ПРОДАТЬ ДУШУ ДЬЯВОЛУ

Что ты будешь делать, когда узнаешь, что твоё тело полностью принадлежит другому? Что именно он, один он, может им управлять, разрешать и запрещать, касаться, вдохновляться и принимать решения. В голове ты по прежнему всё контролируешь, руки тебя слушаются, ноги тоже. Но сердце решает иначе. Оно решает полностью принадлежать человеку. И вроде бы на подсознательном уровне, ты понимаешь, что это уже не цветочки, но по прежнему поливаешь их. Я не видела тебя все эти дни, и казалось, что я всё это придумала, всю эту боль, которая стала мне близка, всю эту любовь, которой по горло, и даже твои глаза, которые молчаливо укладывали меня спать. На моём плече вкус твоих губ, и я больше ничего из других вкусов не помню. Провожу рукой по его щеке, легкая небритость вызывает у меня тысячу мурашек, которые так и наровят пробраться по гусиной коже. Не верю, что вижу его. Он совсем не поменялся. В отличии от меня. Чувствую, как я стала худее, как щеки просто впали в лицо, и у меня совсем не было сил залезть на этот барный стул на кухне. Егор поднимает меня с некой теплотой, которая ему сейчас даётся намного проще, словно он создан для того, чтобы проявлять заботу и нежность. Но ещё об этом не знал. — Надеюсь тебе будет вкусно. — протягивает вилку с половиной сырника блондин. Краем глаза замечаю, как его серые брюки измазаны в муке. Мои губы касаются сначала малинового джема, а затем все вкусовые рецепторы просто трепещут от этого комбо ванили и сыра. — Ммм, чёрт возьми, как это вкусно! — выпучиваю глаза от симбиоза этих дэлишес. — Правда? — вымокает следующую половинку в джеме Булаткин. — Попробуй. — Я хочу, чтобы ты поела. Я не голоден. Его руки сново тянут мне блюдо, и я выхватываю с вилки лакомый кусочек, рассматривая этот не совсем идеальный разрез, но сколько эмоций он у меня вызывает. Затем сразу же подношу к его губам, джемом промазывая их, до желаемого действия. Егор идёт у меня на поводу, и пробует свое любимое блюдо, показывая сразу же своё утвердительное да. — Скажи, вкусно? — И вправду. Затем он откидывает эту прелюдию с приборами, и сразу же пальцами хватается следующего лакомого кусочка, проводя его по дорожке джема, вымазывая пучки пальцев в ванили. И касается моих губ сново. Он даже на минутку заостряет своё внимание на моих сахарных устах. И это молчание становится даже приятным. — Это настолько вкусно, что я готова ними завтракать, обедать и ужинать. — просто мычу в порыве самых тёплых эмоций. Егор только улыбается мне в ответ, высматривая во мне то, что он все эти дни не видел. Женщину. На мне молочный топ, сквозь который видно налитую грудь, и такого же цвета велосипедки, бледная кожа очень сочетается с этим комбо, я словно сливаюсь в моменте, но остаюсь рядом, на этом высоком стуле. Здесь я. И я абсолютно другая. Только сегодня я ощутила, как по моим жилам течёт теплая кровь, и как пахнут сырники. До этого все слова и запахи в мире просто исчезли. Молчание. Остается последняя половинка нашего ужина, я вижу его совершенно не таким грубым и зацикленным на своих желаниях. Я вижу его другим. Внутри всё расцветает, словно с приходом весны, я отпустила. Отпустила себя в прошлом. И начала дышать. Смело касаюсь десерта пучками пальцев и подношу к его губам, так отважно, словно он должен принять мою игру. — Ты. — произношу в пол тона ниже, почти шепотом. — Я тебя хотел накормить. — уверенно отвечает блондин. И в этот момент я успеваю всё переиграть по своим желаниям, касаясь его горячего рта ванилью, давая понять, что здесь нет заботы в одну сторону. Здесь всё забота. Мы в двух миллиметрах друг от друга, и просто смотрим друг на друга, как туристы на картину Микеланджело, которая в доме-музее Буонаротти. И всё вокруг закипает с каждой секундой, не познав грани холода, мы на вершине своего внутреннего айсберга, не по ту сторону его, а напротив, и даже от холода тоже бывает жарко, при чем до потери пульса, так, словно сгореть заживо, уже не такая плохая идея. Делаю первый шаг, между нами все возможные обоняния и дикий трепет между ребр, когда нельзя, но хочется, кажется, что ты сделаешь всё, чтобы прочувствовать эту эмоцию прямо сейчас. Егор резко приближается ко мне тоже на свой законный миллиметр, и губами впивается в мои, так дерзко и многогранно, что я просто таю и блекну. Мы впиваемся в друг друга настолько тревожно, словно не виделись всю жизнь, и я чувствую на губах вкус ванили, запах этой выпечки, и поедаю его так, как он привык заедать своё одиночество. Между нашими губами еда, дикая волна страсти и желание быть одним целым. Булаткин закусывает мою губу, оттягивая кожицу, и громко прорезая её своими иклами, так, что я чувствую металлический вкус по дёснам, который струится, словно ручей. Мне хочется забраться на него, сесть сверху, хочется целовать его до беспамятства, и больше не о чем не думать остальные дни недели. Мне не нужно море, эти заключение докторов и любые другие движение. Сейчас самое главное движение внутри меня, и оно не исчезло, не испарилось, не умерло тогда. Мне казалось, что когда я открыла глаза, я буду ненавидеть себя, его и всё, что было между нами. Но как ещё может называться это дикое и самое бесстрашное чувство, когда ты по прежнему продолжаешь любить, и любишь ещё сильнее. Он целовал меня рвано и пьяно, пытаясь донести, как всё это время хотел меня чувствовать, мои руки словно змеи оплетали его волосы, проходили по щетине, и касались его дыханием рвано и осознано. Губы искусанные в кровь дарили нежность, хоть и она была предвестником самых страстных начал. Мне казалось, что я даже дышать начала его воздухом. Мы просто стали одним, грёбанным, целым. И от этого не было панацеи и возможность убежать. — Саб, стой. — Ммм… — облизываю губу с некой растерянностью, почему он перебил эту дикую волну желания. — Если ты подойдешь ближе, то я тебя уже сегодня не отпущу. — произносили его голубые воды, отпуская в свой омут. — Я хочу ближе… — прикасаюсь к его плечам, и сново целую в губы, делая такой девичий «причмок». Со стороны это выглядит мило, но я то знаю, как для него это опасно. Мои ногти заботливо терзают его шею, проходя периметром пальцев по лимфоузлам, считая секунды до его несдержанных действий. Не всё в этот вечер было под его контролем. Я была довольно-таки не контролируемая. Целую нежно, показывая всю свою заботу и тепло, чувствуя, как сильные руки проходят по моей спинке, и прижимая к себе, увлекают в долгий французский. Пока его внутренние часы, не задумали обратное. — Нам нужно сбавить обороты. Я пообещал себе, тебя сейчас не касаться. Слышу эти слова, и они разбрасываться в моей голове в обратном положении. Легко закусываю губу, пытаясь поймать его взгляд на мне. Егор касается моего подбородка своими шершавыми пальцами, и прижимает к своему дикому лицезрению, так близко, что мне малость неудобно застревать в таком положении. Он поглаживает меня, высматривает меня, проводит пучками пальцев по губе, и мало контролирует свои желания. Или всё же ему удаётся держать оборону? Шепот спелых губ ударяет мне в висок опрометчиво. — Я не трону тебя. Пока ты сама этого не захочешь. Закусываю губу, ощущая, как внутри все обрушилось на меня с такой силой, что сложно держать скрещенные ноги на этом стуле. Флешбеки безмерно впиваются в кожу и не оставляют мыслям шанса. Когда я только начала здесь жить… он так же пытался держаться. Егор резко подается назад, и мы теряем свой зрительный контакт, распадаясь на несколько тысяч атомов. Его сильные руки отставляют стул, и поднимают меня с высока, даря ощущение земли под ногами. Горячие руки по икрам, и переходящие вверх тела, словно пламя с прошлой жизни, я всё еще помню его касания. Секунда и наши переплетенные взгляды сново уходят с орбит, когда он отпускает объятие моей талии и уходит с комнаты, оставляя один на один с услышанным. Нет. Я не побежала за ним. Я просто знала, что ещё не время. — Спасибо за ужин. Для меня ещё никто не готовил так вкусно. Произношу реплику в след, делая уверенное ударение на том, что он заморочился готовкой, а не кормил меня полуфабрикатом, или рестораными почестями. Да, да. Я умею любить тебя. И моей вины нет в том, что ты ещё только пытаешься узнать, как это.