Дефицит

— Чтобы уйти от человека, надо иногда придумывать ложные причины. Потому что истинные бывают слишком жестоки. Но чтоб прийти, ничего не нужно придумывать. Надо просто прийти, и всё… Анатолий Алексин «А тем временем где-то…»

Тэхён, накинув на себя футболку Чонгука, выглядывает за дверь, где тот стоит, устремив взгляд на море, и держит руки в карманах штанов. Утро спокойное, тихое, кажется, что случайно, вместе с воздухом, можно вдохнуть и жизнь, но в перегородке носа всё равно какая-то преграда. — Привет? На голос Чонгук оборачивается, окидывая младшего мимолётным взглядом, но следы всё равно остаются на голых ногах, из-за чего Ким смущается, вопреки всему подходя ближе. — Привет. Сегодня уезжаем, — сообщает Чонгук. Тэхёна это почему-то очень расстраивает — даже его заспанные глаза протестуют, неужели всё это место заслуживает только пары дней? Да и вообще… — А зачем мы здесь были? — рискует Тэхён с вопросом. Рискует Тэхён с «мы». — Если были, значит — зачем-то, — отвечает Чон в своей манере, на что младший лишь фыркает. Его теперь точно не взять хмурым выражением лица, дурацким безразличием, бесстрастным голосом, который, знает Тэхён, может быть чрезвычайно обеспокоенным. Изучены некоторые светлые стороны. Даже совесть молчит — а Ким себе позволил, засыпая, Чонгука со спины обнять. Было тепло. — Ты обещал, что мы поговорим, — напоминает Тэхён. В метре от Чонгука всё кажется не таким, нежели если бы между парнями находились считаные сантиметры. Тот поджимает губы, словно обещание было глупым и трудновыполнимым, почти что совсем не. Из-за лёгкого морского ветра с соляным привкусом тёмные волосы развеваются, путаются, Тэхёна заманивают в свои сети, но тот держится из последних сил, чтобы не обвить руками парня рядом с собой, не рассказать о своих переживаниях из уст в уста, соприкасаясь. Чтобы не спугнуть. — Давай поговорим. — Чонгук поворачивается к Тэхёну, сощурившись из-за ослепительного солнца, лучи которого бьют прямо в зрачки, словно снайперы. Словно Чонгук — цель, которую надо убрать. — Задавай вопросы. И в эту же секунду из головы Тэхёна вылетают все знаки препинания. Без следа. Какие у него проблемы?.. Чон Чонгук так неприлично рядом… Его босые ноги на деревянном покрытии, чувствуется запах сладких духов, которые будто бы цвета корицы, как и свободные брюки на старшем, а в руке вдруг пачка сигарет, мастерски открыта одним пальцем, и на Тэхёна призывно смотрят двадцать из двадцати. — Типа хорошо меня знаешь? — изгибает бровь Ким. — Типа от тебя вечно несёт за километр, — ёрничает Чонгук, — берёшь или нет? — А ты? — Я не курю. — Меня хочешь отравить? — широко улыбается Тэхён, зажимая между зубов сигарету, и смотрит из-под ресниц, надеясь, что у Чонгука есть и зажигалка. Тот понимает без слов. — Не хочу, чтобы ты умер тут от ломки, — честно говорит старший, чиркая колёсиком кремния до появления огня. — Ты быстро привыкаешь. Тэхён зажмуривается, когда появляется возможность втянуть в лёгкие дым, и ищет те струны внутри себя, которые на фразы мастера звонко отзываются. «Ты быстро привыкаешь? А откуда тебе-то знать, Чонгук?» — думает младший, сильнее сужая глаза, из-за чего длинные верхние ресницы путаются с нижними. — Да? — невзначай. Без подозрений. — Да, — подтверждает Чонгук, пряча в разные карманы пачку сигарет и зажигалку, наверняка задумавшись о чём-то. В такие моменты даже слова, сказанные добровольно, могут забыться. Тэхён мотает на ус, отворачиваясь. Его лицо выглядит школьной доской — уйма примеров, которые после знака «равно» беспощадно обрываются. Парень, выдыхающий дым, запрокинув голову, не вписывается в местность. Не вписывается в морскую пену, раскинутую на берегу, но так, оказывается, и правда немного легче. Никотин очень непредсказуем. То убивает, то воскрешает — курильщик начинает испытывать состояние отвыкания сразу после того, как тушит очередную, но при этом ничего не замечает. — Мне уже одевать штаны? — шутит Тэхён, бросив на Чонгука, пристально наблюдающего за ним, взгляд. — Меня всё устраивает, — улыбается тот, — но можешь. В мерах предосторожности. — Ого, — смеётся младший, удивлённо округляя глаза, — а вы шутник, мастер Чон! Может, и поцеловали вы меня вчера с серьёзными намерениями? Пришла пора объясниться. — пришла пора козырять смелостью. — А почему было не поцеловать? — жмёт тот плечами. — Я полупьяный, ты красивый. Удачное сочетание. Парней мне так целовать, конечно, не приходилось, но вот женщин — постоянно. И с ними, кстати, лучше, так что я бы упустил те моменты, где мы целуемся снова. Договорились? — Я красивый? — хитро ухмыляется Тэхён, вдруг похожий на лисицу, оказываясь вплотную к Чону, и поднимается на носках так, чтобы оказаться лицом к лицу. На уровне. Тот сразу теряется, не зная, куда себя деть, и Киму только в радость подобное наблюдать — где вдруг вся та грубость? Что за напускное лицемерие? Что за маски? Неужто противовирусные? Тэхён разве смертелен? Ему долго ещё размышлять, а самое худшее, что постоянно об одном и том же. Лишь бы не приелось. — Ты меня не слушал. — Чонгук сглатывает, когда младший выдыхает дым тому прямо в лицо. Он, серый, тоже влюбляется в каждую пору. — Очень внимательно слушал, — тихо говорит Тэхён, главное — честно, искренне, откровенно, практически прижимаясь к Чонгуку губами, но в последний момент отступает, заставляя того распахнуть глаза, пытающиеся опрометчиво закрыться, и бросает недокуренную сигарету, начавшую жечь пальцы странным образом, в песок, подальше, не жалея экологию. Как эгоист. Как человек, который почти что ни единому слову не верит. Не отказывается верить, а действительно — не верит. Покер? Не надо раскрывать своих карт? Что Тэхёну делать, если очень сильно хочется? Он бы прямо сейчас к ногам Чонгука бросил всю колоду, нарушая правила, ткнул пальцем, сказал «посмотри на них, посмотри» — а там чёрным по белому «а что, если я в тебя влюблён, м?». А ещё «я не верю тебе вообще, но доверяю — слишком сильно». — Когда выдвигаемся? — Сейчас. — Одену, пожалуй, штаны, — говорит Тэхён, будучи расстроенным. (Интерес к допросу он потерял вместе с гордостью.) Его считают дураком, но он далеко не такой. Будет ещё на улице... праздник. Пир. У Кима с собой ничего — ни вещей, ни стойких убеждений в чём-то, ни догадок. Пусть к Чонгуку у него слишком много — действительно ничего к самому себе. Возможно, одно раздражение. Непонятное. Выедающее душу. Тэхён устал смотреть украдкой на то, как вздымается грудь Чонгука, когда тот дышит. Поистине пленительное зрелище. Застёгивая ремень на талии поскорее, чтобы за этим занятием не попасться мастеру (который, уверен младший, смутит одним своим присутствием), Тэхён понимает, что выглядит как обычно — как парень из 90-х. Всё тот же подросток, всё тот же… Взгляд останавливается в одной точке — просто так, как будто кто-то специально пригвоздил его к ничем непримечательной деревянной балке, как будто Ким очень сильно, как будто Ким безумно, бешено… скучает. У него даже дёргается губа от переизбытка непонятых чувств, из-за чего Тэхён даёт себе лёгкую пощёчину, тихо шикая из-за причинённого дискомфорта. «Что с тобой, чёрт возьми, такое?» — злится Ким внутривенно. Ненормально — чувствовать подобное. Что именно? Очевидно. Тэхён не хочет уходить. Он привязался, прирос, прикипел — как хотите. Сам пришил себя, латкой стал. Ничего в этом месте толком не делал, не видел, не знает, но отчего-то парню кажется, что он бы подружился и с землёй, и с небом, ненавистным почему-то Чонгуку. Он бы мог быть здесь родным. Но спустя время всё-таки, да, уходит — с непринуждённым выражением лица Тэхён появляется за порогом, где его ждёт Чонгук, и жалеет, что нет с собой солнцезащитных очков. Харизма Чонгука чрезмерно слепит. До боли. Тот свои вещи заранее перенёс в машину, которая припаркована достаточно далеко, должно быть, из-за того, что ему с самого утра не спалось, и поэтому закрывает дверь за Тэхёном без сожалений, «с невозмутимым видом», но тяжёлыми руками, которые что-то да говорят. Как жаль, Ким не разбирается в языке тела. — Мы будем идти по набережной? — спрашивает Тэхён, оглядываясь по сторонам. — Как тогда? — вспоминает он момент приезда. — Как тогда, — тихо говорит Чонгук, тоже что-то вспоминая. Что-то своё. Что-то, чего Тэхён совсем-совсем не помнит. Совсем-совсем? Они ступают так, словно их отделяет настоящая стена, держащая на определённом расстоянии, и, наверное, если бы Тэхён не был босым, а холодный влажный песок не холодил благодаря этому ступни — Ким бы забыл, что он в реальности. Чувство, что он парит; чувство, что сквозь Чонгука можно просунуть руку — ненастоящий. Кто из них? Тэхён мотает головой. Он не должен тратить последние мгновения в этом притягательно-чарующем месте на какой-то бред, он и так весь свой «отпуск» проболел, поэтому переводит взгляд на Чонгука — тот смотрит только прямо. Его профиль завораживает. Снова и снова. Дурацкие вопросы, которые задают только дети, начинают вылетать изо рта Тэхёна незапланированно, наверняка пытаясь разрядить атмосферу, перевести всё в шутки и глупости, а старший спокойно отвечает, что только разогревает топку. Тэхён, можно сказать, ни с кем не контактирует всё это время, пусть и короткий промежуток, мизерный, — ему нравится. Он бы смог прожить с Чонгуком на необитаемом острове примерно всю оставшуюся жизнь. Плюс, минус. — Зачем змеи высовывают язык? — очередное бессмыслие. Сдуру. — Я действительно должен отвечать на всё? Ты и сам знаешь, — серьёзно говорит Чонгук, но под умоляющим взглядом Тэхёна, который плетётся рядом, сдаётся. Понимает, что младшему просто хочется слушать голос, смешанный с шумом прибоя? Даже морские брызги красноречиво плюют на ноги. — Язык у змей играет дополнительную роль в обонянии, они высовывают язык, чтобы лучше ориентироваться на местности и быстрее искать еду по запаху. — А ты тогда почему язык не показываешь? — хихикает Тэхён, толкая старшего в плечо. — Ты разве не из чешуйчатых? Чонгук вскидывает брови и ускоряет шаг. — Ладно, извини! — кричит вслед Ким, догоняя. — А откуда почтовые голуби знают, куда лететь? — Хит-парад тупых вопросов? — Хит-парад тупых вопросов, — соглашается младший, кивая. — А я вот знаю, в чём секрет. Голуби летают только в одном направлении — домой. Их специально так тренируют, — рассказывает сам. О том, как птиц увозят из гнёзд на определённое расстояние, а потом отпускают, чтобы они возвращались. Система такой почты основана на природном инстинкте, а ориентирами служат магнитное поле Земли и инфразвуковая картина. Тэхён, углубляясь в собственные слова, думает о том, что его вроде-как тоже увезли, а затем отпустили, чтобы он оказался где-то возле Чонгука. Где-то около своего дома. Просто нелепое чувство. Очередное. — А я бы хотел здесь жить! — восклицает Тэхён, поворачивая на одну из самых узких улиц. Чонгук, сидящий на пассажирском, оглядывается, удивлённо расширяя глаза. Младший в своих словах, судя по виду, уверен чрезмерно, но Чон не разделает такого увлечения местом, где даже нет нормального магазина. В Осане они проездом. На заднем сидении в детском кресле клюёт носом Хэсу, пока Тэхён уверенно маневрирует, вглядываясь в трухлые дома. — Почему здесь? — спрашивает Чонгук, явно не понимая, как можно поселиться в такой глуши, будучи в здравом уме. Тэхён закатывает глаза, цокая, и кивает в одну из сторон. — Ну ты просто посмотри — тихо-тихо, я вот бы здесь спрятался когда-нибудь. Знаешь, — снижает он голос, чтобы не мешать маленькой Хэсу, на голове которой аккуратно заплетены косички, — мы бы могли переехать сюда в старости, когда для нас ничего не будет важно, кроме нас двоих. Понимаешь? Ты бы мог, сидя на какой-нибудь скамейке, читать о своих мрачных поэтах, а я, так уж и быть, слушал бы. Уголки губ Чонгука тянутся вверх, поскольку Тэхён всегда заставляет улыбаться, и парень влюблённо мотает головой. — Под грубыми оболочками скрываются самые нежные натуры, — защищает Чонгук писак. — Да плевать мне! Одна натура у меня перед глазами — твоя. На младшем простая футболка с длинными рукавами — Чонгук души не чает в белоснежности его кожи, Чонгук души не чает в том, как Ким переключает передачи, как внимательно смотрит по сторонам, приоткрыв рот. Чонгук души не чает. Блестящий джип посреди такой местности кажется чем-то удивительным, поэтому некоторые прохожие оборачиваются, когда Тэхён проезжает мимо, пытаясь обойти ямы в асфальте, выбитые временем. — О! — восклицает младший. — Смотри! Я бы на ту крышу перенёс наш цветочный магазин или вознёс сад. Ну разве не чудо? Я видел в дорамах, что люди на крышах даже живут, а там представляешь, как может быть красиво? — бросает Тэхён мимолётный взгляд на внимательного Чонгука, чьи глаза настолько большие и тёмные, что напоминают оленьи. — Не представляешь, — отвечает Ким, посмеиваясь. В салоне, пропахшим лечебными травами и мелиссой, становится светлее. Ароматная игрушка в форме кролика болтается на зеркале, прикреплённая специальной присоской, и с каждым резким движением издаёт глухой стук. Хэсу сопит. Чонгук втягивает запах газет, начинает шуршать ими, валяющимися в бардачке, в дополнение ищет ручку, которая в состоянии оставить на бумаге несколько чернильных росчерков. — Я даже номер дома запомню, запишу, — уверенно говорит Чонгук, — если ты меня поцелуешь —  будет всё по-твоему. И сейчас, и в глубокой старости. — А за рулём не целуются! — смеётся младший, неодобрительно качая головой, но Чон в памяти всё равно оставляет себе тридцать три, выводя тонким стержнем цифры между напечатанных строк. — Эй, ты чего? — обеспокоено спрашивает Тэхён, тормоша Чонгука за плечо. Тот, припарковавшись у дома, неотрывно наблюдает за чем-то сквозь лобовое стекло. В дороге Ким притворялся, что спит, поскольку больше не знает, о чём разговаривать, — выход из ситуации так себе, но хотя бы какой-то. Он, кажется, уловил каждый вдох и выдох человека, сидящего рядом, пропуская тихую музыку мимо ушей, любые радиостанции, самые крутые, но такая азбука Морзе никогда не поддастся трактованию. — Да так, — легко улыбается Чонгук, заглянув Тэхёну в глаза, — ничего. Младший под пристальным взглядом теряется, всё же надеясь, что выглядит нелепо только лишь на один процент из ста, и сглатывает, опуская взгляд на губы Чонгука. Манящие и чарующие — проклятые. — Вот и подруга твоя, — говорит старший, внезапно выскальзывая из салона, словно почувствовав, что его губам планируют добавить ярких красок. Суа в этот момент действительно вылетает из подъезда, уверенно открывая дверь автомобиля с той стороны, где сидит Тэхён, и вытаскивает парня за руку, тут же обнимая, словно не виделись тысячу лет и двадцать три дня. — Прости, прости, — шепчет Суа. — Что он с тобой сделал? Что? — подруга отодвигается, удерживая Тэхёна за плечи, и внимательно рассматривает каждую деталь удивлённого лица. — Рассказывай. Тэхён, который выглядит помятым, заспанным, побитым судьбой, пытается отступить, оглядываясь в страхе назад, и не видит уже Чонгука, наверняка скрывшегося в подъезде. Ему только к нему и надо — долой пустые разговоры. Где та тонкая грань, тот затерявшийся момент, когда разговоры с лучшей подругой исхудали? — Суа, мне идти надо, — спешно говорит Тэхён, но та лишь сильнее хватается за его локоть. — Подожди! Послушай меня. Она шумно выдыхает, собираясь с мыслями, и тащит Тэхёна подальше от места событий, за угол, чтобы поговорить в укромном месте. Тот то и дело, что думает о Чонгуке, но Суа выглядит действительно обескураженной, что и держит пока возле неё. Мало ли. Срочное дело. — Ты не должен меня ругать за то, что я сейчас скажу. — вот такое заявление, на которое Тэхён опасливо кивает. — Я так и знала, что он мне соврал, случайно нашла ключи от мастерской и пошла туда… — Что ты сделала?! — шёпотом прикрикивает Тэхён, выглядывая из-за угла, не притаился ли где Чонгук. Паранойя. Суа торопливо машет руками, слегка выглядя виноватой, и спешит опровергнуть любые нападки. — Это была вынужденная мера, просто поверь мне… Тэхён, этот парень скрывает от тебя что-то. Что-то серьёзное и важное. Очень. — Суа, ты мне собираешься сказать то, чего я ещё не знаю? — недовольно бубнит Ким. Он вообще-то не планирует вот сейчас так просто лишиться общества Чонгука, после всего. Разве можно даже не попрощаться? Разве можно даже не пожелать сладких снов? Счастливой жизни? Тот же наверняка запрётся на миллиард непробиваемых замков. Из-за одной лишь мысли о том, что больше не достучаться, потеют ладони. — В его столе я нашла твои фотографии, — на выдохе произносит Суа. Из-за лёгкого ветра короткие пряди волос лезут в глаза, но Тэхён всё равно, всматриваясь в бездонные омуты (для кого-то другого), и намёка на шутку не видит. Ни в едином мускуле, ни в едином завитке кружева поистине весеннего платья. — Мои?.. — растерянно переспрашивает он. — Да, да… Понимаешь, без шрамов, — совсем тихо добавляет Суа. Будто Тэхён без шрамов — невозможен. — И я думаю, что тебе надо держаться от него подальше! Надо уезжать! Тэхён, вдруг он один из тех парней, которые тебя избили тогда? — испугано тараторит девушка, ладони размещая на скулах Кима. — Ты же с того дня ни черта не помнишь, это многое объясняет!.. — Стой. — парень уворачивается, хмурясь, и напрягает извилины. Да, действительно, несколько лет назад его избили до полусмерти, но он о тех ребятах так ничего и не услышал вразумительного — ему не хотелось ничего ворошить. Муравейники должны оставаться позади, нетронутыми. И всё же Чонгук не может быть одним из жителей. Точно не может. Определённо. — Не делай поспешных выводов. — Но, Тэхён… — Суа! — повышает парень голос, и сам пугаясь такого тембра. — Я разберусь. Внутри всё колотится только от одних лишь воспоминаний, нахлынувших, как тяжело когда-то пришлось, и Тэхён, преодолевая ступени вверх, думает лишь о том, что всё опровергнется, как только их с Чонгуком взгляды пересекутся. Их взгляды всегда нечто большее, нежели столкновения хулигана и жертвы. По знакомой и, признаться честно, любимой траектории Тэхён не встречает ни одного аргумента против, ни одного аргумента, чтобы отмотать всё назад, поэтому даже не думает о Суа, которая тщательно размышляла о сложившейся ситуации, с самого утра выглядывая в окно. Её миссия выполнена — пусть и то, что предшествовало, довольно ужасно. Порой ощущение, что лишь с Тэхёном она ангел. Лишь для Тэхёна. Ким, запыхавшись, оказывается на крыше. — Чонгук! — окликает он парня, практически вошедшего внутрь своей персональной берлоги. По виду не понять, но не спешил, возможно, дожидался. С моря погоды. Плечи того напрягаются, и сам он явно недоволен появлением младшего, по крайней мере, такая гримаса у лица. — Что? Наша поездка закончена, — просто говорит мастер, разворачиваясь на пятках, но Ким оказывается быстрее. Хватает за край одежды. — Уйдёшь вот так? Вид у тебя... Навсегда, что ли? — Чонгук несмело кивает. — Тогда хотя бы прощальный танец? Жалко тебе? Жалко? Жалко-жалко? — шутливо переспрашивает раз за разом Тэхён, пытаясь заглянуть в глаза. Ну какой из Чонгука плохиш? Это полнейший бред. Пользуясь моментом не своих раздумий, Ким хватается за Чонгука, выводя на дорожку между растений, и, не задумываясь, старший размещает свою ладонь на лопатке так, как больше никто не может — безмолвное «я люблю тебя», осторожное «я берегу тебя». Тэхён сильнее сжимает пальцы на плечах, что означает абсолютно то же самое. Всё взаимно. Эти ощущения Ким идентифицирует из своего незабытого сна. — Я всё знаю, — шепчет игриво Тэхён, делая шаг вперёд под мелодию ветра, и Чонгук, внимательно наблюдающий за ним чуть сверху, конечно же, не верит. Задорно хмыкает. — Поделись. Тэхён знает, что это не прощание, пусть он и сам обозвал данное подобие вальса столь гнусным словом. Тэхён знает, что в этот раз Чонгук его не прогонит. Раз, два, три... Танец — поэма, каждое движение — слово. Музыки нет. Или она эфемерна. Если забыть о местоположении, то можно оказаться в самых настоящих джунглях, доверившись своей фантазии. Телами можно рисовать картины. Шедевры. Тэхён не спешит отвечать, прикусывая губу, оттягивает момент, разворачиваясь так, чтобы Чонгук оказался сзади, и откидывает голову назад, на плечо. Тяжёлое дыхание, раз, два, три — на минимуме, другой темп и ритм. Плавно, следуя листьям и благоухающим цветам. Не вальс. Было ошибкой определять что-либо. Нельзя ничего ограничивать. — Ты искусный лжец. — спустя некоторое время говорит Тэхён. Он прикрывает глаза, когда кутается в руки Чонгука, а затем возвращается в исходное положение, не выдерживая близости, чтобы дотянуться до завитков уха, и, касаясь их кончиками губ, повторяет сказанную секундами ранее фразу. Тот даже вздрагивает, но ответить не успевает — Ким берёт на себя инициативу, всё в свои руки, ведёт, выводит, заводит... Прижимает внезапно Чонгука спиной к стене квартиры, как пойманную живность в мышеловку. — Искусный, — почти что по слогам. — Лжец. — и Чон, заслушавшись, первым увлекает в поцелуй.