Пробуждение

      Новый Орлеан был прекрасен, даже несмотря на войну и болезнь, он остался таким же, каким я его и запомнила: вечно живые улицы, музыканты, которые играют, несмотря ни на что. Хоть большинство магазинов и было закрыто, я нашла парочку открытых. Один из них был магазин, который в прошлом принадлежал деду. Тот продал его своему другу за месяц до смерти, но новый владелец книжного магазина умер вскоре после того, как пришла болезнь — это я узнала от владельца соседнего магазина. Тот продавал ткани, но сейчас из-за болезни покупателей значительно уменьшилось. Ткани там были хорошие, и я, не удержавшись, купила себе материал из шелка и хлопка. Цены у них, конечно, были большие, но на них мне было наплевать. Людям деньги сейчас нужнее, нежели бессмертной вампирше.       Купив немного материала, я отправилась в ателье. Там, рассказав, какое платье я хочу, я позволила снять с себя мерки, и позже, заплатив авансом, я направилась домой. Тот находился на окраине города, где была такая нужная мне тишина.       Вскоре я оказалась дома. Пришлось вызвать такси, так как одинокая девушка с двумя чемоданами привлекла бы внимание. Дом был таким же, как и в последний раз, если не считать того холода , и дело не в том, что дом давно не отапливался. Здесь, как и в моем прошлом доме, долгое время не было людей.       Я быстренько убралась дома. Сначала на первом, а после и на втором этаже. Сперва я подмела и протерла пыль, после этого начала мыть пол. Пришлось сделать несколько «заходов». Потом я пошла выкидывать старую и ненужную одежду и вещи — первую погрызла моль. Было, конечно, и то, что можно было носить, вот только это одежда бабушки, и вряд ли она подойдет молодой девушке. Но все я выкидывать не стала. Меньшая часть половины отправилась в тазик для стирки. Потом я планирую убрать её в сундук и отнести на чердак.       После этого началась уборка в шкафу деда. У того, как и у бабушки, при жизни было много одежды. И, конечно же, половина из его вещей тоже идет на выброс, а другая, меньшая часть, в сундук и на чердак. Благо, сундуков в доме было много, и все были невероятно красивыми и нетронутыми. Странно, что там всяких мошек не завелось.       Моей и родительской одежды тут было мало. Большую часть мы привозили с собой, а та, которая осталась и была без надобности, была отправлена в мусорный мешок. После одежды настала очередь шкафов с книгами и сервантами. На удивление, с ними все было хорошо. Сервизы были сразу же помыты, а книги протерты и разложены по местам.       На дворе уже наступала ночь, а я все продолжала убираться. Вскоре все комнаты «сияли», и оставалось привести в порядок только чердак — и, признаюсь, в детстве я мечтала полазить там. И вот я уже на чердаке. Там, помимо принесенных мною сундуков, лежали еще два. Открыв их, я увидела свертки и, осторожно достав и раскрыв их, оказалась поражена — столь красивых платьев я не видела нигде. Я, конечно, знала, что бабушка была из какой-то богатой итальянской семьи, но и не подозревала, что она сохранила свою одежду, которую надевала еще до свадьбы — до того, как разругалась со своими родителями.       Некоторое время я сидела и рассматривала одежду — та была совершенно целой, словно бы ее положили сюда совсем недавно, но пыль на сундуке говорила о том, что это было не так. Одежда пахла лавандой — бабушка всегда любила эти цветы. Помню, мне было двенадцать, мы поехали к знакомому отца — тот жил во Франции, и рядом с его домом было лавандовое поле. Перед отъездом мне разрешили сорвать несколько букетов. Я сорвала два букета: один был бабушке, а другой нам. И, когда мы привезли ей букет, она была очень рада. Она засушила их и рассортировала по тканевым мешочкам, один из которых всегда был с ней. Сейчас же я нашла два мешочка с лавандой. Те еще сохранили свой еле ощутимый магический запах.       Второй сундук был тоже с одеждой, но помимо нее там были и письма, много писем на самом дне. Сначала я не хотела их читать, но интерес победил. Переписку она вела со своей двоюродной сестрой. Грейс писала редко, всего лишь два раза в год. В одном из писем она сообщила о том, что сжигает все послания, чтобы не узнали родственники. Последнее пришедшее письмо гласило о том, что умер отец, а потом и мать бабушки. На этом их переписка закончилась.       Я осторожно сложила письма в найденную ранее шкатулку, туда же я кинула несколько веток лаванды — те были взяты из мешочков. Надо бы потом поискать еще цветы лаванды, у этих запах почти исчез. Одежду я сложила обратно в тот же сундук — я не знала, что с ней делать.       Вскоре на чердаке все было убрано, и я направилась в свою спальню. Взяв другую одежду, я направилась купаться. Уставшей я не была. Я была грязной от всей той пыли и ужасно голодной.       Искупавшись, я отправилась на охоту. Жертву я выбирала недолго, а спустя несколько минут уже сидела и наслаждалась его кровью. То, что нужно после долгой и «трудной» работы.       После «ужина» я направилась гулять по городу. Здесь было не так тихо, как в Чикаго — этот город жил и наслаждался каждым моментом, каждым днем, и я сама начинала чувствовать себя живой — не ходящим камнем, а той живой и подвижной девушкой, которой была до войны и болезни.