***
Оранжевыми всполохами отражается закатное солнце в кромке серебристых листьев Каменного леса. Они звенят на медных ветвях, полыхая пламенем волос правителя Йотунхейма. Чаща встречает его извечной тьмой, расползающейся прочь от его сапог. Истинный огонь, пылающий в глубине глаз, освещает клочок земли, устланный белёсыми костями. Они хрустят под ногами, наполняя гулкую тишину зловещими шорохами. Уверенной поступью Локи движется в чащу, к обители Хозяйки Железного леса, населённого мерзкими троллями и полчищами ведьм. Минует Чёрный ручей, наполненный густой, словно патока, кровью, приближаясь к водопаду.
Он окунает кисть в кровавые воды, пропуская те сквозь пальцы. Водное полотно расступается, являя испещрённые рунами камни. Мужчина касается высеченной руны Турисаз, и камень, озаряя тьму голубым сиянием, погружается в рыхлую почву, открывая взору небольшую хижину, светящуюся тёплым светом окон. Бог делает шаг, и каменная стена возвращается на место.
Деревянные двери со скрипом отворяются, и в проходе показывается исполинская фигура великанши. Её ржаво-красные волосы заплетены в тугую косу, ниспадающую до самых пят, а раскосые глаза горят синим мёртвым огнём, так похожим на пламя внутри мужчины. Ангборда подпирает плечом косяк, с ироничной улыбкой встречая бога коварства.
— Здравствуй, жена моя! — Локи почтительно склоняет голову, прекрасно зная, чем ему может обернуться невежливое обращение к этой женщине. Он старается источать благодушие, ведь только она может помочь ему получить нужные сведения о юной деве, что как туман заволокла его мысли. Ну и ещё норны, к которым идти на поклон совсем не хочется.
— Здравствуй, муж мой, — ироничная улыбка не покидает её губ. — Зачем явился? — ему не удастся обмануть её своей приторной вежливостью и дружелюбным видом.
— Разве муж не может прийти к своей жене? — он растягивает губы в улыбке, постепенно сокращая расстояние между ними.
— От чего же, может, коли делит с ней постель, — она соблазнительно кладёт ладонь на талию, выпячивая округлое бедро. — Но твоё ложе давно греет другая, — ведьма отделяется от косяка, ступая навстречу мужчине. Она проходится кончиками пальцев по обтянутой тёмно-зелёной кожей груди.
— Неужто ревнуешь, дорогая? — его руки с силой сжимают талию великанши. — Не стоит — меня на всех хватит, — Локи самодовольно скалится, ощущая на языке вкус скорой победы.
Ещё ни одна женщина, да хранит их всех Иггдрасиль, не смогла отказать коварному богу. Его горячее дыхание опаляет её губы, Ангборда подаётся вперёд, почти касаясь чувственного рта мужчины. Всё внутри Локи ликует, предвкушая столь лёгкую капитуляцию.
— Ближе к делу, Локи, — выдыхает ведьма, резко отстраняясь. — Говори уже, за чем пришёл? — ему не удастся одурачить её, как прежде. Она больше не та влюблённая женщина, что готова была ступать босой по раскалённым углям вслед за своим властелином.
— Разве я не могу соскучится по жене?
— Можешь, — уголки её губ приподнимаются в грустной улыбке. — По белокурой деве, что вечно будет ждать тебя у окна, — её руки в защитном жесте скрещиваются на груди. — Не пытайся обмануть меня, бог лжи! Мы слишком долго были вместе, и я повторю в последний раз. Чего ты хочешь? — хмуря брови, бросает она.
— Ладно, — бог склоняет голову в бок, одаривая её своей самой обольстительной улыбкой. — Подловила. А теперь к делу, мне нужно разузнать об одном человеке. Думаю, для тебя это не составит особого труда, ведь ты так талантлива, моя дорогая! — Локи бережно перехватывает пальцы Ангборды, склоняясь к ним в поцелуе, но та вырывает ладонь, не давая прикосновению свершиться.
— Дай угадаю, — стуча пальчиком по щеке, она возводит глаза к небу, будто силясь представить себе что-то невообразимое. — Юная дева — воспитанница Фригг! — голос женщины звучит утвердительно, а губ касается язвительная ухмылка, говоря мужчине: «твои действия слишком очевидны для меня».
Локи хмурит густые брови, ему совсем не нравится, что ведьма так легко считывает его. Бог не привык быть предсказуемым. Вся его природа состоит из противоречий, выливающихся в далеко не невинные шалости и забавы. В голову мужчины приходит мысль, что не зря боги боятся ступать во владения хозяйки Каменного леса, считая, что та чует их приход, как голодный волк раненую лань.
Ангборда перекидывает кроваво-красную косу на правое плечо и жестом приглашает Локи пройти в хижину. Та встречает гостя теплом очага в центре большой кухни, увешанной пучками различных трав на каменных стенах. Чего здесь только нет: можжевельник, арса, крапива, чабрец, шалфей, зверобой и багульник. Скромное жилище наполнено знакомыми запахами, которыми он сам успел пропитаться за три года совместной жизни с ведьмой. Когда-то давно, в тёмные времена, она приютила и обогрела его, позволив зализать раны перед новым витком в кругу асов. И вот сейчас Локи садится на своё место у очага, будто и не было тех лет разлуки. Не было той белокурой девы, что кошкой пробежала меж ними.
Ведьма с интересом рассматривает гостя. Сколько они не виделись? Века два? Он практически не изменился, все тот же ловкий плут с прекрасным лицом да сладкими речами.
— Так что ты хочешь знать, дорогой? — будто патоку, растягивает слова ведьма.
— Я хочу знать, кто она и откуда взялась, — он запускает пальцы в холщовую набедренную сумку, звякая склянками зелий, и достаёт бархатный мешочек. — Откуда ты узнала о ней? — его снедает любопытство и обида, что кто-то прознал про Далию раньше него.
— Птички напели, милый, — Ангрбода скользит нежными пальцами по его предплечью вниз, перебирая длинные пальцы бога. — У меня везде есть свои уши, — горячее дыхание касается его уха. Её длань поддевает бархатную ткань, выуживая вещицу из рук бога. — Так-с, и что же у нас здесь? — шелковые завязки расходятся, и на её ладони оказывается каштановый локон. — Близко же ты сумел к ней подобраться, — хмыкает хозяйка.
— Не настолько, как хотелось бы, — бормочет Локи. — Ну так что, поможешь мне?
— Можно сказать, ты меня уговорил, — женщина иронично изгибает бровь, водружая над очагом чугунный котёл, иссечённый руническими символами. — Но не забывай, что Фригг могла поставить на дитя Альгиз, дабы защитить её жизнь и разум.
— О святой Иггдрасиль, женщина, не томи, проведи уже свой ритуал! — все эти беседы порядком утомили Локи, а неведение чего-либо было столь непривычно, что грызло его изнутри.
— Разве я хоть раз подводила тебя? — усмехнулась она, снимая пучок примулы. Знает она этот голодный взгляд, когда-то смотревший так и в её сторону, но те дни минули в далёкое прошлое, припорошенное первым снегом, таким же как волосы новой жены господина. Многожёнство не было редкостью среди йотунов, но от этого Ангрбоде было не легче. Ревность тупой болью так и жила в сердце женщины, истекающей желчью червоточиной разъедая нутро. И вот сейчас глаза женщины вновь тронул живой блеск, подпитываемый скорым возмездием над, до зубного скрежета правильной, Сигюн.
Крепко сжимая пальцами деревянный черпак, Ангборда закручивала болотного цвета зелье в спиральные завитки, образуя воронку. Каштановая прядь, паря словно пёрышко, медленно опустилась в центр, поглощаясь густой жижей. Ядовитая зелень зашипела, вбирая в себя виток чужой жизни. Через минуту булькающая болотная жижа превратилась в зеркальную гладь. Ведьма склонилась над котлом, вдыхая пряный аромат трав. Лицо её подёрнулось белёсым паром, искажая красивые черты. Глаза заволокло туманом, и Ангборда предстала перед тёмным входом в скалистую пещеру.
Камни, то и дело торчащие из земли, царапали босые ступни. Сочащийся тьмой проём манил, простирая свои щупальца в грань сознания, обволакивая и затягивая. Ведьма потянулась ладонью, увязая в плотной субстанции, позволяя той обтекать тело. Смрадный запах ударил в ноздри, и тьма схлынула, оставляя женщину в чреве подземелья. Она стояла в узком каменном коридоре, едва позволяющем расправить плечи. Минеральные наросты разрезали его пространство, делая ещё уже. Синие очи её ухватились за тусклый проблеск света уходящей за поворот тропы, и она устремилась к нему, протискиваясь сквозь колонны сталагнатов. Шаг, еще один… Свет становится ярче, и она летит на него, словно мотылёк к огню. Стены коридора расширяются, переходя в чашеобразную залу. Ангборда обводит ту взглядом, натыкаясь на огромные кожаные кольца, украшенные переливающимися чешуйками. Она скользит глазами по их спирали, встречаясь с огромными зелёно-жёлтыми глазами, рассечёнными вертикальным зрачком. Змей шипит, выбрасывая в воздух раздвоенный язык. Пасть его открыта, обнажая огромные клыки, истекающие жёлтой вязкой жижей. Она скапливается на кончике и опадает каплей вниз. Свод оглушает душераздирающий крик…
Ведьма в ужасе отшатывается, ненароком опрокидывая котёл. Её глаза испуганно распахнуты, а губы замерли в немом крике. Локи подскакивает к ней, с силой хватая за плечи. Он трясёт её, пытаясь привести в чувство, но та лишь взирает на него пустыми стёклами глаз. Хлёсткая пощёчина обжигает кожу, вынуждая женщину очнуться. Она смахивает проступившие слёзы и с грустью смотрит на мужа.
— Оставь её! Иначе ждёт тебя погибель. Всех нас… — как в бреду, шепчет ведьма, сотрясаясь в истеричном рыдании. Тонкое чувство неизбежности накрывает сердце великанши, сжимая его до состояния напёрстка. И вот уже раздирающая его яростная ревность к Сигюн сменяется тревогой о любимом.
Локи безуспешно пытается добиться от Ангрбоды хоть какого-то вразумительного ответа, но, понимая всю тщетность своих попыток, усаживает ведьму на скамью. Незатейливый пас рукой, и пролитая болотная жижа возвращается в котёл. Бог отодвигает его в дальний угол и тянется к пучку мелиссы, висящему на правой стене. Его ладонь сжимает глиняную чашу, согревая своим внутренним огнём воду с опущенными в неё травами.
До поздней ночи Локи проводит время с былой возлюбленной, так и не сумев добиться от неё ответов на вопросы. Опустошённый и снедаемый сомнениями, он покидает хижину хозяйки Каменного леса.
***
Солнечные зайчики скачут по светлой древесине письменного стола. Они играют в алмазах заколки, скрепляющей каштановые локоны, отбрасывая блики на письмена, выведенные бледной рукой. Далия, ссутулившись, склонилась над ними, силясь разобрать свой почерк. Она то и дело обращает взор на аккуратный букет полевых цветов, найденный ею этим утром в изголовье кровати. Его аромат заливает собой пространство опочивальни, перемешиваясь с запахами фруктов в вазах.
Прежде ей не доводилось получать такие подарки. Далия не сомневалась, что это именно подарок — знак внимания. Только откуда он взялся? На ум приходил лишь рыжеволосый незнакомец, которого она повстречала давеча. Но мысль казалась ей абсурдной. Чего ради ему одаривать её своим вниманием, да и как бы он попал сюда? За почти семнадцать лет жизни никто не навещал её, кроме Фригг и Фуллы, которая являлась её негласной наставницей. И всё же, ночью ей почудилось, будто бы тёмная мужская фигура с полыхающими янтарным сиянием глазами почтила её покои своим присутствием, наблюдая за ней из-за полупрозрачных тканей балдахина. Но стоило первым лучам восходящего солнца коснуться ворса овчины, как она рассыпалась снопом оранжевых искр.
— Да, это точно был сон, — мечтательно улыбаясь, шепчет девушка, касаясь тонкими пальцами розовых губ, помнящих обжигающее дыхание незнакомца. Далия задаётся вопросом: а что было бы, не найди их Фулла? Позволила бы дева сорвать ему поцелуй с невинных губ?
Скрежет по камню отвлёк девушку от мыслей. Обернувшись, она вздрагивает: на белом мраморе подоконника сидит огромный чёрный ворон. Его длинные когти впиваются в камень, оставляя заметные выемки. Чёрные перья растекаются сизым туманом, сползая на шерсть овчины, а обсидиановые бусины глаз внимательно смотрят на девушку.
Она нерешительно поднимается, оправляя персиковый подол платья. Взгляд птицы отчего-то нервирует её, он будто пронизывает душу, распознавая потаённые желания. Девушка прихватывает с вазы горсть винограда и протягивает птице. Та с охотой отщипывает виноградинку и, не успевает ягода исчезнуть в её горле, как вран тянется к следующей. Далия протягивает ладонь и касается дрожащими пальцами призрачного оперения. Оно просачивается сквозь них, словно нити шёлка, щекоча кожу. Падающие на него лучи искрятся, создавая иллюзию сине-зелёных языков пламени на кончиках крыльев. Девушка заворожённо поглаживает перья, заставляя ворона прикрыть чёрные глаза.
— Откуда ж ты такой взялся? — подушечки пальцев касаются острого клюва, поражаясь его гладкости. Раньше ей попадались вороны, но таких огромных она еще не видела. Да и было в этой птице что-то странное, пугающее и притягательное одновременно.
— Кар! — ответил ей ворон, склоняя голову вбок. Он, словно изучая, воззрился на деву. Птица встряхивает перья, расправляя длинные крылья, и девушка замечает перевязанный изумрудной перевязью бархатный мешочек, прикреплённый к одной из её лап.
Далия удивлённо приподнимает брови. Надо же, сегодняшнее утро полно сюрпризов. Она поспешно снимает с ворона ношу. Потянув за шёлковые ленты и перевернув вверх дном мешочек, девушка вытряхивает содержимое на ладонь. Серебряное колечко с огранённым изумрудом в центре приятно холодит кожу. Но внимание девы привлекает отнюдь не оно, а записка, свернутая в небольшой свиток, перевязанный лентой в тон камню. Отложив кольцо, она разворачивает послание:
«Жду на том же месте с последними лучами солнца…
Л.»
***
Тихо плещется
Урд в корнях священного Иггдрасиля. Огненное зарево окрашивает темнеющее небо, оповещая о приближении ночи. Оно падает на каменную скамью, где Верданди прядёт нити настоящего, собирая последние лучи уходящего дня, соединяя их с пеной морской. Мерный треск прялки не нарушает эту идиллию, сопровождаемую голосом юной Скульд, что черпает живительную воду, орошая корни могучего ясеня. Её сопрано разносится по округе, услаждая слух старших норн.
Добро иль зло грядёт,
Пусть вьются нить и песня!
Под шатром листьев я пряла:
Раскинул мощно ясень мира
Благостный лес ветвей.
В тени прохладной ключ журчал –
Шёпот мудрых плыл по волнам;
Я пела святость рун.
— Идёт, — сказала Верданди, поднимаясь с каменной скамьи. Тёмное вуалеобразное одеяние её развевается от внезапно нахлынувшего порыва ветра, обрисовывая аппетитные формы норны.
— Слышу, — ответила Урд, пряча своё старческое, изрезанное морщинами, лицо в тени ели. Вечным ли не ведать о госте, что посетит их, едва солнечный диск скроется за горизонтом. Тот, чьи кошачьи шаги отдают вибрацией в корнях священного древа, придёт за ответами.
Мужчина устало бредёт вдоль журчащей Урд, по полю, усыпанному полевыми цветами. Их сладкий аромат, смешиваясь с горечью полыни, заползает в ноздри, подёргивая нервные окончания. Каждая мышца в его теле отдаёт болью. Он не спал уже три дня, и мало того, что так и не получил ответа на свой вопрос, так ему ещё пришлось ловить вепря, дабы умаслить старую Урд. Будь не ладна эта развалюха! Локи с лёгкостью мог договориться с юной Скульд, так любившей жемчуга и полевые цветы. Да даже с Верданди можно было найти общий язык, включив чуточку обаяния и приправив его капелькой мужской харизмы. Златовласая ткачиха настоящего питала к нему особую слабость, как и многие представительницы прекрасного пола, и иногда ему это было на руку.
Но ни одна из них не могла дать ответы на его вопрос, чего не скажешь о сморщенной, словно высохший персик, Урд. Та ведала про прошлое каждого, а если её и подводила память, то узлы пряжи, которую она ткала из облаков и туманов, стелющихся по горным вершинам, помогали ей найти ответы. И только одно беспокоило озорного бога: старуха не поддавалась его обаянию, именуя Локи чистым злом. И лишь свежие сердца и горячая кровь могли смягчить норну, и помочь ему разгадать эту тайну по имени Далия.
Задумавшись, он спотыкается о выступающий корень святого Иггдрасиля, и тяжёлая туша вепря падает на пыльную тропу.
— Да чтоб тебя! — ругается мужчина сквозь зубы, разминая затёкшую спину. Ну почему все любят лишать священные места магии? Куда проще было бы телепортироваться в нужную ему точку, чем тащить на своём горбу эту тушу ещё живого, хоть и спящего, животного.
От удара оцепенение с вепря спадает, и он вскакивает на свои короткие ножки. Зверь ошалело оглядывается по сторонам, ощеривается, замечая представляющую угрозу исполинскую фигуру бога. Он мотает своей огромной башкой с торчащими из пасти острыми изогнутыми клыками, рычит, поднимая бурую шерсть на загривке.
— Твою ж… — сплёвывает Локи, следя за ощетинившим жесткую шкуру зверем. Лишь бы он не дал деру. Вот же будет потеха, если сам бог лжи будет скакать по полю в попытках изловить волосатую свинью.
Он делает осторожный шаг в сторону зверя, выставив ладони тыльной стороной вверх. Тот взирает на него своими налитыми кровью глазами, будто оценивая противника. С секунду эти двое смотрят друг на друга, но, когда пыльный сапог бога наступает на сухую ветку, которая нарушает тишину своим хрустом, вепрь резко отталкивается задними лапами от земли и кидается через поле, в сторону мидгардского леса. Локи ничего не остаётся, кроме как кинуться наперерез, перепрыгивая через выступающие корни ясеня. Его длинные ноги то и дело мелькают в предзакатном мареве, играющем розовыми бликами на тёмно-зелёной коже брюк.
Какими только словами он не вспоминает треклятого Одина, наложившего на это место заклятье, лишающее магии. Сучий потрох, и как ему теперь изловить эту животину? Не то чтобы Локи пренебрегал физическими нагрузками, но привычка полагаться на магию сыграла с ним злую шутку. Как он мог забыть связать вепрю лапы?
Вот бы видел его сейчас Тор: бегущим за вшивой свиньёй. Вот бы смеху было, а после не избежал бы он едких издёвок на очередном из пиров.
Локи останавливается напротив несущегося на него животного, надеясь, что оно притормозит, и ему удастся схватить его за клыки. Пыль клубится вокруг тела кабана, оседая на голубых лепестках васильков. Приближаясь, вепрь делает неожиданный манёвр в сторону, и бог исторгается отборной руганью. Чертыхнувшись, Локи вновь бросается за зверем. Легкие его, наполненные пылью, горят огнём. Он ускоряется, нагоняя дикого кабана. Мужчина запрыгивает на спину, цепляясь пальцами за щетинистую гриву, и натягивает её, как поводья, пытаясь притормозить обезумевшее от страха животное. Вепрь брыкается, силясь скинуть с себя незадачливого наездника. Мощные ноги зверя вспахивают копытами землю, вырывая траву с корнями, но Локи лишь сильнее сжимает колени на его боках, грозя сломать зверю рёбра. Левая ладонь бога ныряет в недра сумки, на ощупь ища флакон с усыпляющим зельем. Он достаёт склянку и, откупорив её зубами, не глядя выливает в приоткрытую пасть. Бог едва успевает отдёрнуть ладонь, как кабан заваливается на бок, подминая его под себя. Мужчина приземляется на выступающий из земли корень, и по телу проходит волна боли. Он морщится, упираясь ладонями в покрытую бурой шерстью спину животного, и приподнимает тушу с прижатой к земле ноги.
Локи, тяжело дыша, откатывается в сторону. Его пальцы ощупывают рёбра с правой стороны, где под тонким шёлком рубахи проступает багряный синяк. Сломано.
— Да что ж за день такой?! — в небо восклицает он. — Треклятый Один, с его любовью к аномальным зонам, — бог садится, сжимая от боли зубы. Он тянется к набедренной сумке, ища зелье, способное зарастить кости. Стеклянные осколки впиваются в его пальцы, и он шипит, вытряхивая содержимое на примятую траву. Большинство склянок разбиты, а те, что уцелели, едва ли помогут ему. Хотя, вот эта, из корня аира и соцветий зверобоя, сможет немного притупить боль. Он откупоривает пузырёк и одним глотком опустошает тару. Зелье горечью оседает в желудке, и мужчина откидывается на траву, устало прикрывая глаза.
Солнце скрывается за горизонтом, и Локи, мятый и пыльный, волочащий на плечах тушу, предстаёт пред очами норн.
