Миссия Москва

— Давай по порядку. Они спускались на станцию «Дзержинская» [23] и оба едва скрывали нетерпение. — Даже не знаю, с чего начать. — Попробуй с начала. Наполеон шумно вздохнул, собираясь с мыслями. По правде говоря, он надеялся никогда не возвращаться к этой части своего раннего послевоенного прошлого. До тех пор, пока он ни с кем им не делился, это была его жизнь, его личное дело, которое никто не мог использовать в невыгодном свете. Курякин не торопил. — Помнишь Коллекционера? — наконец спросил Соло. Туннель эскалатора создавал эхо, поэтому говорить приходилось почти шёпотом. — Информатора из Лондона, с которым мы тесно сотрудничали в мои, скажем… лучшие годы? — Такого захочешь — не забудешь. — А как мы с ним познакомились? Помнишь? — Ты пытался украсть у него Рафаэля, — ответил Илья терпеливо. — Именно. Речь пойдёт о заказчиках. — Я не очень понимаю, при чём тут наш крот. Но слушаю внимательно. Илья смотрел на него сверху вниз, стоя на эскалаторе ступенькой выше. Наполеон молчал — ему было небезразлично, что будет думать о нём Курякин после этого разговора. — При том, Угроза, — он развернулся к Илье спиной, собираясь сходить со сливающихся с полом ступеней. — Один из заказчиков Рафаэля — человек с фотографии на столе Тихорецкого. Второй справа на групповом портрете. Единственный, кто смотрит в камеру. Лица Ильи Наполеон не видел. Он продолжил идти вперёд по станции, пока Курякин вдруг не подхватил его под локоть и не утянул в сторону платформы, лавируя среди выходящих из поезда людей. Соло не сопротивлялся; он сразу понял, что Илья уходит от мельком увиденного за спиной филера. Они зашли в вагон, прошли его целиком и в последний момент перед тем, как поезд тронулся, вышли. Преследующий их филер не успел; двери захлопнулись прямо у него перед носом. Поезд поехал дальше, оставив Наполеона с Ильёй на пустой платформе. — Ты мог ошибиться? — спросил Курякин, когда шум колёс унёсся вслед за поездом. Соло хотел сказать, что, да, он мог — кто угодно может, и он не исключение, но он был уверен и потому промолчал. Илья чертыхнулся, прочитав ответ на его лице. — У этой организации не было официального названия, — продолжил Наполеон. — Либо его не скрывали только для избранного круга. По имени друг друга никто не знал, только клички. Во главе стоял человек, называющий себя Передвижником, а наш герой с фотографии по прозвищу Валет входил в круг его приближённых. — То, что он причастен к аферам в сфере искусства, не объясняет его соучастия в попытках ликвидировать «А.Н.К.Л.». — Аферы в сфере искусства, как ты их назвал, это всего лишь ширма. И, нельзя не отметить, приличный источник дохода. Ты же не думаешь, что я начал этим заниматься из любви к тому же Рафаэлю? — Не думаю и никогда не думал, — сухо сказал Курякин. — Так чем они занимались на самом деле? — Террором, — обобщил Наполеон, подумав. — Заговоры, убийства, политические преступления, военные перевороты. Всё то, с чем мы обычно имеем дело, работая на Дядю. — Значит, они кто-то вроде «Улья»? Или «Т.Р.А.Ша», если вспоминать семью Винчигуэрра? — Не исключено, Угроза, что они и есть «Улей» и «Т.Р.А.Ш.». Или те, кто дёргает за верёвочки. Поверь, Передвижнику хватило бы на это и ума, и фантазии. Не говоря о средствах. Илья провёл по лицу ладонью. Он смотрел на Наполеона, и тот почувствовал укол сожаления — даже стоя по одну сторону, они никогда не узнают друг о друге достаточно, чтобы доверять безоглядно. — Я понятия не имел, что это за люди, пока Коллекционер не раскрыл мне глаза, — счёл нужным добавить Наполеон. — Заводы, неофициально принадлежавшие Передвижнику, снабжали немцев бомбами — по сути, способствовали развязыванию Второй мировой войны. Сейчас уже, разумеется, ничего не докажешь. Но ты должен понять размах — тут дела посолиднее кражи картин. Подошёл новый поезд, но они пропустили и его, отойдя к стене, чтобы никому не мешать. — Прошло двадцать лет, — сказал наконец Илья. — Какова вероятность, что Передвижник и его команда не отошли от дел? — Не знаю, — честно ответил Соло. — Я ничего не слышал о них с тех пор, как оборвал с ними связь — кстати говоря, не без помощи Коллекционера. Возможно, нам стоит начать с него? — Чтобы начать с Коллекционера, который где-то в Европе, нам нужно закончить с Валетом, который где-то в Москве, — справедливо заметил Курякин. — А если точнее, с отставным генералом Пароходовым Семёном Олеговичем. Наполеон не поверил своим ушам. — С отцом того Пароходова, который… — Витя. Всё так. С одной стороны, это многое объясняло, с другой — вряд ли отставной генерал потянул за собой сына, организация требовала высокой секретности; если Виктор Семёнович и рассказывал о чём-то отцу, то, скорее всего, не преднамеренно, в обычном домашнем разговоре. Но так или иначе, это всё требовало проверки. Лицо Ильи выражало сердитую досаду — меж сдвинутых бровей пролегла морщинка, рот сжался в полоску. Наполеон, ничего не говоря, положил ладонь ему на плечо. Курякин вскинул голову, но отвернулся, и навязываться Соло не стал. Он понимал, что раны, нанесённые предательством товарищей, нельзя вылечить в одно касание, так что убрал руку в карман. В туннеле показались фары очередного поезда, и Илья сделал шаг к краю платформы. — Нужно рассказать обо всём Дяде, — сказал он, прежде чем зайти в вагон. — И подумать, что из этого мы можем рассказать Олегу. *** — Ловись рыбка большой и маленький, — опустил стекло Наполеон, встречая Илью у метро «Кропоткинская». — Преимущественно большой. Курякин шёл из бассейна «Москва» — румяный, в куртке нараспашку и шапке чуть набок, — и представлял собой зрелище, от которого Наполеон испытывал, как у Маяковского, пожар сердца. Впечатление не портило даже сумрачное выражение лица. Серо-голубые глаза повторяли цвет весеннего неба, ясные и пронзительные, и Соло шумно вздохнул, когда те остановились на нём и как будто бы — почти незаметно, — потеплели. Илья обогнул своего «горбатого», сел на водительское сидение и забросил назад сумку. — На Лубянку? — спросил Наполеон как ни в чём не бывало. — На Лубянку, — подтвердил Илья. Он собрался было завести машину, но вместо этого, вдруг нахмурившись, снова обернулся назад. На сиденье за Наполеоном лежала коробка с игрушкой «Ракета в космос». — Это… — начал он и замолк, вскинув брови. — Гидропневматическая ракета «Восток», — с готовностью пояснил Соло. — Пока ты моржевал, я был в «Детском мире». И с видом, что ему приходится объяснять абсолютно очевидные вещи продолжил: — Я искал нарды, как в Стамбуле, но пришлось довольствоваться ракетой. Она, кстати, может набирать высоту от двадцати до пятидесяти метров. Мне так сказали. Илья медленно кивнул и всё-таки завёл машину, больше ничего не спросив. Соло не сомневался, что он всё поймёт при упоминании Стамбула, где информация передавалась через одинаковые коробки с нардами. Двое просто обменивались коробками на скамейке в сквере — так же и Наполеон полчаса назад поменялся «ракетой» со связным, отправив через него вторую часть информации для Дяди. Первую отправлял Илья. Двигателю требовалось время, чтобы прогреться, поэтому тронулись они не сразу. Наполеон продолжил искоса поглядывать на Курякина, расплываясь в улыбке. Курякин, заметив, повернулся к нему в недоумении, и Наполеон откровенно скользнул взглядом ему на губы, будто того и ждал; у Ильи покраснели уши. — Ковбой, — буркнул он и обеими руками взялся за руль. — Не время и не место. — Жаль, — отозвался Наполеон, упиваясь его смущением. — Как, кстати, водичка? — Штатно. Тридцать градусов по Цельсию. Что означало на самом деле успешную передачу «посылки». — Тогда едем? — Едем, — подтвердил Илья, и они вывернули со стоянки на обледенелую Кропоткинскую набережную [24]. Наполеон помнил, что где-то в этом районе квартира Ильи; он смотрел по сторонам — через Москву-реку возвышался огромный конструктивистский Дом на Набережной, — но он точно не походил на место, где мог бы жить Курякин. Наверное, его дом находился где-то вдали от метро, был без «удобств» и занимал Илья с его скромностью, скорее всего, не всю квартиру, а пару коммунальных комнат. Они проехали мост, Кремлёвскую набережную, а на Москворецкой набережной свернули в Китайский проезд [25], по которому приехали на Лубянку. Распогодилось — выглянуло солнце, и на душе у Наполеона было почти так же светло, пока реальность не вернула с неба на землю. Стоило ли говорить, что в папках Дяди не было даже намёка на участие Валета в покушении на Курякина, у них не было для Олега ничего, кроме слова Соло — слова агента ЦРУ. Илья, конечно, тоже это понимал. Они припарковались — на удивление едва нашли место поближе ко входу, настолько много было машин. На этот раз Илья не оставлял Соло ни на секунду, пока они шли уже знакомыми коридорами в зал со звёздами. Несмотря на рабочее время, товарища Кузнецова там не оказалось; Илья куда-то звонил, но там его не оказалось тоже. Он позвонил ещё два раза на разные номера, и только на последней линии ему сообщили, что Олег Дмитриевич на экстренном совещании. — Будем ждать, — объявил он, положив трубку. Кроме них в зале никого не было — не крутились колёса аудиоаппаратуры, не щёлкали кнопки печатных машинок, не шелестели документы. В полумрачном зале жили только огоньки карты Москвы. Теперь, в отличие от прошлых визитов, они все одинаково горели белым. Наполеон поставил на стол портфель, снял шапку, шарф и пальто, сел на своё привычное место и вытянул в проход ноги. — Ждать так ждать. Может, расскажешь тогда всю историю, как получил майора? Илья, вздохнув, расстегнул куртку и присел на край стола. — Да нет тут никакой истории. О своём повышении я узнал последним в отделе перед самой отправкой в санаторий. Олег позвонил домой. Ты же знаешь, я даже вернулся не под своей фамилией. Два дня пробыл в Москве и сразу уехал — и снова инкогнито. — Подожди, так ты и форму новую ещё не примерял? — Как-то не до того было. Тут расследование, и… ты. — И я, — с удовольствием повторил Наполеон. Илья смущённо хмыкнул. — То есть, за что повысили — не знаешь, — уточнил Соло. — Не знаю, Ковбой. У нас не принято спрашивать. Повысили и повысили. Может, по совокупности заслуг. Может, за Каца. — За то, что не умер, — подытожил Наполеон, вскинув брови. — Вот же прицепился! Придумать ответ помешала открывшаяся дверь. Они развернулись одновременно, готовые встретить Олега, но это оказался Пароходов-младший. Наполеон невольно напрягся и был готов поспорить, что Илья тоже, но они оба не показали виду. — Здравия желаю, — бодро отдал честь Пароходов и, козырнув, подошел. — Поздновато вы, Илья Николаевич. Олег Дмитриевич вас потерял. — Меня? — Вас и мистера… Полсона. Спрашивал, приходили ли вы сегодня. Он подошёл, кидая беглые взгляды между рядами — больше для проформы, чем в самом деле ожидая увидеть кого-то постороннего. Самым посторонним здесь был Наполеон, но и к нему Виктор Семёнович за столько дней почти привык, перестав демонстрировать излишнюю подозрительность. — Приходили, — подтвердил Курякин. — Но угадай, на кого наткнулись. — Тут и гадать не надо, — рассмеялся Пароходов. — Павел Робертович весь день будто щей кислых наелся. Олег Дмитриевич его увидел и сразу всё понял. А потом их всех вызвали наверх. — А по какому поводу, не знаешь? Пароходов замялся и неуверенно посмотрел на Илью, словно не зная, можно ли об этом говорить. В конце концов он подошёл ближе и чуть наклонился, чтобы ответить: — Официально не знаю, Илья Николаевич, но Галя, идя в столовую, видела министерских… — Ясно, — прервал его Курякин. — Это может затянуться. Виктор Семёнович виновато развёл руками. Он был младше них минимум лет на десять и казался совсем зелёным, хотя со своими обязанностями справлялся образцово. Наполеон смотрел на него и думал, что будет с этим перспективным лейтенантом, когда вскроется правда про его отца; вероятно, ему придётся навсегда попрощаться с погонами, если и вовсе не пойдёт по статье за соучастие. Его затаскают по следствиям, а дальше… Соло понятия не имел, на самом деле, что дальше, — но статья о государственной измене была расстрельной. — Ладно, Вить. Не будем тебя задерживать, — подал голос Илья. — Разрешите идти, товарищ Курякин? То есть, товарищ майор? — Разрешаю, — улыбнулся Илья, и Пароходов-младший, закончив осмотр зала, козырнул и удалился. Наполеон внимательно посмотрел на Курякина, который провожал Виктора Семёновича болезненно-тяжёлым взглядом, видимо, вспоминая отца и себя, 11-летнего сына врага народа. — Так что, может примеришь форму, Илюша? Пока есть время, — попробовал разрядить обстановку Наполеон. — Ты в мундире — зрелище, достойное портрета! А у меня как раз с собой альбом… — Иди ты, Ковбой, — беззлобно выдохнул Курякин и потянулся за сигаретой — впервые за то время, что Наполеон видел его в Москве. *** — Лёд тронулся, — объявил Илья, читая врученную ему бумагу. Они переместились в кабинет Олега и теперь сидели в креслах подле его стола. Сам Олег, достав из стола коньяк, разливал его по трём стопкам. — Полюбовался? — угрюмо спросил он Курякина, не поднимая взгляда. — Ещё бы. Всё по плану — на Соло упорно вешают кражу картины, а на меня пишут доносы. — Доносы? — удивился Наполеон, привстал и заглянул в листок. И вправду — Павел Робертович Тихорецкий обвинял Илью Николаевича Курякина в сотрудничестве с иностранным агентом и намеренном торможении следствия. — Донос пока один, — уточнил Олег, отставляя бутылку, — но он есть. А всё из-за того, что кое-кто увёл американского корреспондента с допроса. Он взял стопку и оглядел их обоих по очереди. — Я воздержусь, — вежливо отказался Илья. — Я тоже, — подхватил Соло. — А я, может, себе налил, — невозмутимо сказал Олег, — все три. Он опрокинул в себя стопку и тяжело вздохнул. Олег, как и Сандерс, вызывал у Наполеона весьма противоречивые эмоции. То он относился к ним — особенно к Илье, — как к служебным собакам, а то впрягался за них так, как любой другой на его месте бы трижды подумал. Эдриан был редкостной сволочью, но Соло всегда помнил, что это именно он убедил своё начальство предложить ему сделку. Илья вернул донос Олегу, и тот, скомкав его, запустил с места в мусорную корзину. — При всём том я не думаю, что Тихорецкий замешан, — высказался Илья. — Его используют. — Пароходов? Как? Олег был в курсе всего, кроме участия в этой истории Коллекционера — Наполеон просил Илью не упоминать его, чтобы советская разведка как можно меньше копала в эту сторону. Как под Коллекционера, так и под самого Наполеона. — Они с Пашей хорошие друзья, — ответил Курякин. — Часто созваниваются, обмениваются новостями, советуются. Ездят друг к другу на дачу. — На дачу, — Олег скривился и закурил. — Я в госбезопасности почти столько же лет, сколько тебе, Курякин. И что-то до сих пор без дачи. Он выпил вторую стопку и медленно выдохнул носом. Коньяк был ему что вода — он даже не морщился. Но тёмные глаза смотрели теперь устало, а не сердито. — Так или иначе, Тихорецкого стоит проверить. Он не дурак, но ради привилегий пойдёт на многое. Может и на измену. — У нас есть кому это поручить? — поинтересовался Илья. — Дело серьёзное. Если всплывёт… — Всплывает только сам знаешь что в проруби, Курякин. Внутренние следствия ведутся постоянно — и по мою душу, и по твою, будь уверен. Активнее подключим Семёрку [26], 2-й отдел ОТУ [27]. Не всё же Паше сидеть у них на шее. Я займусь этим сам. Илья кивнул. — Где собиралось это твоё общество, Соло? — спросил Олег, обращаясь уже к Наполеону, и вновь по-английски. — И сколько в нём было участников? — Я никогда в него не вступал, — заметил Наполеон. — Нас свёл знакомый скупщик, они давали мне заказы на круглые суммы через разных людей. Мы встречались в Париже, Флоренции, Мадриде и Нью-Йорке, менялись сумками на вокзалах или парках. Понятия не имею, сколько там было участников, но на тот момент мне казалось, что нет ни одной страны, в которой я бы не мог с ними связаться. — Тогда как ты узнал о Передвижнике и Валете? — Природное любопытство. Однажды проследил за связным и вышел на место их сбора — как раз в Париже. Они выкупили на день ресторан Le Boef sur le toit, «Бык на крыше» [28], место довольно известное. Персонал целиком заменили на собственный, от швейцаров до шеф-повара. Было непросто, но я пробрался внутрь и кое-что подсмотрел. — Все выезды за границу СССР чётко фиксируются… — прищурился Олег. — Если ты вспомнишь хотя бы примерную дату, — пояснил за него Илья, — мы сможем проверить, правда ли Пароходов находился в это время в Париже. — Это был 53-й, — сказал Соло сразу. Затем, подумав немного, он дополнил: — Через несколько дней после смерти Сталина — я точно помню, что это было главной темой их встречи. — Март, — хором произнесли Олег и Илья. — Март, — подтвердил Наполеон. Олег взял в руку третью стопку, но передумал и отложил её обратно на мельхиоровый поднос. Повисла тишина, в которой набатом пробили часы — восемь часов вечера. Илья сидел напротив, не шевелясь, с идеально ровной спиной, руки в карманах. При Олеге он на Наполеона практически не смотрел, да и в целом держал дистанцию — коллеги, но не друзья. — Знаешь, Соло, а я тебе верю, — неожиданно подал голос Олег. — Приятная новость, — отозвался Наполеон без улыбки. — Верю, но не доверяю, так что на этом моменте наше тесное сотрудничество временно подойдёт к концу. Я свяжусь с Сандерсом и Дядей. Твоя версия будет проверяться нашим отделом в условиях строгой секретности. Если возникнут вопросы, мы с тобой свяжемся. — Выводите меня из игры? — Делаем всё, чтобы твоя «легенда» продержалась хотя бы до конца недели. Вопрос твоей депортации стоит как никогда остро. Соло вспомнил минувшее совещание. Каким бы существенным ни было влияние Олега в Комитете, даже он не сможет отстоять присутствие американского шпиона в опасной близости от гостайн. Всё, что в самом деле оставалось Наполеону — не привлекать к себе лишнего внимания. — А Курякин? — Курякин мне понадобится. Они с Ильёй коротко переглянулись, и Наполеон вздохнул, разведя руками. — Что ж, выбора у меня всё равно нет. — Твоя задача, Соло, — вновь вступил Олег, — заставить всех поверить в то, что ты приехал сюда, чтобы сходить в Мавзолей, а не красть картины и сознательно обострять отношения между нашими странами. Понял? — Принял к сведению, — улыбнулся Наполеон. Олег, кивнув, опрокинул третью стопку. — А что насчёт тех папок от Дяди? — спросил Курякин. — С которыми мы работали. — От них нужно избавиться, — вставил Соло. Посмотрев сначала на него, затем на Илью, Олег раздавил в пепельнице окурок. — Нужно значит нужно. Избавимся. Курякин, проводи. — До выхода? — До гостиницы. Без обид, Соло, но ты теперь и вправду даже по нужде не сходишь без наших сотрудников. Приказ отдавал не я. Наполеон преувеличенно тягостно вздохнул и поднялся. Слежка не вызывала у него восторга, но если это был единственное условие для того, чтобы остаться в Москве ещё на какое-то время, он был согласен. Илья поднялся за ним, не показывая никаких эмоций. — Разрешите идти? — Идите, Курякин, идите, — зажмурился Олег, растирая виски ладонями. Кому и вправду не помешал бы Кисловодск, так это ему, однако сказать об этом Соло не осмелился. Они вышли, и в лифте Наполеон тихо спросил: — Он действительно их уничтожит? — имея в виду всё те же бумаги. — Думаю, да, — повёл плечом Илья, прекрасно поняв, о чём речь. — Я буду в курсе. И после они ехали в тишине. Наполеон изучал красивый курякинский профиль — пялился, и не думая скрываться, — потому что лифт был одним из тех мест, где он мог делать это беспрепятственно. Всё, что он мог — смотреть, не имея возможности прикоснуться. И не зная, так уж ли он нужен. Илья потупился, чувствуя его взгляд, и почти незаметно сжал губы. Стоило створкам разъехаться, он вышел первым. В машине было холодно, и они вновь ждали, пока прогреется двигатель. — Олег мне не доверяет, — вдруг заявил Наполеон. — А ты — да. Илья откинулся затылком на спинку сиденья и выдохнул, отвернувшись к окну. Стекло покрывал лёгкий слой инея, изо рта вырывались облака пара; Соло поднял шарф на нос. Было темно, несмотря на освещение — он впервые уезжал с Лубянки так поздно. — У него есть все основания думать, что воду мутишь ты, а не никому не известный Мориарти [29], — ответил Илья, помолчав. — А у тебя? — А у меня оснований нет. Наполеон потянулся к нему, пользуясь плохим освещением, положил руку на его бедро и провёл по нему едва ощутимо. Илья перестал дышать на пару мгновений, но после всё-таки медленно расслабился, повернувшись к нему лицом. Соло улыбнулся, выглядывая из-за шарфа, и Илья, не сводя глаз с этой улыбки, накрыл его ладонь своей. Она была ледяной и твёрдой, но секунда за секундой будто оттаивала, неловко сжимаясь в ответ. По руке Наполеона бежали мурашки, по телу разливалось тепло; он хотел бы целовать Илью, пока не заноют губы — рот, линию подбородка, шею, куда только мог дотянуться. Но всё, что ему было доступно — это держать в темноте его руку, поймав ответный взгляд и одновременно попав в него, как в ловушку. Глаза Ильи казались прозрачными. Он крепче прижал ладонь Наполеона к своему бедру и вдруг выпустил, обрывая мгновение хриплым выдохом: — Поехали. Соло убрал руку, слыша в висках стук сердца. В штанах стало тесно, но он кивнул без единого возражения: — Пора. Дальше они мчали по ночному проспекту Маркса, не разговаривая. Наполеон смотрел в окно на знакомые пейзажи, но думал об Илье. Кого он обманывал? В Москву его тянуло не желание увидеть Кремль и не угроза миру во всём мире. От осознания этого было не по себе. Он чувствовал отчаяние с оттенком счастья — или наоборот. Он снова повернулся к Илье и в свете встречных фар увидел на его лице как будто бы то же самое.