Сердце бога

      ***       Розовое закатное солнце роняет лучи на мрамор подоконника, рассекая тот бликами. Из сада тянет ароматом пурпурных роз, бережно выведенных Фригг этим летом. Хрупкая рука девы держит резной ключник, чтобы затушить огарок свечи. Её зеленые очи смотрят на склоняющееся в поклоне уходящее солнце. «С последними лучами солнца…» — звучит в её голове мужской голос, подёрнутый хрипотцой, заставляющий плечи покрыться мурашками. Далия передёргивает ими, кутаясь в газовую ткань шали. Левой ладонью она поправляет выбившуюся из пучка прядь, и последний луч отражается в изумрудном камне перстня.       Вот же незадача, стоило ей лишь примерить это украшение, как снять его она уже не может. В ход шло всё, и тонкие шелковые нитки, и мыльный раствор, она даже пыталась разрезать серебристый металл, но лишь оцарапала нежную кожу.       — И как теперь скрыть его от матушки? — сокрушалась Далия.       Но время близилось к ночи, а она так и не решила, стоит ли ей идти к пруду. Одна с мужчиной, слыханное ли это дело для невинной девы? Юношеское любопытство тянуло её к знакомому с детства камню, покрытому тёмно-зелёным мягким мхом. Сколько раз она сбегала туда по ночам, пока Фригг посещала чертог Одина, оставляя её на попечение Фуллы. Та прекрасно знала о вылазках воспитанницы, но предпочитала не вмешиваться, решив, что Далии необходима свобода, от которой её пыталась уберечь Фригг, переживая о сохранности любимого дитя.       Вот и сейчас дева стояла перед серебряным полотном зеркала, оправляя невидимые глазу складки небесно-голубого платья, не решаясь сделать шаг к двери. Тихое хлопанье крыльев приближающегося ворона отрывает её от созерцания своего отражения. Утренний гость решил повторить визит. Он опускается на покрытый золотыми бликами подоконник. Аметистовые когти скребут твёрдый мрамор. В большом чёрном клюве зажат небольшой свиток, подобный тому, что Далия получила ранее. «Я жду тебя, душа моя…

Л.»

      Тот же размашистый почерк на пожелтевшей бумаге, да выведенные иссиня-чёрными чернилами выпуклые руны. От записки тянет запахом хвои и лепестков мелиссы, он заползает в тонкие ноздри, наполняя сознание картинами мокрого после дождя леса. Далия прикрывает глаза и ей кажется, что босые ступни касаются бархата упругого мха. Она непроизвольно делает шаг, стараясь глубже прочувствовать нежность природы, и оказывается в теплом кольце мужских рук. Дева вздрагивает и распахивает свои большие зелёные глаза.       Она упирается ладонями в твёрдую, словно камень, грудь вчерашнего незнакомца, пытаясь выбраться из его объятий. Мужчина лишь наклоняет голову вбок и разжимает свои пальцы. На пару мгновений Далия замирает, ощущая странную пустоту на своей талии. Она медленно опускает ладони, случайно задевая косточки рёбер сквозь тёмную ткань рубашки. Мужчина вздрагивает, ощущая приятное покалывание на коже в местах соприкосновения с подушечками её изящных пальцев. Он хмурится, и в янтарных глазах алыми языками вспыхивает адское пламя. В испуге дева резко отстраняется, унося с близостью своего тела умиротворяющее тепло, что секунду назад струилось по его венам.       — Тшш, душа моя, тебе нечего бояться, — бог протягивает ладонь и касается белоснежной кожи щеки. — Я никогда не обижу тебя, — его большой палец поглаживает выступающую скулу, и Далия тянется к Локи, желая продлить невинную ласку.       — Разве могу я вам верить, — еле слышно выдыхает она. — Я даже имени вашего не знаю, — она тонет в этих странных чарующих глазах, забывая все правила приличия, которые с малых лет преподносились ей Фригг, как одна из непреложных истин. Неужто он воздействует на неё магией? Эта быстро проскользнувшая в голове мысль отрезвляет деву, чуть было не поддавшуюся соблазну ранее неизведанных чувств, слишком прекрасных, дабы отказываться от них столь скоротечно. — Кто вы? — она собирает все свои силы и отстраняется от мужчины.       — Ты, душа моя, можешь величать меня Локи, — улыбается бог, делая шаг в её сторону.       — Откуда вы? И как я оказалась здесь? — Далия осматривается по сторонам. Её босые ступни холодит зелёный мох, а тонкий газовый подол платья намокает от выступающей на траве росы.       — Я из славного Утгарда, где на престоле из человеческих костей восседает коварный правитель Йотунхейма, — Локи делает очередной плавный шаг, будто исполняя нехитрую партию танца. — Что касается твоего перемещения, моя милая, то это всего лишь магия — чистая сила, текущая по моим венам, — речи его растекаются сладким мёдом, срываясь каплями букв с языка. Бог продолжает наступать, тесня деву всё ближе к воде. — Тебе не стоит её бояться, Далия.       Она ощущает, как по нежным плечам, вибрируя, бегут мурашки, вызванные этим завораживающим голосом. Нагие ступни скользят по влажному бархату мха, с каждым шагом приближая к кромке серебристого в свете луны пруда.       — Почему я не могу снять перстень? — едва успев подумать о злосчастном кольце, шепчет она. Мужчина замирает, протягивая к ней ладонь, будто прося показать ему свою тонкую руку.       — Ну же, милая, ещё немного, и ты промочишь свои прекрасные ножки, — мягко и заботливо изрекает Локи. — Я не кусаюсь, моя пугливая мышка, — он ступает еле слышно, будто отпружинивая от упругой поверхности мха.       Поколебавшись, дева касается холодными пальцами обжигающей кожи мужчины. Тот лишь качает головой, ощущая ледяную ладошку в своей руке. Лёгкий пасс кистью, и в воздухе зависает меховая накидка. Она искрится в свете луны белоснежной с тёмно-серыми пятнами опушкой неведомого Далии зверя, а кончики пальцев так и тянет прикоснуться к мягкости короткого меха.       — Это шкура снежного барса — очень редкого животного, живущего высоко в горах на далёких землях Мидгарда, — бережно укрывая девичьи плечи, объясняет мастер иллюзий. — Вот так, теперь мне не придётся переживать о твоём здоровье, душа моя.       Обнимая её за плечи, он ведёт деву к тому самому камню на берегу, около которого повстречал её давеча. Касается холодной поверхности рукой, согревая шершавый валун, и усаживает озябшую Далию. Локи бережно приподнимает намокший подол и растирает ледяные ступни. Его длинные пальцы, едва касаясь, порхают по алебастровой коже, разнося искорки тепла по телу. Дева лишь стыдливо прикрывает глаза, смущаясь столь интимной ласки. На щеках её пунцовым цветком распускается румянец. Мужчина наблюдает за этим прекраснейшим действом, ощущая толики очарования, оседающие в его чёрном сердце яркими алыми искрами.       Пухлые губы так и молят о сладостном поцелуе, который он не вправе себе позволить. Чёткий страх спугнуть нежную косулю растекается по его артериям, и он ограничивает себя крохами созерцания. Чувствуя, как дрожь покидает её тело, бог обмана оправляет изрядно подсохший от близости с ним подол и возвращает своё внимание к левой ладони.       Тёмное серебро и скованный им камень так изящно смотрятся на белоснежной длани, что бог не удерживается и прикасается горячими губами к свежим порезам, оставленным попытками избавиться от кольца. Далия распахивает свои большие глаза, стоит ей лишь ощутить странное, доселе неведомое, чувство. Его тепло обволакивает, словно жидкое золото, заковывая в незримые сети, и красные полосы на коже затягиваются, исчезая без следа.       Локи отрывается от такой манящей, пахнущей спелыми персиками кожи, и заглядывает в прекрасные очи девы.       — Надев перстень, ты не сможешь больше снять его, — постукивая ногтем по изумруду, говорит он. — И лишь я могу избавить тебя от него, но не буду. Каждому, кто хоть мимолётно коснётся тебя взглядом, будет ясно, чья ты! — в хриплых вибрациях голоса слышится неприкрытое самодовольство.       Едва в её разуме оседает смысл сказанных им слов, как она вскакивает с нагретого камня, скидывая с тонких плеч драгоценный мех.       — Я не твоя вещь, Локи из Утгарда! — гневно восклицает она. — Сними его с меня! Немедленно! — зелёные глаза вспыхивают золотыми искрами, и Локи удивлённо склоняет голову. Надо же, а она не так податлива и проста, как ему казалось.       — Тсс, тише, душа моя, — медленно сокращая расстояние между ними, он заключает хрупкий стан в кольцо. — Ну что ты, мышка, так разбушевалась, — шепчет хитрец, опаляя жаром дыхания маленькое ушко. — Ты будешь моей, рано или поздно. Не стоит сопротивляться, — заканчивает мужчина и впивается губами в тонкую кожу шеи, где пульсирует синей змейкой сонная артерия.       Кровь заполняется тягучим согревающим огнем, веки тяжелеют и смеживаются. Качнувшись, бессознательное тело Далии опадает на грудь бога. Он подхватывает деву на руки, и на мокрый от утренней росы мох оседают снопы оранжевых искр, оставляя после себя пустоту.       ***       Иссиня-чёрное небо усыпано серебром негасимых, но таких далёких звёзд. Тихий плеск Урд, да треск прялки касаются слуха Локи. Умиротворение царит в чертоге Судеб, подвластном лишь воле вечных норн, что берегут корни священного древа. Их такие разные, и в то же время похожие друг на друга лики обращены к нему. Они знали, слышали тихие мужские шаги задолго до прихода. Бога всегда удивляла их тихая жизнь, зависящая от власти текучей реки времени, что ткалась из колкой пряжи в огрубевших руках.       — Явился наконец, — раздался в тишине скрипучий голос старой Урд.       — И тебе не хворать, о старейшая из сестёр, — склоняясь в поклоне и сжимая зубы от боли в сломанных рёбрах, цедит Локи. Для него никогда не была секретом явная, не сокрытая и толикой такта, нелюбовь старшей из норн. Но сейчас он пришел к ней с просьбой и ему стоит быть вежливым. Поэтому, выпрямляясь, он заталкивает излюбленный сарказм в потайные карманы души и растягивает губы в самой дружелюбной улыбке, на какую только способен.       — Долго же ты шёл к нам, тасманийский дьявол, — она покидает размашистую тень ели, выходя под струящийся лунный свет. Он проникает под плотную ткань балахона, отбрасывая зловещие блики на лицо норны. — Что нужно тебе, о самый великий из всех лжецов?       От Локи не ускользает, как молчат сёстры Урд, пряча от него свои прекрасные глаза.       — Я пришёл просить тебя об одолжении, о старейшая, — вновь склоняясь в поклоне, хрипит бог. Действие зелья неумолимо заканчивается, разливая по сломанным костям боль.       — Да разогнись ты уже, чай не звери мы, видим, что захворал, — скрипит старая. — Отпускай животину и милости просим в наши хоромы, — велит она. Насмешливый взгляд скользит по обескровленному лицу гостя.       Локи вынимает из высокого голенища острый кинжал с антрацитовой резной рукоятью и, разгибаясь, закусывает нижнюю губу, чтобы заглушить протяжный стон. «Да чтоб тебя, старая. Зря только надрывался», — сдерживая клокочущий гнев, думает бог. Он подходит к очухавшемуся животному и одним движением рассекает связывающие его путы. Вепрь вскакивает на короткие ножки и злобно оскаливается, выпячивая вперёд изогнутые острые клыки.       — Полно тебе, — поглаживая маленькой ладошкой жёсткую шерсть, шепчет зверю юная Скульд. И дикий кабан смотрит на неё своим чёрным глазом, будто оценивая искренность её слов. — Давай иди! — говорит она и звонко шлёпает незадачливое животное. Вепрь тут же срывается с места, скрываясь за ближайшими деревьями редеющего леса. — Ну что ты стоишь? — обращается она к коварному богу. — Иди, Урд ждать не любит.       И он, гордо расправив плечи, шагнул к расходящимся в сторону корням священного Иггдрасиля. Мягкая соломенная подстилка скрыла звук мужских шагов, позволяя Локи узреть скромную обитель вершительниц судеб. Дубовый стол, скамья да прялки, что стоят вдоль стены — вот и всё убранство их пристанища. И только устланный овчиной земляной пол выделялся на общем фоне простоты убранства. Никак сам Один позаботился об этом.       — Что встал? Садись, — замечая его и указывая на деревянную скамью, говорит Урд.       Бог тяжело опускается на гладкую поверхность. Боль в теле нарастает, и его начинает бить мелкая дрожь. Перед глазами всё плывёт, а во рту появляется металлический привкус крови. Его голова провисает, а корпус клонится вперед, и он не сразу замечает, как к сухим губам прислоняется глиняная чаша, от которой пахнет смесью каких-то трав. Терпкая горячая жидкость обжигает нёбо, и бог заходится в кашле.       — Ну что ж ты, милок, такой нежный? — кряхтит Урд, придерживая его за плечо. Она вновь подносит к бескровным губам чашку и ждёт, пока Локи изопьёт её до дна. — Молодец, мальчик! — она похлопывает его по плечу, и он чувствует, как пространство вокруг плывет и кружится. Его тело клонит вперёд, и мужчина заваливается на устланный шкурами пол. ***       Локи морщит лоб, и с сухих потрескавшихся губ слетает тихий стон. Голова нещадно раскалывается, не позволяя разлепить тяжёлые веки. Что за дрянью напоили его эти бестии? Он всё ещё чувствует горький привкус трав на языке и вонзающуюся острыми иголками боль раздирающую саднящее горло. Бог снова хмурится и, прилагая усилия, размыкает глаза. Над ним сияет тёмное звёздное небо, а воздух наполнен стылым морозом, который, соприкасаясь с бледной кожей, струится белёсым паром ввысь. Локи опирается на локти, чувствуя под ними холодный шершавый камень, приподнимает корпус и садится. Его взгляд охватывает пространство, и он замечает огромное заключённое в кованную резную раму зеркало, к которому замысловатой паутиной тянутся светящиеся синие нити.       — Очнулся, — роняет позади него скрипучий голос Урд. — Не передумал еще смотреть на её жизнь?       Вот же ж старая карга, с самого начала знала, зачем он явился! И к чему был весь это спектакль? На секунду его охватывает раздражение, и с языка чуть ли не слетает язвительная колкость, но он вовремя смыкает губы, ловя невысказанные мысли. Не стоит гневаться на Урд. Она, как и многие бессмертные, проводит свою вечную жизнь в унынии, а такие сцены для неё — всего лишь развлечение, способное скрасить скучные дни. Бог делает глубокий вдох и чувствует, как напряжение ослабевает, сбрасывая свои стальные тиски, позволяя затуманенному болью мозгу заработать.       — Не передумал, старая, — его слова разносятся эхом в полупустом пространстве.       — Ну что ж, коль решил — смотри! — скрипит дряхлая норна, и морщинистой кистью касается короткой сапфировой нити, которая в её пальцах загорается серебром.       Поверхность зеркала идёт рябью, и перед глазами бога появляется видение.       Город наполнен звуками женских рыданий. Чума накрыла его, неся с собой смрад гниющей человеческой плоти. От него хочется спрятаться, скрыться, смыть с засаленной кожи. Тёмный камень храма нагревается под солнечными лучами, но от этого внутри не становится теплее, и алые капли крови застывают на алтарном жертвеннике.       Златовласый воин склонил голову пред прекрасной девой, упираясь коленями в булыжники, из которых выложен пол храма. Тонкая увенчанная перстнями длань Фригг касается его волос, перебирая тугие, выбившиеся из косы, кудри. Её лазурные глаза устремлены на серый грязный свёрток в руках рядом стоящего жреца. Угол ткани опадает, и в лучах света, пробивающегося сквозь узкие бойницы, показывается бледное детское личико в ореоле каштановых локонов.       — Что ж, будь по твоему, сын мой, — приглушённо возносится к куполу тягучий голос богини. Она улыбается, расправляя изящные плечи. Солнце бликует в её длинных, скреплённых серебряным обручем, волосах. — Но плата за спасение твоего ребёнка будет велика! — тревожно звучит божественный вердикт.       Мужчина заметно вздрагивает, но не смеет перечить снизошедшему к его мольбе божеству.       — Всё, чего вы пожелаете, — благоговейно шепчет он и склоняется к малышке, проходясь кончиками шершавых пальцев по бархатистой щёчке. В уголках его синих глаз поблёскивают капли слёз, и весь вид говорит о тягучей скорби прощания с любимым дитя.       Гладкое серебро вновь покрывается рябью, и Локи оказывается в гнетущей сердце тишине. Он морщит свой высокий лоб, пытаясь понять, вычленить нужное из того, что он только что узрел. Неужели дева, что пленила его мысли, лишь отчасти является богиней? Неужели он позволил себе интерес к простой смертной? «А такой ли простой?» — отзывается в глубине внутренний голос. Мысли роятся в его голове, но никак не могут собраться в кучу.       Краем глаза он замечает, как другая, сплетённая с золотом нить загорается серебром, и устремляет взор своих янтарных глаз в подёргивающееся отражение.       Сочная зелёная трава пестрит головками ярких красных маков, заполняющих одно из полей в отдалённом уголке сада Фригг. До слуха доносится стрёкот прозрачных крыльев стрекоз. Они порхают над алыми соцветиями, контрастируя расцветками своих длинных тел с блестящей текстурой лепестков. И лишь две фигуры нарушают единение природы. Высокая, статная, вечно невинная Фулла и маленькая пухлая Далия сжимают в ладонях деревянные мячи. На вид девчушке не дашь больше четырёх. Её круглые щёчки обрамляют тёмные кудри, попеременно опадая на личико.       — Ну же, давай! — воинственно вскрикивает малышка и кидается в атаку, неумело размахивая своим оружием. В тишине раздаётся глухой звук удара деревяшки, и маленькое тельце падает на мягкую траву.       — Далия, солнышко! Ты не ушиблась? — подбирая длинные юбки, опускается на колени Фулла. Но не успевает она опуститься рядом с ребёнком, как в воздухе разносится звонкий детский смех, спугивая с гладких лепестков ленивых стрекоз.       — Ну что, ещё одно? — раздаётся в самое ухо, и Локи дёргается. Вредное хихиканье разносится с эхом, цепляя тонкие нити, от чего те начинают звенеть. Ему кажется, что этот звук похож на удары стальных мечей во время битвы.       — Да, — кивает огневолосый бог.       — Ну что ж, смотри! — и норна цепляет ближнюю к раме нить.       Комната наполнена густым белым паром, исходящим от большой деревянной лохани, что стоит посреди комнаты. Дюжина цилиндрических молочных свечей рассеивают оранжевыми огнями царящий полумрак. От горячей, обжигающей кожу воды исходит тонкий аромат розового масла с нотками сирени. Тяжёлые каштановые волны касаются устланного овчиной пола. Голова прекрасной девы откинута назад, а глаза блаженно прикрыты, отбрасывая густую тень ресниц на нежную кожу щёк. Её тонкая алебастровая рука покоится на краю кадки. Она еле слышно вздыхает, набирая в лёгкие воздух, и погружается с головой под воду. Шёлковое полотно волос устремляется следом, намокая и исчезая. Проходит мгновение, другое, и каштановая макушка показывается на поверхности. Далия фырчит, стряхивая с длинных ресниц капли. Зачерпывает ладонью кремообразную пасту из фарфоровой чаши и аккуратно наносит на свои длинные пряди, вспенивая пальчиками.       Её тело вновь уходит под воду, образуя на поверхности сгустки пушистой пены. Выныривая, дева проводит ладонями по точёному лицу, убирая с кожи налипшие волосы. Она опирается кистями о края лохани и поднимается. Длинная стройная ножка переступает через край и опускается на мягкий ворс овечьей шерсти. Тот тут же намокает и неприятно липнет к голой ступне. Вторая опускается рядом, и Далия, изгибаясь, тянется за мягким хлопковым отрезом ткани, что лежит на стоящей рядом тумбе.       Каштановые локоны льнут к изящной спине, а по плечам змейками струится вода, спускаясь вниз к округлой груди, увенчанной набухшими от холодного порыва ветра розовыми сосками. Капли бегут дальше, по выступающим косточкам рёбер к выпуклому животу, стремясь к тёмному треугольнику меж стройных ног. Оранжевые блики играют на покрасневшей распаренной коже, заставляя гореть ту бриллиантами водяных частиц.       Видение меркнет, и бог шумно вбирает в себя стылый воздух. Кажется, он позабыл, как дышать, пока образ девы не рассеялся, оставив его в звёздном пространстве. Кожа штанов натягивается и жмёт, создавая неприятное трение. И он чертыхается, вспомнив, что находится здесь не один. Локи сжимает зубы и выдыхает. Вот же старая — точно знает, что делает. Мерзкая карга, играет с ним, как с юнцом! Он мысленно считает до десяти и чувствует, как сковавшее мышцы напряжение отступает, ослабляя натяжение в паху.       — Ну что, насмотрелся? — ехидно замечает Урд, возникая перед ним.       Бог лишь сдержанно кивает, с силой стискивая челюсть. Придёт время, и он воздаст им за всё…