Почему бы вам не пойти в...

— … я напишу подробный отчет о том, что мы видели, — подытожил Гергер, сидя напротив Эрвина. У нас уже стало традицией собираться одинаковым составом в зале для совещаний. Я сидела на стуле и нервно болтала ногой. Я все ждала, пока кто-нибудь воодушевленно гаркнет: «Я все понял!». Но все молчали, задумчиво таращились в смятый листок бумаги и передавали его по кругу. Эрвин слушал рассказ Гергера без особого энтузиазма. Он будто отключился после слов о том, что мы нашли странное слово, нацарапанное на кирпиче. Командор подпер рукой подбородок и крутил в руках мою находку. Гергера то и дело перебивал Густав, лезущий вперед батьки в пекло, и мешал последовательности повествования. Затем офицер доложился и закончил. Я опешила и посмотрела на него с удивлением. Никто моего замешательства не заметил. Я заерзала на стуле, переводя осоловелый взгляд на каждого участника собрания по очереди. Леви в принципе игнорировал мое присутствие, как, впрочем, большую часть времени, Эрвин переключил внимание на Ролло, который пытался выпытать мысли командования относительно этого. Ханджи жадно изучала листок почти с самого момента его попадания к ней в руки. Ее глаза медленно скользили по каждому миллиметру содержимого. Взгляд то и дело менялся с печально-удрученного, на какой-то пространный и ищущий. — Гергер, а ты… — позвала я рядом стоящего напарника, но тот меня не услышал. Он присоединился к пытливому Ролло: они почти в один голос донимали капрала и командора. — Послушайте! — я прокашлялась и сказала чуть громче, но снова безрезультатно. — Да закройте, вашу ж мать, хавальники хоть на секунду! — заорала я на весь зал совещаний, что даже Ханджи выронила листок из рук и испуганно посмотрела на меня поверх очков. — Гергер, ты забыл рассказать, как выглядел этот мужик. — Что? Я уже сказал, что не разглядел ничего под плащом. Вынь голову из задницы и слушай внимательнее, — недовольно пробухтел офицер и хотел снова начать говорить о своем, но я его перебила. — Это был военный! — я замахала руками, привлекая к себе внимание. Но этого не потребовалось, после моего заявления, казалось, даже пауки по углам и титаны за стенами смотрели на меня во все глаза и слушали во все уши. — Ты что несешь? — капрал подал голос и злобно нахмурился. — Эй, Гергер, она ударилась башкой и отупела еще сильнее? — Завали, — огрызнулась я, — Я жопой клянусь! Когда он спрыгнул с крыши на меня, полы его плаща поднялись, и я видела военную форму! Гергер и Ролло испуганно переглянулись и воззрились на командование. Все начали галдеть наперебой, пытаться придумать какой-то ответ, но ничего не вышло. — Кара, ты уверена? — осторожно спросила Ханджи, — Потому что это серьезное обвинение. Если это, действительно, был военный, дело примет крутой оборот. — Да. Я брякнула «да» с такой уверенностью, что никто больше не пытался усомниться в правдивости моих слов. Хотя я вот даже не поняла, с чем согласилась. То, что видели мои глаза — это безусловная правда. А остальное-то что? Какой крутой оборот? Допустим, есть, видимо, какая-то крыса у военных. Не обязательно же это будет разведка! Я помотала головой, отгоняя поток мысли, которая мне была даже не понятна. Эрвин попросил описать форму, которую я видела. Я закатила глаза и указала двумя руками на штаны и ботинки капрала — они снова вальяжно покоились на столе. — Правда, тот был чуть повыше, — Ханджи на мое ехидство в адрес капрала поджала губы, чтобы скрыть улыбку. Мы переглянулись, и я поймала себя на мысли, что, возможно, она не такая уж и зануда. Леви чертыхнулся, но рядом сидящий Эрвин остудил его пыл. Он задумчиво глядел на белые брюки и высокие ботинки своего товарища. — Ханджи, — не отрываясь взглядом от формы Леви, произнес Эрвин, — Оставляю находку Кары на тебя. Женщина кивнула. Совещание было окончено не так, как хотелось бы всем. Хотелось, чтобы в этой вылазке мы собрали больше информации. Или пришли к какому-то логическому выводу, но вопросов стало больше. Поэтому собравшиеся вставали из-за стола погруженные в раздумья. Не знаю, как остальные, а вот я — дико хочу курить! Дверь в зал совещаний захлопнулась. Я устало выдохнула и потянулась. Спина от долгого сидения приятно хрустнула. Вокруг было тихо, за окном только-только занималось солнце. Предрассветный звездный свет тихо угас, зато птицы разом высыпали из своих укрытий и заливались во все горло на ветках. Я вышла во двор через главный вход. Утренняя прохлада обожгла лицо, полупрозрачный клубочек пара образовался при выдохе. — Дай спички, — тихо сказал Гергер, выходя из замка, и остановился рядом со мной. Я молча выудила из кармана грязных штанов коробок и протянула ему. — Потом верни, мои-то ты просрал. Офицер согласно промычал в ответ, поджигая сигарету. Наши поочередные выдохи были настолько громкими в этой безлюдной тишине, что мне от этого стало спокойно. Скамейка напротив пустовала, никто не маршировал мимо нас ровным строем. Не было слышно ругани из окон, взрывов с полигона и ворчания. Легкий туман застилал горизонт. В нем потонули силуэты одиноких деревьев и дорога, изрытая конскими следами. Тускло-зеленая трава под дымкой тумана казалась совсем бесцветной. Зато небо окрашивалось восходящим солнцем в мягкие пастельные цвета. Я сделала затяжку и блаженно выдохнула. Как же красиво и спокойно! Особенно после такой насыщенной ночи и игры в догонялки с незнакомцем. Залезть бы сейчас на высокую пушистую ель и, как гордая орлица, осматривать свои владения, тонущие в серой пелене тумана! Гергер, наверняка, думал о чем-то похожем. Его взгляд скользил по расцветающему небу и лицо сделалось очень приятным в рассветных солнечных лучах. Его всегда аккуратно уложенный помпадур растрепался и был в пыли, на лице красовался синяк. Я глянула в лужу на свое отражение и поморщилась. Почти на том же месте, как у напарника, была содрана кожа. Волосы стали похожи на веник, а пряди у лица торчали вверх как рога. Рассеченная кожа на руке ужасно саднила, ткань рубахи прилипла к ране и вся побагровела от сочащейся крови. Дверь несильно скрипнула и из нее вышла Ханджи. Она сдвинула очки на лоб и вымученным взглядом посмотрела на курящих нас. Я хмыкнула. Будто это она всю ночь по рынку бегала, а не мы. — Майор? — Гергер вопросительно поднял бровь. — Как выглядело то слово, которое вы нашли? — она смотрела на меня, полностью игнорируя офицера. Тот переводил взгляд то на меня, то на Ханджи. Бровь взметнулась еще выше. — Ну… — я замялась, вспоминая. — Короткое слово, мы прочли его как «деус». Просто неаккуратно выцарапанное на камне, буквы плясали. Может, царапали в спешке… Ханджи смотрела в листок. — В той записке оно есть, — я подошла к женщине и указала на нижнюю часть листка. — Вот. Вообще-то, на этом листке я ничерта не могла разобрать. Только чьи-то имена и корявый рисунок. Две руки тянулись друг к другу, но не касались. Линии рисунка были смазаны, сбоку был еле видимый след от крови. Сама бумага выглядела потрепанной, будто тот незнакомец везде и постоянно таскал ее с собой в кармане. Помимо рисунка двух рук, вокруг были надписи на непонятном языке. Видимо, они составляли какое-то предложение, но я не понимала, что это. — Есть предположение, что это за язык? — после долгой паузы спросила я и повернулась лицом к Ханджи. Она продолжала сосредоточенно изучать надписи на листке. Под ее глазами залегла тень. На переносице осталась маленькая вмятина от очков. У нее были очень мягкие карие глаза и длинные ресницы. Я только сейчас заметила это. В свете факелов в катакомбах они казались мне серыми и очень тяжелыми. Она оторвалась от листка, закусила губу и взглянула сквозь Гергера, а не на него. — Я… — женщина замолчала. Ее зрачки расширились и быстро забегали. Мы, как самые недалекие на этом крыльце, глупо смотрели на меняющееся в озарении лицо майора. Она маниакально улыбнулась, подорвалась на месте и влетела в двери замка. Те громко захлопнулись, оставив нас одних. Недолго думая, я вбежала следом, но ученой и след простыл. Выругавшись, я сунула голову в двери: — Где? — Третий этаж, четвертая дверь слева, — сразу понял Гергер и достал еще одну сигарету. Я взбежала по скрипучей лестнице на третий этаж и вломилась без стука в кабинет Ханджи. Вообще-то кабинетом это было сложно назвать: стол, стул, диван и внушительные книжные стеллажи. По ошибке можно было принять это помещение за библиотеку или какой-нибудь архив. На столе в хаотичном порядке лежали какие-то книги, исписанные листы и тетради. Вокруг было очень пыльно, но мне было все равно. Я молча наблюдала за тем, как Ханджи быстро вытаскивает старые книги то из одного стеллажа, то из другого. Она окидывала обложку мимолетным взглядом и бросала ненужное в сторону. На мое покашливание со стороны двери женщина даже не обернулась. Я помялась с ноги на ногу, а потом вспомнила, что мне, вообще-то, все равно — плюхнулась на диван. Ханджи пыхтела и ругалась, когда залезла почти целиком в один из шкафов. Мне показалось, что сейчас вся верхняя полка возьмет и… Не показалось. Я вздохнула, оторвала пятую точку от дивана и пришла на помощь. Похороненное под стопкой книг и полкой тело майора откопать было непросто. Вытерев капли пота со лба, я присела на корточки рядом с довольной ученой. Она неуклюже перекатилась на спину и победно улыбнулась. Я нависала над ней, чтобы не поскользнуться на разбросанных вокруг книгах и не упасть сверху. — Ты латынь знаешь? — перестав шуршать пожелтевшими страницами, спросила Ханджи. — Я пишу-то через пень колоду, — я развела руками, — Или ты думаешь, что все уличные воровки перед этим учатся в Институте благородных девиц? Она пропустила мои слова мимо ушей. Схватила две потрепанные книжки и попыталась встать. Остальная макулатура посыпалась в разные стороны, а какой-то одинокий томик на уцелевшей полке решил, что самое время смачно шлепнуться ученой на голову. Я злобно нахмурилась, встала и подала руку распластавшейся на полу женщине. Она обхватила мое предплечье, и я рывком поставила ее на ноги. Точнее, на раскрытую книгу. Ханджи опасно закачалась, я попятилась назад, но в итоге мы обе рухнули на позади стоявший диван. Я смутилась. Ее лицо было слишком близко к моему, а руки стояли по бокам от меня. Я нечленораздельно крякнула, вжалась в спинку дивана и исподлобья зыркнула на все такую же беспечную ученую. Ее очки покосились на один глаз и она стала выглядеть очень наивно и комично. Она изучающе смотрела на меня сверху вниз. Мои щеки начали гореть изнутри. Я неловко протянула руку к ее лицу и поправила съехавшие очки на законное место на носу. Это замешательство продлилось несколько секунд, но мне показалось, что от стыда я сейчас провалюсь под этот диван, в зал совещаний, в холл, под землю и вынырну с другой стороны земного шара. Ханджи сползла на место рядом со мной, подобрала упавшие книги и положила себе на колени. Я нервно выдохнула. — Латынь — это мертвый язык, — будничным тоном заявила она. — Все великие открытия и памятники искусства были на нем, а потом уже переводились на другие языки. Шелест страниц разрезал тишину. — Когда я увидела этот листок, слова показались мне отдаленно знакомыми. И этот рисунок я уже встречала раньше… — Она открыла первую книгу и пролистала до нужной страницы. — Это древняя фреска, которую написал Микеланджело. Она называется «Сотворение Адама». Она сунула мне в руки раскрытую книгу. На развороте была изображена картина — два человека, тянущиеся друг к другу, но не касающиеся пальцами. Седовласый мужчина парил в воздухе в окружении странных людей. Нагой мужчина лежал на земле и благоговейно смотрел ввысь. Я провела рукой по поверхности страницы, она была грубая и складывалось впечатление, что от моего прикосновения сейчас рассыплется. — Он будто не может прикоснуться к нему, — я скользила взглядом по изображению и думала. Что значит эта картина? Почему один человек парит над землей, а другой лежит? Внутри появилось какое-то странное чувство трепета и тревоги. — Так и есть, — Ханджи улыбнулась, глядя на мое смятенное выражение лица. — Мы ничего не знаем о мире за стенами. Но люди прошлого оставили нам не только изображения большой соленой воды и высоких гор. Я вспомнила, как Елена рассказывала мне об этих чудесных горах и о Вселенной. Она говорила, что когда-то очень давно нас создал Творец. Это очень могущественный человек, который наблюдает за нами со звезд. Я смеялась, потому что никогда не верила в магию. И как одному человеку под силу создать столько других людей? И если это правда, почему он создал титанов и заставил своих детей умирать? — Это творец? — я повернулась к ней. Она удивилась моему вопросу, чем заставила меня снова смутиться. — Моя давняя подруга любила рассказывать… разные истории. — Твоя подруга умна, — подтвердила Ханджи и закинула ногу на ногу. Она сидела в пол оборота ко мне, едва касаясь моего плеча своим. Она указала на мужчину, лежащего на земле, — Это первый человек на земле, его создал Творец. А это сам Творец. Они не могут прикоснуться друг к другу, потому что человеческое и божественное — разнополярны. Я поняла это так. Ханджи заправила за ухо прядь и отвела глаза. Значит, Елена была права. Существовал мир, который настолько сильно отличался от моего восприятия, что мне хотелось разбежаться и прыгнуть в него с головой. Он рисовался мне удивительным, со своими историями и пейзажами — невероятными, трудно вообразимыми, но от того более желанными. Сколько картин существовало там, за стенами, которых никогда не видели мои глаза! Как жили люди до того, как на нас напали титаны, каков был их досуг? Неужели они все рисовали картины, обсуждали Творца и говорили на совсем непонятном мне языке? Ханджи широко улыбнулась и по-доброму посмеялась надо мной. Наверняка у меня был совершенно безумный вид — такой же, с каким она тогда на полигоне проводила эксперименты или когда впервые увидела принесенную мной бумажку. Я поняла, что означал этот взгляд и горящие глаза — это жажда познавать, желание видеть новые горизонты, сильная… Нет! Безумная тяга к чему-то неизвестному, может даже опасному! Мое сердцебиение участилось. Мне хотелось кричать от того, насколько сильно я влюбилась в эту картину, насколько сильно мне хотелось залезть с головой в этот поток абсолютно абсурдной информации. Я не понимала, что это, что за Творец когда-то создал нас, но мне хотелось, чтобы в одночасье все это оказалось правдой, осязаемым явлением! Я чувствовала, что меня вот-вот разорвет от резонанса эмоций, которых я никогда до этой минуты, до этой женщины, сидящей рядом со мной, до этих быстро мчащихся секунд, не испытывала! Я не заметила, как Ханджи развернула другую книгу и протянула мне поверх той. — Читай вместе со мной, — она наклонилась еще ближе ко мне, — Эт креатив Деус хоминем эд имагинем суам эт симилитудинем. Я коряво повторяла за ней. Она медленно вела пальцем по строчке, на которой было написано «et creavit Deus hominem ad imaginem suam et similitudinem». То же самое было написано на листе бумаги! Я перевела удивленный взгляд на Ханджи. — Это значит «И создал Бог человека по образу и подобию своему», — она ответила мне без тени надменности, высокомерия, очень повседневно, будто она каждый раз переводит какие-то непонятные письмена и это для нее обычное дело. Я приоткрыла рот от удивления, — Очень давно я пыталась учить латынь, но мои познания ограничились лишь половиной простых основ, поэтому большую часть написанного в книге я не смогу перевести. Она пожала плечами и, чуть отодвинувшись, задумалась. Она приложила пальцы к губам и зависла на некоторое время. Не смея ее тревожить, я уткнулась в книгу. Я совсем ничего не понимала. Зато теперь я знала, что то слово, выцарапанное на кирпиче, имело смысл. Ханджи взяла листок бумаги в руки и положила его на книгу. — Тут написано "деус гигас". "Гигас" — это гигант, — она размышляла вслух, глядя в книгу на моих коленях, — Можно предположить, что члены культа интерпретировали слова из книги по-своему. Она сложила руки домиком и сильно нахмурилась. — И как-то узнали о том, что стены сделаны из гигантов, — отчеканила она каждое слово, а я подавилась от неожиданности. — Че?! — весь мой благоговейный трепет перед новым резко сменился на мощное удивление. — Это долгая история. Я расскажу как-нибудь, когда все станет на свои места, а пока никому об этом не говори, — майор серьезно взглянула на меня. Я глупо кивнула и даже не нашлась, что ответить. Стены сделаны из гигантов? Это как вообще получилось? Я всего-ничего нахожусь в штабе разведчиков, а узнала столько всего, сколько некоторые за жизнь не успевают. Как мне теперь уснуть с этой информацией. С этими словами Ханджи встала с дивана и начала ходить взад-вперед. Ее лицо сделалось слишком мрачным и контрастировала с той мягкой улыбкой, с которой несколько минут назад она смотрела на ошарашенную меня. Я не решилась спросить, о чем она думает. Пол под ее ботинками монотонно скрипел. Я наблюдала за ней, как кошка за маятником, и у меня начала кружиться голова. Ханджи продолжала мерять комнату шагами. Она заложила руки за спину и нервно перебирала пальцами, сцепленными в замок. Казалось, что ее тело работает на автомате, а сознанием она вообще здесь отсутствовала. Я ее понимала, мне тоже хотелось после услышанного пойти в лес гигантских деревьев и поорать там часа два. Затем она резко отодвинула стул, устало вздохнула и, взяв чистый лист бумаги, чернила и перо, принялась что-то писать. Ее спина методично подрагивала, перо выводило предложения. Я понаблюдала за этим несколько минут и в итоге решила пройтись вдоль книжных стеллажей. Все они ломились от книг — как ветхих, которые того и гляди развалятся, так и новых, видно, напечатанных не так уж и давно. Я перешагнула через гору упавших книжек и подошла к стеллажу в самом углу. Я разглядывала корешки. Некоторые из них я не могла прочесть, некоторые читались, но мною совсем не понимались. То, что я понимала, звучало интригующе. Истории о любви, сборники повестей, книги по медицине и атласы анатомии человека и лошадей. Мне хотелось прочесть все и сразу, глаза разбегались. Взять бы это все в охапку и сразу загрузить себе в голову! Взгляд упал на небольшую книгу в толстой обложке. Она лежала плашмя поверх остальных. Я взяла ее в руки и повертела — ничего особенного, в центре какие-то закорючки. Раскрыла на случайной странице, корешок похрустел мне в ответ. Все было исписано непонятными буквами, не похожими на те, что мы нашли на кирпиче. Их даже невозможно было прочесть. Под каждой строчкой печатными буквами дублировался перевод. Я прочла шепотом себе под нос: — Я же о тебе, о далекой, помню. Легкий шаг, лица твоего сиянье Мне милей, чем гром колесниц В блеске доспехов. — Это Сапфо, древняя поэтесса, — послышалось за спиной, и от неожиданности я резко развернулась, прижав к себе книгу. Ханджи положила руки на спинку стула, а голову на запястья. — Это очень красиво, — сказала я и отвернулась к книге. — Да. Она писала о любви, — сказала Ханджи и, встав со стула, подошла к одному из стеллажей. Она пробежала рукой по полкам, шепотом читая корешки, и остановилась на одном из них. Ловко вытащила книгу и подошла ко мне, так же переступая гору упавшей макулатуры. — Это, — она потрясла невзрачной книгой перед моим лицом, — «Эпос о Гильгамеше». Там рассказывается об одном горделивом правителе, которого боги решили поставить на место, послав ему соперника. В итоге они стали друзьями. Ханджи передала мне книгу, а я непонимающе воззрилась на нее. — Это самый первый в истории литературный памятник. Первое произведение, наше наследие, — Она сказала это полушепотом, как тайну. — И нам всем очень не хочется, чтобы наши нынешние труды стали последними для человечества. Женщина устало улыбнулась и вернулась за стол. Я нахмурилась, а потом мне почему-то сильно захотелось расплакаться, как маленькая девочка, и спрятаться под диван. Я обнимала книгу, которую дала мне Ханджи, и пыталась совладать с эмоциями, которые снова нахлынули на меня ударной волной. Я легла на диван позади Ханджи. Раскрыла книгу и погрузилась в историю, которую много лет назад придумали такие же люди, как и мы сейчас. Когда еще совсем не было титанов, когда люди могли заниматься искусством, а потом передавать его из поколения в поколение. В этот момент мне вдруг показалось, что мы с разведчиками поменялись местами, и сумасшедшей внезапно оказалась я. Я зевнула. Буквы перед глазами начали плыть, веки потяжелели, а потом и вовсе закрылись. Мне снились горы и черное-черное звездное небо.