся в романсе. Твой запах больше не снаружи. Он глубоко. Он там, внутри. Шальную голову мне кружит, и ты со мной здесь догори. Ты внутривенно, ты под кожей, ты поглощаешь, словно космос. Дай смелости коснуться, боже, ведь ты сияешь, словно звёзды. Твой поцелуй с фруктовой ноткой... и ветер с моря в волосах… Давай запрыгнем в чудо-лодку, умчим на полных парусах. Умчим в тот мир, что сном зовётся, чтоб снова встретить в нём друг друга. Но… пропадём с рассветом солнца, вернувшись каждый в дома угол. В саду магнолий, что у моря, мы ночь за ночью проведём. И вновь читаю в твоём взоре: «Мы перестанем быть лишь сном»… — заканчивает Чонгук, наконец начиная нормально дышать. — Будто бы о нас… — Это и есть о нас, в любой из Вселенных, — твёрдо говорит Чонгук, наклоняясь так, чтобы коротко поцеловать в губы, — я не пишу ни о ком другом. Единственное, что… Я бы не хотел превратиться лишь в твой сон. — Так не превращайся, — выдыхают прямо в губы. Чонгук пропадает в круговороте тягучего поцелуя и почти мычит от удовольствия, закатывая под веками глаза. Да он жизни вокруг не замечает, когда так. Когда вдвоём. Когда тихо, темно, когда за окном подмигивает ночь. Она будто подначивает «давайте, сделайте что-нибудь безумное, ваша дочь как раз мирно спит» и противоречить ей совсем глупо… Чонгук забирается под просторную рубашку, кончиками пальцев касаясь выпирающих рёбер, и недовольно хмурится, когда от него уворачиваются, заставляя столкнуться губами со щекой. — Давай ещё один… — Так неинтересно, ты скоро все услышишь, а что мне делать потом? Новые не пишутся каждый день… — Я буду слушать вновь и вновь хоть одно и то же. Давай снова тот, где… В Мёртвом море, где не тонут люди, мы уйдём на дно, погрязнув в соли, в вечном сне… Нас больше не разбудят, и отыграны все будут наши роли… Слушая то, как без запинок цитируют его стихотворение, Чонгук снова беззаветно влюбляется, пытаясь высмотреть в глазах, блестящих, что-то вроде «я тоже». — Я читал его тебе лишь раз… Как ты?.. — «как ты, чёрт возьми, можешь помнить этот несуразный бред?». Чонгуку широко и искренне улыбаются, поворачиваясь на бок, чтобы уткнуться в низ живота носом. — Я помню каждое твоё слово, каждый твой вздох… Давай, прочти мне снова о преисподней. — «Знаешь, нынче пасмурно в аду», — это строчка из одной известной песни. Может, и меня когда-то там найдут… Вместо райского угла, что в поднебесье… Чонгук, припарковавшись, глушит машину и несмело поворачивается к Тэхёну, уснувшему в дороге. Голова того клонится в сторону, и такое чувство, что вот-вот и придётся ловить, из-за чего Чонгук не расслабляется ни на миг, взглядом прогуливаясь между чертами лица. Он засматривается на разрез глаз, обдумывая мысленно, как же так получается, что сейчас прикрытые глаза выглядят одинаково, а когда Тэхён откроет — поменяются, станут немного разными: из-за того, что одно из век двойное, появится причудливая и уникальная в своей причудливости асимметрия. — Есть в мире кладбище сердец, — тихо-тихо, на грани слышимости, шепчет Чонгук, следя пристально за тем, крепко ли спит Тэхён, — оно покрыто тьмой и мраком… Там сторож — смерти чёрный жнец, следит на месте за порядком. Там много битых, в ранах, в шрамах. — Чонгук подносит ввысь руку, но тут же опускает, не рискуя. — Там души, что давно сгорели. У каждого своя там… драма, и каждый видел много зрелищ… «Там каждый точно глух и слеп, и каждый — словно чёрный ворон», — молчит Чонгук, а с каждым таким молчанием становится всё темнее и темнее за окнами, что совсем Чону не нравится — ему всё хуже и хуже видно человека, по которому он невыносимо скучает прямо сейчас. «Там волки с Люцифером дружат — всё это люди, что предали. А птицы, что над нами кружат — все те, что нас с тобой спасали…» Тэхён хмурится, начиная ворочаться, и Чонгук садится ровно, не пытаясь высмотреть каждую пору. — Мы приехали, — сухо оповещает он. Так сухо, как песок под колёсами, так сухо, как выпаленные солнцем примитивные кусты за окнами, и Тэхён ещё не представляет, где он, пытаясь очухаться после сна. Ноют виски, из-за чего Ким начинает массировать их, осматриваясь мутным взором по сторонам. — М?.. — хмурится Тэхён, замечая то, что они неподалёку от самого настоящего пляжа, и, слыша шум волн, когда Чонгук открывает дверцу, выбираясь, младший вовсе теряет себя в потоках ветра, проникающего в салон. — Что? Где?.. — Давай вылезай, иначе закрою машину вместе с тобой, — угрожает Чонгук. Тэхён ему, кстати, впервые на все сто процентов верит, поэтому, забыв о любом смущении из-за того, как он одет, скорей вылезает из внедорожника, зарываясь пальцами в ещё тёплый после касаний дневного света песок. Из-за него вдруг грустно. Или из-за того, каким взглядом смотрит вокруг Чонгук, удобнее перехватывая сумку. Так глядят лишь на что-то очень-очень сердцу дорогое. — Нам надо ещё пройти несколько сотен шагов, здесь удобнее парковаться, — говорит Чонгук, начиная шагать, — камней быть не должно. Спеша следом, Ким несмело улыбается, принимая это за заботу, и не может перестать оглядываться по сторонам: это море? У моря, что ли, нет конца? Бескрайнее, погружённое в тёмный вечер (сколько же Тэхён спал), неспокойное, словно его тревожат чужие, но такое, что легче дышать. Тэхён никогда не был в подобном месте, оттого ему и интереснее наблюдать за тем, как пролетает мимо одинокая чайка, как остаются неровные следы на песке от кроссовок Чонгука. — Мы далеко от Осана?.. — догадывается Тэхён по тому, как изменилось время суток, и получает короткий кивок. — То есть, это не Жёлтое море? — Это Тонхэ, никогда здесь не был? — спрашивает Чонгук невзначай, когда Тэхён выравнивается с ним, шагая в одну ногу. — Японское море тебе незнакомо? — Нет и нет, — отрицает Тэхён, чуть повесив нос из-за того, что он такой не путешественник, но быстро забывается, засмотревшись на то, как у берега собирается морская пена. Ему непонятно, почему Японское море, а не Жёлтое, что гораздо ближе, но это детали, в которые его вряд ли собираются посвящать. — Мы идём во-о-он туда, — тычет пальцем Чонгук вперёд, где виднеется маленький одинокий дом всего в нескольких метрах от воды, из-за чего Тэхёну хочется визжать. Ему не верится, что он оказался в таком месте с тем самым парнем, который не выносит его присутствия. Как так получилось? И в груди теплее, несмотря на странные чувства, и нет никаких сожалений. — Он твой? Дом? — интересуется Тэхён, улыбаясь, когда замечает мерцающие на крыше фонарики. Как на маяке. Чонгук, продолжая шагать, поворачивается, пленя, и, выдерживая недолгую паузу, как тайну говорит: — Не мой. Тэхён понятия не имеет, даже не догадывается, чей. Наверное, Чонгук снял его на нужное время. Тэхён понятия не имеет, что вообще происходит, но ему, кажется, нечего терять. — А правда, что в Японском море живут русалки? Они называются очень интересно — нингё, — не дожидаясь никакой реакции, рассказывает Тэхён, как на духу, — это как гибрид обезьяны и карпа, представляешь? Говорят, у них очень вкусное мясо, и, съев хоть кусочек, можно продлить себе жизнь на сотни лет… Но если нингё заплачет, то станет человеком… Веришь? — И где ты вычитал такую глупость? — ухмыляется Чонгук, не собираясь отвечать ни на какие вопросы. Тэхён обиженно дует нижнюю губу, складывая руки на груди, и ему хочется Чонгука ударить за то, что тот так пренебрежительно относится к важной информации. — Я не вычитал. Мне рассказали, — опровергает Тэхён. — Да? — как-то удивлённо спрашивает Чонгук, но, словно издеваясь. — И кто же тебе рассказал? Старший оборачивается, криво улыбаясь, и Тэхён застывает вместе с этим. — Не помню. — заторможено жмёт он плечами. — Наверное, это было ещё в раннем детстве. — Да ты что? — почти что смеётся Чонгук и, не обращая внимания на хмурого Тэхёна, продолжает путь. Дом, к которому они подходят, походит на рыбацкий, что ли. Тэхён не разбирается в этом, но вдруг хочется, ибо тот выглядит интересно. Он из дерева и на таком же деревянном подиуме, на возвышении, потому что берег неровный, усеянный насыпами. Из-за этого всего получается будто совсем невысокий балкон, на котором, Тэхёну кажется, можно и сигаретку… Быть зависимым — это ужасно. Наблюдая за тем, как Чонгук небрежно бросает на песок сумку и садится рядом, Тэхёну вдруг всё кажется сказочным. Потому что море отбивает приближающийся закат прямо в пряди волос Чонгука, потому что море общается так. — Иди в дом, ключи найдёшь под ящиком у входной двери, — просит Чонгук. — Мне надо посидеть здесь. — Не пойду. Если описать то, что сейчас у Тэхёна внутри… синяя тишина, как и снаружи, в этом уединённом месте. Пёстрая беспредельность голосов… Возможно, становится холодно, ведь льётся мороз, и волны шепчут «оденься теплее», но Тэхён лишь падает рядом с Чонгуком. Совсем рядом. — Заболеешь. Мне не хочется возиться с тобой, а ещё и с сопливым — тем более. Тэхён возмущённо шикает на Чонгука, как змея. — Не хочется со мной возиться? Господи, пойду и от горя утоплюсь, — язвит младший, резко затыкаясь от болезненного взгляда пары чёрных глаз. — Если не умеешь шутить, то не берись. У Тэхёна есть ещё пара фраз в запасе, но он решает молчать, принимая задумчивый вид, и даже не ёрзает в попытке усесться поудобнее, хотя проходит немало времени. Чего они ждут? Тэхён боится спросить — Чонгук чересчур увлечён, наблюдая. Возможно, ещё чуть-чуть — и солнечные лучи станут красными, небосклон — багровым, а ещё позже опустятся сумерки. Но Ким думает, что к тому времени они уже должны спрятаться в дом, ведь Чонгук наверняка устал с дороги: они ехали около четырёх часов, если младший не ошибается в подсчётах, а пока… сине-сиреневое небо поглощает Тэхёна. Его цвета оседают на коже, впитываются в волосы и в одежду. Тэхён слышит, как дышит Чонгук, и это... Чувство, будто тот боится пошевелиться, выглядит он так, словно понимает язык моря. Оно разве может разговаривать по-человечески? Тэхён ничего не разбирает, поэтому просто наблюдает: то за Чонгуком, которому ветер — не помеха, то за морем, с которым тот в ладах. А ещё… солёный запах моря становится всё гуще. Почти видимым. Тэхёну кажется, что можно потрогать атмосферу. Либо он сошёл с ума, либо от неба, на которое Ким поднимает взгляд, тоже начинает веять солью и водорослями. Вот-вот и появятся звёзды… — Так красиво… — заплетающимся языком произносит Тэхён, наблюдая за тем, как становятся невидимыми тёмные облака, скрывающие луну, и не верит своим глазам. Он никогда не видел столь прекрасного неба. — Нет, — отрицает Чонгук. Тэхён удивлённо поворачивается, пытаясь вразумить старшего, но тот и бровью не ведёт, гипнотизируя Японское море. Кажется, они близки. Что же с небом не так? — Ты даже не глянул, — упрекает младший. Чонгук бросает на него какой-то разочарованный взгляд. — Мне и не надо. Я на него обижен.