Слова только мешают понимать друг друга. Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»
Лёжа на песке с раскинутыми руками и открытой раной в сердце, Тэхён понимает, что телефонные звонки он ненавидит всей душой, поскольку именно из-за одного такого пришлось наблюдать удаляющуюся спину Чонгука. Тот оторвался молниеносно от губ Кима, словно опомнившись, когда начала играть раздражающая мелодия, сбросил парня с себя (спасибо, что аккуратно) и принялся быстро уходить в дом, попутно доставая мобильный из кармана. — Проще выпить море, чем найти с ним общий язык, — тихо говорит Тэхён, вздыхая, а затем касается кончиками пальцев покрасневших губ, — хотя, в принципе… почти удалось… Он тут же краснеет, прикрывая лицо ладонями, и мотает головой. Вероятность, что Чонгук убежал из-за звонка, а не из-за осознания, под кем лежит — два процента. Тэхён не аналитик, но отчего-то ему так кажется. А как всё хорошо начиналось… Кроме того, что старший был совсем другим. И совсем в слезах. Не проходит и пяти минут, как Тэхён срывается следом (но его руки уже успели замёрзнуть на ветру). Стены дома объяты приглушённым светом, деталей совсем не видно, но Тэхён, решительно настроенный на продолжение хоть чего-нибудь, находит Чонгука, опирающегося на кухонную тумбу, за миллисекунду. Луна, которая в окне, кажется безвкусицей против покрасневших глаз Чонгука, поэтому Ким обещает себе, что больше никогда не решится сравнивать с Чонгуком ни одно стихийное явление. Ни одно стихийное бедствие. Всё равно нулю. — Ты убежал из-за звонка, а не из-за того, что мы целовались? — выпаливает Тэхён на одном дыхании, становясь напротив. Тени, которые отбрасывают ресницы Чонгука, танцуют печальный танец. Каждое движение сквозит скорбью, чёрный цвет — как земля, взятая из могилы, и ресницы вдруг хочется срезать. Они, влажные, мешают трезво думать. — Честно? По телу Тэхёна бегут мурашки из-за настолько тихого голоса, но он держит себя в руках, робко кивая. Всегда казалось, что Чонгук больше, сильнее, выносливее, но сейчас, наблюдая за ним, Тэхён не видит ничего из того, что может испугать или оттолкнуть, поскольку Чонгук еле стоит на ногах, уязвимо смотрит, похож на сговорчивого человека, а не на колючку. Так обычно выглядят те, кому больно, но Тэхён не понимает этого — разве он настолько переступает черту? Да вроде бы нет (и одному богу понятно, какие из этих слов стоит зачеркнуть)... — Из-за звонка, — «из-за тебя». — Кстати, твоя подруга… — Суа? — удивляется Тэхён. Он и не надеялся. Пригодилась всё-таки та роковая визитка. — Ага, — понижает голос Чонгук и отворачивается в сторону, когда Тэхён оказывается слишком близко, забывая считать сантиметры. Старшему, наверное, тяжело глотать. Тоже, что ли, заболел. — Волновалась. Спрашивала, не знаю ли я, где ты. — И что ты ей сказал? — Сказал, что не знаю. — Я же с тобой! — восклицает Тэхён, беспокоясь о том, что Суа отправит полицию на его поиски, и столбенеет, когда Чонгук совсем легко улыбается, старательно поджимая губы. — А… Весело тебе, да? Обманывать нехорошо, — хрипло хихикает младший, вмиг забывая обо всём, и за подбородок разворачивает старшего к себе. Тот цепляется застывшими слезами за роговицы глаз и не отпускает, будучи готовым упасть лбом на плечо Тэхёна или уткнуться носом в шею. Кажется он уютным и «своим». — Ты вообще кто? — шепчет Чонгук прямо в губы, наклоняясь. Издевается — очевидно. Целовать он не собирается — ни в губы, ни в подбородок, ни в одну из щёк. У Тэхёна из-за этого горит кожа на пальцах, которыми он удерживает Чонгука напротив себя. — Плохие шутки, — делает вывод младший, сглатывает вязкую слюну, и держится из последних сил. А оставшаяся нервная клетка неистово вопит, когда Чонгук ухмыляется, сбрасывает руку и прямо в ухо шепчет, щекоча дыханием: — Ты первый начал… Тэхён непонятливо сдвигает брови к переносице. Он выглядит действительно растерянным с приоткрытыми губами, нахмуренным лбом… — Я всего лишь играю по твоим правилам, — добивает Чонгук. — О чём ты? Я не… — А это часть игры. — тот вмиг отдаляется, но Тэхён обхватывает ладонями его щёки, становясь совсем вплотную, и прижимается губами к губам. Он готов поклясться, что чувствует, как бьётся сердце Чонгука. Так, словно вот-вот и оторвутся тромбы, врежутся в грудь Тэхёна, врежутся в его память навсегда, но тот на поцелуй не отвечает, уворачиваясь. — Прости, — выдыхает старший, прикрывая веки. Вот-вот упадёт. В бездну. (Только бы не смотреть в глаза.) Тэхён вдруг вспоминает перетягивания каната и размышляет, не в эту ли игру они играют. Канат — рассудок, и каждый тянет на себя, но как-то безуспешно. — Ты сам просил. — Я цитировал стих, — отрицает Чонгук. — Ты цитировал мысли. И старшему нечего ответить. Он даже порывается уйти привычным образом. (Как жаль, что всё так… Наверное, алкоголя в крови осталось ничтожно мало.) — Я не отстану от тебя, — настаивает Тэхён. — Тебе пора спать. Ночь. — Вот именно — ночь, давай поговорим. — не думая много, младший обнимает, обвивая талию Чонгука, и тычется носом в выемку меж ключиц. А когда ещё разговаривать, если не в тёмное время суток? Почему Чонгуку не выдаётся это хорошей идеей? Может быть, из-за того, что боится сказать лишнего? А вот Тэхёну уже всё равно — он и так знает, что в дураках. — Мне тяжело думать сейчас, — вдруг очень искренне говорит Чонгук, зарываясь руками в волосы Тэхёна, и тому внезапно кажется, что мир останавливается. Не плещется больше море, не сверкает луна, не танцуют тени от ресниц свой причудливый танец… — Мы поговорим завтра, ладно? — и Тэхён наверняка бредит, когда это кажется ему нежностью. — Пообещай. — Я обещаю. Тэхён заставляет себя поверить, первым выпутываясь из образовавшихся объятий, и быстро-быстро кивает, шмыгая носом. Расчувствовался. Когда звучит «обещаю» — хочется лезть на стены, независимо от сути диалога. В воздухе терпкий запах вина, Тэхёну вдруг необходимо от безысходности скорбеть по забытому на берегу моря пледе, лишь бы хоть какую-нибудь адекватную причину найти тому, что на душе так паршиво. Тоскливо. Тэхёну, наблюдающему за Чонгуком, который меняет постельное бельё, а затем достаёт из шкафа спальный мешок для себя, очень-очень тоскливо. — А мы не можем спать на одной кровати? — Нет, — тут же отметает предложение Чонгук. — Значит, будем спать в одном спальном мешке. Выбирай, — складывает младший руки на груди, — то или то. Чонгук снимает с себя футболку, отбрасывая ту в сторону, и плетётся в ванную. Пока он там, Тэхён ломает себе мозг размышлениями, нарезает по дому круги, думает о том, как непринуждённо уложить Чонгука с собой, но тот по возвращению буднично устраивается в кровати сам, щёлкая выключателем, из-за чего помещение практически погружается во мрак вместе с растерянным Тэхёном, стоящим совсем неподалёку. — А что, страшно полежать со мной в непозволительной близости? — ёрничает Ким, фыркая, и раздевается до нижнего белья. — Не мешай мне, — тихо просит Чонгук, — я сплю. — Уже? — хихикает младший. — Спишь прямо сейчас? — он тоже забирается под одеяло (общее, господи), покрываясь мурашками от одной лишь мысли, что к Чонгуку рукой подать, и укладывается на бок, неотрывно глядя на мастера. Возможно, выглядит это довольно странно, как говорится, крипово, но Тэхён в который уже раз понимает, что взгляда отвести не может (даже если под дулом пистолета) от очертания лица. — Нельзя так быстро уснуть, — дуется Тэхён, когда ему долго не отвечают, и придвигается настолько близко, что Чонгук, лежащий на спине, чувствует слабое дыхание на алеющей щеке. — Я в процессе. — Я знаю процессы поинтереснее… Чонгук шумно вздыхает, открывая глаза, и зло поворачивается к Киму, улыбка которого становится всё шире и шире. — И откуда ты знаешь? — Мастер Чон, разве вежливо задавать такие личные вопросы? — смеётся Тэхён, тщательнее укрываясь, и вытягивает шею, тычась носом в нос Чонгука. — Может быть, вам ещё вина? — Ты издеваешься? — Да, — соглашается младший. Он высвобождает из-под одеяла руку и зарывается в волосы Чонгука, который, кажется, ни вдохов не делает, ни выдохов, пытаясь в темноте поймать чьи-то остатки совести. У него приоткрыты губы, которые надо в срочном порядке занести в Красную книгу, а веки тяжело моргают, отчего Тэхён понимает, что старшего, уставшего, действительно клонит в сон. — Я всего лишь играю по твоим правилам… — шепчет Тэхён фразу, возвращает законному владельцу, не прекращая перебирать пряди тёмных волос, и находится почти что вплотную, чувствуя запах мыла и зубной пасты. И неожиданно Тэхёну действительно становится совестно — за то, что отвечал на поцелуи и за то, что сам целовал, ведь ещё не выздоровел окончательно. А если Чонгук заболеет? А если?.. Совесть Тэхёна перед ним самим чересчур слаба. Парень по прошествии множества минут убирает пряди волос со лба Чонгука, лишь тихое сопение которого слышно, и прижимается к нему губами, застывая не на один десяток секунд. «А если?» — как же ужасно это звучит. Как же быстро стрелка настенных часов стучит, как же сердце пытается за ней успеть… Тэхён ненавидит жизнь за то, что та не поддаётся контролю; Тэхён любит жизнь за то, что та не поддаётся контролю. У Тэхёна, наверное, раздвоение личности, реально пора к психотерапевту, но он не спешит, ему это и ни к чему — каждой из личностей, пусть их хоть сто пятьсот, определённо нравится Чон Чонгук. Чон Чонгук, который заставляет крылья расти заново. Чон Чонгук, перед которым Тэхён поступает ужасно, когда берёт чужой мобильный с прикроватной тумбочки и снимает экран с блокировки, а затем аккуратно перехватывает ту руку, на которой блестит обручальное кольцо, и светит на безымянный палец, разглядывая гравировку. Ему страшно и тревожно, а спустя время Тэхён злится, с непониманием вглядываясь в совершенно обычную крошечную ювелирно-выведенную фразу на драгоценном металле, и понимает, что практически зря рискует сейчас своей жизнью, полагаясь на крепкий сон Чонгука, немного подкошенного вином. «— Выйдешь за меня?» Вот и всё. Тэхён моргает несколько раз, пытаясь понять, и его не покидает надежда, что надпись вдруг сменится на какую-нибудь действительно секретную, но нет. По-прежнему. Ким бросает взгляд на Чонгука, хмурящегося во сне, и не удерживается от смешка. «Настолько банально?» — мотает головой Тэхён, еле слышно фыркая, и спешно выпускает его руку из своей ладони, пряча под одеяло, а затем кладёт телефон на прежнее место, не удивляясь тому, что на заставке — море.***
— Я даже представить себе не могла, что он запропастится! — восклицает Суа, сидящая у постели Чонина. Тот смеётся, запрокинув голову, потому что девушка выглядит забавно, и не ворчит, когда она старательно поправляет ему одеяло, не прекращая оправдываться. — И всё же я думаю, что он с тем Чонгуком. Но почему он сказал, что не знает? Странный. Тон у него был странный. Да и вообще… Не нравится мне всё это, понимаешь? Подозрительный какой-то, что ли… — Раньше ты не отзывалась о нём так. — А теперь — отзываюсь. Причёска Суа в полном беспорядке из-за того, что она за день даже в зеркало не взглянула, постоянно находясь рядом с Чонином, но девушка об этом даже не думает, продолжая волноваться о Тэхёне. Лучше бы не звонила, честное слово. Дёрнул же чёрт… — Уже поздно, ты… — А, да, мне пора, — грустно говорит Суа, поднимаясь со стула, — с тобой остаётся Хосок. Он правда тебя не раздражает? Чонин закатывает глаза, улыбаясь, — он слышит этот вопрос уже в сотый раз и ожидаемо отрицательно мотает головой, лишь бы Суа хоть немного успокоилась. У них с Хосоком что-то похожее на войну, а Чонин не при чём — он как божий одуванчик (неглупый одуванчик) посреди поля боя, который держится из последних сил. Он рядом с Суа часто улыбается, смеётся, потому что с ним никто ещё не разговаривал так открыто, но Чонина не покидает мысль, что именно такие люди делают больнее всего. Он помнит свою жизнь до, а ещё знает уйму рассказов: как и из реальной жизни, так и книжных, а, учитывая то, что каждая история так или иначе основана на реальных событиях, с человеческими существами связываться крайне опасно. Суа (такая красивая и доброжелательная) — как красная кнопка, которую нельзя нажимать, потому что произойдёт что-нибудь критическое. — Напишешь мне «спокойной ночи»? — подмигивает Суа, останавливаясь у выхода из комнаты. — Я могу просто сказать это сейчас. — Но тогда наш диалог закончится… — девушка обиженно выпячивает нижнюю губу, хлопая ресницами, и Чонин возводит очи горе. — Если не напишешь, то сама напишу, я же не зря с таким упорством добывала твой номер… — Иди уже, — смеётся Чонин. Суа подхватывает его настроение и, отправляя воздушный поцелуй, выскальзывает из комнаты практически на цыпочках, надеясь, что Хосок в ванной и не услышит, но тот, стоит Суа оказаться на кухне, встречает её с чеширской улыбкой от уха до уха, сидя на кухонной тумбе. — Неужели, мадам, вы собрались уже домой? Даже не стукнуло четырёх утра, — смеётся парень, издеваясь. На нём привычный спортивный костюм, цвет которого у Суа вызывает настоящее отвращение, и девушка мечтает о телепорте, чтобы испариться по щелчку пальцев, но Хосок видимо и с телепортом не дал бы ей улизнуть, прижав внезапно к стене, как сейчас, когда до выхода — всего ничего. — Отпусти меня, придурок, — шипит сквозь зубы Суа. Она пытается вырваться, но Хосок лишь сильнее держит за плечи, из-за чего усугубляется сложившаяся ситуация. Его лицо непозволительно близко, его дыхание невыносимо рядом, и Суа хочется кричать, потому что подобное уже было, подобное ничем хорошим не закончилось. (Не закончится.) — Разве я плохо целуюсь? — шепчет Хосок на ухо. Суа вдруг кухня кажется слишком тесной, и девушка пытается вдавить себя в заляпанную старую стену, краснея, но получается очень неуклюже. — Ты сам по себе — плох. — Себе... Не ври хотя бы себе. — Хосок поддевает подбородок Суа пальцем и практически прижимается к губам, которые так и манят. — Я нравлюсь тебе, я подхожу тебе. Научись разграничивать жалость и симпатию: любовную, дружескую… — Не болтай ерунды, Хосок, — шепчет Суа, намереваясь толкнуть парня в грудь, но тот перехватывает запястье и всё-таки целует. У Суа подкашиваются ноги, и она ненавидит себя за это, потому что не должно так быть, не должно. Она впервые твёрдо решила, как всё будет, а её вопреки всему мягко целуют, влажно перебирая губы. Это выбивает из колеи — ей одного раза хватило для того, чтобы почувствовать себя жалкой, зачем ещё?.. Вечно не везёт… в любви. Ей Чонин с первого взгляда кажется небожителем, но поцелуи ей представляются только с Хосоком, который просто отвратителен. Да серьёзно! Наверное, это из-за того, что тот насильно впился в её губы, желая прокусить до крови. — Я не говорю, что я лучше, — отрываясь, шепчет Хосок, — но я лучше именно для тебя. — он проводит пальцами по скулам Суа, которая прячет затуманенный взгляд, ведёт ладонями по плечам, цепляется за платье простого кроя. — Сама подумай. — Ты не имеешь права со мной об этом разговаривать! — прикрикивает Суа, но шёпотом, боясь, что Чонин услышит. И дело не в Чонине, а в том, что никому бы она не доверила столь