We Are Gods

Размытые ночные огни города безостановочно мелькали за оконным стеклом, пока в какой-то момент внезапно не сменились кромешной темнотой, которую лишь изредка нарушали тусклые уличные фонари, едва-едва освещавшие стремительно исчезавший под колёсами авто асфальт. И только в этот момент, когда электрический свет сменился бледным лунным, а каменные здания по бокам дороги деревьями, Кэролайн немного расслабилась, опустив напряжённые до того плечи. Так и не выпустив её руки из своей, Клаус машинально поглаживал её кисть большим пальцем, пребывая мыслями далеко от Нового Орлеана, и потому не сразу заметив пристального, немного обеспокоенного взгляда фиалковых глаз, обратившегося на него. — О чем ты думаешь? — тихо спросила она его, чуть сдвинув тонко очерченные брови к переносице. Клаус машинально повернулся на ее голос, и его взгляд стал более осмысленным, когда она чуть склонила голову набок в ожидании ответа. — Прости, что ты сказала? — Я спросила, какие мысли тебя так беспокоят, что ты столь глубоко в них погрузился? — Воспоминания о нашей первой встрече, — вновь отвернувшись к окну, ответил Клаус и задумчиво добавил: — О дне, с которого все началось. Кэролайн вдруг поморщилась и вздохнула с такой тяжестью, будто все горести мира разом свалились на её плечи. Опустив взгляд на их переплетённые руки, она едва слышно произнесла на испанском: — Для тебя всё началось куда раньше, чем ты думаешь. — Что? — не разобрав, хмуро переспросил Клаус, но она, не поднимая глаз, вдруг подвинулась к нему вплотную и положила голову на плечо, уже на английском сказав: — Обними меня. Мне холодно. Приобняв её за плечи, он ещё несколько секунд рассеянно глядел куда-то сквозь неё, но вот аккуратно взял за подбородок двумя пальцами и заставил посмотреть на себя. — А ты ненавидела меня, когда мы расстались в последний раз? Кэролайн ответила не сразу, но из-за невозможности отвести взгляд, Клаус чётко увидел как фиолетовый в её глазах сменяется глубоким синим, а задумчивость печалью и… виной. — Ненавидела. Ты сказал мне всё то, что я больше всего в жизни боялась услышать. От тебя. — Я думал, что способен убить тебя в тот момент, — ровно произнёс он, отдалённо сознавая, что так оно и было. — Ты мог только попытаться, — вздохнула Кэролайн, мягко убрав его руку и вновь положив голову ему на плечо. — Но сделай ты это, то и сам бы прожил ненамного дольше. Узы, что нас связывают, не могут быть насильно разорваны кем-то из нас. Моя смерть от твоей руки не отпустила бы меня… дальше. А тебя, в свою очередь, заставила бы чувствовать те страдания, что я испытывала бы в отсутствии своего тела, пожираемая собственной магией и запертая между мирами из-за привязи к тебе. — Я действительно хотел убить тебя, — вкрадчиво повторил Клаус. Кэролайн вздохнула и смиренно ответила: — Я понимаю. И ты имел полное право злиться и даже попытаться это сделать, — она немного помолчала, как вдруг подняла голову с его плеча, хмуро воззрившись на него, и непреклонно заявила: — Но говорить мне все те вещи не имел. Ты воспользовался моим доверием и использовал его против меня, как оружие. Ты ведь понимаешь, что буквально никто не знает обо мне всего того, что знаешь ты? Что никому прежде я так не доверяла? И при первой же возможности ты использовал эти знания, мое доверие против меня. — При первой? — приподняв брови, переспросил Клаус, отгоняя прочь появившееся внутри тепло от её слов. Она никому так не доверяла. — Ты вообще помнишь из-за чего мы тогда рассорились? — Помню. — И, по-твоему, это была недостаточная причина для того, чтобы я разозлился? Ты ведь понимаешь, что мои родственники оказывались в своих гробах за куда менее значимые проступки? — Так я должна быть довольна, что так легко отделалась? — язвительно уточнила она. — Да, — убрав руку с её плеча, с нотками стали в голосе ответил Клаус и тут же услышал рассерженный вздох, опаливший шею. Помолчав с минуту, Кэролайн ненавязчиво взяла его руку и снова положила себе за шею на правое плечо, тихонько сказав: — Я не одна из твоих родственников. Я чародейка. Связанная с тобой душой и предназначением. Глупо сравнивать меня с ними. — Да. Верно. Поэтому твоё наказание и ограничилось словесной… перепалкой. Клаус вдруг вспомнил, как после той «перепалки», во время которой буквально тряслись стены его замка от искрящейся вокруг них из-за изрыгаемой друг на друга ненависти магии, все до одного слуги втихаря крестились и шептали молитвы, стоило ему пройти мимо. Кэролайн ничего на это не ответила, только чуть повернула голову, чтобы удобнее было смотреть в окно. Следующие десять минут дороги прошли в полной тишине. Тихо шурша гравием, автомобиль в конце концов остановился перед спящим беспробудным сном большим белым домом. Приподняв голову, Кэролайн зябко поёжилась, с интересом смотря в лобовое стекло на частично освещённое фарами здание, и вдруг повернулась к Клаусу. — А что насчёт твоего наказания? — тихим, но звенящим тоном произнесла она. — Ты лишился меня на пять столетий. Пять. Столетий. И не говори мне, что это были годы, проведённые тобой с осознанием счастливого избавления от меня. Или, быть может, вспомним о снятом тобой проклятии Солнца и Луны? Да, любимый, я знаю об этом. Свободу твоего волка я почувствовала в ту же секунду, что мы коснулись друг друга, — её взгляд приобрёл прежний фиолетовый с оттенком стали цвет. — По-твоему, мои братья по ордену не спросят меня какого лешего ты вытворяешь и почему я это допускаю? — Ты не обязана отвечать за меня, любимая, — пожав плечами, ответил Клаус и быстро подавил улыбку на её ироничное выражение лица. — Скажи им, что я мало подвержен твоему, или чьему-либо ещё, благотворному влиянию, но ты обязательно продолжишь пытаться исправить меня, потому что я достоин спасения. По крайней мере, если верить Элайдже и судить по его неутихающему уже второе тысячелетие энтузиазму. — Клаус, чихать все чародеи хотели на твоё спасение, — смотря на него, как на умалишённого, сказала Кэролайн. — Если ты угроза по их мнению, тебя устраняют, а не устраивают суд со свидетелями. — Я снял своё проклятье несколько лет назад, — уже раздраженно вздохнул он. — С тех пор ты — первая из чародеев, кто оказался на моем пути. Выходит, если я и угроза, то не такая уж и глобальная. — Что все ещё не означает, что мне не попадёт за тебя по первое число, — поморщилась Кэролайн и, только с третьего раза открыв дверцу, вышла на улицу. Неторопливо и бесшумно ступая по мелким камушкам, Кэролайн не обращала никакого внимания на позади — она знала — что-то внушающего водителю Клауса, с неподдельным интересом рассматривая похожий на загородную усадьбу какого-то дворянина дом. — Нравится? Клаус неслышно подошёл к ней со спины и ненавязчиво притянул к себе, собственнически приобняв одной рукой. Взорвавшаяся с силой водородной бомбы в момент ее появления из портала потребность в тепле её кожи, звучании её голоса и просто присутствии рядом подавляла любые злость и раздражение, сменившись лишь одним желанием — не отпускать её от себя как можно дольше. Впрочем, Кэролайн явно не имела ничего против. Тут же расслабленно облокотившись на него, она положила свою руку поверх его, лежащей на её животе, и поёжилась, чувствуя передающийся ей, согревающий жар его тела. — Нравится, — с лёгкой улыбкой сказала она. — Хотя это и не совсем твой стиль. — Совсем скоро я покажу тебе дом полностью в моем стиле, — наклонившись к ее уху, тихо сказал он и как бы случайно задел губами мочку. Кэролайн чуть сжала его держащую её руку. — Построенный для меня и моей семьи. — Для меня там найдётся место? — также тихо спросила она, с тенью улыбки чуть наклонив к нему голову. — Всегда, — абсолютно серьёзно ответил Клаус. Кэролайн окончательно обернулась, оказавшись прижатой к нему грудью, и несколько секунд просто смотрела ему в глаза. Чему-то улыбнувшись, она ласково провела пальчиками по короткой щетине и мягко поцеловала его, почти сразу отстранившись. — Ты и представить себе не можешь как много это значит для меня, — тихо сказала она, сверкнув в полутьме фиалковым взглядом. — Могу, mi corazón, — с тенью горечью усмехнулся он, заправив медную прядь ей за ухо. — Наше стремление обрести место, которое можно было бы назвать домом, всегда было пугающе похожим, — она согласно качнула головой, и в этот момент раздалось громкое урчание голодного живота. Клаус усмехнулся на её вскинутый красноречивый взгляд и, взяв её за руку, потянул к дому. — Уверен, в холодильнике найдётся какая-нибудь еда. Идём. — Горячая и вкусная? — уточнила Кэролайн, не впечатленная характеристикой «какая-нибудь». — Очень на это надеюсь. Поднявшись на крыльцо, он пропустил её вперёд, и Кэролайн, оказавшись в просторном холле, начала с любопытством осматриваться. — Я попрошу у Ребекки какую-нибудь одежду для тебя, — понизив голос, произнёс Клаус и смерил площадку второго этажа напряжённым взглядом. Спокойное дыхание спящей волчицы явственно доносилось до его слуха, а вот в комнате сестрички была полная тишина. — Подожди меня здесь. — Хорошо, — кивнула Кэролайн с самым ангельским видом, на который была способна, и Клаус отправился по лестнице на второй этаж. Машинально прислушиваясь к скрипу половиц на первом этаже — разумеется, Кэролайн сделала всё именно так, как он сказал — он неслышно отворил дверь в первую по счёту спальню и окинул виднеющийся в темноте женский силуэт, тихо сопящий в обнимаемую подушку, чуть смягчившимся взглядом. Два сердцебиения разбивали гнетущую тишину также явственно, как и тихое перестукивание дверец буфета, которые исследовала отыскавшая внизу кухню Кэролайн. Бесшумно прикрыв за собой дверь, Клаус без стука вошёл в следующую комнату и, вновь помрачнев, сразу направился к плательному шкафу. Отсутствие Ребекки не было чем-то из ряда вон выходящим, и, учитывая каким был конец вечера, вряд ли она вернулась в Бойню к Марселю. А значит в том, чтобы беспокоиться, что сестрёнка наворотит дел, большого смысла не было. Если, конечно, до неё не успел дойти слух о внезапно потревожившем Новый Орлеан землетрясении, жертвой которого стали двое меценатов, обратившиеся в пепел. Клаус скрипнул зубами и, рассеяно скользнув взглядом по изобилию вешалок, вынул одну с чем-то шерстяным и длинным. Если Ребекка вернулась в Бойню за ответами, то легко сложит два и два — описанную Марселем неожиданную гостью и его собственные пророческие предчувствия высказанные ей перед вечеринкой. И вот тогда… Он даже не хотел думать что будет тогда. Резкий звук, похожий на выстрел ружья, донёсшийся с первого этажа, заставил его мгновенно переместиться к его источнику и застыть на пороге кухни, не зная что ему делать — смеяться или разразиться потоком отборных ругательств. Кэролайн он обнаружил под столом, прячущуюся от с громким треском разлетающегося по всей кухне попкорна и прикрывающую голову кастрюлей. Уклонившись от выстрелившего ему в лицо очередного снаряда, Клаус поскорее выключил плиту и убрал с неё сковороду с подпрыгивающими в ней воздушными зёрнами. Несколько секунд он молча смотрел на полностью сгоревшую посуду с чёрным попкорном внутри, чувствуя, как мрачные мысли чудесным образом рассеиваются. Из-под стола донеслось неловкое шебуршание. Потерев лицо руками, Клаус обернулся и, не сдержавшись, улыбнулся. Приподняв кастрюлю над головой, Кэролайн круглыми от шока ярко-зелёными глазами сначала оглядела усыпанную попкорном кухню, а потом посмотрела на него и насупилась. — Твоя еда дерётся. И Клаус рассмеялся.

***

Резонно посчитав, что готовка сейчас не принесёт особых плодов, Клаус позвонил в круглосуточную доставку еды и ответил согласием на просьбу Кэролайн показать где она может искупаться, пока пицца проделывает свой путь к ним. — Ты умеешь пользоваться душем? — с все возрастающим подозрением спросил он, наблюдая, как она с любопытством осматривает душевую кабину. — Разберусь, — отмахнулась Кэролайн и, оторвав взгляд от панели с кнопочками, обернулась к нему с самым лукавым видом. — Почему-то мне кажется, что мыться здесь вместе должно быть гораздо удобнее, чем в твоём замке во Франции. Она прильнула к нему с грацией кошки и самой обольстительной улыбкой, а Клаус не мог заставить себя прекратить любоваться ею. Золотистые волосы уже успели высохнуть и сейчас неряшливо лежали у неё на плечах и груди, но все также едва уловимо пахли морской водой. Лёгкий румянец на щеках подсказывал ему, что она наконец согрелась, хотя обнимающие его за талию ледяные руки все же говорили об обратном. Прижимаясь к нему грудью, она только прикрыла глаза, когда он невесомо скользнул пальцами по её вискам, убрав волосы назад, и коснулся губами её лба. Кэролайн молчала, чутко ощущая, что эту тишину он прервёт сам. — Ты всегда исчезаешь внезапно, — с тихой задумчивостью сказал Клаус. Он не видел, как горечь исказила её лицо, но почувствовал попытку отстраниться и прижал её ближе к себе, не давая этого сделать. — Всегда. Каждый раз. В прошлый раз ты бросила меня на пятьсот лет, оставив вместо себя одно вшивое письмо, в котором не было и слова объяснения. По-твоему, это честно? Она не смотрела на него. С таким видом, будто сейчас расплачется, Кэролайн прожигала взглядом стену, крепко сжимая зубы и делая глубокие вдохи. Может, сейчас было неподходящее время; может, стоило дать ей возможность отдохнуть прежде, чем начинать этот разговор. Но он не мог отделаться от мысли, что если оставит её одну хоть на минуту, то она вновь исчезнет без следа, и он снова будет сходить с ума от безысходности и отчаяния следующее столетие. — Ты хоть представляешь насколько мне было паршиво, когда ты оставила меня? — ровно спросил Клаус, рассматривая крохотные морщинки в уголках её глаз. — Представляю, — глухо ответила она. — Лучше, чем ты думаешь. Они оба молчали несколько долгих минут. Клаус машинально гладил большим пальцем шероховатый шов на её талии, чувствуя себя как никогда спокойно. Кэролайн — он знал это — могла исчезнуть в любую из следующих секунд, но сейчас, в это самое мгновение она была в его руках. Она была с ним. И всё остальное на этот короткий миг было не важно. — Я никуда не уйду, — вдруг сказала она, взглянув на него бледно голубыми глазами, которые постепенно становились все более и более синими. Тень улыбки показалась на её губах, когда она произнесла: — Даю тебе слово: я больше не покину тебя… не попрощавшись. Никогда. Это была победа. Маленькая, но победа. Но ему этого было недостаточно. И, кажется, Кэролайн это поняла. — Ты прав, в этот раз я лучше приму душ в одиночку, — мягко проговорила она, отстраняясь. Клаус молча смотрел на неё, не двигаясь с места. Этот обмен взглядами продолжайся по меньшей мере минуту, и в конце концов она сдалась: — Что ты хочешь от меня услышать? Что ты больше никогда не уйдёшь от меня. — Правду, — хрипло сказал он. — Чистую и полную. — О чём? — О нас. Её волосы начали окрашиваться в рыжий, но почти сразу перешли в тёмно-русый. Кэролайн вновь отвернулась к стене, тихо произнеся: — Я очень устала. Пожалуйста, выйди. Клаус сощурился и через секунду выпустил её из своих рук. Она тут же обхватила себя руками, поёжившись, и только поморщилась на его холодно сказанное: — Я заказал тебе еду. Как закончишь, спускайся на кухню. Кэролайн ничего не ответила, только чуть поджала губы, когда дверь в ванную закрылась за ним. Прошло по меньшей мере полтора часа прежде, чем она спустилась вниз. Успев задремать за это время, Клаус окинул её, раскрасневшуюся и довольно улыбающуюся в шерстяном платье Ребекки, доходящем ей до середины голени, потеплевшим взглядом и подвинул к ней коробку с пиццей. — Ваша трапеза, миледи. Потянувшая носом сладкий запах Кэролайн уже усаживалась за стол и, недоуменно оглядев идеальный круг покрытого сыром теста, вопросительно посмотрела на него. Силясь подавить улыбку, он молча достал из коробки один кусок и протянул ей. — Кусай. Кэролайн послушно откусила и, поймав пальцами потянувшийся сыр, со стоном наслаждения прикрыла глаза. — Это божественно, — промычала она с полным ртом. — Это самое распространённое блюдо этого времени, — с улыбкой наблюдая за ней, сказал он и пригубил налитую в стакан кровь. — Есть ещё множество разнообразной и куда более вкусной еды. Вот увидишь. — Ну не знаю, — с сомнением протянула она, кусая следующий кусок. — По-моему, это даже лучше, чем секс. — Давно же у тебя его не было, раз ты так говоришь, — прохладно усмехнулся Клаус. — Да я бы не сказала, — легкомысленно пожала она плечиками в ответ. Клаус заледенел, а Кэролайн будто ничего не заметила, увлечённо продолжая наслаждаться едой. — Через пару часов рассвет, мне надо немного поспать, — чуть резче, чем следовало, сказал он, поднявшись. — Твоя комната вторая справа. Доброй ночи, дорогая. Кэролайн на миг вскинула на него острый взгляд и тут же опустила его, кивнув и ничего не ответив. Оставив её наедине с долгожданной пищей, Клаус прошёл к себе в комнату и, смерив кровать равнодушным взглядом в кромешной темноте, сел на её край, невольно прислушиваясь к доносящимся снизу звукам. Вот она помыла руки, вот пошла по лестнице и вдруг остановилась в начале коридора, будто прислушиваясь к чему-то. Клаус напрягся и уже собрался выйти, если она направится к комнате Хейли, но Кэролайн продолжила идти и зашла к себе. Неосознанно выдохнув, он потёр лицо ладонями и уставился в темноту. Очередная бессонная ночь ему обеспечена, но на этот раз вместо мыслей о родственниках, ребёнке и Новом Орлеане его ждут часы представления Кэролайн в постели других мужчин. Руки рефлекторно сжались в кулаки, а привычная злость затопила сознание. Да, остаток ночи обещал быть красочным. Тихое копошение в соседней комнате наконец завершилось скрипом кровати, и Клаус прикрыл глаза. Он не знал сколько именно времени прошло, только смутно предполагал, что у него осталось его не так уж много на то, чтобы успеть до утра подавить сжигающую изнутри ярость, как вдруг дверь в его комнату тихонечко отворилась и изящный силуэт скользнул внутрь. С трудом дыша от злости, он молча смотрел, как Кэролайн приближается, не видя его в темноте, но безошибочно угадывая верное направление. Остановившись в полоске лунного света, она поправила на груди простыню, которой прикрывалась и чуть склонила голову на бок. — Тебе не понравилась твоя комната? — хрипло спросил Клаус, понимая, что запах её тела только ещё больше будоражит внутреннего зверя и что сейчас его самоконтроль как никогда шаток. — Она неплоха, — вежливо ответила Кэролайн, смотря на него сверху вниз. Он не видел её глаз — ее волосы мешали луне осветить их, но был готов поставить весь Новый Орлеан на то, что они фиолетовые. Темно-фиолетовые. — Но в ней кое-чего не хватает. — И чего же? — Тебя. Он смотрел как она отнимает руки от груди и шёлковая простыня с тихим шелестом соскальзывает на пол. Лёгкий ветерок ворвавшийся в приоткрытое окно тут же заставил её соски затвердеть и в лунном свете она казалась сошедшей со старинного полотна одной из богинь, что прикрывают свои раблезианские тела виноградной лозой. Только Кэролайн и не думала ничем прикрываться, позволяя его взгляду исследовать и наслаждаться ею, освещённой одной лишь луной. В отличии от них, она была вся совершенна: начиная с крепких бёдер и заканчивая розовыми сосками полной груди. Стоя между его ног, она взяла его руку и, не обращая внимание на его тяжёлое дыхание, положила к себе на живот и провела ею выше к груди. Клаус не шелохнулся, хотя желание уже болезненно распространялось по венам, требуя подмять её под себя, ощутить дрожь изнывающего тела и почувствовать на языке ее вкус. Нисколько не смущаясь отсутствием инициативы с его стороны, Кэролайн оставила его руку на своей груди и медленно оседлала его, не прекращая ни на секунду смотреть ему в глаза. Оперевшись руками о его плечи, она несколько секунд спокойно отражала его тяжёлый взгляд, но вот опустила глаза на его губы и облизала свои. Его взгляд вспыхнул также, как вспыхивает сухая трава под жарким солнцем. До синяков сжав пальцами её бёдра, он придвинул ее вплотную, буквально вдавив в себя, и прильнул губами к её рту. Сдавленно застонав от ощущения трения о его джинсы, она скользнула руками по его шее и, не прерывая поцелуя, начала судорожно стягивать с него хенли, как вдруг он отстранился. — Нет, — рыкнул он, тяжело дыша сквозь сжатые зубы и оторвав от себя ее руки. — Да чтоб тебя, — застонала Кэролайн, едва не хныча. — Ну что на этот раз? — Я не хочу. Кэролайн чуть не свалилась с его колен — так сильно она подалась назад с выражением крайнего изумления на лице. — Да неужели? — иронично отозвалась она и красноречиво посмотрела на выпуклость на его штанах. — Ты уверен? — У тебя же совсем недавно был секс, верно? — проигнорировав её слова, с нескрываемой злостью спросил он, при этом неосознанно крепче сжав её бёдра и придвинув обратно к себе. — Неужели тебя так плохо удовлетворили? Кэролайн моргнула от неожиданности и вдруг рассмеялась. В любой другой момент он бы не хотел ничего другого, кроме как слушать её смех как можно дольше, но сейчас успевшая перейти в возбуждение злость вновь вернулась в свою силу, и его лицо окаменело. — Невероятно, но у меня правда вылетело из головы, что ты способен ревновать меня даже к неодушевлённым предметам, — все ещё посмеиваясь, на беглом испанском сказала она, смотря в потолок. — О, так ты делала это с неодушевлённым предметом? Кэролайн постаралась по возможности подавить улыбку и вновь посмотрела на него, только на этот раз чуть приподнявшись, отчего её грудь оказалась на уровне его шеи. — Любовь моя, прежде, чем я отвечу на твой вопрос, — мягко начала она, лёгкими движениями пальцев перебирая его волосы. — Ответь ты мне на один. Ты сам долго хранил мне верность после моего исчезновения? Лунный свет все ещё освещал её прижатое к нему тело, только теперь он наконец добрался до её лица. Золотые волосы, струящиеся по спине плавной волной, едва заметно серебрились в лучах естественного светила ночи, а вот глаза были темнее всякого неба, и только если внимательно присмотреться, можно было разглядеть оттенок фиолетового в них. — Три года, — неожиданно для самого себя ответил он. Кэролайн изумлённо распахнула глаза. — Всё то время, что не терял надежды найти тебя. Потом Элайджа поведал мне об одном любопытном разговоре, который случился у него с Катериной, и я понял, что все это бессмысленно. И начал топить свой гнев в крови, алкоголе и женщинах, потому что иначе просто сошёл бы с ума. Три года. Кэролайн некоторое время молчала, переваривая. Но вот подалась вперёд и мягко поцеловала его. — Клаус Майклсон, — тихо сказала она, касаясь своим носом его. — Я клятвенно заверяю тебя, что не спала ни с одним мужчиной, кроме тебя, с того самого момента, как мы встретились в первый раз. Клаус отстранился от неё так резко, что кровать протестующе скрипнула. — Но ты сказала… — Что мой последний секс был не так давно, верно. Но ещё раньше я сказала, что для меня прошло не пятьсот лет, помнишь? А гораздо, гораздо меньше. — Так ты…? — гнев с такой скоростью сменился шоком, а тот, в свою очередь, облегчением и радостью, что он с трудом мог говорить. — Не испытываю желания заниматься любовью с кем-либо, кроме тебя, с того самого момента, как впервые увидела тебя? Считаю себя твоей женщиной? Да, похоже на то, — она покачала головой с таким выражением лица, будто сомневалась в собственном рассудке, но вот улыбнулась и с нотками раздражения сказала: — Ну что, мы уже можем наконец заняться любовью, или ты хочешь, чтобы я все сделала сам… Он впился в её губы с такой жадностью, что она поперхнулась воздухом, но уже через мгновение притягивала его ближе к себе за шею, отвечая на поцелуй. Скользнув руками по её ногам, он резко перевернул её, положив на кровать, и навис сверху. Меньше, чем за секунду стянув с себя хенли и отбросив её куда-то в сторону, Клаус поцеловал нарушавший такой идеальный вид шов на ее талии, заставив её задержать дыхание. Явно истратившая весь запас терпения Кэролайн схватила его за ожерелья и, притянув ближе к себе, нашла его губы своими, попутно скользя пальчиками по его плечам и ниже к прессу. Этот поцелуй имел вкус страсти и ярости, а ещё дикого голода, который они наконец утоляли, оказавшись в руках друг друга, и каждый из них не согласился бы остановиться даже под угрозой смерти. Устроившись между ее с готовностью обхвативших его талию ног, он наконец дал волю своему желанию и, словно обезумев, целовал ее шею, ключицы, грудь, плечи — всё до чего мог дотянуться в этом положении. Вкус её кожи на языке заставил кровь буквально вскипеть и, чувствуя, что буквально теряет голову, он с титаническим трудом заставил себя оторваться от неё. Осторожно повернув к себе ее лицо, он секунду подождал, пока ее затуманенный взор чуть сфокусируется на нём и рвано выдохнул: — Я плохо себя контролирую. Если вдруг я начну… чересчур… — А чего я, по-твоему, добивалась весь этот вечер? — тяжело дыша, усмехнулась она в ответ и провела большим пальцем по его нижней губе. — По твоему зверю я соскучилась ни чуть не меньше, чем по тебе, любовь моя. Ублажи меня: дай ему волю. Клаус смотрел на неё так, будто не верил своим ушам. Но вот, его взгляд опасно потемнел, и он тихим, хриплым от возбуждения голосом произнёс: — Что же ты делаешь со мной? Ответить Кэролайн не успела — его язык более чем однозначно начал доказывать её, что чтобы она не делала, пусть продолжает. Зарывшись рукой в его волосы, она чуть оттянула их, на что в ответ он тут же прикусил ее губу. Ахнув от остро пронзившей ее смеси боли и наслаждения, она чуть улыбнулась, когда он начал посасывать ее губу, чуть оттянув её и жадно поглощая каждую выступающую каплю крови. Взглянув на неё окончательно опьяневшими глазами, он увидел, как в её взгляде среди фиолетового на мгновение мелькнул хищный желтый, и улыбнулся. Похоже, его зверь сегодня встретится с достойным соперником. Вновь припав к ее губам, он будто ставил на ней своё клеймо — с такой яростью его язык ласкал её и, судя по тому, как она царапала его спину в этот момент, сжимая торс ногами — Кэролайн была совсем не против. Двигаясь ниже, он целовал каждый попадающийся на его пути сантиметр кожи, пока не достиг своей цели. Кэролайн, задохнувшись, выгнулась в спине, когда он резко сжал ее грудь в своей руке, но уже в следующую секунду успокаивающе ласкал ее губами. Впившись ноготками в его спину, она сдавленно застонала, когда ее сосок оказался во власти его языка и тяжело задышала, когда он пальцами стал проделывать то же самое со вторым. Невесомо проведя кончиками пальцев по поверхности её живота, он был вознаграждён ещё одним глухим всхлипом и, выпустив сморщившийся сосок изо рта, скользнул пальцами ниже, между её складками, ни на секунду не отрывая глаз от ее лица. Кэролайн инстинктивно дёрнулась, и он тут же окончательно спустился к её ногам, зафиксировав их руками в максимально раскрытом положении. — Не заставляй меня связывать тебя, любимая, — мягко произнёс Клаус, хотя едва ли она услышала его, бормоча что-то на испанском. Вновь проведя пальцами между ее ног, собирая влагу, он почувствовал, как выступают чёрные вены под глазами, и через силу выдавил: — Ты уже готова принять меня, любимая. Причём так готова, что я польщен. — А ты думал я шутила, когда сказала, что хочу ощутить тебя в себе? — прорычала она с закрытыми глазами и слепо дернула бёдрами ему навстречу. — Ну же. — Ну что? — тихо спросил он, откровенно любуясь ею — прикусывающей нижнюю губу, чтобы сдержать стоны, с ореолом рассыпанных вокруг лица золотых волос и румянцем на скулах; такой ослепительно прекрасной, освещённой лунным светом — и вновь провёл пальцами между её складками, не углубляясь. — Ты хочешь от меня чего-то конкретного? Кэролайн разразилась потоком отборных ругательств на испанском, половины из которых Клаус даже не знал значения. — Я хочу, чтобы ты заставил меня кончить, черт тебя дери. Она явно не имела ни малейшего понятия о том, как чертовски ему нравилось слышать от неё подобное. Тихо рыкнув, он вставил в неё сразу три пальца, заставив громко застонать и исступленно выгнуться. Стараясь запомнить каждую мелькнувшую на её лице эмоцию экстаза, он начал сначала медленно, а после постепенно ускоряясь, двигать ими в ней. Кэролайн всхлипнула и задохнулась, до побелевших костяшек сжав одеяло в кулаках. Двигаясь все быстрее, Клаус чутко ощутил момент, когда ее начала сотрясать дрожь и вдруг остановился, убрав руку. — Нет, — вскрикнула она, чувствуя, что почти настигнувший её оргазм медленно отступает. — Нет, Клаус, пожалуйста! — Тише, родная, тише, — он успокаивающе погладил её по ноге и, чуть подождав, навис над ней и поцеловал. Кэролайн ответила ему, скользнув руками по его спине до пояса джинсов и обратно, чуть-чуть царапая кожу ноготками. Не отвлекаясь от ее уже распухших и все ещё чуть кровоточащих губ, Клаус вновь скользнул рукой вниз к самой чувствительной её точке и чуть сжал пальцами клитор. Кэролайн застонала ему в рот, и, в последний раз обласкав ее язык своим, он отстранился от неё. — Потерпи, моя девочка, — тихо произнёс он и, скользнув губами по ложбинке между грудей, вновь ввёл в неё сразу три пальца. Кэролайн издала полустон-полувсхлип и слепо схватилась за его удерживающую её правую ногу раскрытой руку. Нарочно в этот раз не ускоряя темп, Клаус дождался, когда возбуждение вновь накатит на неё с новой силой и в секунду, когда вены её рук начали темнеть от вырывающейся наружу тёмной ипостаси, припал ртом к её клитору. Кэролайн взвилась над постелью и громко застонала, уже не сдерживаясь. Выводя в ней языком самые разнообразные узоры, он постепенно начал все быстрее двигать в ней пальцами и, когда она вцепилась в его волосы рукой, будто собираясь силой удерживать его там, если он снова вздумает остановиться, он вынул из неё пальцы и, заменив их языком, нажал на клитор. Она выгнулась в спине с громким вскриком, сотрясаясь в мощном оргазме. Собирая языком каждую каплю её наслаждения и теряясь в его вкусе, Клаус не мог насытиться ею — Кэролайн была такой же сладкой и невероятной, что и в самый первый раз, что он вкусил её. И она была его. Его женщиной. Сокращающиеся в спазме мышцы успокаивались по меньшей мере минуту, и, когда это случилось, она вдруг закрыла лицо руками и прерывисто рассмеялась, сбиваясь на глубокие выдохи. Сев в её ногах и мимолётно коснувшись губами внутренней стороны её бёдра, Клаус тихо улыбнулся, наблюдая за ней. — Пицца все ещё лучше? — поинтересовался он, поглаживая ее согнутую в колене ногу. Кэролайн отрицательно мотнула головой и провела руками вверх по лицу, убирая прилипшие к нему искристо золотые волосы. Взглянув на него из-под полуприкрытых ресниц, она сказала: — Это было потрясающе. Лучше любой пиццы. Но я просила не этого. — Ты ещё слишком слаба, — размеренно повторил Клаус, сощурившись. — Ты едва не умерла у меня на руках несколько часов назад, Кэролайн. Я… хочу немного подождать с тем, о чем ты просила. — Так ты боишься навредить мне? — вкрадчиво уточнила она, неторопливо поднимаясь. — Боишься, что твоё безумие окажется сильнее моего? Которое кстати почти прорвалось, когда ты решил испытать меня. — Это не было наказанием, — нахмурившись, ответил он. — Знаю. Ты просто понадеялся, что такого секса мне будет достаточно и я от тебя отстану, — кивнула Кэролайн и вздохнула. — Клаус, я не бессмертна и я это знаю. Я не исцеляюсь со скоростью вампиров, не обладаю вашей выносливостью и силой. Даже ваша кровь меня не исцеляет. И все же, я дожила до своих лет, оказываясь, порой, в таких передрягах, из которых не вышел бы живым ни один вампир. Ты правда думаешь, — она встала на колени и подползла к нему, взяв его лицо в ладони, — что, если бы опасность была такой, какой видишь её ты, я бы пришла в твою постель и просила о том, чтобы ты на деле показал мне, насколько сильно ты соскучился по мне? Показал, не сдерживаясь и не обращаясь со мной, как с хрустальной. Клаус некоторое время молчал, сжимая челюсти до желваков и прожигая её взглядом. — И, определённо, — тихо продолжила она, положив руку на выпирающую в его штанах выпуклость и чуть сжав, заставив его резко втянуть носом воздух, — ты хочешь этого ни чуть не меньше меня. Ну же, любимый, — она ласково скользнула второй рукой по его плечу и прошептала на ухо: — ты уже сделал мне приятно, так позволь мне отплатить тебе тем же. Ты ведь не забыл, как я люблю делать тебе приятно, верно? Клаус прикрыл глаза, чувствуя, что бывшая все это время болезненной пульсация в брюках становится невыносимой при воспоминании о холодных длинных ночах в пятнадцатом веке, которые они проводили насыщаясь друг другом. — Если ты почувствуешь, что что-то не так… — сдавшись, выдохнул он. — То сразу же скажу тебе об этом, — быстро закончила она за него и с удивительной для неё силой толкнула его на подушки. Кэролайн была из тех женщин, кто всегда получает своё. Даже когда кому-то казалось, что ему удалось обойти её, он совершал большую ошибку. Она умела изворачиваться, умела уговаривать, умасливать и, вот уж точно, умела делать вид, что отступила, чтобы потом вернуться и забрать своё, и даже больше. И сейчас, с томной полуулыбкой на губах, сверкающим в темноте взглядом и рассыпанными по спине и груди пышными золотыми волосами она представляла собой крайне волнующее зрелище, с видом победительницы восседая на нём, чуть выгнувшись в спине и упираясь руками о его грудь. Не удержавшись, Клаус провёл руками вверх по её освещенной лунным светом бархатистой коже бёдер, не отрывая при этом взгляда от её исследующих его лицо глаз. Эти глаза он видел в своих снах, когда проваливался в беспамятство после полных тоски и ярости дней; эти глаза являлись ему в моменты смертельной ненависти, когда он не мог вспомнить даже собственное имя в исступленном желании наказать и уничтожить. Её родные глаза, цвет, с которым она родилась — фиолетовые с прожилками чёрного. Глаза, которые так долго спасали его от самого себя. — Ты понятия не имеешь, как ты важна для меня, верно? — вдруг тихо спросил он, когда она наклонилась, чтобы поцеловать его. Кэролайн замерла и встретилась с ним взглядами. Столько эмоций, столько невысказанных слов и признаний, столько желания было в их глазах, что в какой-то момент осознание действительности, которую когда-то они оба страшились и не желали принимать, от которой так легко было спрятаться днём, сейчас, ночью, ослепительной молнией пронзила их сознания. Резко сев и обхватив её рукой за талию, Клаус оказался с ней нос к носу и, ощутив тут же скользнувшие по его плечам тонкие пальчики, осторожно убрал назад упавшие ей на лицо кучерявые волосы. Они ни на секунду не переставали смотреть друг на друга. Утро наступит совсем скоро. И тогда он снова объяснит свои чувства связывающей их нитью предназначения, и они оба спрячутся за этим объяснением, как прячутся дети, закрывающие ладошками глаза. Но пока ночь в своём полноправном владении, он может позволить себе обнажить душу. С ней он может себе это позволить. Кэролайн понимала, чувствовала, что искренность, которую они проявляют друг к другу в присутствии луны, невозможна при наблюдении солнца. И она молча принимала это, не споря и не требуя от него объяснений, позволяя любить себя по ночам и не терпя даже намёка на контроль над собой днями. Жадно вдыхая запах её кожи, он смежил веки, не желая более выносить интенсивность её взгляда и с едва сдерживаемой яростью в голосе произнёс: — Ты бросила меня. Ты оставила меня одного. Как. Ты. Посмела? Кэролайн молчала, только едва слышный вздох сорвался с её губ. — Я такая, какая есть, — наконец молвила она в ответ. Ни сожаления, ни раскаяния не было в её голосе. Только простая правда, за которую он её сейчас так ненавидел. — Чародейка, связанная с тобой судьбой. Рождённая с великим даром и приобретшая силу, границы которой неизвестны мне самой. Обладающая смертным телом, которое легко ранить и которое со временем меняется, и знаниями, груз которых я не могу позволить себе переложить на твои плечи, как бы сильно мне того не хотелось. Будь я иной, — она помедлила, когда его горящий взгляд вновь обратился на неё, но все же закончила: — Будь я иной, ты бы не любил меня. Он сжал её талию, ноги до синяков и впился в её губы с жадностью умирающего от жажды в пустыне. Кэролайн не сопротивлялась, подчиняясь его напору, позволяя ему буквально смять себя, искусать губы, оставить отметины на теле — позволяя ему наконец отпустить себя и выразить всю боль и гнев, накопленные в нем. — Дай мне слово, — держа ее лицо в ладонях, выдохнул он, оторвавшись от ее кровоточащих губ и взглянув на неё пьяным, злым взглядом. — Дай мне слово, что в этот раз я не проснусь один. Дай мне слово, что ты не оставишь меня. — Даю слово, — едва слышно сказала Кэролайн и уже в следующую секунду оказалась опрокинутой на постель и прижатой к ней. Схватив её за горло, он пару мгновений просто смотрел ей в глаза, как вдруг она обхватила губами его гуляющий по контуру её рта большой палец и укусила. Янтарь вспыхнул в его глазах вместе с пронзившей тело дрожью, и уже через секунду его губы яростно набросились на её. Зарывшись пальчиками в его волосы, Кэролайн приглушённо застонала, второй рукой оставляя ему кровавые царапины от поясницы и выше. Из груди вырвалось рычание, когда она провела ноготками по его прессу, и Клаус опустился на ее шею, покусывая, облизывая, целуя и сходя с ума от вкуса ее кожи. Грубо скользя ладонями по её изгибам, попеременно сжимая, сдавливая такое горячее, изящное тело, он закинул её ноги себе за спину и, лизнув точку пульсации яремной вены, второй рукой судорожно дёрнул за пряжку ремня, расстёгивая её. — Я хочу видеть твои глаза, — выдохнул он. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Задыхающаяся от жара его прикосновений Кэролайн взмахнула ресницами и горящие фиолетовым глаза встретились с его грозовыми серыми, как он резко толкнулся в неё. Она вскрикнула, и ее вскрик смешался с его стоном. Ощущение ее тела под собой, ощущение ее обволакивающего его член желания и горячих тесных стенок едва не заставили его кончить в ту же секунду. На миг замерев, чтобы прийти в себя, он вдруг почувствовал, как она притягивает его голову к себе и без промедления завладевает его языком. С силой сжав ладонью её бедро, Клаус вновь скользнул в неё до упора, и тут же поймал ртом её стон. Если в мире и существовал более сладкий звук, чем её смех, то это были её стоны. — Клаус, — бессознательно всхлипнула она, когда он в очередной раз практически вышел из неё и с громким шлепком вошёл вновь. — Ещё. Его не нужно было просить дважды. Утробно зарычав, он толкался в неё всё сильнее и сильнее, наверняка причиняя ей боль, но будучи просто не в силах остановиться. Слепо схватившись за его плечи, Кэролайн откинула голову на подушки, задыхаясь и срываясь на стоны, а он продолжал резкими толчками входить в неё — ещё, ещё, ещё, сильнее, глубже, ещё! Чувствуя, как впервые за пятьсот лет его тело болезненно оживает, немеет, дрожит, Клаус хватал её за грудь, шею, судорожно сжимающие его торс ноги — что угодно, чтобы убедиться, что это не очередной сон, а реальность. Она здесь, здесь, здесь. Эта мысль была единственной, что болезненно пульсировала в его голове, заставляя все быстрее толкаться в ней снова и снова, перенимая жар её тела и отдавая свой. Оргазм настиг его сокрушительным цунами. Войдя в неё особенно глубоко, он с прерывистым стоном замер, изливаясь в неё, и всё-таки не выдержал неожиданно резко ударившего по обонянию её запаха. Выпустив клыки, он прокусил кожу её груди чуть выше соска, и в ту же секунду Кэролайн закричала и выгнулась в спине, последовав за ним. И без того налитый свинцом воздух вокруг них будто взорвался тысячами молний в этот момент. Её вспыхнувшие разметавшиеся вокруг головы волосы заискрились жгучим золотом также ярко, что и незримая, но так явственно ощущаемая сейчас связывающая их нить предназначения, окончательно вернувшая себе былую прочность и силу. Её эмоции были его эмоциями; его боль была её болью. В это мгновение они были одной плотью, кровью и душой, и оба задыхались и трепетали от ощущения чувств друг друга, переживая их, как свои собственные, и вдруг её сила захлестнула его, показав то, что было скрыто. Он видел её, объятую жидким Золотом и тёмным, грозовым Фиолетовым — свет и безумие боролись друг с другом каждую секунду за первенство в её разуме. Он видел, как Золото оттесняет её мрак и переплетается с его, сейчас мягко окутывающим и защищающим её от её тьмы, Серебром, принося за собой блаженное спокойствие. Он видел, как кровавый Красный отступает от его груди, вытесняемый её Золотом. Он чувствовал, как на краткий миг они оказались соединены друг с другом на самом тонком уровне, и точно знал, что однажды созданная эта связь больше никогда не исчезнет. Они принадлежали друг другу. Всегда и вечно. Ослабевшая после всего пережитого по вине Кая и такого яркого секса Кэролайн внезапно обмякла, когда он выскользнул из неё, и Клаус, все ещё тяжело дыша, тут же придвинул её вплотную к себе. Она дышала через приоткрытый рот, лёжа с закрытыми глазами и молча позволяя слезам катиться по щекам. Клаус понял, что она пытается справиться с обрушившимися на неё его эмоциями, что он испытывал за эти пятьсот лет, и потому молчал, давая ей время прийти в себя. С нежностью проведя ладонью по её уже померкнувшим золотистым волосам, он прижался губами к её лбу и положил руку ей на спину. В отличии от неё, он сумел удержать почву под ногами и не дать её чувствам затопить себя. Хотя, горечь и страх, испытываемые ею где-то глубоко-глубоко внутри, немало пошатнули его равновесие, но главное, самое главное, чему наконец удалось заполнить ту зияющую дыру, с которой он жил с того самого дня, как она исчезла, вызвало сладкую истому и ощущение полного счастья — он ощутил её любовь. Этот неуправляемый, дикий ураган тепла, нежности и безусловной преданности пронзил его насквозь, наконец вновь подарив ему то чувство, которое он отчаянно пытался отыскать эти пять столетий и которые в тайне надеялся обрести в своём неожиданном ребёнке. Чувство дома. Спокойствия. И любви. Она любила его. И если бы кто-то однажды сказал ему, что любовь женщины будет причиной, по которой он будет готов умереть от счастья, Клаус просто рассмеялся бы ему в лицо, не догадываясь, что придёт момент и именно так все и будет. — Как ты? — тихо спросил он, ощутив, что её дыхание наконец выровнялось. — Счастлива, — выдохнула она, улыбнувшись и стерев мокрые дорожки с щёк. — И удовлетворена. Наконец-то. — Рад это слышать, — глухо рассмеялся Клаус и, чуть погодя, сказал: — Я почувствовал. Тебя. Я увидел тебя. Она улыбнулась ещё шире, прекрасно поняв, какой смысл он вложил в эти слова. — Я тоже тебя увидела, — Кэролайн чуть повозилась, положив руку под голову и посмотрев на него чуть посветлевшими глазами. — Всего тебя. Твои ярость, гнев и боль. Твой страх. И то, что ты чувствуешь ко мне. Капля света в море темноты. Клаус помолчал, задумчиво перебирая её волосы, и размеренно ответил: — Останься им. Моим светом. И больше мне ничего не нужно. — Мы так сильно похожи с тобой, что иногда даже страшно, — вдруг призналась она и ласково погладила его по щеке. Клаус прикрыл глаза, найдя ее пальцы губами, и она мягко произнесла: — Ты не видишь этого, а может сознательно отказываешься видеть, но в тебе есть свет, любовь моя. И не я, или кто-либо ещё, его вызвал. Он всегда был в тебе, с самого начала. Именно он и есть твоя любовь к семье. Он — твоя любовь ко мне, которой ты с завидным воображением находишь так много объяснений, кроме одного верного и истинного. Этот свет — твоя любовь к искусству и этому миру; это твоё уникальное видение жизни и твоя жажда увидеть и познать её во всех проявлениях. Это твоя сила — не физическая, нет. Сила твоего духа. В мире нет вампира, который бы хоть раз не отключил человечность после даже десятой части того, что пережил ты. Но ты этого не сделал. Что, по-твоему, удержало тебя? — она замолчала, увидев, как изменился его направленный на неё взгляд, и нежно улыбнулась. — Держись за это. Только ты можешь не дать ему погаснуть. А я буду рядом с тобой так долго и часто, как только смогу, чтобы не дать это сделать другим. И лишь иногда — чуть-чуть направлять тебя. — Я… я и представить не мог, что ты видишь меня таким, — растерянно выдавил Клаус, чувствуя, как голова идёт кругом от какого-то странного, такого непривычного умиротворения, поселившимся внутри после ее слов. Кэролайн вздохнула и чуть повозилась, устраиваясь поудобнее. — Я вижу тебя таким, какой ты есть, — тихо выдохнула она, прижавшись к его груди. — Тем бесчисленным преступлениям, что ты совершил, нет оправдания. Вне зависимости от того, из-за чего или ради чего, ты их совершал. Эта кровь всегда будет на твоих руках, как и цена за её пролитие на твоём сердце и в разуме. Но любовь способна на немыслимые вещи. И, возможно, однажды ты сам в этом убедишься. Клаус не мог вспомнить никого, кроме Элайджи, кто ещё бы вот так просто хоть раз оставил его в полной растерянности и незнании что ответить. Какое-то непонятное тепло разлилось у него в груди, хотя он даже не мог понять почему. Уже собравшись что-то сказать, он вдруг понял, что она заснула. Усталость и волнения последних дней все же взяли своё, и тихое сопение ему в плечо было прямым тому доказательством. Удивлённо качнув головой, он мимолётно коснулся губами её щеки и собственнически положил руку на её талию, аккуратно придвинув вплотную к себе и зарывшись носом в её макушку. Её волосы наконец-то пахли так, как он помнил. Морская вода больше не перебивала едва ощутимый и такой родной запах ромашек.