сказки

Ешь эти ягоды, ягоды волчьи Нюхать не надо — отвалится нос Подумай об этом как следует, думать советую молча Я тоже не верил, пока не подрос Дайте танк (!) - Сказки

Ветер воет, гнет макушки сосен друг к другу — страшно, недобро. Сова ухает далеко где-то в лесу, и кукушка отвечает звонко. Речка плещется, камыши шуршат. Леха лениво перебирает струны и поет хрипло, да и не поет даже — так, под нос себе бормочет. Саня бы уснул, точно уснул бы — но решил дождаться, пока они с Лехой вдвоем останутся, поэтому цедил весь вечер остывший кофе из термоса вместо пива. Ребята и правда потихоньку начали расходиться, а у Сани сердце зашлось так, что он теперь все выходные не уснет. Вася последний с ними остался, да и он начал носом клевать. А Леха все сидел, бренчал что-то, иногда невзначай поглядывал на Саню из-под ресниц, с вопросом каким-то, но ничего не спрашивал, только продолжал перебирать репертуар Цоя на струнах. Саня к этому взгляду привык, давно уже перестал думать, что за ним какой-то вопрос будет — Леха только смотрит и никогда ничего не спрашивает. И сейчас вот сидят они вдвоем у костра, ничего не говорят друг другу, обмениваются взглядами. Закат догорел давно красными бликами на Лехиной куртке, теперь ее красными бликами лижет костер. Затухает иногда, к земле липнет, но Леха что-то колдует, подбрасывает веточки, дует, газетой машет, и опять угольки тлеют, и искры летят. Оказалось, что Леха в походе — человек незаменимый. Все знает, все умеет. Саня за всю жизнь так и не запомнил, с какой стороны на деревьях мох растет, а Леху о чем не спроси в лесу — все объяснит. Даже спрашивать не надо, сам подойдет со спины тихонько — «видишь, комары кучей вьются? Значит завтра холодно будет». Леха и на закат неодобрительно косился, как будто знал о нем что-то нехорошее, но молчал, не рассказывал. Саня очень любит смотреть, как Леха делает то, что Саня делать не умеет. Как машину ведет, стучит по рулю пальцами, напряженно выкручивает его на проселочной узкой тропинке. Как палатку ставит, забивает в землю колышки, как у него напрягаются мышцы на плечах, когда он натягивает за веревки непослушный брезент. И как на гитаре играет, бегает быстро пальцами по аккордам, почти невесомо струн касается, и поет, тихо-тихо поет, но Саня слышит. Саня весь день старался не липнуть к Лехе, не засматриваться, не ходить за ним хвостиком, а оно все равно само собой получалось. Потому что Леха все время что-то интересное рассказывал, прослушать было жалко. Вот и болтался рядом, как бы невзначай, чтобы если Лехе что-то в голову взбредет — то вот он Саня, тут как тут, готов выслушать, улыбнуться неловко. Саня только в речку со всеми не полез, сидел на берегу и завидовал ребятам, которые совсем рядом с Лехой плавали, кричали что-то веселое друг другу. У Лехи из воды только плечи торчали и макушка мокрая, вот Саня и следил за ними взглядом, как будто потеряет Леху из виду — и пропадет Леха, утонет. Вообще, дело-то привычное, Саня за Лехой часто издалека наблюдает. Подойти боится, заговорить боится, ждет, когда Леха сам на него внимание обратит. А Леха как будто издевается иногда, смотрит, спрашивает взглядом — и не подходит, не заговаривает. Мол, а сам-то ты Санек, что? Не справишься? Испугался? Вот и сегодня не спросил, почему Саня со всеми в воду не полез, только брови поднял удивленно и мимо прошел. Капельки с мокрых волос прямо Сане на лоб упали, пока Саня капельки обиженных слез в пределах век пытался удержать — чтобы не дай бог не выкатились. Леха иногда так себя ведет с Саней, что дух захватывает — трогает, гладит, близко-близко наклоняется, чуть не целует — но не целует. Саня почти плачет из-за этого, сердце замирает. Коленки дрожат, руки дрожат — так сильно хочется, чтобы Леха чуть дальше зашел, на секунду, на сантиметр. А Леха смотрит вопросительно. А сам-то, Сань, а сам-то? Но это иногда. А иногда — как сегодня, пройдет мимо и не заметит. И остается Сане только ругать себя за воздушные замки, взгляд ловить и давиться холодным кофе, только бы не уснуть и посидеть с Лехой еще немножко. Волосы у него уже высохли и торчат лохмато в разные стороны, и похож Леха на какое-то чудо лесное, не то рогатое, не то ушастое, того и гляди в чащу утащит. Саня на тонкой веточке жарит над костром хлебный мякиш, отщипывает подгоревшую корочку, обжигает язык, морщится. Придумать бы о чем заговорить с Лехой, а то так и просидят молча всю ночь — зря получается кофеин в себя заливал литрами. Саня думает напряженно, косится на Леху — страшно опять. В реке вдруг плещется громко что-то, как будто плавником хлопает по воде, и Саня ахает громко, испуганно. — Что это? — Водяной может, — Леха даже не отрывает глаз от струн, все так же задумчиво на гриф смотрит, — или русалка. — Русалка? — Саня неуверенно хмыкает, — типа как Ариэль? — Да нет, настоящая, лесная. Саня пытается по Лехиному лицу прочитать — шутит или нет, и — не может. — Это как — настоящая? — Ну, утопленница. Или покойница некрещенная. — Прикалываешься? — шепчет Саня, совсем запутавшись. Леха пожимает плечами, улыбается едва заметно, а глаза все такие же — серьезные, строгие. И хочет уже отвернуться обратно к гитаре, снова подхватывает прерванную мелодию, но Саня все-таки шепчет, — в смысле, утопленница? Леха быстро стреляет на Саню глазами из-под опущенных век, едва заметно улыбается. Подсаживается поближе к огню, тени пролегают по лицу длинные, страшные, над губами и на верхних веках — тьма кромешная, и глаза красноватым, недобрым светятся. — Ну смотри. Тут раньше, у реки, крестьяне жили. Ну что ты так смотришь, давно когда-то жили, была тут деревня или поместье. Девушки в реке стирали, какая-то из них утонула — и стала русалкой. А какая может сама утопилась. Или умер кто, не дожил до крещения — тоже русалки к себе забрали. Саша слушает и все ждет подвоха, улыбки какой у Лехи на лице, намека, что шутит все-таки. Но Леха теперь не улыбается совсем, смотрит задумчиво вдаль, на речку, как будто сам там сейчас русалок видит. — Слышишь, аукаются? Саня сглатывает ком в горле, прислушивается — и правда за треском костра и шумом ветра слышит едва различимо — голоса женские. Или птицы? — Они на ветках качаются, зовут друг друга хоровод водить. Саня весь гусиной кожей покрылся, ежится зябко в своей тонкой курточке. Лехе тоже холодно, протягивает над костром пальцы — и лицо расчерчивается тенями еще различимее, как маска — черная полоска, красная полоска. Смотрит на Саню недовольно, как он себя ручонками обхватывает и дрожит. — Холодно? Иди сюда. Хлопает по коленке. Саню два раза просить не надо, подползает к Лехе, кладет голову на теплую ногу, на шершавую джинсу и смотрит снизу вверх в грустные серьезные глаза. У Лехи над головой луна в ветках сосны путается, сквозь облака светит желтенько, щурится заговорчески. — А это не опасно, что мы здесь, в лесу, с ними? — Саня принимает правила игры — если это игра конечно. По Лехе не скажешь, а внутренности крутит от страха совсем по-настоящему. — Опасно конечно. Они с собой лукошки носят с ягодами и калачами — детей приманивают. Так что ты, Санечка, поаккуратнее, — Саня хмурится недовольно на этот снисходительный тон, но Лехина ладонь вдруг скользит ему на волосы, осторожно перебирает прядки, и Саня сразу оттаивает. — Ну приманит, и что потом? — Защекочет. Опять непонятно, серьезно он это или шутит. Леха вздыхает, ведет пальцами по Сашиным вискам и скулам. Мурашки по коже от этих прикосновений. — Защекочет до смерти и в мужья возьмет. И будешь вечно жить в реке с русалкой. — А как я ее узнаю? — шепчет Саня. Леха легонько водит пальцами по шее, щекочет, улыбается. — Она красивая. Голая. Простоволосая, с венком из осоки. По имени позовет. Саа-шааа. Саа-шаааа. У Сани холодеет все внутри от тихого Лехиного голоса. Совсем не смешно уже. — Лех, а что делать, если я ее встречу? — Надо с собой полынь носить. Они полыни боятся. Саня молчит, думает. На секунду даже перестает замечать Лехины пальцы на своем лице — не до этого. Леха держит его в руках как какой-то лесной дух, завлекает рассказами, не пускает. Лежать тут теперь Сане в его руках и лежать, и рассвет никогда не наступит, и костер никогда не погаснет, и история не закончится. Страшно, страшно. Думал что чего-чего, а русалок точно бояться не будет. Голова сама начинает думать — где ее, эту полынь, найти. — Лех, — зовет Саня тихонько, — Лех, а что такое полынь? — А хуй его знает, Сань, — Леха смеется весело, знакомо, улыбается Сане и треплет по щеке, — погугли потом. Шутка все-таки. Господи, напугал как. Шутка. Сразу и пальцы чужие заметнее проступают на скулах, и у Сани живот сводит от Лехиной близости. Только сова все ухает, и кукушка отзывается — предупреждает как будто, не расслабляйся, Саня. Сане неловко лежать молча на коленке у Лехи, пока тот смотрит ласково сверху вниз, и сам не хочет — а спрашивает: — А еще кто тут водится? Знаешь? — Знаю. В речке — водяной. В лесу — леший. Тут кстати леший злой, видишь какой лес дремучий? — Он тоже к себе приманит и убьет? — Ему, Сань, приманивать не надо. Сам придет, заберет нас к себе в избушку и сделает из нас тоже леших. А вместо нас отправит обратно двойников. Чтобы все решили, что мы с ума сошли. Хотя по тебе не заметят, наверное. Саня хмурится, а Леха смеется и ведет пальцем прямо по нижней губе, медленно, едва касаясь. Саня вдохнуть не может, и взгляд на Леху поднять боится. Так друзья не делают. Так делают те, кто поцеловать хочет. — Пойдем искупаемся? А то ты весь день на берегу просидел. — Холодно же, Лех. — Тут вода теплая, наоборот согреешься. Или страшно? — Страшно, — честно признается Саня и тут же жалеет — больно самодовольная ухмылка у Лехи на губах появляется. — Чего боишься? — Оводов… — Сань, ты же на себя половину спрея от комаров вылил. Не бойся, не укусят. Еще чего боишься? Ну специально же провоцирует. Не отстанет, пока своего не добьется. — Ну еще русалок боюсь. Леша смотрит на Саню ласково и прячет ухмылку, только глаза светятся в темноте задорно. — Так я же с тобой, Сань. Я им тебя не отдам. Встает и тянет за собой за руки, держит запястья длинными пальцами, не пускает. Саня молча следом плетется, старается дышать потише, и вообще быть понезаметнее. Мало ли. Леха на берегу скидывает кроссовки, куртку снимает, улыбается Сане через плечо, кивает — давай, мол, не отставай. Саня неохотно крадется на цыпочках по холодному песку, промозгло, ветер воет — раздеваться совсем не хочется. А Леха уже разделся, совсем разделся, догола, не оборачивается больше, заходит в воду, а Саня смотрит открыв рот на тело — белое-белое, стройное — как будто Леша тоже русалка, утопленница. Река — наоборот — черная как пропасть, и Леха проваливается в нее шаг за шагом, пропадают в ней ноги, и спина тоже, только шея как поплавок вдалеке белеет. Саня спешит, путается в рукавах и штанинах, тоже раздевается и бежит скорее к воде неловко — только бы Леха не обернулся. Сане днем и до плавок раздеться неудобно было — а сейчас голый совсем, стесняется. Пальцы тонут в иле противном, в тине путаются — а вода и правда теплая, как молоко. Тянет за собой течением, как одеяло окутывает, и Саня сам не замечает, как цепляется за песок самыми кончиками пальцев, едва-едва на месте устоять может. Сане страшно, что утонет, а река не отпускает, еще дальше затягивает, и сколько бы Саня руками не махал — все бестолку — уносит, норовит с места сорвать. Леха уплыл далеко, отсюда видно только как белые руки над водой взлетают и мерные всплески слышно. Саня бы закричал, позвал — да не хочется громче шепота звучать. Не дай бог кто-нибудь кроме Лехи услышит. Саня слушает как шумит о камыши течение, балансирует на кромке, где еще дышать можно — и вдруг у самого берега — опять всплеск — то ли плавник, то ли волна. Или как будто пробежал кто-то по мели, загребая воду босыми ногами. Саня зажимает рот ладонями, сердце в груди громко-громко колотится — кричи не кричи, а Саню по звукам отыскать проще простого. Только переводит дыхание судорожно — путается вдруг что-то вокруг ноги, щекочет, обвивается — и кричит Саня так, как никогда не кричал — истошно, фальцетом, даже птицы на секунду замолкают и крыльями машут. Сзади всхлипывает вода тихонько, и Леха рядом выныривает — с лица и с волос льются прозрачные струйки. — Ты чего так орешь? — Меня за ногу что-то… тина, наверное… я испугался. — Господи, Санек, разбудил небось всех. Леха стоит в шаге от Сани, прислушивается напряженно, но с берега кажется ничего не слышно. У Сани зубы стучат от страха, и он тянется несмело ладошкой к Лехиному плечу, обхватывает его пальцами, заглядывает просяще в Лехины мокрые глаза. А Леха оборачивается на Санину ладонь с какой-то ухмылкой веселой, как будто все вдруг понял и на все вопросы для себя ответил. Тянет за руку, кладет ее к себе на плечо и — прижимается всем телом. А тело у Лехи скользкое, теплое, сильное, и — совсем-совсем голое. Саня жмурится так сильно, что перед глазами идут круги зеленые — потому что касаются его одновременно со всех сторон — руки Лехины, закидывают себе на бедра Санины ноги, губы — прижимаются к щеке под глазом, куда успели две испуганные слезинки выкатиться — и Саня пищит тихонько, как птичка какая-то, на выдохе. Лехины губы как будто по звуку Санин рот находят, между его губ пристраиваются — и Саня чувствует на языке пресную речную воду и тепло пульсирующее. И руки у Лехи совсем бессовестные, опомниться не дают, щупают Саню всего, как будто проверяют — все ли месте, не потерял ли чего. Саня хотел бы глаза открыть, проверить — правда ли это все, не привидилось ли — но не может. Закатываются зрачки под лоб, веки дрожат, не открываются. Крутит всего, колотит, а он только цепляется за Лехину спину руками и ногами, губами за губы цепляется, как будто напиться хочет. Леша ведет пальцами по шее — тихонечко, медленно — по спине вниз ведет, позвонки отсчитывает, один за одним, до самого низа, последний уже нащупал — а рука не останавливается, все ниже ползет. Леха вдруг отрывается от Саниных губ, и Саня выдыхает тихим стоном. — Хочешь? — шепчет Леха, сжимая ладонь. Саня об Лехины пальцы обжигается — думать сложно, какой-то животный голод заставляет кивать быстро, хоть и непонятно совсем о чем Леха спрашивает. — Хочу. Леха несет Саню сквозь течение к берегу, кладет у самого песка в воду, на ил и травинки осоки, и Саня чувствует как щекочут шею волны, а еще чувствует внутри уверенные Лешины пальцы. Леха целует нежно прямо в глаза, в веки дрожащие и шепчет ласково, успокаивает. Все хорошо, говорит. Говорит, тихо, не кричи. Леха убирает осторожно руку и щупает губами глубокую морщинку между Сашиными бровями. — Это у тебя в первый раз? Саня кивает, не открывая глаза. Вдруг — откроешь — а оно приснилось все, неправда, шутка еще одна. Леша тепло дышит прямо в лоб, нависает над ним — слишком высоко, хочется, чтобы ближе был. — Да, — сдавленно лепечет Саня. Леха наклоняется, целует в губы долго. — Не бойся. Саня хоть и старается, но не может сдержать тихих стонов. Леха над ним в темноте светится, дышит тяжело, сквозь зубы, и между их животами едва слышно вода хлюпает, и Сане кажется, что Леха — водяной, тянет Саню за собой на речное дно. А Саня не против, за Лехой можно и на дно, если там так же хорошо будет. Саня первый выдыхает протяжно, с долгим стоном страдальческим, а потом и Леха замирает, закрывает глаза, щекочет ресницами Санины щеки. Над горизонтом проступает красновато корочка солнца, самый краешек, светит на Леху, разбредается бликами по мокрому лицу. Леха садится рядом с Саней и гладит его по ключицам кончиками пальцев. — Тебе бы, Санечка, посмелее быть. — Так ты же сам меня напугал, Лех. — Так я и не про русалок, — улыбается Леха, и Саня тоже улыбается смущенно, — вставай, пойдем греть тебя. Синий весь, вон зубы как стучат. Саня судорожно переводит дыхание, ловит в ладонь Лехины пальцы и очень старается быть смелее. — Будем меня греть… у тебя в палатке? Леха целует в лоб крепко-крепко. — Да, Сань. Конечно у меня в палатке.