Почему бы вам не пойти в...

Я перетащила к окну последний стул, оставшийся в комнате. Мы забаррикадировали окна и двери всей мебелью, что смогли поднять. Оставили лишь маленькую щель возле окна, чтобы следить за положением солнца в небе. Я поставила стул на верхушку сооружения и тяжело опустилась на дощатый пол. Ханджи аккуратно посмотрела в щелку — никого. Она молча отошла от окна, сделала круг по комнате и схватилась за волосы. Постояв так некоторое время, она стащила резинку с волос: каштановые волосы разметались по плечам. Она нервно взъерошила волосы и собрала их той же резинкой на затылке. Я смотрела перед собой. Не было сил даже оглядеться. Хотя смотреть тут было не на что — самый обычный жилой дом. Простецкая мебель, пыль и паутина. Разбросанные вещи. Думала о товарищах. Сначала Ролло, теперь Гергер. Даже тот плешивый Густав… Хоть он мне и не нравился, но он не заслуживал смерти. Тем более ему доверяла Ханджи, в исследовательском отряде они вместе проводили передовые эксперименты, и, когда его майор была в экспедициях, он заменял ее в штабе. Мне очень хотелось, чтобы это закончилось. Точнее, даже не начиналось. Мы бы сидели в штабе за кружкой пива в столовой, играли в карты или смеялись друг над другом. Теперь Ханджи и я чувствовали вину за их смерти. Майор подошла ко мне и подала руку. — Нужно спуститься в подвал. Я ухватилась за ее ледяную руку и мы спустились по деревянной лестнице вниз. Когда мы закрыли крышку, стало совсем темно. Я поморгала, чтобы глаза привыкли к темноте. В подвале было очень сыро, воздух очень влажный: я поежилась от холода и попыталась оглядеться. Вокруг было пусто. Только голые доски на полу и деревянный буфет — совсем пустой. Мы не могли развести костерок, чтобы согреться. Дом был деревянный — опасно. Тем более мы не могли допустить того, чтобы нас обнаружили. Ханджи пространно оглядела подвал и решила присесть на пол, облокотившись на стену. Я последовала ее примеру и села недалеко от нее. Я слышала ее шумное дыхание в тишине. Женщина молчала, просто смотрела поверх надтреснувших стекол в очках куда-то вдаль. Наверняка, тоже думала о своих товарищах. Наверное, я не имею права как-то оплакивать их или говорить об этом. Я не смогу понять ее боль, потому что она знала их многим дольше. А я всего лишь уличная оборванка, которая по воле случая оказалась втянутой в какое-то дерьмо. Но мне тоже было больно. Я поджала колени к груди и уткнулась в них лицом. Нужно было дождаться наступления темноты. Сон не шел. Все тело постепенно начинало ныть от холода, а живот крутило от волнения. — Гергер говорил, что ты невыносимо упрямая, — голос Ханджи нарушил тягучую тишину. Я хмыкнула. — И очень смелая. Я пыталась сдержать подкатывающие к глазам слезы. Руки сжались на полах сорочки. — Прости. Этого всего не должно было быть, — ее голос звучал очень тихо и скорбно, — Если мы вернемся, я попрошу Эрвина, чтобы он разрешил тебе уйти. Я резко обернулась на Ханджи. Она прислонилась затылком к стене и смотрела куда-то в потолок. Разрешил уйти? После всего, что я здесь пережила, после того, как встретила всех этих людей? — Я не уйду, пока все эти мрази не передохнут, — выплевывала каждое слово я, глядя на пространное выражение лица женщины. — И не «если», а «когда мы вернемся»! Она, все так же не глядя, слабо улыбнулась. — Так и думала. Спустя какое-то время я начала нарезать круги по подвалу. Ханджи наблюдала за моими кривыми передвижениями, но оставалась немногословна. Ноги, как мне казалось, уже посинели и скоро начнут отваливаться от холода. Снаружи слышалось мерное постукивание капель по деревянной крыше. Ветер завывал в щелях, от чего мурашки ровным строем шествовали по телу. — Попробуй поспать хоть немного, — предложила Ханджи, растирая руки друг об друга. — Я подежурю. — Ну, уж нет! — с этими словами я споткнулась об свою же ногу, полетела вниз и ударилась лбом об стену. — Каков пиздец… Ханджи сначала не поняла, что произошло, а потом засмеялась севшим от холода голосом. Я, сидя в непонятной позе, держась за ушибленный лоб, сначала нахмурилась, а потом тоже легко хохотнула. — У тебя есть семья? — немного погодя, спросила ученая. Мы сидели здесь уже несколько часов и почти все время молчали. Видимо, тишина на нее давила так же сильно, как на меня. Мысли о погибших товарищах роились в голове. — Нет, — коротко ответила я и задумалась. Она окинула мое напряженное лицо выжидающим взглядом. — Ну, то есть, была… Отец был. Погиб. — Когда стена пала, многие погибли от титанов… — Моего отца убили люди, — как-то резко перебила ее я и тут же осеклась. Ханджи отвела взгляд в сторону. — Дураком он был просто. Слишком всех любил и всех рвался защищать. Вот и помер, защищая свои мифические идеалы. А был ли он в самом деле дураком? Меня будто током ударило. Был ли он дураком?! Он боролся за справедливость, защищал слабых и учил меня жить, как человек, а не как мразь. А выросла я. Прости, папа, я все просрала! Все растеряла! Передо мной сидела женщина, которая верила в лучшую жизнь, как ты. И я, дуреха наивная, глядя на вас всех — широкодушных, тоже теперь верю! Смотри теперь, где твоя дочь — пытается защищать слабых, жить как человек. Я снова рассмеялась. — Доброта и меня в могилу сведет, — отсмеявшись, я закрыла лицо руками и задрожала. Нервы были на пределе. Мне представилось вдруг его лицо — круглое, с морщинами возле глаз и у рта, такое улыбчивое и слишком по-крестьянски простецкое. Он всегда заботливо зашивал мои штаны и рубахи, когда я дралась с соседскими мальчишками, которые вечно обзывали нас нищими нахлебниками. Отец брался за любую работу и принимал оплату едой, не доедал, чтобы я была сыта. А я стыдилась его и часто убегала из дома, чтобы не слышать его нотации о добродетели и зле. Глаза предательски защипало. Ханджи наблюдала за моим лицом, которое постепенно становилось похоже на кусок мрамора. Я обняла себя руками, чтобы немного унять дрожь от холода и подступившей паники. Зубы, казалось, стучали на весь подвал. Послышался шелест сорочки — ученая пододвинулась вплотную ко мне, перекинула руку через мою шею и прижала к себе. Я уткнулась носом ей в шею и всхлипнула. Она гладила меня по голове. Только после этого я смогла успокоиться и перестать шмыгать носом, едва сдерживаясь, чтобы не впасть в продолжительные рыдания. Ее холодная рука осторожно двигалась вдоль моих волос, чуть задерживалась на кончиках и снова опускалась на макушку. Я вдыхала запах ее кожи — все тот же, ни капельки не изменившийся. Я уцепилась за что-то привычное в этой абсурдной ситуации, и мне стало получше. Я отняла лицо от ее шеи и украдкой начала рассматривать ее лицо. Очень спокойное, только уставшее. «Я майор Ханджи Зоэ» — прозвучало у меня в голове. «Майор Ханджи Зоэ» — я повторила про себя, смакуя каждую букву, будто пробуя имя на вкус. Язык описывает дугу, отталкивается о зубы и опадает: «Ха-н-джи». Такая сильная. Не мечется в панике, не рыдает, не скулит, как побитая собака. В отличие от меня. Ее грудь размеренно поднималась и опускалась. Взгляд лениво плыл по помещению. — Я тоже в прошлом потеряла дорогого человека, — горько сказала она, не глядя на меня. Ханджи больше ничего не сказала: ни кем был этот человек, ни что с ним произошло. Она поправила свободной рукой очки и опустила глаза в пол. До этого момента я почему-то не задумывалась о ней, как о полной личности. Что у нее тоже когда-то была семья, почему она решила вступить в легион разведки, откуда у нее такая умопомрачительная тяга к знаниям. По большему счету, это было и неважно, прошлое сделало ее такой, и теперь она здесь — я могу видеть ее и чувствовать. Рука сама поползла к ее лицу и скользнула по щеке. Она вздрогнула то ли от неожиданности, то ли от холодного прикосновения. Я хотела было спешно убрать руку, но Ханджи сама чуть наклонилась к моей раскрытой ладони. В темноте я еле могла разобрать эмоцию на лице майора. Только глаза чуть поблескивали. Наконец-то я смогла дотронуться до нее. Возможно, это было в последний раз и мы умрем через несколько часов. Может быть, мы выживем и больше не увидимся. А может, все сложится хорошо и я попрошу у нее еще одну интересную книгу. Ханджи нахмурилась, глядя мне в глаза. Ее рука замерла в нескольких сантиметрах от моего уха. Она будто о чем-то задумалась. Я затаила дыхание, ожидая, что женщина что-то скажет, но она молчала. Затем я почувствовала легкое, почти невесомое, прикосновение к уху. Она коснулась будто случайно, лишь подушечкой пальца, аккуратно, нежно, совсем не свойственно волевой женщине, солдату, командиру. Я сжала колени и резко втянула воздух носом. Ее холодная рука очертила контур моего уха, а потом тыльная сторона ладони прошлась по скуле и вниз по подбородку. Я приоткрыла рот, когда ее пальцы коснулись нижней губы, но Ханджи вдруг резко отдернула руку и отстранилась. — Нужно проверить не село ли солнце, — сказала она и, встав, на негнущихся ногах поднялась по лестнице наверх. Я тяжело выдохнула и дотронулась до нижней губы. Пора было выдвигаться.