ПРОДАТЬ ДУШУ ДЬЯВОЛУ

Внутри меня повисло молчание, мне не хотелось слушать, не хотелось думать, даже чувствовать было невмоготу, Потому, что всё, что я испытывала — это боль. Она пронзала меня сквозь рёбра, лимфоузлы, всё туловище, доходя даже до мочек ушей. Мне было сложно моргать, дышать и просто жить в этом ритме, где следовало подчиняться. Казалось, что всё это сон, и я сейчас перенесусь в мягкую кровать, открою глаза, и буду жить дальше. Но этого не случилось: ни когда он расплачивался за ужин, ни когда мы садились в машину. Моё первое желание: убежать. И хоть за окном шёл мерзкий ливень, который передавал всё настроение этого вечера молча, и даже не смотря на то, что мне абсолютно некуда было идти, даже если согласиться провернуть эту мысль, она обречена на провал. У меня остался только он. И ребенок внутри. Который нужен только мне. Родители, на другом конце страны, которым до меня нет дела. У меня даже паспорт не в сумочке и не под матрасом, как в среднестатистического жителя этой страны. Я просто себе сама не принадлежу. Водитель вёз нас по направлению с МКАДа, а я сумрачно искала в себе силы сделать большой вдох и выдохнуть всю эту боль. Я не могла смириться с его словами. Не могла понять, почему он хочет так поступить. И неужели то, что я чувствовала к себе в последнее время, это просто сюр, который я сама же придумала. Но я знала одно, что я не хочу избавляться от жизни внутри, я не хочу лишать возможности появится на свет, моего маленького человечка, которого я тоже ещё не знаю и даже боюсь, но это для меня впервые. Поэтому ничего в этом нет плохого, бояться ощутить себя матерью. Возможно строить мечты о том, что у тебя получится дать больше любви, чем ты получила сама. Я знаю, как я умею любить. Поэтому мне не должно быть страшно дать миру жизнь. Мы молчали всю поездку. Я только слышала отчетливые слова его переговоров по телефону, где он решал важные вопросы, словно чувствуя, что наш вопрос не решиться словами и здесь. Многоточие чувств на распашку, только у меня всё внутри, закреплено скрепками, которые сходят на нет. Я не знаю, что со мной сейчас, и почему я проглатываю все сказанные ним фразы, не пытаясь обсудить это один на один. Я теряюсь. И слабо нахожу этому объяснение. Мне настолько не по себе, что я не могу даже заплакать. Мне сложно выдать хоть одну эмоцию, которая перекинет меня с этого окаменелого состояния. Всё внутри сново натягивается до переизбытка чувств и импульсов, когда машина затихает и Егор достает зонтик, выходя и раскрывая его. Совсем без эмоций и ожидания, выхожу следом, попадая под ливень своей души, ощущая, как капли судорожно наполняют мой затылок, пробор волос, и скатываются по щекам и подбородку, пока не чувствую, как меня накрывают от порыва погоды передать моё настроение. Егор что-то произносит на своём «булаткинском», что я даже не слышу в разрез падающим каплям. Тащусь за ним, как собачёнка, ощущая навес каблуков по икрам, и то как сколько идти по мокрой плитке вверх. Шум дождя сразу же стихает, когда мы попадаем внутрь дома, Егор резко зажигает всюду свет, и я только краем глаз вижу, как в отражении отображается моё тело. Это была просто оболочка, управляемая кукловодом, которую подчинили себе всеми эмоциями, и так же все эмоции забрали. На мне не было лица. На мне и сил не было. Но я не могла просто взять и уйти от этого разговора. Не могла закрыть глаза и подумать, что так и должно всё решиться. Внутри меня ещё росло то ощущение собственного значения и гордости, и я из последних сил пыталась его достать из внутренней себя и вывалить ему всё наружу. — Переоденься и спускайся вниз. — его холодный тон проскользнул по моей шеи, ущемив все правила. Булаткин прошел вперёд, заходя в гостиную, и оставляя там свои вещи. Но мне было сложно даже сдвинуть себя с места. — Я не хочу переодеваться. — словно монолог души рвется наружу. Егор резко повернулся в мою сторону, но совершенно ничего не сказал в ответ. Он будто бы ждал, что последует за моим отрешением дальше. На мне было чёрное платье с длиною миди, что выше коле, и разрезом до правого бедра, легкая куртка, и завязанный, конский хвост, который подчеркивал мои смоки. Откидывая туфли на паркет, и смотря в его отражение голубых глаз, между нами была одна комната, и мои медленно шатающие бёдра со стороны в сторону, по направлению к нему. Нет, я не кинула больше фраз, взглядов и движений в его сторону, я пошла в свою. Заходя на кухню, тишина между нами быстро сошла на нет, когда я начала судорожно открывать все ящики гарнитура, в поисках далеко не ответов. — Саб, что ты ищешь? Но мне хотелось молчать. Не произносить и слова. Я прекрасно знала, где то, что мне нужно. Но сейчас было время моей внутренней истерики, которая уже не могла держаться в стороне случившегося. — Да где блин это? — показательно дергаю ручками, и создаю шум закрывающихся шкафчиков. Егор стоит сзади меня, и пытается понять, что мне так сильно нужно. И он конечно же это поймет, когда вся драма квин с меня выйдет и не даст ему просто так решить этот вопрос. — Саб! Что происходит??? — уже не может молчать голубоглазый, когда я со всей силы откидываю все возможные баночки вокруг себя, только чтобы найти нужную. — Ты не понимаешь. Мне нужно найти! — говорю словно сама с собой. — Что ты ищешь, скажи мне??? — прикасаются ко мне слишком горячие руки. Именно поэтому в книгах так часто указывали, цитирую: «Если у него горячие руки, значит очень холодное сердце» И у Егора было именно так. Моя внутренняя истерика перешла все пункты с легкого недопонимания до бешеной конвульсии сердца, я чувствовала, как меня колотит, и эти крепкие объятия сейчас ничего не сделают с его стороны. — Здесь. Я знаю, что здесь!!! — произношу на пол тона ниже, убирая его руки от себя, и открываю холодильник. Внутри всё метится так, как и снаружи, ударяя осколками фраз и увиденных глаз за тем столом час назад. Я помню то, что он произнес, и больше уже ничего не хочу помнить. Смело хватаю банку огурцов, обнимая её, как самую важную находку в моей жизни, достаю самый большой и со всем хрустом кусаю, ощущая некое облегчение. Егор смотрит на меня как, нет, реально как на не нормальную, он озадачен моим состоянием и для него это скорей всего неожиданно и впервые. А я даже вижу не подаю. Казалось это самые вкусные огурцы, потому что я никогда так не запихивала в себя их с таким желанием, съесть всё содержимое. — Саб… — резко подходит блондин со спины и касается моих плеч. Я что-то лепечу на своём французском, не обращая внимание ни на что, и мельком чувствую, как меня резко поворачивают к себе. — Саб, посмотри на меня пожалуйста. — сильные руки сжимают мои плечи, обволакивая в тепло. Но я не могу податься этому искушению. Мне по прежнему не по себе от всего. Слёзы предательски сползают по щекам, почему мне так больно видеть сейчас его океаны…. — Нет…. — Посмотри. — наклоняется он прямо перед моим подбородком, чтобы поднять его к себе хоть на секунду. — Я хочу этого ребёнка. Хочу…. — ощущаю как соленное море настолько закрывает мои зрачки, что я просто перестаю что-то видеть. Во мне тысяча и одно чувство разочарования, обиды, дикости и большой hurts. И сейчас всё это умножается, даже с ощущением его рук по мне… — Я не смогу так… — внутри всё переворачивается, и я просто не чувствую даже ног, всё становится таким ватным. Его сильная рука вмиг притягивает меня к груди, и проходит по волосам, поглаживая, словно пытается утешить и залечить только что разрисованные раны. Чувствую, как мои слёзы закипают на его приоткрытой рубашке, и как с рук уходит стеклянная банка, которую он убирает от меня. Я не чувствую себя собой, но при этом я все равно в домике, как в детстве, мы находили связь защиты и шалаша / шарфа / накидки / шкафа / нашей потайной комнаты, где нас никто и никогда не обидит. Только сейчас меня обижали его слова, а я все равно не могла убежать, ощущая здесь себя, на нужном месте. Именно с ним. Мне казалось, что здесь, именно я этот страшный человек, потому что быть там, где тебе сделали больно, особый вид мазохизма. Мои солённые глаза проходят по его статусному подбородку, бороде, губам и щекам, пока не встречаются со взглядом хозяина моей жизни. Мне есть, что ему сказать… — Ты же знаешь, как решить этот вопрос. — Ты про ребёнка? — хмурит брови Егор. Медленно киваю, видя в его зрачках не понимание о чем мой разговор. — Дай мне эту таблетку.