Тьма, дождь и зеркало.

      По-осеннему обидчивый дождь продолжает неприятно поливать город. Какое счастье, вероятно, думает чернопятнистый рагий, что ночью мы с дождем друг друга не видим. Если бы насекомые умели переживать, рагий давно бы заработал депрессию. Но с ним все в порядке, он знает, где можно переждать непогоду. Следуя за ним, можно провалиться в длинную, словно кем-то специально сделанную трещину в бетонных ступенях. Бочком, бочком, через брошеную паутину, по склизкому мху, налево во тьму, оттуда на лестничную клетку, вверх по трубе и еще вечность направо. Зато после этого можно победно выдохнуть и нырнуть в унылую квартирку напротив расписанной граффити стены. Художник точно был увлечен чем-то не тем, за что, вероятно, уже поплатился.       Словно всасываемое самым мощным Циклоном М, что когда-либо имела ваша пожилая соседка, чья дочь, судя по всему, слишком занята своей жизнью, раз считает, что дарить матери тяжелый пылесос для уборки – хорошая идея; так вот, всасываемое самым мощным Циклоном М, время затягивает нас за собой в ту самую квартирку в конце того самого направо. Счастливые когда-то мыши поселились здесь в пространстве между плинтусом и улицей, собираясь наслаждаться музыкальной тишиной чудесатых обитателей данного жилища, о чем уже, конечно, неоднократно пожалели. Мышей здесь не жалуют. Как и, впрочем, других животных вроде кошек, собак и людей. Обитатели этого места жалуют только себя и себе подобных. Причем делают они это очень странно. Они знают, что такое чувства. Большинство из них еще не забыли, как эти чувства чувствовать. В чем проблема? Даже мне не дано уловить ответ на этот вопрос. Может, когда-нибудь, но не сегодня. Разберемся, прошерстим архивы: даже самый острый ум стачивается со временем, как кусочек стекла, на свою беду сыгравший в утопленника, и вот урок: всегда имей с собой запасную бутылку.       Со звуком пыточной камеры из плохо завернутого крана монотонно капает вода. По стене с хорошо отрепетированным безразличным видом ползет фараонов муравей. В углу под ковром особенно внимательный заметит осколки разбитого зеркала. Кто знает, что там произошло. Кто знает, что тут произойдет. Кто-то знает.       Наше внимание, наконец, фокусируется на мрачной словно газетная вырезка фигуре, прижимающей диван к полу в центре комнаты. Если смотреть в ту сторону слишком долго, можно напрочь забыть, что такое свет. И жизнь. Главное – не забывать. Но мы же здесь собрались о хорошем порассуждать, верно? Не пугайтесь, это не вопрос, а ответ. Но помните, в отличие от меня, мрачная фигура на диване ответов не дает. Он умеет только выжимать их из других, судя по внешним признакам, приблизительно раз в неделю тренируясь в душе на мыльной мочалке.       Звук неподатливого ключа в замочной скважине заставляет мрачную фигуру на диване по-совиному повернуть голову на 180 градусов. На пороге показывается Заря. Эта – даже не вечерняя, а, скорее, ночная Заря. Посмертная разлука с утренней сестрой оказывает на нее своеобразное влияние, ровно так же, как и мрачная фигура на диване.       Наконец, он открывает рот:       — Весьма похвально, дитя мое, ты уже здесь.       Сырой рукой, словно кикимора, манящая путника в свое логово, Заря протягивает ему какое-то письмо.       — Насквозь промокло, — с легким разочарованием в голосе говорит он.       — Ливень, Григорий Ефимович, — констатирует факт Заря, на что Распутин лишь приподнимает бровь. Создается ощущение, что он хотел поднять всю голову, но его мысли в своем путешествии в космос прибыли на Юпитер и, не выдержав гравитации этой планеты, рухнули вниз, утянув за собой голову.       Тишина молнией пронзает комнату. Молчание, словно раскатистый сумрачный гром следует за ней, накрывая воздух по линии горизонта. Заря ничему не удивляется. С ней Распутин всегда был таким, по ее мнению мудрым, сдержанным, заботливым (пафосным и нудным стариком – прим. автора). Ну, что, собрали картинку в голове? Моргните, мы возвращаемся. Заря, плохо изображая незаинтересованность, отправляется изучать уже знакомые ей стены в двух метрах от дивана. Она видит отверстие от пули, штукатурку и краску, скрывающие старые пятна крови, еле заметный след от ногтей, оцарапавших когда-то белую стену. Образы, которые эта картина выманивает в воспоминаниях девушки, заставляют хитрую улыбку слегка коснуться ее губ. Если бы у взгляда Зари были ноги, мы заметили бы с какой аккуратностью и легкостью на цыпочках он отправляется дальше вниз по стене, грациозно огибая полку и резко останавливаясь перед углом в секунде от того, чтобы влететь в гору стекла. В следующее мгновение ее брови становятся похожими на стрижа, улетающего отсюда в лучшие края. Легкая турбулентность тянет его левое крыло наверх, заставляя правое изогнуться дугой для поддержания баланса.       Присев на одно колено, вытянутой рукой Заря приподнимает угол ковра, идентифицируя осколки зеркала, что раньше лежало в ящике комода. Девушка чувствует, как что-то туманное и до сих пор ей не встречавшееся обволакивает ее существование. Оно не видно простому глазу, не может ей навредить, но, словно смоляной доспех, раскаленный до жидкого состояния, неравномерно стекает по коже, образуя черное ничего. По-прежнему находясь в заложниках этого необъяснимого чувства, Заря берет один из больших осколков. Ее сознание отчаянно взывает к воспоминаниям, но ничего связанного с этим зеркалом не хочет приходить ей на ум. Удивительно, как бескрайны и глубоки знания, достающиеся в наследство Тремерам, и как звонок при этом их беспомощный щебет над неизведанной информацией. Иногда мне даже приходится затыкать уши, чтобы не слышать, как громко они думают. Какое счастье, что пару мгновений спустя этот процесс прерывает остроумное стеклышко. Ехидно расползаясь в улыбке, оно смотрит на Зарю в ответ, поймав в ловушку ее потерянный взгляд. Одна секунда неосмотрительности стоит девушке проколотого пальца. По комнате моментально расползается до боли знакомый запах крови. Кровь осторожна, умна и расчетлива, она главнее и властнее самого Каина, что, очевидно, она прекрасно понимает, и чем свободно пользуется. Шельма.       Кажется, даже сама Заря выглядит удивленной произошедшим. Она осматривает свой окровавленный палец, затем край осколка, поднося его ближе к лицу. В зеркальной поверхности маленького неприятеля ее взгляд камнем, летевшим в стену, у которого просто-напросто забрали возможность от нее отскочить, сталкивается с взглядом Распутина, замирая в пространстве. Он тоже учуял кровь. Следующие несколько секунд эти двое безотрывно смотрят друг на друга, все сильнее натягивая струну, протянувшуюся между ними через комнату. И в тот момент, когда струна вот-вот голова лопнуть, девушка через зеркало видит, как Распутин встает с дивана и медленно плывет в ее сторону. Он делает это так беззвучно и грациозно, что ни одна мышь или жук, краем глаза наблюдающие за ситуацией, не заметили смены его местоположения. В скором времени темная фигура Распутина оказывается так близко к Заре, что в осколке зеркала не отражается больше ничего, кроме его мрачных одеяний. Девушка не спеша встает с пола, но прежде чем она успевает обернуться, холодные руки Распутина плющом обвивают ее талию. Кажется, плющ прорастает через пол, сковывая ее ноги снизу и не давая ей пошевелиться.       — Уже сухая, но все еще теплая, — с эмоциональным диапазоном кирпичной стены произносит Распутин.       — Вынуждена была маскироваться среди людей, — по-пионерски уверенно заключает Заря.       Широкая ладонь Распутина императивно ложится на запястье девушки, с плавностью ножа, утопающего в масле, притягивая его к себе.       — Чудесно, просто чудесно, — еле слышно роняет он, кладя кончик ее порезанного пальца себе в рот и жадно слизывая кровь.       Сквозь состояние близкое к торпору Заря чувствует его острые зубы и длинные клыки, бережно избегающие пальца. Распутину не составило бы труда перекусить его в одно мгновение, но он заботливо ограничивается легким посасыванием. Если бы Заря была сигаретой, разумеется, модной самокруткой с вишневыми нотами, сейчас от нее остался бы только фильтр, да и тот уже начал опепеляться. Она закрывает глаза, желания и ясность разума волнами сталкиваются в ее голове. Время становится морем, а вода пустыней. Песчинки собираются в группы, а формы вытягиваются в траву. В поле, заросшем осокой, шумит ветер, он разгоняет травинки, заставляя их путаться под ногами. Холодная сухая почва колет стопы, вынуждая Зарю опустить взгляд и открыть глаза. Она различает все тот же пол, старую, ничуть не изменившуюся квартиру, тусклый свет комнаты и тишину. Заря смотрит в зеркальный осколок, по-прежнему держа его в руке. Пореза на пальце больше нет. Сзади, в нескольких метрах, погрузившись в изучение текста письма, на диване восседает мрачная фигура Распутина.